Шёпот глухой горы

– Это не имеет значения, они слишком больны и стары, чтобы заботиться о ком-то.

– Ну тогда отдай меня в интернат, черт подери!

– Ты правда думаешь, что там тебе будет лучше, чем дома, с сестрами?

– Да какие они мне сестры? Ты сам их десять лет не видел, они были тогда еще детьми. Ты понятия не имеешь, во что они выросли, что они за люди, чем занимаются, как себя ведут. И хочешь сплавить меня им.

– Кира, я для этого и пригласил их в гости. Чтобы понять, будет ли тебе с ними лучше, чем где-либо еще, – я собиралась встать, но отец схватил меня за руку. – Пойми, я переживаю за тебя. Я пытаюсь что-то сделать для тебя и твоего будущего. Прошу тебя, дай мне шанс. Дай им шанс. Кира, пожалуйста!

Я ненавижу его. Он мне отвратителен. Жалкий, больной мужик, проживший ничтожную жизнь. Я хочу вырваться, уйти, причинить ему такую же боль, какую испытываю сама. Но мне становится страшно. Так же страшно, как было тогда, десять лет назад. Когда я впервые поняла, что осталась одна. И этот страх заставляет меня сказать то, о чем я не хочу даже думать.

– Хорошо.

Отец целует мою руку. Я выхожу из спальни, и вижу, как Карина входит в свою комнату. Наши взгляды сталкиваются, и я понимаю, что она подслушивала под дверью.

Ксения

На следующий день я проснулась рано. Карина мирно сопела на нижнем ярусе кровати, а я подложила руки под голову и думала.

Перед моими глазами все еще стоял взгляд Киры, когда мы беседовали о горе. Глубокий, недетский. Я вспоминала себя в четырнадцать лет. Что меня тогда волновало, как я говорила. Точно не так, как Кира. Найти с ней общий язык будет труднее, чем я думала. И чтобы ей помочь, нужно понять, что же тогда случилось с ее матерью. Только так мне будет проще избегать острых моментов в разговоре, знать, на что нужно надавить.

У отца лучше не спрашивать, его состояние здоровья явно не позволит ему ударяться в болезненные воспоминания без ухудшения самочувствия. А сама Кира? Может, она как раз хочет об этом поговорить, выговориться? С другой стороны, за эти годы ей наверняка уже неоднократно задавали бестактные вопросы. Мой интерес она тоже скорее всего воспримет в штыки.

 На помощь от Карины рассчитывать не стоит. Хорошо, если она просто сумеет общаться со всеми, не скандаля, и не мешая решать проблемы. Впрочем, я ведь знала, что так будет с самого начала. Вчера после душа она вернулась в комнату какая-то очень нервная, расшвыряла свою одежду, и, ничего не сказав, легка спать. И вот как это понимать, эти ее странные смены настроения?

Было слышно, что Кира встала, что-то готовила, собиралась в школу. Я решила, что с завтрашнего дня буду вставать раньше нее, и готовить завтрак. Начать нужно с мелочей. Как давно этому ребенку кто-то готовил с утра перед школой что-то вкусненькое?

Когда Кира ушла, я слезла с кровати. Открыла окно, распахнула ставни. Наша комната выходила на лес, но сегодня его почти не было видно из-за тумана. Так здесь всегда в октябре-ноябре. Если не дождь, то молочно-белая завесь.

Я отправилась на кухню, нарочно громко скрипнув дверью, чтобы разбудить Карину. Судя по грязным ругательствам, которые она шептала, пока я в коридоре заглядывала в спальню отца, мой план сработал.

– Ты не спишь? – прошептала я папе.

– Нет, уже давно, – он стал пытаться вылезти из-под одеяла.

– Не вставай, я принесу завтрак и твои лекарства.

Папа все же встал, аргументируя это тем, что нам все равно нужно поговорить, а общаться на серьезные темы с дочерьми, лежа в кровати в одних трусах, явно не настраивает на серьезный лад.

За завтраком в гостиной глаза папы блуждали по комнате, Карина не отрывалась от своего телефона, а я, забросив свои попытки общаться как настоящая семья, смотрела в окно. Тут оно выходило на улицу, точнее, на парковку, за ней виднелась дорога, по которой мы приехали, ведущая через весь поселок в лес. По ней периодически проезжали велосипедисты, в основном возраста папы и старше.

– Пап, а у тебя есть велосипед? – спросила я.

– Да, есть мой старый, есть Кирин, но она на нем часто ездит. Я своим уже давно не пользуюсь, но если подкачать шины, смазать там что-то, то будет в самый раз для тебя.

– Отлично. Тогда я займусь этим после обеда. Он в подвале?

– Да.

– Зачем тебе это? – Карина наконец показала лицо из-за мобильного.

– Это удобно, и полезно для здоровья, и для природы. Здешние жители много об этом думают.

– Да только с такой генетикой, – она кивнула на папу, – С такой генетикой тебя велик не спасет, нас ничего не спасет, только лотерея.

– Карина, что ты несешь!? – я разозлилась. – Папа не виноват, что болен, и кроме генетики, есть еще и стрессы, и здоровый образ жизни.

– В ситуации, в которой мы сейчас находимся, без стрессов не обойтись, – язвительно бросила сестра.

– Перестань, ты говоришь так, будто папа в чем-то виноват, а это не так.

– Да ладно, хватит уже выпендриваться, и перед ним, и перед всем миром. Велик, бедный папочка… – она очень похоже изобразила мой голос.

– Заткнись уже, так я тебе не выпендриваюсь, – рявкнула я.

– Девочки, хватит, пожалуйста, – папа взялся за сердце. – Не нужно этого делать, вы же уже взрослые. Вспоминаю старые времена, как же вы хорошо ладили.

– Пап, прости, не волнуйся, пожалуйста, – я встала и обняла его.

– Да он же… – Карина не договорила, и, махнув рукой, схватила свою тарелку и понесла в мойку.

Мы успокаивались по разному. Я убрала половину дому, а Карина в очередной раз заперлась в ванной и навела там марафет. Потом папа снова позвал нас за стол.

– Я думаю, не стоит тянуть, пора уже обсудить наследство.

У меня закрутил живот.

– Пап, но мы же только вчера приехали. Еще успеем, зачем сейчас, когда мы еще и не поговорили о житейском нормально.

– Нет уж, – Карина уселась рядом с отцом. – Давай сейчас, чего тянуть. Раньше начнем, раньше закончим.

Она, похоже, считала, что обсудив бумажные вопросы, ей наконец позволят отсюда свалить. Но я не собиралась так быстро сдаваться.

– Ксения, твоя сестра права, в моем состоянии, да и в целом, в нашей жизни может и не наступить это «потом».

– Но разве Кира не должна тоже присутствовать? Может, дождемся ее?

– С чего это? Она все равно несовершеннолетняя, от нее ничего пока не зависит, не ей все бегать оформлять, – хмыкнула Карина.

– Кира сейчас в том возрасте, когда ее не особо интересуют деньги, и она не понимает важности всех этих вопросов. К тому же ей еще тяжело с вами общаться. И все равно она обедает в школе, и в лучшем случае приходит домой к пяти часам, уже уставшая, не до разговоров.

– Тогда подождем до выходных?

– Слушай, тебя заело что ли? – спросила Карина.

– Ксения, пожалуйста, – не дал мне ответить папа. – Я уже устал, скоро придет мой физиотерапевт.

– Хорошо, – я села с другой стороны стола.

– Как вы знаете, по закону все мое имущество, и деньги со счетов в банке будут поделены между всеми моими детьми – то есть между вами тремя – поровну. Но по законам Франции есть небольшая часть, которую я могу завещать кому захочу. И я принял решение отписать ее Кире. Я знаю, что это может быть непросто для вас, но Кира самая младшая, у нее нет матери, ей будет тяжелее всех. Я надеюсь, вы поймете и примите мое решение, и это не скажется на вашем отношении к Кире.

– Меня деньги мало парят, у меня своих полно, – в качестве доказательства Карина повертела в руках последнюю модель айфона.

Папа с надеждой посмотрел на меня.

– Конечно, папа, ты поступил правильно, – я улыбнулась, хотя внутри меня поднималась волна злости. Все-таки хорошо, что Кира сейчас здесь не присутствовала. Такая как она точно смогла бы вычислить мои истинные чувства.

– Славно, – папа похлопал нас по рукам, и стал рассказывать, как найти его нотариуса, который будет заниматься разделением имущества в случае его смерти.

Ближе к предполагаемому приходу Киры со школы Карина, которая все обеденное время была странно вежливая, почти потребовала у меня ключи от машины.

– Серьезно? Ты за сегодня ничего не сделала, только всех достала, и уже едешь тусить?

– Слушай, я не напрашивалась с тобой ехать и тут всех обхаживать. И ты обещала мне давать машину, так что гони ключи.

– Если ты такая богатая, чего свою машину себе не купишь? – не сдержалась я.

– А, так вот что тебя волнует, – высокомерно сказала Карина. – Не твое дело.

– А если мне понадобиться поехать вниз?

– Возьмешь машину отца. Или свой распрекрасный велик, иначе зачем ты его чинишь, – она кивнула в сторону инструментов, которые я разложила на траве на заднем дворе. – Давай ключи, или я возьму папину машину.

– Так возьми, я не для того на свою зарабатывала, чтобы ты ее побила, возвращаясь пьяная из бара.

– Хорошо, – она развернулась и отправилась в дом.

Я была уверена, что папа не даст ей свою машину, которую он так страшно любил, и запрещал нам в детстве ее даже трогать. Но через пять минут Карина вышла из дома, помахала мне ключами, и укатила в закат, в прямом и переносном смысле. Я в сердцах бросила гаечный ключ.

Кира

Я подозревала, что после школы мне не захочется ехать домой, так что с утра предусмотрительно взяла велик, чтобы быть полностью независимой от всех автобусов. Спускаться и подниматься с горы на велике, конечно, непростая затея, но я натренированная, да и есть повод свалить из дома до пробуждения милых сестричек, чтобы не встречаться с ними лишний раз.

Я позвонила отцу, и сообщила, что еще немного погуляю. Он сказал вернуться домой до темноты, а поскольку уже перевели время, я могу шататься по Регенэку до шести вечера. Потом домой, ужин, душ и делать вид, что спать. Чудесно. Вот бы так было до самого отъезда эти двух.

У меня нет друзей, ну кроме него, но это не совсем друг. Зато врагов немерено, аж целый поселок, так что гуляю я так, чтобы меня как можно меньше замечали соседи из Вильдерупта. Иначе снова начнется шепот, какая же я подозрительная и странная, вся в отца, а вот мама что-то подозревала, уж не поэтому ли она умерла. Каждое мое передвижение было как под лупой еще с тех пор, как мама в порыве отчаяния ляпнула кому-то из соседей, что я развиваюсь не так, как остальные трехлетки. Ну а после ее смерти на меня буквально ополчились, что неудивительно, учитывая какая у меня генетика от папаши. Может они и правы, я тоже монстр.

Регенэк побольше Вильдерупта, и в плане жителей, и в плане пространства, но все равно все дороги ведут в одни и те же места. Так что когда церковный колокол пробил шесть, я уже порядком заскучала, и просто пряталась под мостом, возвышающимся над железнодорожной насыпью. Выкатив велик на асфальт, я оседлала его, и тут мимо меня промчалась папина машина. Это было странно. В последнее время он так плохо управлял ногами, что боялся ездить, за покупками либо я спускалась на велосипеде, либо нам все привозил социальный работник. А тут почти стемнело, да еще и на такой скорости. Неужели на него так положительно повлиял приезд его дочерей? Неудивительно, это же его нормальные, благовоспитанные доченьки.

Я прикинула, что мне хватит времени провернуть это, и вернуться домой вовремя. Ну а если не хватит, то пофиг. Отец меня все равно никогда не ругает. Он вообще ничего не делает в плане моего воспитания.

Я развернулась и поехала вслед за машиной, переключив велик на последнюю скорость. К моему счастью, отец остановился на светофоре, так что я не сильно отстала. Потом он поехал куда-то вглубь Регенэка, по узким улочкам, тут ему пришлось сбросить скорость, и я смогла следить незамеченной.

Наконец машина припарковалась возле какого-то бара. Я уже видела, как найду новый повод еще больше его ненавидеть, но когда дверца открылась, оттуда появилась Карина.

– Черт, – я пнула колесо велика.

Меня она не заметила, и радостно зашла в бар. Я обошла его с другой стороны, где было окно, и немного посмотрела. Карина пила пиво, и общалась с толпой каких-то парней, словно они были знакомы сто лет, а те раздевали ее взглядом, ведь она была одета как та проститутка, которая однажды прицепилась к моему отцу на привале на трассе, когда мы ездили к морю на Бретань, один-единственный раз за все десять лет.

Я села на велик и поехала домой, желая, что бы от нее не отказались, как мой отец отказался от путаны у дороги. Чтобы ее взяли силой, даже если она не хочет. Мне приносили удовольствие эти мысли.

К моему счастью, Ксения была чем-то расстроена, так что особо не доставала меня разговорами о жизни, и легла спать даже раньше, чем мы с отцом. Я рисовала в своей комнате до часу ночи, пользуясь тем, что завтра не надо вставать в школу, когда услышала шум едущей на большой скорости машины в поселке. Выключив свет в комнате, выглянула в окно, и конечно же, увидела Карину, с расстегнутыми верхними пуговицами на рубашке. Да уж, едва ли соседи будут о заявившихся дочерях лучшего мнения, чем о нас с отцом. Здесь все ложатся спать как в казарме, ну или в тюрьме, в 10 вечера, так что она точно разбудила тех, чьи дома выходят на главную дорогу. Встают они тоже по графику, в шесть утра, даже по воскресеньям, когда кроме церкви, ничего не работает. Исключение составляем мы с отцом, как всегда.

Я легла спать, стараясь не думать, что с завтрашнего дня и до понедельника мне некуда будет сбежать от своей семейки.

С утра Ксения, которая изо всех сил решила влиться в местный ритм жизни, начала грохотать и что-то готовить, потом мыть, и так по кругу. Мне пришлось вылезти из кровати, так как спать под это было невозможно. На кухне я столкнулась с Кариной, судя по ее мрачному лицу, она тоже недоспала.

До обеда меня никто не трогал, но я знала, что однажды это снова случится. Еще когда мыла тарелки после еды, услышала разговор этих двух.

– Нам нужно наладить с ней отношения, – шептала Ксения.

– Да зачем? Если тебе нужно, ты этим и занимайся, а мне все равно, – не пыталась снизить тон Карина.

– Это важно для отца. Послушай, я тоже не в восторге от всего происходящего, но папа искренен с нами. Давай хотя бы сделаем вид, что мы пытаемся.

– Ладно, но не больше. Не жди, что я полюблю ее как родную.

Ах, вот как, значит, нашей добренькой вселюбящей Ксении я тоже нафиг не сдалась. Ну что же, теперь и мне проще, зная, что она всего лишь делает вид. С другой стороны, интересно, чем я ей не угодила. По Карине по крайней мере видно, что она тут всех не любит, включая Ксению.

Я снова едва успела закрыть свои рисунки, когда они уже вдвоем приперлись ко мне.

– Кира, может, сходим погуляем? Все вместе, – уточнила Ксения.

– Куда? В Регенэк?

– Нет, я думала о лесной прогулке.

– А что там интересного? Мне лес уже осточертел.

– Я понимаю, ты тут выросла, но мы городские жители, нам бы хотелось подышать свежим лесным воздухом.

– Ну так дышите, я-то вам зачем?

– Ты же хорошо знаешь местность, покажешь нам всякие дорожки в лесу.

– Там везде широкая грунтовка, и указатели, куда можно дойти по ней. Поверь, там не заблудишься, – ухмыльнулась я.

– Но ты же любишь рисовать лес, – кивнула Ксения на один из моих рисунков, которые я не успела спрятать полностью. Теперь из-под учебника по немецкому выглядывал верх листа с деревьями.

– И что? Чтобы рисовать лес, в него необязательно ходить.

– Слушай, ты достала, – Карина, которая все это время сидела на моей кровати, и дергала ногой, вдруг вскочила. – Тебе че, пять лет что ли?

– Я не хочу с вами идти, что непонятного?

– Мы тут к тебе пришли, уговариваем, как королеву. Ты вообще-то нас слушаться должна, мы твои старшие сестры.

– Это с чего это? У нас разница максимум в десяток лет.

– С того, бляха муха, – Карина напирала на меня все сильнее, но я не хотела отступать.

– Вы здесь не хозяйки. Это мой дом, и моего отца, – четко проговорила я.

– Ага, только в завещании он не на тебя переписан.

– Карина, – дернула ее Ксения, но довольно вяло, словно только сейчас вспомнила, что должна изобразить, как она выразилась, заботу обо мне.

– И на кого же он записан?

– Ни на кого, его поделят между нами всеми после продажи. Так что мы тут такие же хозяйки, как и ты. Не забывай, это нам возиться со всем этим после смерти отца, а ты будешь сидеть и ждать, пока денежки тебе на счет капнут.

Когда Карина закончила, на минуту воцарилась тишина. Ксения перестала ее дергать, у меня возникло подозрение, что она согласна с сестрой.

– Знаешь, – улыбнулась я, – а ты та еще сучка. Отец неизвестно сколько еще проживет, а ты его уже поди в мечтах хоронишь, лишь бы наследство получить.

– Что ты сказала? – почти заорала она. – Да мне плевать на эти деньги, я вообще не хочу ничего от этой семейки. Вот только я все равно ее часть, и вынуждена страдать тут херней.

– Девочки, что за шум? – на пороге появился папа.

Карина замолчала, Ксения растеряно посмотрела на меня.

– Пап, мы просто…

– Спорили, что лучше, жить в городе, или в на горе, – искусственно улыбнулась Карина.

– Кира, это правда? Все хорошо?

– Да, папа, все нормально. Мы тут общаемся, как ты и хотел, так что не волнуйся.

– Прости, мы увлеклись, а тебе нужна тишина. Пойдем, я уложу тебя, – Ксения взяла отца под руку и вывела его из комнаты.

Карина бросила на меня взгляд-молнию, и вышла за ними. Я закрыла дверь и присела на стул. Говорить отцу правду нет смысла. Он мне не поможет, как не помогал никогда. Да и неизвестно, на чьей он стороне. Остается надеется, что я выживу этих двух из дома быстрее. Хотя, их двое, и хоть Ксения пока молчит, судя по ее реакции на ор Карины на меня, она явно скоро вступит в игру не на моей стороне. Так что я буду одна против них.

Ксения

Я была в ярости. Конечно, после разговора о наследстве мое отношение к Кире не было идеально-добродушным, но я все равно хотела поступить правильно. Вот только Карина все испортила, как всегда. Какого черта она начала орать на нее? И сразу же завела разговор о доме. Я не могла пресечь это, просто физически не могла, ведь была согласна с каждым ее словом. Но теперь найти подход к девочке будет в сто раз сложнее, если не невозможно. Правда, она почему-то не выдала нас папе, может, это признак того, что у нее еще есть надежда с нами помириться.

С другой стороны, так ли мне нужно общаться с ней? Ради чего? Ради отца? Карине на все наплевать, а наследство все равно поделят поровну, даже если папа нас возненавидит за отношения к его младшей дочери. Но все же пока я здесь, нужно вести себя по-человечески. Как минимум, чтобы стрессы не ускорили кончину папы, и я не чувствовала себя виноватой еще и за это.

Я хотела поговорить с Кариной, точнее, наорать на нее за то, что разворошила этот муравейник, но она, воспользовавшись тем, что отец долго говорил со мной о трудностях подросткового возраста Киры, слиняла на машине в Регенэк. Я ходила туда-сюда по комнате, прикидывая, как лучше извиниться перед Кирой. И слишком поздно поняла, что она тоже уехала на велосипеде.

Спустившись на первых этаж, я только увидела в окно, как Кира заворачивает за угол по главной дороге. Может, это и к лучшему. Нам нужно немного отдохнуть друг от друга. Жить в одном доме оказалось тяжелее, чем я предполагала.

Уходя, Кира оставила двери в сени приоткрытыми. Я собиралась захлопнуть их, но мне бросилась в глаза сумка Киры, с которой она ходила в школу. Она лежала, свесившись с лавки, учебники и тетради рисковали вывалиться наружу. Я подняла ее, утрамбовала, и аккуратно поставила обратно. И тут увидела, что лист бумаги уже успел выпасть на пол. Это был ее рисунок. Сначала я не поняла, что на нем. Поднеся к свету, до меня дошло, что это лес, а на одном из деревьев болтается повешенная женщина. Рисунок явно не был закончен, но все было так натуралистично изображено, что я ахнула и сунула бумагу в сумку. Закрыла двери, прижалась к стене.

Что это такое? Просто подростковая фантазия? Или это она, мечтающая о суициде? Или может, кто-то из нас с Кариной? И я все еще не знаю, как умерла ее мать. Может, это она? Вполне возможно, ведь прическа у покойницы на рисунке не смахивает ни на Кирину, ни на мою, ни на Каринину.

Что же здесь произошло десять лет назад? Я поняла, что мне нужно однозначно это выяснить.

Кира

Снова пошел дождь, а я не взяла дождевик. Ну и плевать. Сколько раз я промокала тут до нитки, и все равно не заболевала, а ведь мне так хотелось подхватить какую-нибудь пневмонию. Я бы молчала до последнего, пока не упала бы в обморок в школе, изнемогая от жара. В больнице отцу сказали бы, что слишком поздно, и я ушла бы за своей матерью.

Я наматывала педали как бешеная, вкладывая всю свою злость. Не только на сестер, на себя тоже. Я ненавидела Карину, но что-то в ней меня притягивало. У нас было какое-то общее безумие, и она не пыталась показаться правильной, как Ксения. Она была, как мы с отцом, хотя и отрицала этот факт. И теперь я ехала в Регенэк, как будто что-бы развеяться, но на деле мне хотелось проследить за ней, узнать, что она делает, как пользуется своей свободой от общественного мнения и предрассудков.

Я доехала до того самого бара, и не ошиблась. Карина была там. Я наблюдала в окно за тем, как она пьет с одним парней. Кажется, я видела его, когда покупала фермерское молоко на ярмарке. Он торговал овечьим сыром.

Спустя час, когда я уже думала ехать домой, Карина с фермером вышли из бара. Я тихонько пошла за ними, к счастью, он открыл большой зонт и ничего не видел сзади.

Бар был на окраине Регенэка, и они пошли в лес. Зашли поглубже, там, где охотничья будка. Забрались в нее, хихикая. Я спряталась за деревом, и видела их в окне будки. Они снимали друг с друга одежду, а потом она подпрыгнула на нем, и они стали одним целым. Дождь все заглушал, но я все равно слышала их стоны у себя в голове.

Я выбежала из леса, зашла в супермаркет, и нашла там туалет. Закрылась в кабинке, сунула руку в трусы, сжала ноги, и представила, как мы делаем это с ним. А потом еще раз. И еще.

Ксения

На следующее утро я проснулась рано, и тихонько собралась, чтобы не разбудить ни Киру, которая вчера вечером вернулась домой насквозь мокрая, и после этого не выходила из своей комнаты, ни Карину, заявившуюся часам к двум ночи, не парящуюся тем, чтобы не нарушить чужой сон.

Оседлав свой велосипед, я поехала в лес. Утро было холодное, туманное, влага оседала на моей куртке и руках без перчаток.

Я сама не знала, что делать. Надеялась, что утренняя прогулка проветрит мне мозг. Нужно было найти какой-то способ всех примирить, и примириться самой. И узнать про маму Киры.

В лесу и в правду были неплохие дороги с указателями. Я поняла, что по одной грунтовке можно доехать в соседний поселок, на соседней горе, а по другой – на ферму. Я выбрала вторую, и уже через двадцать минут была там.

Ферма встретила меня блеянием овец, и легкими коровы, которые кто-то из работников выкинул прямо на дорогу за ненадобностью. Я привязала велосипед к забору, надеясь, что пасшиеся за ним козы не обслюнявят мне руль, и зашла в магазин.

Там уже расплачивалась женщина лет сорока. Пока она утрамбовывала свои покупки в мешки, которые, видимо, крепились к заду велосипеда, я купила банку йогурта.

Остановившись у своего велика, я открыла йогурт, и жадно выпила сразу половину. Женщина прошла мимо, ведя свой велосипед. Кивнув ей, я продолжила мини-завтрак. Она остановилась напротив меня, и спросила:

– Это же вы дочь Клода? Которая в гости приехала?

– Да, это я, – я улыбнулась, надеясь, что на губе не осталось молочных усов.

– Вы без сестер?

– Да, они спят еще.

– И как вам наши края? Вы сами откуда?

Мы пошли назад в Вильдерупт, катя наши велосипеды и общаясь. Ее звали Люсилль, и она жила в центре поселка с мужем и двумя сыновьями. Я рассказала ей про свою мать – немку российского происхождения, переехавшую жить во Францию, и про болезнь отца. Про свою работу секретаря.

– Интересно, а мама другой вашей сестры тоже иностранка?

– Карины? Нет, она француженка. А что?

– Просто мама Киры была иностранкой, и я подумала, что наверное, это фишка

Клода – жениться на иностранках.

– Честно говоря, я ничего не знаю о маме Киры, так что не могу с уверенностью сказать, что движет моим папой в выборе жен.

Люсилль засмеялась, потом сказала:

– Я тоже знала Софию не сильно хорошо. Мы переехали за год до ее смерти, у меня тогда только родился ребенок, и еще хлопоты с новым домом, голова шла кругом. Я думала, мы могли бы стать подругами, раз у нас дети с небольшой разницей в возрасте, но она была довольно замкнутой.