Лётчик: Лётчик. На боевом курсе! Под крыльями Босфор

Не забыл и портного навестить. Забрал готовые вещи, упакованные в плотный тючок. Правда, сначала мне их предложили доставить на квартиру в приличном, так сказать, виде, не измятом, да я отказался. Пусть упаковывают. Обращусь к Елене Сергеевне, она обязательно поможет. Наверняка в доме такую услугу оказывают. Есть же в подвале своя прачечная? Значит, там и отпарить, и отгладить смогут.

А домой возвращаться страшновато было, даже не страшновато, неверно выразился, а как-то сторожко. И хочется, и колется. Но решился, пересилил свой непонятно откуда взявшийся страх, вернулся. Перед возвращением вечернюю газету приобрёл. Дотерпел до квартиры, не стал на улице читать, ибо моветон. И дома первым делом дверь за собой на защёлку закрыл. Потом бросил свёрток с вещами на кровать, а сам под оную заглянул. Лежат мои кальсоны, никуда не делись. Можно теперь и газету изучить.

Выпрямился, газету, прочитав самое интересное, отложил в сторону, отошёл к окну, отодвинул в сторону штору, выглянул на улицу. Никто за моими окнами не наблюдает. Что-то у меня нервы расшалились. Ох, чую – во мне до сих пор воспитание прежнего хозяина живёт. Оно-то, конечно, хорошо, но вот в таком щепетильном деле, несомненно, мешает. Слишком много получается переживаний и сомнений.

Скинул китель, стянул сапоги и брюки, опустился на колени и вытянул плотную колбасу тряпичного свёртка из-под кровати. Ожидал налипшей пыли, но на удивление всё было идеально чисто. Белая ткань моего нижнего белья даже не запачкалась.

Развязал завязки и несколькими резкими движениями вытряхнул содержимое на кровать. Проверил рукой, чтобы не осталось внутри ничего. Пора подсчитать, сколько всего получилось. И с драгоценностями определиться. Мне они ни к чему, придётся от них обязательно избавляться. Только не через магазины. Как? Придумаю что-нибудь. В крайнем случае камни выну из оправ, а металл переплавлю в мастерской. Да выкручусь как-нибудь, в конце-то концов. Куда я денусь, если всё это добро придётся себе оставить. Отдавать же нельзя, да и некому. Из газеты узнал, что ограбленные немцы сразу же, как только оправились от последствий воздействия сонного порошка, собрали уцелевшие манатки и после полудня уехали из города скорым поездом на Варшаву. И в полицию я его, добро это, не понесу, ещё чего не хватало. Стыдоба-то какая будет. Представляю, как на меня смотреть сослуживцы начнут и какие слухи вокруг моего имени закружатся. Так что оставляю всё себе…

Долго не мог заснуть, ворочался на кровати до самого рассвета. И забылся в коротком, но на удивление крепком сне без сновидений лишь под предрассветное пение птиц за окном. А разбудили меня звонки трамваев под окнами. И вместе с пробуждением и хорошим настроением пришло чёткое понимание того, что ничего я с драгоценностями делать не буду. Пусть себе лежат спокойно. Время скоро настанет тяжёлое – и куда меня может забросить судьба, неизвестно.

Настроение отличное. Подскочил и, припомнив данные самому себе обещания, приступил к выполнению физических упражнений. После чего последовала утренняя прогулка и последующий за ней лёгкий завтрак в уже ставшем привычном окружении семьи хозяев-домовладельцев. Там меня и выловил Андрей. Уселся напротив меня на предложенный хозяевами стул, принял в руки протянутую чашку горячего чая, подхватил с блюда свежую булочку, быстро со всем этим расправился и с откровенным нетерпением во взгляде уставился на меня.

– Ну, куда ты так с утра торопишься? Времени до построения у нас ещё достаточно, – я продолжал неторопливо откусывать от вкусной и душистой булки с изюмом намазанные маслом кусочки, наслаждаясь при этом и безмятежным спокойствием солнечного утра, и уже позабытым в той жизни вкусом свежей выпечки.

– Душа в небо рвётся. А ты что-то в последнее время спокойнее стал. Раньше к своему «Фарману» впереди меня бежал. А теперь спокойно сидишь и чай пьёшь. Разонравилось летать?

– Ничего не разонравилось, – что-то разговор не в ту плоскость развернулся. Одним разом затолкал в себя остатки завтрака, додавил всё сверху двумя глотками душистого, чуть остывшего чая и поднялся на ноги. Этот торопыга разве меня поймёт?

Поблагодарил хозяев, вежливо с ними раскланялся и вышел из-за стола. Подождал пару мгновений, пока мой друг проделает те же самые действия, потянул его прочь, на улицу. Свежий и прохладный утренний воздух, ещё не нагретый солнечными лучами, бодрил и просто-таки заставлял беспричинно улыбаться прохожим и прибавлять шаг. И ноги начали приноравливаться к мощёным мостовым, и витающий в воздухе аромат утренней выпечки и кофе, и отличная погода с чистым безоблачным небом – всё сегодня радовало. На ходу подхватил из рук разносчика протянутую мне утреннюю газету, так же не задерживаясь расплатился, свернул её в трубочку и пошёл дальше, догоняя ушедшего чуть вперёд Андрея.

Ближе к расположению роты начали чаще здороваться и приветствовать сослуживцев. Народ стекался на службу. Офицеры добирались в основном из города, а младший состав из расположенной рядом со штабами Пометкиной слободы.

Уже ставшее привычным посещение столовой, построение и наконец-то аэродром.

Лётное поле встретило грохотом прогреваемых моторов, запахами масла и бензина, горячего металла и специфическим ароматом пролаченных крыльев.

Перепрыгнул через борт, придерживая фуражку, чуть присел, амортизируя приземление и нещадно при этом сминая газетку, подождал, пока отъедет грузовичок, и чётким шагом, разгоняя сапогами порскнувших в стороны кузнечиков, зашагал к выстроившимся в ряд перед моим «Фарманом» механикам. Принял доклад. Техника в порядке, к полёту подготовлена. Теперь личный предварительный осмотр. Скептических взглядов в мою сторону сегодня почти не было. То ли народ уже несколько попривык к моим новым, как они считали, причудам, то ли приняли наконец-то их как должное. Хорошо бы, если бы это было последнее.

Подошёл к носу аппарата, взгляд влево-вправо, шаг вперёд, вплотную к кабине и быстрое движение рукой – то ли похлопывание, то ли поглаживание фанерной обшивки. Не поверите, но и мир вокруг сразу заиграл свежими красками, и на душе стало легко и ясно, словно отозвался мне самолёт, принял мою ласку и приветствие. И всё равно мне, кто и что на это скажет. Не правы те, кто считает его неодушевлённым куском фанеры и железа. Он живой, со своей душой и чувствами. Чушь? Может быть. Но спросите об этом любого лётчика, и он вам ответит точно так же… Если увидит, само собой разумеется, что вам вообще можно так отвечать.

Во время осмотра хвостового оперения и костыля успел заметить мелькнувшую на входе фигуру инженера. Прерывать осмотр не стал, ещё чего не хватало. Процедура есть процедура. Не мной она заведена и не мне её нарушать. Впрочем, тут же поправил сам себя, она ещё не заведена. И, кстати, не с моей ли лёгкой руки она приживётся в роте? Посмотрим.

Спокойно закончил наружный осмотр, забрался в кабину, осмотрелся. Всё в порядке, ручка и педали ходят свободно, видимых повреждений и посторонних предметов не наблюдаю.

Спрыгнул на утоптанную и оттого уже начинающую чуть пылить землю, направился к расслабленно стоящему возле входа в ангар инженеру.

– Доброе утро, Герман Витольдович.

– Доброе, Сергей Викторович, доброе. Как вам аппарат? Всё осмотрели?

– Замечаний после осмотра и доклада механиков нет. А как он себя в воздухе сегодня покажет… Посмотрим.

– Сегодня снова будете кабину мешками заполнять?

– Пожалуй, достаточно будет положить пару мешков на переднее сиденье.

– Имитируете вес наблюдателя?

– Так точно. Буду привыкать. Не всё же одному летать. Когда-то же пришлют к нам пополнение?

– Обещают. Хорошо, Сергей Викторович, не буду вас отвлекать, продолжайте свои осмотры. Очень уж они у вас интересны и поучительны. Не будете возражать, если я порекомендую Роману Григорьевичу приобщить остальных лётчиков к этой процедуре?

– Ради бога. Дело-то нужное, жизненно необходимое.

– Только не всем понятное, – подхватил инженер и вдруг улыбнулся задорно. И подмигнул.

И что это он так резко ко мне своё отношение изменил? Из-за барышни? Впрочем, судя по моей, то есть не моей, а моего предшественника в этом теле реакции на слова нашего командира и последующему такому лёгкому отказу от безобидного, казалось мне ранее, флирта… Пустое всё это. Болван вы, поручик… Были. Смею надеяться, что впредь таких ошибок больше не допустите. Ни к чему отношения с офицерами роты из-за подобных пустяков портить. Это для меня явный пустяк, а для инженера, как оказалось, очень даже жизненно важный момент. А с инженером тем более нечего отношения портить. Парашютов у нас нет, мало ли как может техника себя в воздухе повести… Что? С этой точки зрения раньше не рассматривал эту проблему? А зря. Жизнь, она такая… Жизнь. Мало ли как бывает.

– Герман Витольдович, скоро все поймут эту необходимость, не волнуйтесь. Аэропланов выпускают всё больше и больше, механиков для их обслуживания не успевают готовить в полной мере, люди будут уставать и могут просто от этой усталости допустить… Ну-у, какую-нибудь малую ошибку. Гайку не докрутить, например, или уровень масла в моторе перед вылетом не проверить. Пропустить истёршийся трос расчалок, дырку в крыле или пониженное давление воздуха в шинах. Казалось бы, пустяк. Но это на земле. А в воздухе?

– Вы правы. Согласен. Но что-то вы уж совсем мрачные картины рисуете. Не думаю, что всё так плохо будет, – замолчал на миг и продолжил, пристально вглядываясь в моё лицо: – Интересный вы человек, Сергей Викторович. Не ожидал. Благодарю за разговор, а сейчас вам пора к командиру. Заговорились мы с вами.

Чёрт! Увлёкся разговором и своими размышлениями и упустил контроль за временем. А ведь мне и на самом деле уже давно пора в курилку, на предполётные, так сказать, указания.

Издалека вижу, как все лётчики собрались тесным кружком, один я запаздываю. Ускорил шаг, заторопился, почти срываясь на бег, перед курилкой притормозил, пошёл медленнее, отдышался. Вскинул руку к виску, доложился командиру. Повинуясь указательному ответному жесту, пристроился на указанное мне место на скамейке, вслушался в прерванный моим появлением общий разговор. Про аэропланы говорят. А тут и командир привлёк к себе внимание, обрывая общую болтовню, заставляя сбросить вальяжную утреннюю расслабленность. Обозначил сегодняшний план полётов, предстоящие к выполнению задачи, вынудив меня тем самым крепко задуматься. Я-то по простоте своей предполагал, что сейчас лётчики летают как бог на душу положит, по своему плану и своей доброй воле. Ан нет, и тут существует строгий порядок и лётные задания. Определили нам и порядок взлётов.

После окончания указаний я решил задержаться. Очень уж меня вопрос с парашютами интересовал. Вот и решил его прояснить. Почему-то не стал обращаться ни к Андрею, ни к кому-либо ещё. А что? Командир уже немного привык к моим новым причудам и фокусам, наверное, и этот мой интерес для него не окажется чем-то из ряда вон…

– Предполагал, что вы, Сергей Викторович, знаете отношение высокого начальства к этому вопросу.

– Увы, – я даже для убедительности руками развёл. – После госпиталя вылетело из головы.

– Гм. Ясно. Изобретение господина Котельникова, несомненно, весьма полезная штука, и все авиаторы это прекрасно понимают. Однако у начальства своё мнение. Побоялось оно, что лётчики будут при любом отказе спешно покидать свои аэропланы. А это дорогое удовольствие. Легче новых лётчиков обучить, чем потратить деньги на покупку новых самолётов, – отвернулся в сторону капитан, гоняя желваки на скулах.

Понятно. Всё, как всегда.

– А если покупать за свой счёт?

– Тогда придётся за границу ехать. Насколько я знаю, лицензию на их производство кому-то там продали.

– Да неужели? А может, обратиться к изобретателю? Договориться, так сказать с ним в частном порядке?

– Сергей Викторович, я прекрасно понимаю ваше опасение. Особенно если учесть ваше долгое пребывание в госпитале, но вы хоть представляете себе, сколько это изобретение может стоить?

– Не представляю. Только мне кажется, что и моя жизнь, и ваша, и каждого лётчика из нашей роты неизмеримо дороже стоит этого куска шёлка, чтобы там ни говорило наше высокое командование. Почему бы не узнать?

– Вот вернёмся осенью в столицу и узнавайте сколько угодно. А пока постарайтесь больше не попадать в госпиталь.

Выслушал короткий доклад старшего механика аэроплана, флотского артиллерийского лейтенанта, совсем недавно переведённого к нам в роту из Кронштадта. Дал команду «вольно» и коротко рассказал о предстоящих мне вылетах под непрестанное стрекотание моторов взлетающих аэропланов. Это тоже моё нововведение, и пусть люди начинают потихоньку к ним привыкать. Всё всем нам на пользу пойдёт.

Пора и мне в кабину. Как раз механики развернули «Фарман» вдоль ангаров, носом в направлении старта. Перед этим ещё раз пробежался вокруг самолёта, визуально проверяя, всё ли в порядке, и остановился возле кабины. Подтянулся, заглянул на переднее сиденье, убедился, что про мешки с песком не забыли и аккуратно их уложили. Снял с тросов куртку, надел, застегнул пуговицы. Повёл плечами, потянулся за шлемом. Ах ты, совсем же забыл! Вытащил из кармана белоснежный аккуратно сложенный пакетик. Фуражку передал в руки стоящего рядом младшего механика. Развернул и натянул на голову подшлемник, с удовольствием увидел открытый от удивления рот ефрейтора. Вот теперь можно и шлем надевать. Застегнул ремешок под подбородком и… Развернулся к старшему механику:

– Сергей Степанович, вы же у нас из артиллеристов? – Дождался утвердительного кивка и продолжил: – Подумайте, пожалуйста, как нам на мою кабину крепление для пулемёта придумать.

– Так их же наблюдателю положено устанавливать? – удивился Изольцев.

– Вот именно, что положено. А где вы видите наблюдателей? Нет их. А если и не будет? Так что подумайте хорошо над моей просьбой, убедительно вас прошу.

Оставив за спиной ошарашенного необычной просьбой лейтенанта, я полез в кабину. Застрекотал за спиной мотор, по фанерной обшивке застоявшегося на земле аэроплана прошла нетерпеливая дрожь, завибрировал мелко тоненький полик под ногами, словно вынуждая побыстрее поставить ноги на педали. Гитарной струной зазвенела слева какая-то перетянутая расчалка. Слева и справа пусто, помех нет, можно выруливать. Дал отмашку руками, и механики привычно отскочили в стороны и так же привычно и быстро пригнулись. Это чтобы верхним крылом по голове не получить. Только я-то не на взлёте, а только собираюсь тронуться с места. Улыбнулся понявшим свою ошибку унтерам и кивнул головой выпускающему аэроплан Изольцеву. Двинул рукоятку газа вперёд, и «Гном» радостно набрал обороты. Оглянулся за спину на поднятые клубы пыли и легко покатился на исполнительный старт. Не останавливаясь, развернулся, установил максимальные обороты мотору и начал разбегаться. Буквально метров через пятьдесят легонько отпустил ручку от себя, опуская нос и задирая хвост. Ещё миг, и аэроплан начал виснуть на ручке. Колёса запрыгали, с каждым разом всё дольше и дольше теряя контакт с землёй. Утро, однако. Воздух недостаточно прогрелся и пока ещё плотный. Поэтому и разбег короче.

Всё! Взлетели! Ослабляю нажим на ручку, и самолётик медленно взбирается вверх, оставляя под продолжающими вращаться колёсами зелёное аэродромное поле. С грузом в передней кабине летать легче, но и мощности мотора соответственно не хватает. Поэтому высоту набираю медленно, а чуть позже вовсе прибираю обороты и перевожу аппарат в горизонтальный полёт. Сегодня у меня полёт в так называемую зону пилотирования. Но это я его так обозвал, а на самом деле мне просто назначено место над знакомой ещё по той жизни невеликой деревенькой за речкой, где можно делать всё, что в голову придёт. И это опять же мои мысли, потому как командиром поставлена задача выполнить несколько горизонтальных разворотов влево и вправо. Их я, конечно, обязательно выполню, но и добавлю кое-что своё.

Под крылом проплывает широкая полноводная река, ажурными тонкими конструкциями красуются арки железнодорожного моста. Чуть ниже вижу великолепие Ольгинского и белую громаду Троицкого собора. Мотор стрекочет ровно, скорость небольшая, поэтому есть время и возможность подробно рассмотреть местность внизу. Жаль, что так далеко от центра пролетаю. В следующий раз надо бы держаться поближе к нему. А что, заберусь повыше и подберусь – авось, жители не услышат и не пожалуются на трескотню мотора. А пока удивился полноводной речке Мирожке подо мной, не выдержал и взял чуть правее – нашёл внизу и в стороне госпиталь, в котором мне довелось очнуться в этом теле и начать новую жизнь.

Ладно, будет у меня чуть позже возможность более подробно рассмотреть город. Вот во втором полёте и начну потихоньку нарушать приказы и распоряжения. Лётчик я или так, погулять вышел?

Вернулся на прежний маршрут, нашёл впереди означенную деревушку. Немного лететь осталось. Всё, вот и место, над которым мне разрешено вволю покрутиться. Сначала выполню указанные в задании виражи, а там посмотрим.

Деревушка Опочицы. Довольно-таки большая по нынешним меркам. В моём времени она значительно меньше в размерах. Часовня внизу на развилке дорог белеет. Широкая грунтовая дорога тянется к городу. Ладно, хватит глазеть вниз, пора и делом заняться. Выполняю небольшой вираж влево. С загруженной передней кабиной управлять гораздо легче, но при увеличении крена аэроплан более резко начинает опускать нос вниз, поэтому и усилия на педалях нужно прикладывать чуть большие, и добавлять обороты мотору. А если ещё сильнее увеличить крен? Высоты хватает, если что, да и не собираюсь я выходить на критические углы и режимы.

Всё, довольно. В бок начинает ощутимо врезаться поясной ремень, правая педаль чуть подрагивает в вытянутой до предела ноге, на ручке появляется мелкое пока потряхивание. Постоянно прислушиваюсь к работе мотора за спиной, к пению воздуха в расчалках крыльев, к потрескиванию и шороху фанерного каркаса. Хватит, больше испытывать прочность конструкции не стоит. На вираже обратил внимание, как по-разному начинают вести себя левые и правые плоскости при увеличении крена. Нижние, то есть направленные к центру виража крылья перегружены, а вот верхние, наружные, несколько ослаблены. Даже показалось, что центральная стойка крепления растяжек кренится на разворотах из стороны в сторону. Плавно и медленно перевожу самолёт в горизонтальный полёт, устраиваюсь на сиденье поудобнее и заваливаю аппарат в противоположную сторону. Посмотрим, как он себя на этом борту поведёт. Заодно и замеченные особенности конструкции подтвердим.

Всё, достаточно экспериментов. На мой взгляд, максимальный крен можно выполнить градусов тридцать пять – сорок, дальше уже сложно, начинается неизбежная потеря высоты. Не хватает эффективности рулей. И мотор не вытягивает. Что дальше? Буду выполнять задуманное? Пикирование и горка? Посмотрим, на что этот аппарат годен. И я прибираю полностью обороты, гашу скорость и плавно опускаю нос.

Небо с его редкими облачками уплывает куда-то за спину, желудок подскакивает к горлу, в теле образуется небывалая лёгкость, сердце замирает и впереди прямо перед глазами во всю необъятную ширь раскидывается быстро надвигающаяся земля.

Слышу, как нарастает шелест набегающего воздушного потока, как всё сильнее и сильнее давит воздух на лицо, пытается сорвать с головы шлем, как упруго начинает давить ладонь ручка, как бы намекая настойчиво на вывод из пикирования. Пригибаюсь и прячусь за обрезом кабины, насколько это возможно.

Встречный воздушный поток забивает горло, не даёт вдохнуть, размазывает по щекам и тут же высушивает текущие слёзы. Надо бы наказать механикам установить защитный козырёк впереди и очки найти. Были же они у меня? Куда делись? Или же другие получить. В крайнем случае купить. И ещё появился один очень неприятный момент. Как только перевёл самолёт на снижение, снизу, с полика, поднялась туча пыли и… Неприятно, короче, еле отплевался и отморгался. А уж сколько пришлось проглотить… нет, больше такого наслаждения не хочется – пусть следят за чистотой в кабине. Буду проверять перед каждым вылетом. И никого внутрь не пускать в грязной обуви. Металлические дорожки придумать, что ли? Надо будет в мехмастерские идти. Что-то у меня слишком много поводов образовалось на их посещение.

Ослабляю мышцы руки и аккуратно начинаю выводить аппарат из пикирования. Добавляю непослушной рукой обороты мотору, тяну ручку на себя, прислушиваюсь к пению расчалок, хрипу и стону нагруженных конструкций. Вот теперь требуется приложить определённую силу. Слабакам места в воздухе нет! Желудок с хлюпом шмякается о сиденье, сердце стремится присоединиться к нему, как бы сожалея о такой быстрой разлуке, тело наливается горячей тяжестью.

В нижней точке мотор задавленно чихает, даёт несколько перебоев, заставляя сердце испуганно дёрнуться, но тут же уверенно набирает обороты. И мы ползём вверх. Если по-честному, то этот набор высоты даже горкой назвать нельзя. Ну, в крайнем случае маленькой и очень плавной горушкой. Ползём, карабкаемся, пока ещё есть набранная за время снижения скорость. Рисковать не хочется, есть опасение свалиться на крыло с потерей скорости, и я прекращаю набор, перевожу аппарат в горизонтальный полёт и чётко ощущаю, как он облегчённо вздыхает всеми фибрами своей фанерной души.

Лечу какое-то время в горизонте, привожу собственные чувства в порядок и обшариваю взглядом горизонт. Никого не видно в обозримом воздушном пространстве. Отдышусь пока и подумаю. Не предназначен этот самолётик для воздушного маневрирования. Нет, виражи на нём можно выполнять, ещё можно снижаться и набирать высоту, но плавно, без резких манёвров. Не истребитель это ни разу. Поэтому ни о каких бочках и мёртвых петлях, боевых разворотах даже и думать нельзя. Вот если у меня будет другая машина, более скоростная и прочная, тогда и можно будет задуматься над воздушным пилотажем. А пока довольно и этого. И спасибо тебе большое, моя фанерная птица, что выдержала мои выкрутасы, не развалилась от нагрузки. И на земле я обязательно сам тебя лично осмотрю, не осталось ли последствий от таких нагрузок, и дополнительно ещё механикам поручу проверить все соединения и крепления. И натяжение расчалок не забыть проконтролировать – не понравилось мне такое их поведение в полёте.

После осмотра и буду делать окончательные выводы, на что мне можно рассчитывать в предстоящих боях.

В зоне пилотирования висят редкие кучевые облачка, и я направляю І«Фарман» к ближайшему из них. Вот появилось у меня такое хулиганское желание. Подхожу к самому краю облака, так, чтобы левые плоскости скрылись в молочном тумане, и вытягиваю в сторону руку, с трудом преодолевая сопротивление воздуха. Чуть разворачиваю ладонь поперёк потока и слегка растопыриваю пальцы – пропускаю через них облако. Так и кручусь в плавном вираже, касаясь ладонью белого тумана, наполняя душу восторгом. Красота! С сожалением убираю руку и увеличиваю крен, входя в самую серединку. И тут же спохватываюсь. Поторопился! Приборов-то нет! Вокруг белая муть, ни солнца, ни земли не видно, не говоря уже о горизонте. Слепой полёт в заполненной туманом кабине. Хорошо, что прежнего опыта достаточно. Поэтому просто держу неподвижно ручку, вместо авиагоризонта использую свою пятую точку, она тут самая чувствительная и опытная.

Раз, и одним махом вывалился из этой ваты в синий понятный разумению простор. Сразу же убрал небольшой крен, выправил аппарат и выдохнул. Всё-таки опасное это дело – без приборов в облака лезть, поторопился я с шалостями. Но было здорово!

А-а, раз хулиганить, так хулиганить до конца. И я уверенно разворачиваю аэроплан к городу. Посмотрю сверху на его улочки и обязательно на кремль. Да и река сверху наверняка величественно выглядит с этими ажурными, перекинутыми с одного берега на другой, мостами.

Фотоаппарата не хватает. Вот, кстати, неплохая мысль. Если взять с собой в полёт какого-нибудь фотокорреспондента, хотя бы того самого, пронырливого, да покатать его над городом и окрестностями. Пусть пофотографирует виды сверху, да в своей газете напечатает. Это же какая прибыль владельцу выйдет! И можно от гнева вышестоящего начальства прикрыться. Получится же, зуб даю, что получится! Лишь бы командир разрешил. И я потёр отчаянно зачесавшийся шрам на лбу.

Над рекой прибрал обороты, дабы не привлекать к небу лишнего внимания горожан. Залюбовался пыхтящим чёрным дымом пароходиком, волокущим огромную пузатую баржу, скопищем разномастных рыбацких лодчонок чуть ниже устья Псковы, похожих отсюда на разбросанную горсть семечек. Так и прошёл над городом с пологим снижением и плавным разворотом в сторону аэродрома, рассматривая открывающиеся внизу виды, не забывая при этом оглядывать горизонт. А вдруг ещё какой такой же воздушный хулиган рядом окажется? Мне только для полноты ощущений столкновения в воздухе со всеми вытекающими из него последствиями не хватает.