Шёпот глухой горы

Леони Вебер

Шёпот глухой горы

2018 год

Ксения

Дождь пошел в аккурат когда я свернула на кольцевом перекрестке с трассы по направлению к городкам в горах. Неудивительно, даже место, куда мы едем, можно перевести с немецкого как переиначенный «дождливый угол». Говорят, из-за полугодовых ливней здесь периодически выходит из берегов местная речушка, впрочем, обходится без жертв, словно природа сама заготовила это место под вечную серость и воду.

Карина закинула ноги на парприз. Я скосила глаза. Еще немного, и она отстегнет ремень безопасности, чтобы развалиться в кресле на полную.

– Убери ноги, пожалуйста, – спокойно прошу я.

– Слушай, мы едем уже пять часов, у меня все онемело. Нужно хоть немного вытянуться, – почти рявкает она. – Я потом протру влажной тряпкой твою прекрасную машину, – докидывает слегка покорно.

– Дело не в грязи. По правилам дорожного движения запрещено класть туда ноги.

– О Боже мой, – хлопает Карина себя по лицу. – Как же ты задрала со своей генетически заложенной правильностью.

– Это из уроков в автошколе, по-моему ты тоже там училась.

– Я училась там водить, а не быть занудой. И вообще, ты же помнишь, что я буду брать твою машину, чтобы спускаться в город?

– Да, – эта идея не нравилась мне с самого начала, но по-другому Карина не соглашалась поехать, так что мне пришлось смириться и проверить, точно ли моя страховка покрывает все риски.

– Но я не думаю, что тебе понадобится часто спускаться, это же не Париж, никаких развлечений там особо не будет.

– Не волнуйся, я найду чем заняться.

– Мы едем, чтобы проводить время с папой, – еще не договорив, я поняла, что эта фраза вызовет очередной язвительный комментарий.

– Ты прямо как моя мама, когда она меня отправляла к нему в детстве. «Ты едешь туда, чтобы общаться с твоим отцом, а не играть в приставку», – ее голос, и до этого будучи не самым приятным, стал почти каким-то противным.

Я решила, что пока не время развивать эту тему. Дождь усиливался, и я с трудом разглядела табличку, сообщавшую, что мы въехали в Регенэк. Внизу мелким шрифтом было написано название городка на эльзасском диалекте, но его я прочесть не успела. Машина стремительно ворвалась на узкую дорогу. Мы проехали реку, начальную школу, вокзал. Возле него дети из одного школьного автобуса, привезшего их из средней школы в другом поселке, пересаживались в следующий автобус, на лобовом стекле которого висела бумага с крупным словом «ВИЛЬДЕРУПТ».

Карина тоже обратила на это внимание.

– Это туда мы едем?

– Да, – согласно навигатору, выехав из городка, я должна буду свернуть на ответвляющуюся дорогу.

– Как думаешь, она среди этих детей?

– Ты про Киру?

– Наверное, мне как-то все равно, как ее зовут.

– Не знаю, возможно.

Проигнорировав указатель, сообщавший, что по главной дороге до следующего городка 7 километров, я свернула на разветвлении. Машина поднималась по крутой горе, серпантины были такими резкими, что ехать нужно было медленно, ведь можно в любой момент слететь на мокром асфальте.

Говорят, что водителей не укачивает, но когда я преодолевала последний поворот, голова закружилась. Карина молчала, сжав губы.

– Меня сейчас вырвет, – сказала она, когда мы наконец выехали на прямую дорогу.

– Уже все, дыши глубже.

– Мы что, на вершине горы?

– Да.

– Черт, – Карина прижалась к окну, рассматривая дорогу, которую мы только что преодолели, с высоты. – Отсюда реально пешком не спустишься, только машиной.

– Или велосипед, как вариант.

– Ага, и сорвать себе все колени, пока будешь подниматься.

– Или во время спускаться разогнаться так, что не сможешь затормозить, и слететь с горы.

– И упасть лицом прямо в кучу навоза, – Карина указала на овец, которые паслись на участках вдоль подъема на гору.

Она рассмеялась, я представила себе эту картину, и мне тоже стало смешно. Мы хохотали, впервые с тех пор, как в Париже встретились у метро и, сев в машину, отправились в путь.

В детстве нас с Кариной смешило то, что мы сестры только по отцу. Приезжая на каникулы, мы постоянно украдкой рассматривали папу и говорили друг другу, какое у кого сходство.

В последний раз мы виделись больше десяти лет назад, за три месяца до того, как у отца перевернулся мир. Тогда мне уже было четырнадцать, а Карине еще не исполнилось десяти. Ей все еще было смешно, а меня вдруг все стало раздражать. Я больше не хотела играть в семью, я хотела нормальных родителей, и нормальный братьев с сестрами.

Возможно, это было начало конца наших сестринских отношений. Встретившись с Кариной неделю назад, я сразу поняла, что той милой девочки больше нет. Она превратилась в красивую, но грубую девушку. Я уговаривала себя, что в нашем напряженном нынешнем общении виноват ее сложный характер, но и я вела себя не самым лучшим образом. Я знала, что еще два года назад она переехала в Париж, но ни разу с ней не встретилась, хотя мы жили почти в соседних районах.

Мы ехали по прямой к Вильдерупту, поселку, где нам впервые за много лет предстояло встретиться с папой, и не только. Карина, видимо, все еще боролась с укачиванием. Поселок был окружен густым лесом, перетекавшим из горы на гору, и начался он уже здесь, вдоль дороги.

Я пока не видела ни одной живой души, что не удивительно, в такую-то погоду. Едва мы проехали табло с названием поселка, как в лесу, еще не открывшем плато с жителями, возник деревянный домишко, спрятанный в елях так, что его с трудом можно было рассмотреть.

– Останавливайся, ты куда? – возмутилась Карина.

– Зачем? – недоуменно спросила я.

– Это же дом отца.

– Нет. С чего ты взяла?

– Он же живет отшельником.

– Да, но не здесь. Ты что, не помнишь, это в самом конце поселка. И там рядом есть соседи.

– Слушай, я была тут сто лет назад.

– Ну я эту хибару тоже не помню, наверное, недавно построили.

– Кому охота жить в лесу, посмотри, тут же до следующих домов переть и переть.

– Наверное, в селе появился еще больший отшельник, чем папа.

– Надеюсь, они стали друзьями, – саркастично промолвила Карина.

Наконец безлюдная часть поселка закончилась, и по главной улице мимо нас проплывали типичные эльзасские яркие фахверковые дома. На дворе были первые числа ноября, но некоторые уже начали украшать балкончики к рождеству. У большинства же еще висели хэллоуинские маски и тыквы.

Папин дом был на отшибе. Кроме него, здесь было еще одно строение. Я смутно помнила его. Дальше заканчивался асфальт и начиналась грунтовка в лес.

Чтобы подъехать к папе, нужно было пересечь парковку, которая, видимо, принадлежала соседу.

– Как думаешь,я могу здесь припарковаться? – нерешительно остановилась я.

– Конечно, иначе на фига тут это место.

– Я не помню, чтобы папе принадлежала целая парковка. Да и его машина стоит во дворе. Вдруг мы нарушим частную собственность.

– Слушай, за десять лет могло много чего измениться. Мало ли, купил еще земли. В его дворе места для еще одной машины нет.

– Ладно, – с сомнением сказала я. – Пусть пока будет так, если что, найду другой вариант.

Я еще не успела поставить ручной тормоз, как Карина уже вылезла из машины.

– Господи, как тут выжить, – заорала она.

– Тише, – шикнула я.

– Да кто нас тут услышит, Ксения? Мы пока ехали, ни одного жителя не встретили. Не удивлюсь, если все, кроме семейки Дюран уже вымерли давно. Тут даже продуктового нет.

– Вообще-то так было всегда, в детстве тебя это особо не беспокоило.

– Потому что я не соображала, какая это жопа. Все только на машине, а теперь мы должны переться к папке, когда он слег, и ничего больше не может. Жил бы не на горе, ехал бы на инвалидной коляске в магазин через дорогу, никто ему не нужен был бы.

– Слушай, – я хотела сказать, что не стоит так говорить, папа ведь не виноват в стрессе, который пережил в своей жизни, и в болезнях, которые после этого возникли. Но поняла, что Карине будет наплевать в любом случае, так что попыталась сгладить ситуацию. – Я знаю, что ты от этого не в восторге.

– Как ты угадала? – закатила сестра глаза.

– Но у отца все равно будет медсестра и соцработник от страховой. Мы приехали сюда не для того, чтобы за ним ухаживать, по крайней мере все время, а чтобы решить личные вопросы. Это ненадолго, через пару недель вернемся назад, и потом будем периодически его навещать.

– Ты будешь, – с нажимом сказала она.

Я решила не комментировать эту реплику. Дождь из ливня перешел в моросящий, но мы все равно уже намокли, так что пришло время идти в дом. В наш дом.

Я открыла калитку, пропустила недовольную Карину, снова закрыла хлипкую внутреннюю защелку, которая была здесь только для вида. Мы обошли машину, и остановились перед дверью.

– Готова?

 Карина кивнула. Я нажала на звонок. Подумала было, что, может отец спит, но за дверью послышались шаги, и нам сразу открыли.

– Девочки мои, проходите.

Папа стоял перед нами. За эти десять лет, он, безусловно, сдал, а болезни окончательно его подкосили. Ему было всего 55, но в волосах уже пробивалась седина, а рукой он тяжело опирался на палочку.

– Папа, – я обняла его, пытаясь вдохнуть знакомый запах, но в этом доме все пропахло лекарствами. И горем.

– Привет, – Карина слегка потрепала его по плечу, а он и не настаивал на большем. Впрочем, папа всегда был довольно холоден, я удивилась, что сейчас он ответил на мое объятие.

– Пойдемте, я сегодня получше, смог съездить в Регенэк, купил пирог, будем пить чай. И Кира скоро придет.

– Может, дождаться ее?

Карина опять закатила глаза. Но мы все равно будем жить с этой девочкой в одном доме, что она пытается оттянуть?

– Ничего страшного, пока чай заварится, пока мы поговорим… Она всегда приходит вовремя.

Тяжело опираясь на трость, отец пошел в кухню. Мы занесли наши сумки в гостиную. Карина уже собралась идти наверх искать нашу спальню, но я ее остановила.

– Подожди, давай поможет папе накрыть на стол.

– Ты же видишь, все не так плохо, он даже ездил вниз сегодня, – но она покорилась. Все-таки вид отца впечатлил и ее. Наверное.

Впрочем, помощи от Карины особо не было. Она сидела за столом и рассматривала с окна вид на поселок, ведь дом стоял на возвышении, будто гора на горе. Мы с папой расставляли чашки, тарелки, пирог.

– Может вы голодные? У меня, правда, ничего не готово на ужин, я обедал макаронами из паста бокс, а Кира ест в школе, но…

– Папа, все в порядке, мы брали еду в макдональдсе на заправке. А ужин я приготовлю. Садись уже, отдыхай.

Мы наконец уселись, и какое-то время обсуждали пирог, и эльзасскую еду, которая не похожа на парижскую, да и в целом на французскую. В детстве отец часто рассказывал нам про Эльзас. Он был коренным жителем, и восхищался здешней культурой, природой, диалектом, архитектурой. Тогда он еще не закрылся от мира, и возил нас в Страсбург, Кольмар, красивые места в вогезских горах. Помню, как мы взбирались на Каскад Нидек, и Карина чуть не свалилась с горы, испугавшись собаки какого-то туриста.

Мне стало уютно, хотя той атмосферы детства уже не было. Да и отец говорил все меньше, а потом вздохнул:

– Девочки, я знаю, что много лет вас не видел, редко звонил. Но несмотря на это, вы бросились ко мне, как только я написал.

– Пап, все в порядке, на то были причины.

– Да, но у меня есть еще семья, и я не должен был забывать про вас.

– Но мы могли бы тоже чаще звонить тебе, навещать, – Карина пнула меня ногой под столом, но я продолжила. – Просто мы были детьми, и не знали, что сказать.

– Вот именно, вы были детьми, это я несу ответственность за наши отношения. Я вам очень благодарен, что вы приехали, и постараюсь загладить свою вину как смогу. Надеюсь, еще не поздно.

По лицу Карины я видела, что ей так и хочется прокатиться на счет пафосности этой речи, но папа никогда не говорил о чувствах, так что пусть делает это, как умеет.

– Конечно, не поздно, – с жаром сказала я. – И все таки, не вини себя слишком сильно. Смерть Софии была ужасным потрясением, и Кире ты явно был нужен больше, чем нам.

– Ну да, мы-то уже были взрослыми. Особенно я, в десять лет, – не удержалась таки Карина.

Я хотела шикнуть на нее, но папа жестом остановил меня.

– Вы имеете право обижаться, – сказал он.

Честно говоря, я точно не знаю, что именно случилось с третьей женой отца, Софией. Ни моя, ни Каринина матери с ним связи после развода не поддерживали, и он не вдавался в подробности, объясняя им, почему больше не сможет забирать нас на каникулы. А нас это мало интересовало, тем более, что и Софию с Кирой мы никогда не видели, они всегда уезжали к родственникам, когда мы гостили у отца.

Но спрашивать сейчас о причинах ее смерти было бы невежливым, вряд ли отец готов вспоминать все это. Я боялась, что Карина все же полезет к нему в душу, так что перевела разговор на другую тему:

– Папа, так что с тобой? Чем нам тебе помочь?

– Ой, да что только эти врачи мне не ставят. И во всем винят меня, мол, я запустил свой диабет второго типа, и теперь у меня уже полинейропатия. Да и сердце шалит.

– Что это значит? Полинейропатия? – Карина сунул в рот остаток пирога, словно смотрела фильм в кино.

– Это проблемы с нервами в ногах. Но не волнуйтесь, это не так страшно, как звучит. Меня больше волнует сердце.

– Типа у тебя ноги могут отказать? – не могла угомониться Карина.

– Девочки, меня лечат, и я надеюсь еще немного пожить. Хотя бы до Кириного совершеннолетия.

– Тогда зачем нас вызвал?

– Карин, – вздохнула я.

– Вы мои дочери. Я хотел немного провести с вами время, и к тому же, нужно обсудить вопрос наследства.

– Так что там обсуждать, все равно государство все поровну делит, – перебила Карина.

– Послушайте, я думаю, что сегодня нам всем стоит отдохнуть, а всякие серьезные дела обсудим в другой день. Мы же приехали на две недели точно, еще успеем, – закрыла я тему.

В этот момент хлопнула входная дверь. Папа встал.

– Это Кира, сейчас я вас познакомлю. Кирен, иди сюда, мы в кухне, – отец засуетился, наливая чай, и отрезая пирог.

Мы с Кариной замерли. На пороге почти бесшумно появилась девочка. Она выглядела как типичная четырнадцатилетка – сутулая, угловатая, с прыщами на лице. Но за эти невзрачным портретом уже пробивалась смесь интересной славянской и французской внешности. У нее были длинные волосы, которые закрывали лицо. Откинув их, девочка обнажила темные глаза, остро осматривающие все вокруг.

– Кира, это Ксения, а это Карина. Твои старшие сестры, – улыбаясь, словно сделал лучший подарок для младшей дочери, папа указал на нас.

Мы поочередно пожали девочке руку. Вопреки ее внешности, хватка у нее была мощная.

– Я много рассказывал Кире о вас, но, к сожалению, вы о ней ничего не знаете. Надеюсь, получится вам пообщаться, узнать друг друга получше.

– Конечно, – сказала я.

Кира не сказала даже «приятно познакомиться». Вместо этого она бросилась к отцу.

– Папа, почему ты встал, тебе нужно лежать. Они могли бы и сами все сделать.

– Кира, ну это же наши гости, невежливо все-таки. Да и мне нужно ходить, иначе полинейропатия будет прогрессировать.

– А сердце ухудшаться. Иди ложись, я помою посуду.

– Не стоит, я все сделаю. Кира, тебе, наверное, нужно делать уроки, – встряла я.

Кира впервые посмотрела четко на меня. От ее пронизывающего взгляда карих глаз мне стало не по себе.

– Я уже все сделала в обеденный перерыв в школе, – сказала он, и ее губа чуть дернулась.

– Ну тогда тоже отдохни, ты же устала за день.

Девочка ничего не ответила. Отец взял ее за руку.

– Кирен, иди, порисуй, посмотри сериал. Я сам все сделаю, не волнуйся. Только покажу девочкам их комнату, и сразу лягу.

Не промолвив ни слова, Кира ушла наверх.

– Вы простите ее, Кира немного замкнутая, это после смерти матери, ей было тяжело. Но она очень славная.

– Не волнуйся, все в порядке, – заверила я отца.

Мы взяли наши сумки и пошли за папой по лестнице. Наверху было три комнаты: одна отцовская, я помнила ее с детства; вторая, судя по странному плакату с черепами на двери, – Кирина; и последняя, еще в детстве принадлежавшая нам.

Отец открыл дверь. В комнате все еще стояла наша двухэтажная кровать. Кроме нее был еще старый деревянный стол, пара стульев, и шкаф.

– Комната, конечно, не совсем удобная, – смущенно улыбнулся отец. – Но я все убрал, застелил чистое белье.

– Спасибо, папа, не переживай, нас все устраивает.

Карина не разделяла мое мнение, но молчала, пока отец не вышел из комнаты.

– Прекрасно, мало того, что мы живем в одной комнате, так я еще и должна спать на детской двухэтажке, – она пнула ножку кровати.

– Слушай, не психуй. Это же не на всю жизнь. И вообще, на что ты рассчитывала? У отца никогда не было королевских хором.

– Я рассчитывала, что мне не придется сюда переться и видеться с ним.

Я решила, что если буду игнорировать ее выпады, это облегчит жизнь нам обеим. Вместо этого стоит сосредоточиться на нашей третьей сестре.

– Может, пойдем, получше познакомимся с Кирой?

– Зачем? По-моему, она сама не блещет желанием с нами общаться.

– Она подросток, стесняется может. А мы взрослые, мы должны делать первый шаг.

– Ну вот иди и делай, а я подхвачу, потом, – и Карина растянулась на кровати, собираясь вздремнуть до ужина.

Кира

Когда я вылезла из школьного автобуса, который никогда не развозил детей по домам, как в американских фильмах, а останавливался на окраине поселка, отправляя всех, от мала до велика, самих топать до дома, ливень сменился на моросящий дождик. Мне это нравилось. Я люблю дождь. Большинство туристов, приезжающих сюда на выходные, впадают в прострацию от того, что вместо легкой прогулки со скандинавскими палками по лесу, им приходиться путаться в дождевиках и увязать в грязи, так что их первый приезд сюда становится последним. Но я тут родилась и выросла, так что дождь стал частью меня, словно я мутировала, когда в детстве открывала рот и глотала дождевые капли, так что теперь совсем не страдаю от отсутствия солнца и вечной влаги.

Я немного постояла на остановке. Мелких разобрали родители с зонтиками, даже тех, кто жил в соседних с остановкой домах. Кроме меня в поселке еще трое подростков, но мы не общаемся. Точнее, я ни с кем не общаюсь.

Когда все разошлись, я посмотрела назад, на лес. Было еще не время, я знала, но мне так хотелось его увидеть. Но делать нечего. Я натянула капюшон дождевика, затянула завязки, и пошла домой.

По пути я заметила, что некоторые соседи посматривают на меня в окно. В основном старики, которые целый день сидят дома, и которым нечего делать, типа Сюзанн и Эрве. Конечно, они смотрят на меня с детства, как и на моего отца, но в этот раз как-то слишком уж пристально. Я поняла, что эти две уже приехали, но надежду не теряла до самого дома, пока не увидела чужую машину на парковке. Эти овцы даже не в курсе, что тут лучше не парковаться, учитывая, какой шум был тогда из-за куска земли между моим отцом и Фабрисом. Впрочем, что они могут знать, духа их не было тут десять лет, а теперь решили что-то изобразить.

Войдя в дом, я сразу услышала их голоса, и отец звал меня Кирен, хотя я терпеть не могла, когда он меня так называл. Будто его бесит, что мое имя не французское, и он изо всех сил пытается сделать хоть чуть-чуть традиционным.

Я швырнула мокрый дождевик в сенях, и прошла в кухню. Отец много мне о них рассказывал, поэтому я сразу поняла, что крашенная блондинка с подведенными черным глазами – это младшая, а коротко стриженная, с мелированием в волосах, – старшая. На самом деле ничего он мне про них не рассказывал, кроме имен и родословной, точнее, похождений отца по разным женщинам, которые привели к появлению детей. Я просто нашла их страницы в соцсетях, чтобы знать врагов в лицо.

Пожав им руки, в надежде сломать их на фиг, я стала изображать заботу об отце. На самом деле в последнее время я терпеть не могу с ним разговаривать, но выбирая между папой, который заботился обо мне, несмотря на свои жуткие недостатки, и двумя будущими опекуншами, которые пока еще ни черта не сделали, я лучше буду игнорировать их, а не его.

Оказавшись у себя, я разложила на столе бумагу и карандаши. В голове уже вырисовывалась новая картина. Но мой покой был недолгим. Еще когда я услышала, что эта шобла поднимается по лестнице, то поняла, что скоро они придут общаться ко мне. Куда же без общения в приличном обществе.

Через десять минут в дверь постучали. Они, походу, даже вещи не разложили. Я знала, что даже если не скажу «Войдите», они все равно завалятся. Жаль, что у меня нет защелки. Отец убрал ее после смерти мамы, видно, боялся, что я уйду вслед за ней, что, конечно, было странным умозаключением, учитывая, где выбрала покинуть этот мир мама. А может, он просто хотел меня контролировать, чтобы я ничего не заподозрила, к примеру. Хотя, всех доставать контролем – это его фишка и без каких-то вторичных намерений.

В комнату заглянула Ксения.

– Я могу войти?

– Да, – я быстро попыталась прикрыть рисунки учебниками по немецкому.

Ксения закрыла за собой дверь, и осмотрела комнату. Даже при дневном свете здесь было как ночью из-за черных обоев, и плакатов, в основном с мотивами смерти и дремучих лесов.

– У тебя тут… красиво, – сказала она.

Я только хмыкнула. У нее на лице написано, что она из тех, кто видит стакан наполовину полным и украшает квартиру цветами.

– Слушай. Кира, я знаю, что это непросто для тебя.

– Что?

– Ну, вы с папой перенесли страшное горе, жили обособлено, а теперь он болеет, и в доме появились незнакомые люди. Да, хоть мы и сестры, но я понимаю, что для тебя мы лишь незнакомки.

– Что ты вообще знаешь о моем горе?

Ксения замерла. Кажется, я сбила ее с толку, но она не растерялась.

– Ничего, конечно, прости, я не это хотела сказать.

– Слушай, давай проясним. Ты мне не сестра. У нам просто общий отец, но это ничего не значит. Вон, вторая, видимо, так и считает.

– С чего ты взяла?

– Ну а чего с душещипательными беседами только ты пришла?

– А, – Ксения попыталась улыбнуться. – Карина просто устала. И я пришла, потому что правда хочу узнать тебя поближе.

– Жаль, меня не спросили, чего я хочу.

– Ты художница? – Ксения, видимо, решила перевести разговор на другую тему.

– Да.

– И что рисуешь? Может, покажешь?

– Нет. Ты еще не готова.

– Не готова к чему? – она ухмыльнулась. Наверно, думает, что я рисую котиков и солнышко, как другие дети.

– Да ко всему, – бросила я, боясь зайти слишком далеко. С ней нельзя откровенничать. Она слишком правильная, а значит, в ней есть что-то темное. Не зря на родине моей мамы говорили: «В тихом омуте черти водятся».

– Ладно, а как у тебя в школе?

– Слушай, я устала, голова болит. Давай это все в другой раз, да? – и я жестом указала на дверь.

Было видно, что Ксения не привыкла к такой дерзости в свой адрес, и на языке у нее крутилась какая-то нотация или нравоучение, но она не желала портить отношения в первый же день, так что натянуто улыбнулась и вышла.

Я не стала спускаться к ужину, демонстративно выпив перед этим таблетку парацетамола, пока эти две готовили еду. Они, к счастью, не стали меня доставать.

Перед сном, когда Ксения раскладывала вещи у себя, а Карина была в душе, я вошла в спальню к отцу. Он уже возлежал на всех своих подушках, с кучей лекарств на ночной тумбочке. В комнате пахло какой-то мазью.

– Что такое? – спросил отец.

Я прикрыла дверь и села к нему на край кровати, словно навещала тяжелобольного в больнице.

– Я не хочу с ними оставаться.

– Послушай, они здесь ненадолго. Пойми, мне важно наладить с ними отношения, да и тебе тоже.

– Вот я об этом и говорю. Я не хочу жить с ними, ни сейчас, ни когда ты умрешь.

– О чем ты, Кира?

– Я знаю, что ты хочешь, чтобы после твоей смерти кто-то из них забрал меня.

– Кира, дело не в том, чего я хочу, дело в том, что у нас больше нет ни родственников, ни друзей. Никто не сможет позаботиться о тебе.

– Я сама могу позаботиться о себе.

– Я имею ввиду в юридическом смысле. До 18 лет кто-то должен нести за тебя ответственность.

– Но ведь бабушка с дедушкой по маминой линии еще живы, – почти в отчаянии закричала я.

– Кира, они после смерти Софии сами еле ноги передвигают, – отец отвел глаза.

– Да, конечно, – кивнула я. – Просто скажи честно, что они меня ненавидят, так же, как ненавидели тебя.