Ваша пахлава достойна похвалы

Эльмира Билялова

Ваша пахлава достойна похвалы

Теория большого ремонта

Петрович был человеком бывалым. За двадцать лет в строительно-ремонтном бизнесе он видел всё: кривые стены в элитных новостройках, обои, поклеенные прямо на бетон, и заказчиков, которые требовали, чтобы цвет стен совпадал с оттенком глаз их любимого персидского кота. Он думал, что его уже ничем не удивить.

Как же он ошибался.

Его бригада, состоящая из него самого, молчаливого гиганта Феди и молодого, но уже циничного Васи, получила новый объект: косметический ремонт подъездов в доме 29/61, под эгидой некоего ТСЖ-5.

– Обычная панелька, – сказал Петрович, выгружая ведра с краской. – Делов на неделю. Главное – с жильцами не спорить.

Это было его первое заблуждение.

Утро началось странно. Едва они разложили свои инструменты, как из квартиры на втором этаже донеслись звуки, которые Вася сначала принял за скрежет несмазанной бетономешалки.

– Это клавесин, – авторитетно заявил Петрович, который в юности ходил в музыкальную школу.

– Чего? – не понял Вася.

– Говорю, не обращай внимания. Культурные люди живут.

Из квартиры этажом выше в подъезд просочился тонкий, но навязчивый запах ванили, смешанный с чем-то неуловимо химическим, напоминающим зубной кабинет. Федя нервно поёжился.

Первый контакт с местным населением состоялся через час. Дверь одной из квартир открылась, и на пороге появилась миловидная женщина в цветастом халате.

– Ой, ремонтик! – с восторгом сказала она. – Мальчики, а вам стремянка не нужна? А то у меня муж – плотник, у него всё есть. И стамески, и фуганки, и даже… этот… как его… рейсмус!

Петрович вежливо отказался, но женщина, представившаяся Раисой Семеновной, ещё минут пять рассказывала им про достоинства рейсмуса, пока из её квартиры не донёсся мужской голос: «Рая, не видела, где мой рубанок?»

День набирал обороты. Мимо них, словно торнадо в деловом костюме, пронеслась женщина с такой энергией, что у Васи чуть не высох валик.

– Шпаклюем ровно! Красим в два слоя! Смету мне на стол к вечеру! – бросила она на ходу, не останавливаясь.

– Это Ираида Луисальбертовна, – прошептал высунувшийся из-за двери мужчина. – Глава наша. Бойтесь её.

Не успели они прийти в себя, как в подъезде появился участковый. Он не спеша подошёл к ним, строго осмотрел вёдра и спросил:

– Разрешение на проведение шумных работ имеется?

В этот момент сверху снова спускалась Ираида. Она и участковый столкнулись взглядами. В воздухе повисло такое напряжение, что у Феди в руках заглохла дрель, а у Васи задергался кадык. Они молча смотрели друг на друга секунд десять, и в этом молчании было всё: и невысказанные упрёки, и застарелая обида, и что-то ещё, отчего Петровичу вдруг стало неуютно, будто он подглядывает.

На обеденный перерыв они расположились прямо на лестничной клетке. И тут случилось чудо. Дверь ближайшей квартиры отворилась, и из неё вышла старушка с лицом прокурора, и пронзительными, как шило, глазами. Она без лишних слов поставила перед ними дымящуюся кастрюлю и тарелку с горой пирожков.

– Ешьте, работнички, – сказала она голосом, не терпящим возражений. – А то от вашей краски вся душа выветрится. В борще – сила. И в пирожках!

Мужики, привыкшие к сухомятке, сначала опешили, а потом, подгоняемые божественным ароматом, набросились на еду. Борщ был таким, что хотелось плакать и просить политического убежища прямо в этой кастрюле.

После обеда работа не пошла. Вернее, пошла, но не в том направлении. Из квартиры напротив вышла дама в элегантном платье и с видом профессора как минимум МГУ. Она остановилась, критически осмотрела свежевыкрашенную стену и произнесла:

– Простите моё вмешательство, но могу ли я поинтересоваться, почему вы выбрали для стен оттенок «унылый беж»?

– Так в смете написано, – пробурчал Вася.

– Молодой человек, – ледяным тоном ответила дама. – Во-первых, я более, чем уверена, что там написано «экрю». А во-вторых, этот цвет, согласно последним исследованиям в области психологии интерьера, подавляет творческое начало у личностей с гуманитарным складом ума. Он вызывает апатию и снижает либидо. В 1876 году впервые были описан и задокументирован случай, когда под влиянием этого цвета были совершен ряд особо опасных преступлений. Для стен нашего дома я бы рекомендовала «цвет утреннего тумана над Сеной». Он стимулирует воображение, поднимает настроение, улучшает аппетит и настраивает на романтический лад.

Вася попытался возразить, что им за воображение, туманы с сеном и вот это все не доплачивают, но после пятиминутной лекции о влиянии импрессионистов на колористику жилых помещений, он сдался, молча взял ведро и пошёл смешивать остатки белой и синей краски.

К вечеру бригада была измотана не столько работой, сколько впечатлениями. Они собирали инструменты, когда в подъезде появился еще один персонаж – крепкий мужчина в рабочей робе. Он молча, с видом эксперта, осмотрел их работу и хмыкнул.

– Стены – это, конечно, хорошо, – сказал он, крутя в руках красивое сантехническое колено. – Но, если завтра трубу прорвёт, никакая ваша «сена» не поможет. Фундамент надо смотреть. Фундамент!

И с этими словами он скрылся в одной из квартир, оставив после себя лёгкий запах канализации и вселенской правоты.

…Бригада сидела в своей старенькой «Газели» перед отъездом. Молчали. Петрович нервно вдыхал воздух.

– Ну что, мужики, – наконец выдавил он. – Завтра сюда же.

– Петрович, а может, ну его? – подал голос измученный Вася. – Дом какой-то… ненормальный. У меня голова кругом. Клавесины, запахи, борщи, либидо…

– Ненормальный, – согласился Петрович, глубоко затягиваясь. – Но борщ, зараза, вкусный. И пирожки.

– Это – да! – хором протянули его работники.

Он посмотрел на окна дома, в которых один за другим загорались огни. В одном мелькнула тень женщины, размахивающей скалкой, в другом – двое, мужчина и женщина, яростно жестикулировали, видимо, споря о чём-то очень важном. Из третьего снова донеслись звуки клавесина.

– Нет, мужики, – сказал Петрович с кривой, но заинтересованной усмешкой. – Остаёмся. Мне просто чертовски любопытно, что тут завтра будет.

И ведь будет!

Ветер, ветер, ты могуч!

В доме 29/61, который обслуживает ТСЖ-5 и где проживает Раиса Семеновна Огородова, гуляет ветер. И вовсе не потому, что строительная компания понаделала щелей меж панелей и даже не потому, что коммунальщики потеряли последние остатки совести, игнорируя косяки строителей. Все гораздо проще, менее трагично, и в крайней степени не имеющее отношение к возведению и эксплуатации зданий жилого фонда. Ибо ветер с большой буквы.

Знакомьтесь, Ветер Виктор Палыч. Для друзей – Витек, для подруг – «Боже, какой мужчина!»

И вот он как раз гуляет так, что весь многоквартирный дом ходит ходуном.

Все началось с того, что моя дальняя и местами недалекая родственница бухгалтер по образованию и наивная чукотская девочка по гороскопу Раиса Огородова, тоскуя по теплому душевному разговору… хоть с кем-нибудь, зарегистрировалась на сайте знакомств. Познакомилась с импозантным кавалером, чьим гусарским усам и повадкам позавидовал бы даже поручик Ржевский. А может не только позавидовал, но и скончался от расстройства и несправедливости земного бытия, разумеется, предварительно покурив в сторонке. А продолжилось сразу после того, как она отказалась от идеи вести с ним всяческие беседы.

Не то, чтобы наша героиня была из той когорты гражданок, кто не несет ответственности за тех, кого приручили (считай: с кем познакомились), но причина крылась в пугающе низкой общей культуре этого самого кавалера. Стоит ли мне утруждать себя пояснением, что Ветер и был тем самым усатым конкурентом и кошмарным сном поручика Ржевского?

С одной стороны, конечно, и не удивительно: кто станет искать учтивых манер и куртуазных измышлений от посланца с сайтов знакомств, где каждая вкладка сопровождается параллельным всплытием окон с призывами недвусмысленного содержания. А с другой, ну, чисто по-бабски жаль родственницу.

Казалось бы, ну, отправь его восвояси, удали страницу на злосчастном сайте, разочаруйся в чем-нибудь незначительном, для профилактики соверши паломничество в салон красоты для душеотведения или в Тибет для душеочищения… И с новой силой загорелой, наманикюренной и просветленной в бой на покорение вершин бухгалтерских отчетов и прочих дебетов с крéдитами.

Но нет, тонкая душевная организация со всеми своими чувствительными учреждениями в виде сердечных терзаний и чуждых анатомии нормального человека кусаниями локтей и заламываниями рук вдруг углядела в этом усаче знак и даже предназначение.

«Вот для чего я призвана в этом мир! Вот причина моего рождения! Я должна его спасти и хотя бы капельку облагородить! Хоть самую малость!»

Вот с какими восклицаниями думала Раиса. И ей так понравились ее мысли, что она подумала еще раз, но с гораздо большим количеством восклицательных знаков. А от дум она сразу перешла к словам:

– Ему не хватает мотивации, – ошибочно полагала Огородова. – И веры в себя, – наша дама окончательно заблудилась. – Я познакомлю его с Петровичем. И глядя на то, как тянется к солнцу практически опустившийся человек, он и сам захочет стать лучшей копией себя. – Именно такими заезженными высокопарными маркетинговыми словами выстраивала у себя в голове план по спасения Раиса Семеновна.

И как бы мы не удивлялись, но тот самый Петрович по достоинству оценил и юношескую непосредственность Витька, и вполне себе взрослую способность очень хорошо выпить. Маргинал всея подъезда в своем новом друге не то, чтобы души не чаял, но в крайней степени зауважал недостатки своего потенциального собутыльника, как бы двусмысленно это ни звучало. Каждый день сразу после смены на любимом заводе слесарь бежал к обиталищу Раисы, хватал в охапку Ветра дабы провести пару волшебных часов с таким понимающим другом. Да, я знаю, что и это предложение звучит весьма двусмысленно.

И к моменту, когда наша героиня возвращалась домой, уставшая после нескончаемого потока бухгалтерских дел, Петрович с Витьком умудрялись упиться хоть и не до белой горячки, но пару раз они были на грани, чтобы воочию узреть зеленых чертей и розовых пони верхом на доброй фее. И не наоборот. Затем наш слесарь по обыкновению уходил, уползал, уносился домой, а Ветер по причине того, что он все-таки пока еще кавалер Раисы, оставался на своем месте и устраивал грандиозные по своему размаху и чудовищные по своему качеству концерты для достопочтенной публики в лице моей дальней родственницы.

То ли от врожденного чувства прекрасного, а то ли от банальнейшего здравого смысла Раиса напрочь отказывалась не то, чтобы ценить и трепетать от Ветровского перформанса, но даже просто выносить его на дух. А дух стоял такой, что «мама не горюй».

Несмотря на сильный характер и более чем железную волю, Раиса Семеновна плавно и вместе с тем рывками подошла к состоянию, когда она уже не в силах была больше выносить пьяные песнопения, песнеорания, душеизливания, душеизъявления и прочие номера из концертной программы своего усатого кабальеро. И начала действовать.

И по негласному постулату любой барышни этой планеты – даже с самой несгибаемой волей – главный козырь в прогибании любого мужчины – это любовь, ласка и прочие женские штучки, примочки и прелести.

Обложившись рецептами из модных журналов, вооружившись советами опытных подруг и одного искушенного друга, хлопнув для храбрости чего-то сладкого и меж тем забористого, простая бухгалтерша Раечка превратилась в тигрицу Раису.

Всеми своими достоинствами наперевес наша Клеопатра ждала появления объекта своего перевоспитания. Она источала такие мощные эротические флюиды, что соседи вдруг почувствовали сначала страсть к жизни, а потом просто страсть. А одна особо чувствительная соседка уже через пятнадцать минут вдруг оказалась беременной.

Дверной звонок возвестил, что вот-вот наступит момент истины, что еще секунду – и усатый пьянчуга снова станет человеком, что еще мгновение – и случится чудо.

Раиса дерзкой кошечкой подбежала к источнику звука. Одной рукой она распахнула дверь, а другой – полы своего халата.

Плотник Федор Стамескин потерял дар речи. Выронил чемоданчик с инструментами и инстинктивно потянул руки в сторону Раисы. Как это часто случается в древнегреческом театре, грянул гром, откуда-то из-за тучки выглянул Купидон и пронзил сердца парочки самой красивой стрелой. Одной на двоих.

На самом деле не все так было романтично. Да, бурно, да, восхитительно, да, взрывоопасно, но не очень романтично.

Наутро после столь впечатляющего приключения Раиса сказала сама себе:

– Не будем вспоминать, что было, – и не стала вспоминать. Хотя, как мы догадываемся, вспоминать было что.

А как вы все помните… хотя нет, не можете вы этого помнить, я же вам еще не рассказывала. Так вот, наш пресловутый усатый кавалер на цыпочках пробрался в квартиру бухгалтерши. И уже в следующее мгновение стоял на пороге ее спальни.

И так оказалось, что именно в тот вечер, когда Федор Стамескин выделывал кульбиты, выкидывал коленца и самым натуральным образом финтил фортели в непосредственной близости с Раисой, усатый кавалер Витек был недостаточно пьяным, чтобы без удивления воспринимать окружающую действительность, но вполне в кондиции, чтоб не умереть от разрыва сердца, если вдруг эта самая действительность окажется весьма способствующей этому.

Пусть явятся ко мне на помощь Петрарка* и Данте*, в подмогу им придут и Пушкин, и Толстой, пусть даже сценаристы канала Рен-TV мне отдадут свою фантазию до самой крайней капли, но все равно не в силах буду я вам описать все изумление, что поразило усача. А изумившись, он потерял дар речи… как раз между мыслью Раисы «Это устройство могло бы работать быстрее» и ее же всхлипом «Держите меня семеро!»

А еще через секунду на совершенно прояснившемся лице Виктора Палыча заиграла улыбка и он также на цыпочках выскочил из квартиры, где происходили чудеса.

Ветер достал из внутреннего кармана пиджака старую замусоленную записную книжку и карандаш.

– Раиса Семеновна Огородова. Почти Стамескина. Почти «Горько!»

Он поставил жирную галочку возле имени бухгалтерши и вошел в лифт.

Эрудит, фейспалм и выдра

Будучи дамой не юной, но весьма изощренной на выдумки, Генриетта Иосифовна Штангенциркуль в погоне за человеческой особью мужеского полу выкладывается на все сто. В том числе не брезгует и теоретическими материалами, которые хоть к ее охоте и имеют весьма опосредованное отношение, но наша героиня – женщина мудрая, и знает, как применить на деле столь нестандартные знания.

Однажды углядев в жертву отца-одиночку из дома напротив, она дала себе слово, что сделает все возможное ради воссоединения двух одиноких сердец. Поскольку мужчина оказался не просто мужчиной, а целым главой районного общества любителей игры «Эрудит» Лавриковым Эрнестом Андреевичем, Генриетта Иосифовна проштудировала словарь Ожегова (трижды), Даля (от силы полтора раза), иностранных слов под редакцией Егоровой, а также подшивки журналов «Юный техник», «Современная драматургия», «Экспериментальная и клиническая гастроэнтерология», ко всему прочему, пробежалась глазами по Бхагават-Гите, двум финансовым справочникам, трем газетам «Нью-Йорк таймс» за март 1999 года и инструкции по эксплуатации ручного фрезера. После подобных подготовительных процедур и мероприятий, госпожа Штангенциркуль как бы случайно подстерегла Эрнеста Андреевича в книжном магазине и решительно пригласила его в гости:

– Обещаю к чаю подать нераспечатанную коробочку с «Эрудитом», мясные закуски и.… что-нибудь еще, – Генриетта Иосифовна слегка прикрыла глаза и медленно выдохнула, полагая, что по этим незатейливым движениям Лавриков прекрасно поймет, что имеет в виду Штангенциркуль под «что-нибудь еще». Но по всей видимости, он ничего не понял, потому что принял приглашение от имени себя и своего десятилетнего сына, который в свою очередь является папиной гордостью и чемпионом по «Эрудиту» среди десятилетних сыновей членов клуба.

Томный вечер, пахнущий домашним очагом, корицей и сдобными булочками, весельем и непринужденной беседой за чашечкой чего-нибудь вкусного или рюмочкой чего-нибудь горячительного… Таким был вечер для кого угодно, но не для Генриетты. Шел шестой час игры в слова. Хозяйка дома мысленно создавала оружие массового поражения и уничтожала планету. «Только так можно избавиться от этой проклятой игры», – думала Генриетта Иосифовна и в такт думам заламывала руки, сетуя на то, что Эрнест Андреевич, несмотря на весь свой багаж из знаний, оказался человеком весьма недогадливым.

Каким-то непостижимым способом начался очередной тур «Эрудита».

– Разбирайте буквы. Генриетта Иосифовна, вы, видимо, не расслышали, я сказал «разбирайте», а вы начали выбирать.

Она все прекрасно расслышала. Просто ей хотелось выбрать такие буквы, чтобы можно было составить фразу «Хватит уже издеваться надо мной».

Тем временем Эрнест взял причитающиеся ему фишки, поразглядывал их несколько минут и запричитал:

– И как я, по-вашему, должен использовать букву «Ы»?

Удовлетворенная реакцией гостя, но более того – его выражением лица, а еще точнее – страданием на этом лице, Штангенциркуль скромненько пожала плечами и посмотрела на свои фишки. «Мне бы два «Ф», «У» и «Ж» куда-нибудь приткнуть», – подумала она и улыбнулась такой улыбкой, словно у нее там какое-то многообещающее слово подбиралось. От этой улыбки десятилетний сын Эрнеста покраснел, а сам он просто язык проглотил:

– Генриетта Иосифовна, как вам удается так нежно приготовить говяжий язык? – причмокнув, спросил главный эрудит районного общества и потянулся за очередной порцией мясной нарезки.

– Просто варю, – Генриетта с прискорбием отметила, что закуски в компании некоторых мужчин имеют свойство очень быстро исчезать где-то в черной дыре, заменяющей им желудок. – Может вам хлеба принести?

– Не надо, – запротестовал Эрнест Андреевич, – я на диете.

На это заявление Генриетта, не смотря на свой весьма богатый лексикон после прочтения всех словарей, не нашла, что ответить. А сын отца забыл слово, которое собирался выложить на игровую доску.

– Кто первым ходит? – спросил мужчина, с грустью отправляя предпоследний кусок мяса в последний путь.

– Пусть малыш начинает! – предложила дама и погладила ребенка по волосам.

Мальчик напрягся, слегка порозовел, а ухо его почему-то посинело, в очередной раз вперился в свои фишки и выдал на-гора:

– Криль! – затем аккуратно выложил неведомое слово на доске и подсчитал очки.

– Нет такого слова! – хором сказали взрослые.

– Есть! – обиделся мальчик, – наша учительница нам рассказывала о нем. Это такие планктонные рачки.

– Везде эти учителя лезут со своими словами, – почему-то возмутилась госпожа Штангенциркуль.

– Нет! Это, наверное, интернет во всем виноват! – засипел Эрнест, подавившись последним куском коровьего языка.

– Малыш, неси нож для колки льда, сделаем твоему папе трахеотомию, – сладко протянула Генриетта и коснулась горла Эрнеста, – вот тут дырочку пробурим.

От этих слов мужчина быстро проглотил злосчастный кусок:

– Я все! Давайте, Генриетта Иосифовна, делайте ваш ход.

Она посмотрела на свои фишки, мысленно послала им трехэтажные проклятья, но поскольку магией наша героиня не обладала, фишки остались глухи к сим заклинаниям и немы. Затем она посмотрела на них под другим углом и просияла:

– Фуфлыжник! – победоносно провозгласила женщина.

– Нет такого слова! – в очередной раз повторилась данная фраза. Однако теперь Эрнест ее произнес в компании своего отпрыска.

– Как это нет? – совершенно спокойно возмутилась Генриетта. – Человек в фуфайке на лыжах есть, а слова нет? Так по-вашему?

Весомость сему аргументу придавал уверенный голос хозяйки дома и скалка, внезапно появившаяся у нее в одной руке, и утка с яблоками – в другой.

– Ыгыгм, – произнес Эрнест, кивая, но не раскрывая рта, поскольку от вида сочной утки во рту у него образовалось целое море слюны.

– Папа, – мальчик потянул Эрнеста за руку, – теперь твое слово.

– Ыгым, – скорбно по диагонали замотал головой глава районного общества «Эрудит».

– Вы что воды в рот набрали? – Генриетта, как никогда, была близка к разгадке.

Наконец, Эрнест сглотнул и выложил на доске свое слово.

– Эрнест Андреевич! Вы в школе хорошо учились?

– А что не так?

– Лекарственное средство «фуросемид» пишется через «о» и с буквой «д» на конце. Что это еще за «фурасемит»?

– Это еврей-дальнобойщик, – невозмутимо ответствовал мужчина, протягивая руки к утке.

– Вздор! Трижды вздор! Нет такого слова! – не унималась наша дама.

– В таком случае и вашего «фуфлыжника» не существует, – Эрнест скрестил руки на груди. Но решив, что в таком положении будет неудобно есть утку, он вернул свои верхние конечности в исходную позицию.

– Папа, Генриетта Иосифовна, только не ссорьтесь. Вам обоим нужно отказаться от своих слов. – Уж и не знаю, какую цель преследовал ребенок: хотел ли он примирить оппонентов, или просто хотел по очкам вырваться вперед.

– А ты иди уроки делай! – вдруг фальцетом произнес отец.

– Так я же сделал уже. Вчера ведь сам проверял, – изумился мальчик такому повороту событий.

– А что у тебя в учебнике больше задач не осталось? Я видел там не меньше сотни страниц еще, – сощурил глаза Эрнест.

– А мы их еще не проходили, – совсем сконфузился малыш.

А Эрнест Андреевич задумался. Недальновидно заставлять ребенка учить темы вперед. Станет слишком умным, одноклассники будут дразнить выскочкой и зубрилой, сын уйдет в себя, замкнется, вырастит неудачником, у него не будет девушки, а у Эрнеста не будет внуков. Боль. Печаль. Фейспалм.

– Ладно, – Генриетта повернулась к мужчине, – пусть будет «фурасемит».

– Вот всегда бы так соглашались, – подмигнул ей Эрнест.

Этот жест весьма удивил женщину, но она почему-то ответила в крайне дерзкой манере:

– Мечтай!

– Уже! – Эрнест подмигнул еще раз в надежде, что на этот раз получилось гораздо эротичней. Затем подумал и подмигнул в третий раз, но с призывной улыбкой.

Генриетта: «Фейспалм».

Зато вдруг мальчик осмелел:

– Если б я был старше, я бы пошутил, что вам пора снять комнату, – ребенок без зазрения совести ухмылялся и, казалось даже, гордился своей не по годам взрослой репликой.

– Если б ты так пошутил, то уже никогда не стал старше! – Генриетта, посмотрела на него, выгнув обе брови.

– Зачем снимать комнату? У нас квартира есть. И у вас, вон, жилплощадь имеется.

Фейспалм.

– Да, господин Лавриков, у меня еще и кровать двуспальная ко всему прочему имеется, – не надеясь на понимание со стороны эрудита, полушепотом протянула Генриетта.

Первые двадцать минут Эрнест действительно ничего не понимал. За это время они успели несколько раз сменить тему разговора: от кулинарного гения Генриетты до кулинарного кудесника бабушки Плющ. Пару раз прокомментировали внешнюю политику Индонезии и влияние колониального строя на архитектуру. А также прошлись по последним новостям из дома популярных актеров. Более того: они даже успели закончить игру. Нет, не так, не закончить. Генриетта Иосифовна набралась мужества и настояла на ее прекращении, отдав все лавры победителя мальчику. Вместе с лаврами победителю достался самый большой кусок пирога от хозяйки дома и пятьсот рублей от Эрнеста и разрешение пойти домой поиграть в приставку. И вот посреди всего этого до Лаврикова Эрнеста Андреевича доходит фраза относительно двухместности генриеттиной кровати. Он в таком изумлении посмотрел на хозяйку дома, как если бы та взяла в руки баян и принялась играть национальный гимн Монголии.

– А ваша двухспальная кровать действительно двухспальная или только вас одну способна вместить, – да, Эрнест очень коряв в своем флирте.

Генриетта уже забыла про реплику о достоинствах своего спального ложа, поэтому не сразу поняла, о чем говорит мужчина. И ответила первое, что пришло ей в голову.

– А вы как думаете?

– С каких пор вас так волнует, что я думаю? – Эрнест иногда невпопад бывает таким остроумным и остроязычным.

– С каких пор вы думаете, что меня это волнует? – ну, а что оставалось ответить Генриетте, когда мужчина сам удобряет почву для колкостей.

– Теперь я точно уверен, что вы хотите мне продать одну из своих двухспальных кроватей.

Фейспалм.

– Эрнест, вы специально весь вечер стараетесь меня с ума свести своими гениальными умозаключениями? – давай, Генриетта, изрыгай свой праведный гнев. Ибо доколе это издевательство может продолжаться!