Лётчик: Лётчик. На боевом курсе! Под крыльями Босфор

– Свист, чо там у тя? – замерла наверху вторая чёрная тушка.

– Ничо, – подражая первому, тихонько, еле слышно прошипел в ответ. И придержал верёвку, чтобы не болталась. Пусть ему удобно будет спускаться. А на верёвке-то узлы навязаны для облегчения спуска.

Только перед этим бессознательное тело немного в сторонку ногой отпихнул – мешается. Словно мешок с мукой, еле справился. Второму даже не дал шанса спуститься до земли и встать на ноги. Заторопился – испугался, наверное, что провозился долго с перемещением первой тушки. Так на верёвке и встретил его точно таким же ударом. И из-за этой своей торопливости промазал. Вскользь получилось. Потому что тело коротко ругнулось, разжало руки и мягко спрыгнуло на землю. И высота-то была небольшая, меньше полуметра оставалось, а я каким-то непостижимым образом успел среагировать. Ногой на рефлексе резко махнул над землёй и удачно так ему ноги подсёк, что он почти перевернулся в воздухе вверх ногами. Бам, шлёп внизу, мерзко и сочно что-то хрустнуло и гадко завоняло. А я замер, остановив руку в верхней точке повторного богатырского замаха, судорожно сжимая в ладони сучковатое полено. И вслушался в окружающую меня ночную тишину. И как-то сразу понял, что этот вот последний грабитель уже не жилец на этом свете. Дыхания его я не слышу.

Отступил на шаг, осмотрелся, вытер рукой пот на лбу, уставился на зажатую в руке деревяшку. Самое эффективное оружие, как оказалось. И честной стали не потребовалось.

Пнул легонько лежащее передо мной тело, присел, вглядываясь в неясный сумрак ночи. Голова свёрнута набок, язык вывалился. Труп. Неужели на земле обо что-то шею сломал? Или упал неудачно? Да какая теперь разница! Тут же ясно и отчётливо пришло понимание ещё из той, прежней жизни, что теперь по-любому я останусь крайним. И никогда никому не докажу, что всего лишь хотел грабителей задержать, помочь правосудию. Нужно когти рвать отсюда. И уже ни о каком городовом не может быть и речи. Отступил ещё на шаг, замер, вслушиваясь в темноту. Тишина… Звуки где-то с той стороны здания не считаются, да и не несут они собой никакой угрозы. Уверен я в этом на все сто.

Оглянулся назад – где там первое тело, не собирается пока в сознание приходить?

А что я хотел? На что рассчитывал, когда решил полено в руки взять? Что устрашатся разбойнички моего смертельного оружия, раскаются в своём грехе и добровольно со слезами этого самого раскаяния на глазах впереди меня вприпрыжку в полицию побегут? Действительность-то она редко совпадает с нашими мечтами.

И что дальше? Уходить? Так всё оставить? А узлы? Очнётся грабитель и утащит награбленное добро. Или кто другой его подберёт. Нет, не дело так всё бросать. Лучше забрать всё с собой и потом владельцам вернуть. Ага, и таким образом самому в руки полиции сдаться? Тоже не вариант. Неужели у меня хватит духу их вот так просто бросить? Само провидение предлагает мне, таким образом, собственное материальное положение поправить, а я тут сомневаюсь. Это как с тем наводнением и уповающим на помощь Господа человеком. Вот он мне вместо лодки и посылает поддержку в виде этого уворованного грабителями добра…

Подхватил оба узла, поднял и тут же опустил на землю. Сначала проверю содержимое карманов у воров. И ночной сумрак не помешал, наоборот, порадовал в этот момент. И я с тревогой посмотрел на небо, не собираются ли уходить облака и не намерена ли как всегда не вовремя выкатиться на небо луна? Вслушался в темноту заднего двора гостиницы. Никого, ни шороха, ни разгорающегося света в окнах.

Оружия у лежащих на земле тел не оказалось, кроме складных ножей, и карманы у обоих, к моему большому сожалению, не порадовали содержимым. На прощание вложил полено в руку первого грабителя и, прихватив оба узла, нырнул под куст. И снова остановился у той же поленницы. А отпечатки пальцев? Не знаю, есть ли уже такая возможность у полиции, но нечего попусту рисковать. На всякий случай вытянул платок из кармана, подхватил новое полешко, вернулся и поменял местами ударный деревянный инструмент. Прежнее нужно любым образом с собой прихватить и по дороге как-нибудь аккуратно от него избавиться.

А узлы? Ну, куда я с ними пойду? Вдруг кто увидит? А увидят точно, город большой и обязательно в этот момент кто-то не будет спать. Или ещё лучше. Нарвусь на скучающего от безделья городового. Вот же развлечение само в руки идёт. Потом свяжут одно с другим, и пожалте бриться. И стричься. Налысо.

Присел тут же под кустом, развязал узлы, проверил содержимое. Барахло. Для кого-то нужное и денег стоящее, а для меня оно ни к чему. Вещи мне не нужны. Шапку меховую зимнюю, две шубы разных размеров тоже оставлю. Что ещё? Костюмы мужские? Мне уж точно они не понадобятся. Коробка резная, деревянная на ощупь. Что в ней? Нащупал спереди кнопочку, нажал, откинул крышку и тут же захлопнул. Тускло блеснули драгоценные камни. Взять? А если там что-то приметное? Влечу по-глупому на реализации. А для чего я тогда во всё это влез? Лучше бы уполз тихонько назад и сидел бы дальше в своей квартирке так же тихонько и бедненько. Значит, решено, коробку я забираю. А кожаный небольшой саквояжик тут же? Заберу, само собой, мне с ним гораздо удобнее будет. Сколько я уже здесь нахожусь? Вроде как всю ночь по ощущениям, а так, в реальности, всего минуту-другую.

И второй узел развязал. Всё то же самое, только в нём оказались женские вещи. И ещё одна деревянная резная коробка, лишь чуть больше размерами. Выходит, воры ограбили семейную пару?

Ладно, оставлю всё как есть, пусть так и лежит вокруг тел. Может, подумают, что не поделили ночные воры награбленное, задрались между собой, или внезапно новые конкуренты объявились так не вовремя для них?

А ощущения мерзостные. Словно сам в гостиницу залез. Поздравляю вас, поручик, с первым воровским делом. Дожили-с. Как ни крути, а всё равно преступник. Совесть у меня где-то в глубине сознания заворочалась. Поздно уже ворочаться, дело сделано. Утром газеты почитаю и подумаю, что со всем этим дальше делать.

А пока хватит комплексовать, наверняка это остаточные проявления сознания прежнего хозяина этого тела.

Коробки в саквояж, благо замочки простенькие, сдвижные, ноги в руки и вперёд, на речку.

А если там снова городовой бродит? И Управление полиции к тому же совсем рядом? Ну и хорошо, пусть бродит, я же не собираюсь ему навстречу выходить. Знаю, что он там есть, и этого достаточно. Обойду осторожно. И вообще, можно тихо стороной к воде спуститься и руки помыть. А то, что Управление рядом, так его даже воры не испугались, в гостиницу полезли. Так чего же мне-то бояться?

Так и сделал. Удачно получилось, никого не заметил и не услышал. А потом поднялся от воды наверх и, выбрав затенённое местечко, осмотрел содержимое саквояжа.

Деньги. И больше ничего. Собрался открыть коробку с драгоценностями, да передумал. Нечего тут маячить. Уходить нужно. Куда только? На квартиру возвращаться в таком грязном виде нельзя ни в коем случае. И саквояж этот слишком приметная вещь. Могут потом его в розыск объявить. А я ночью да с ним в руках слишком уж заметен. И ведь центр города. Почти. И во дворах саквояж не спрятать, его быстро пацаны найдут. Куда? Реку переплыть? Вот на воде полоса от плывущего меня точно сразу заметна станет. Ещё где можно спрятать? Там, где я хоть как-то места знаю. На аэродроме? Больше негде.

Тогда так и пойду вверх вдоль реки, потом через железную дорогу перейду и как раз на нашем поле окажусь. Часовых обойду, да и не собираюсь я к ангарам с самолётами лезть, где-нибудь в сторонке заховаю. Пошли, что ли? У-у, ворюга я несчастная.

Иду, по сторонам поглядываю, а больше всего прислушиваюсь. Особенно к настороженной тишине за спиной. Редких встречных прохожих стараюсь заранее стороной обходить. И не топать, само собой разумеется. Ночью шаги далеко по брусчатке слышны. Хорошо ещё, что туфли надел. Поэтому и обхожу встречных загодя, что слышу их топот издалека.

До Покровской башни дошёл без проблем. А дальше перебрался через ручей и оказался в Алексеевской слободе. И тут меня почуяли или услышали собаки. Ох и громкий лай раздался в ночи со всех сторон! Пришлось плюнуть на свою затею и развернуться назад.

Как хорошо было раньше. Когда не было этого саквояжа. А теперь брожу с ним полночи, словно идиот, вместо того чтобы десятый сон видеть, и не знаю, где его спрятать и куда деть. Нет, пьянству бой. Не был бы выпивши, на улицу бы меня не понесло. Прогуляться решил! Воздухом подышать захотелось! Открыл бы окно в комнате и дышал на здоровье!

Вернулся на берег, уселся у маленького, тихонько журчащего ручья на холодные камни, задумался. А что я так в этот саквояж вцепился? Для чего он мне нужен? Чтобы содержимое таскать? Так его отлично переносить можно и без него. Свёрточек соорудить из тряпок. Например, вот из этого…

И я быстро подскочил на ноги, огляделся, выбирая местечко поукромнее. Укрылся за прибрежными ободранными кустами, в два движения сбросил брюки и кальсоны. Брюки натянул назад, а вот из кальсон сделал себе что-то вроде пояса и в него увязал всё содержимое саквояжа и коробок.

В сам саквояж же загрузил несколько камней и отправил его на дно речное вместе с опустевшими коробками. С глаз долой такую улику. Завязал крепко пояс под рубашкой, ещё раз ополоснулся и, прикинув, как я смотрюсь со стороны, отправился домой. С гулянки я возвращаюсь, с гулянки, пьяненький, если кому интересно станет…

Громкий и настойчивый стук в дверь заставил проснуться и подскочить на кровати от испуга. Сердце подскочило к горлу, забилось суматошно, в голове промелькнули разом все мои ночные приключения. Полиция, что ли, ломится? Пришли за мной?

Одним движением выпрыгнул из постели, быстро, как по тревоге, оделся, одновременно закидывая ногой подальше под койку длинный и плотный свёрток из моего нижнего белья со вчерашними трофеями. Вычислили! Как только узнали?

Глава 6

Заставил себя остановиться, замереть на месте, силком запихивая колотящееся в горле сердце на положенное ему законное место в груди. Что это я так задёргался? Рыльце в пушку? Но я же никого не грабил, в номера не влезал и по верёвке не спускался, наоборот, косвенным образом, так сказать, смог помочь силам правопорядка в задержании и определении личности преступников! И в сохранении уворованного добра.

Стоп. Надо было все вещи назад в узлы увязать. Тогда бы вообще никаких последствий не было бы. И какого чёрта я их развязал? Теперь точно все знают, что кто-то уволок деньги и коробки с драгоценностями. Не, это точно не я, это кто-то другой.

А всё остальное – это лишь буйный взлёт фантазии и моего воображения.

Вновь в дверь несколько раз стукнули. И стучат-то, оказывается, вежливо, не ногами тарабанят. А я спросонок не понял и всполошился. А времени сколько? Который час-то?

Звонко щёлкнула об ограничитель задвижка, толкнул дверь от себя, застыл в проёме, глядя на отскочившего в сторону Андрея.

– Осторожно! Убьёшь ведь! Проспал? Стучу тебе, стучу, уже подумал, что ты без меня в роту ушёл. Подъём, соня, труба зовёт! – и тут же резко перескочил на другую тему. – А неплохо мы вчера посидели! Я утром вообще голову еле-еле оторвал от подушки. Эх, скорее бы до столовой добраться, до кваса, во рту словно птицы гнездо свили да нагадили. Ты что, так и будешь столбом стоять? Поторапливайся, дружище, поспешить нужно.

Друг бесцеремонно отодвинул меня плечом в сторону, протиснулся в комнату, обдавая меня при этом знакомым всем и сразу узнаваемым ароматом свежего утреннего одеколона и несвежим выхлопом похмелья. Похоже, не одного меня такая мысль посетила. Андрей принюхался, уловил запах витающего в комнате перегара и скривился.

– Хоть бы окно на ночь открыл. А я гляжу, нет тебя внизу и нет. Решил вот поторопить. Да ты что столбом застыл? Собирайся, собирайся, Серж, в столовую опоздаем. А там квас на столах. Холодненький такой и с пузырьками. В нос так и стреляет. – Голос Андрея приобрёл мечтательные нотки, он даже глаза невольно зажмурил.

Я тоже непроизвольно сглотнул сухим горлом от такой заманчивой картинки, скривился от раздавшегося, как показалось, скрежета. Да, кваску сейчас холодненького не помешало бы выпить. Кружечки две так. Залпом. Или три. Вчера за день помещение так от солнечных лучей прогрелось, что всю ночь дышать нечем было.

– Ну так открой, если тебя не затруднит. Пусть и правда хоть немного комната проветрится.

И я снова засуетился. Только на этот раз расторопно и уже почти без лишних эмоций быстро собрался, предварительно умывшись и побрившись на два счёта. И руки не дрожали, и даже не порезался при этом удивительном процессе. Впрочем, почему-то я вообще ни разу при бритье не резался, с самого первого раза, как здесь оказался и лезвие в руки самостоятельно взял. Тут самое главное, режущих движений лезвием не допускать, тогда и будет всё отлично. Вот как у меня сейчас. А, вообще, если правду, конечно, говорить, то я все тонкости этого дела подсмотрел у того санитара, что меня в госпитале брил. Как оказалось чуть позже – ничего сложного, твёрдая рука нужна, и всё.

Вся моя гигиена заняла от силы минут десять, а через пятнадцать я уже был полностью готов к выходу.

– Мы идём?

Никакой ответной реакции. И зачем тогда торопил? А что это мой друг так к окну прикипел, что даже через подоконник перевесился? Подошёл, глянул на объект его пристального внимания и всё понял. Барышни там внизу ходят, гимназистки молоденькие. Ишь, как торопятся на свои занятия, спешат. И что, спрашивается, он там смог разглядеть? Шляпки же у них на головах, ничего сверху не видно.

– Дружище, а как же твоя тайная любовь? О которой ты мне вчера все уши прожужжал? – Отодвинул Андрея в сторону от окна и мягко направил его в сторону двери. Прикрыл плотно оконные створки, задёрнул занавески. Развернулся к выходу и не удержался, бросил быстрый взгляд в подкроватный сумрак. Ничего не видно, хорошо. Хозяева в моё отсутствие в комнату не зайдут, можно спокойно уходить.

– Любовь это любовь, она в моём сердце всегда живёт. А любоваться барышнями никогда не помешает. Тяга к прекрасному, она, знаешь, облагораживает даже такую чёрствую душу, как твоя, – после небольшой паузы немного пафосно всё-таки соблаговолил ответить Андрей, топая к двери и с сожалением оглядываясь на прикрытое окно.

Дурень, и что оглядывается? Лучше бы вниз поторопился. На улице барышень проще разглядывать.

– Скажи ещё, что и голову от греховных помыслов очищает, – закрыл комнату на ключ и отработанным привычным движением ладони проверил, ровно ли сидит фуражка на голове.

– Будешь смеяться, рассоримся.

– Да не смеюсь я. Ты же сам видишь, насколько я серьёзен. Прости, если что не так сказал. Просто твои вчерашние восторженные дифирамбы своей новой пассии несколько не стыкуются с сегодняшним поведением. Слушай, а ты мне раньше ничего не рассказывал, что у тебя появилось очередное сердечное увлечение.

– Пойдём уже, а? – взмолился мой друг, увиливая от ответа. – Опаздываем.

Эх, как он жалеет о своей вчерашней несдержанности. Проговорился. Ладно мне, а если бы кому другому? И не стану я ему в душу лезть, подробности выпытывать, потому что это не моё дело.

Так ему и объяснил. Пусть успокоится. У меня и своих дел по горлышко. И не бутылочное горлышко, а своё собственное, родное. Где бы и как бы так аккуратненько о вчерашних ночных событиях возле гостиницы разузнать? Интересно, может, в утренней газете что-нибудь написали? Сейчас бы мимо «Палермо» да «Лондона» прогуляться, посмотреть, что там происходит, но нельзя. И вообще нам в другую сторону нужно поторапливаться, и это сейчас главное. Да и подозрительно это будет выглядеть, пришла в голову отрезвляющая мысль, на самом-то деле – вокруг разыгравшегося поздней ночью сражения бродить. Знаю откуда-то, что преступников всегда на место совершённого преступления тянет. На этом их и ловят. Иногда.

А что, я себя уже к преступникам причислил? Не рано ли? Ведь помыслы мои с самого начала были чисты, и действовал я таким образом лишь для того, чтобы задержать грабителей. И ценности спасти. А то, что в итоге получилось… Ну, так вот вышло. Бывает. Теперь-то, на относительно свежую голову соображаю, что не получится у меня просто так вернуть содержимое саквояжа его настоящим владельцам. Слишком много глупостей я вчера по пьяной лавочке наделал. Зачем узлы распотрошил, спрашивается? Вообще не понимаю. Нет, меня, наверное, сразу в Сибирь отправят, даже разбираться в моих истинных намерениях не станут. М-да.

Ладно, посмотрим. А пока буду руководствоваться той самой умной мыслью, что мне ночью в голову пришла. О божественном провидении и его своевременной помощи…

За столом первым делом притянули поближе к себе кувшин с пенистым напитком, осушили его до дна, попросили принести ещё один такой же полный и лишь потом приступили к завтраку, не обращая никакого внимания на посыпавшиеся при этом со всех сторон дружеские подначки и шуточки. Ничего обидного и умаляющего офицерское достоинство в этих подначках не было, поэтому отшутились в тон, а там и разговор за столом перескочил на предстоящие сегодня роте дела.

– По слухам, – сделал таинственный вид прапорщик Миневич, смешно скосив при этом глаза в сторону представителей нашей славной канцелярии, тем самым невольно выдавая истинный источник этих самых слухов, – сегодня ожидается посещение роты выпускными классами кадетского училища. Так что готовьтесь, господа офицеры, в полной мере насладиться ролью воспитателей и побыть временными экскурсоводами.

– А вы утренних газет не читали, поручик? – переключил на себя моё внимание штабс-капитан Позднов, старший лётчик авиароты.

От этого простого вопроса у меня сразу запершило в горле. Даже пришлось отложить в сторону нож и вилку и подхватить бокал с прохладным напитком. И почему я утреннюю газету не купил? Теперь вот нервы свои трачу.

– Признаться, мне сегодня утром несколько не до газет было, – и я снова припал к бокалу, спрятав свой интерес в его глубине.

– Да, да, видели вчера вас с Андрэ в ресторации, да подходить к вашему столику не стали. Очень уж вы душевно сидели. Как вам «Шустовский» показался? Хорошо пошёл?

– А каким он ещё может быть? Великолепен, как всегда. И пролетел быстрым соколом. Так что там с утренними газетами? Что-то действительно стоящее внимания? – попытался вернуть разговор к интересующей меня теме.

– А мы вот лишь шампанским вчера удовлетворились. Впрочем, зато сегодня с утра на прохладительные напитки не налегаем, – штабс-капитан отправил в рот отрезанный кусочек мяса, прожевал его неторопливо, отложил в сторону вилку, промокнул губы салфеткой и вновь овладел вниманием соседей по столу. – Представляете, этой ночью в городе немецких промышленников ограбили. В гостинице, где они проживали, как оказалось, целая бандитская шайка орудовала. В вечернее питьё подсыпали немцам сонный порошок, дождались, пока хозяева крепко уснут, проникли в номер и открыли сообщникам окно…

Приковав к себе всеобщее внимание и явно довольный таким произведённым эффектом, штабс-капитан замолчал, медленно отрезал очередной кусочек бифштекса, положил его в рот и с наслаждением начал неторопливо жевать, не обращая никакого внимания на ожидающих продолжения офицеров.

– Ну же, Виктор Николаевич, не тяните. Рассказывайте дальше, – первым не выдержал затянувшейся паузы Миневич.

– Вот сколько раз я вам говорил, Николя, что лучше читать по утрам газеты, чем дешёвые бульварные романы, которыми вы так увлекаетесь. И были бы вы всегда в курсе местных новостей, – тут же не преминул уколоть прапорщика Вознесенский.

– Как будто вы их читаете, Андрэ, – не остался в долгу Николай Дмитриевич. И снова затормошил соседа напротив. – Ну же, Виктор Николаевич, рассказывайте. Известно хоть, что украли-то? А грабителей уже поймали?

– Представьте себе, поймали, как это ни удивительно. Обычно наши полицейские ни на что не годны, а тут, право слово, самым чудесным образом вовремя появились. Взяли грабителей на горячем, прямо под распахнутыми настежь окнами и с украденными вещами. Похоже, так газета пишет, не поделили преступники ворованного добра и затеяли под окнами драку, в процессе которой один из них и убил своего подельника. Поднятый при драке шум в ночи и привлёк дежурившего на площади полицейского. Или есть ещё одна, несколько другая версия, которую рассматривают наши доблестные стражи порядка и законности. Один из спускающихся вниз грабителей не удержался на верёвке и упал, свернув себе шею. Полицейские расследуют обе версии произошедшего. За первую говорит разбросанное по земле уворованное имущество и орудие преступления в руке одного из них.

– А может, это был третий сообщник, который пожелал избавиться от соучастников и присвоить всё награбленное добро себе? А что пишут? Много украли? – от горящих любопытством и азартом глаз Миневича можно было прикуривать.

Да что юный прапорщик – внимание почти всех офицеров за столом тоже оказалось приковано к этому интересному рассказу. Выходит, не все офицеры в нашей роте пристрастились к утренним газетам. А какие правильные вопросы прапорщик задаёт. Я бы и сам точно такие же задал, если бы не опасался привлечь к себе ненужное внимание.

– К сожалению, больше ничего конкретного не написали, – не затянул с ответом штабс-капитан, видя всеобщую заинтересованность. – Обещали дальнейшие подробности этого дела осветить в вечернем выпуске.

Больше за столом ничего для меня интересного не прозвучало.

Кадеты… Почему-то представлял себе этаких маловозрастных детишек, вроде того, виденного недавней порой на вечерней городской улице. Когда мне этот мелкий засра… Гм… Этот сынок уважаемого капельмейстера в пах локтем с разбега въехал. И после этого ещё наглости набрался к нам на аэродром в гости напрашиваться. Хорошо, что тогда рядом не было представителей женского полу. Вот бы оконфузился.

Так вот, на поверку гости оказались вполне взрослыми ребятами из выпускных и старших классов. Некоторые даже с гордостью носили вполне себе приличные и ухоженные усики. Большинство из них скоро будут зачислены в офицерские училища и через пару лет наденут погоны…

Казалось бы…

На самом деле довольно-таки скоро по бескрайним просторам Руси прокатится стальным катком огромное горе Мировой войны, в горниле которой сгорят многие и многие сыны нашего славного Отечества. И эти вот кадеты будут сбегать на фронт и воевать за свою страну, за привитые им с детства идеалы. И умирать. И ничто и никто не сможет их удержать в тылу. Насколько я помню, бегство кадетов на фронт из нашего города приобретёт прямо-таки повальный характер… И близость к фронту сыграет тут немаловажную роль.

А пока они все живы и сейчас с неподдельным интересом рассматривают невиданную ими доселе технику, задают различные вопросы по существу, а не только с горящими от восторга глазами, умудряются вопреки предостережениям воспитателей залезать в кабины аэропланов, с удовольствием пачкают ладони в моторном масле. Это я говорю только о посещении кадетами наших лётных ангаров, а ведь у них впереди и ремонтные мастерские, где тоже довольно-таки будет интересно пытливым молодым умам. Эх, не позавидуешь нашим ремонтникам сегодня.

Напоследок все вместе сфотографировались возле ангаров. Откуда-то самым волшебным образом объявился фоторепортёр городской газеты, с не менее восторженным любопытством и профессиональным интересом вслед за кадетами умудрившийся пролезать в каждую щель. Ни один закуток не остался им необследованным…

На завтра у меня намечались полёты, поэтому я решил сбежать из расположения пораньше, с разрешения командира, само собой разумеется. Сослался на необходимость посещения портного. Нужно было забрать наверняка готовый заказ. Сколько можно в одном и том же на службу ходить.

В городе не удержался и всё-таки прошёлся мимо вчерашних гостиниц, правда предварительно купил утреннюю газету, которую тут же с жадностью и прочитал. Всё в точности так, как нам сообщил за завтраком Виктор Николаевич. И ничего сверх того, никакой информации. Осталось лишь вечернего выпуска дождаться. И у гостиниц никакого ажиотажа, всё как обычно. Прогуливающаяся публика, меланхоличные, с непрошибаемым спокойствием на лицах извозчики, спешащие по расписанию трамвайчики.

Ну и ладно. Так и прошёл неторопливо мимо, изредка стараясь незаметно коситься в затенённый промежуток задних дворов за ними. Осталось слева каменное здание почты, справа памятник Александру Второму. Почему-то сегодня просторная площадь вызывала непреодолимое желание поскорее убраться с открытого места. Всё казалось, что со всех сторон на меня кто-то смотрит.

Прогулялся по небольшому парку с красиво обрезанными кустами во внутреннем дворе здания Псковского общественного управления. Успокоившись, пересёк торговую площадь и вернулся по набережной к Управлению полиции. Ничего нового. Город как стоял, так и стоит, не обращая никакого внимания на суету своих очередных временных жителей. Проносятся века и эпохи над маковками его церквей, оставляя после себя лишь ржавую пыль. А люди… Люди под влиянием великой истории своего древнего города тоже никуда не торопятся, за исключением уличных разносчиков. Вот тем положено суетиться, их ноги кормят.