По тропинке из хлебных крошек

– на зверьков похожи.

– а глазюки мелкие.

– признавайся, ты их из леса привела?

– они же Маугли!

Отвечать просто не стала. Что за бред? Не симпатяги они, кто спорит, но ведь, блин, и не «уродцы» же!

– Да что ты надулась? – удивлялась Анжелка вечером. – Как будто они тебе родные.

– Они хорошие.

– Отлично. Значит, только с внешностью не повезло.

– Злые вы!

– Да ладно тебе. Шуток не понимаешь? Одичаешь там скоро. Кстати! Каникулы новогодние в вашем «Хогвартсе» предусмотрены?

– А то! Уже с понедельника.

– Как?! Это ведь только восемнадцатое! С какого хрена лысого вас так рано отпускают?

– А мы хорошо успеваем. Опережаем программу по всем пунктам.

– Гонишь! Скажи лучше – экономят у вас там в деревне. Дрова или чем школу отапливают. И бензин для драндулета, что тебя каждый день катает.

– Ого! С каких пор «супер-пупер Форд» стал драндулетом?

– А вот как на каникулы усвистываешь опять на неделю раньше, – проворчала она. – Ладно, проехали. Так даже лучше. Заняться тебе все равно будет нечем – приезжай. В гости, на Новый год. Родители согласны.

– Блин, не могу.

– Да почему?! Ну, приезжайте все – уговори их. Чем вы там все праздники будете заниматься? Снег чистить?

– Мы в Питер едем. Сергей сказал: очень важные дела. Заодно Новый год встретим.

– Деловая колбаса прям твой Сергей. Какой бизнес может быть в праздник?

– Нет, это семейные дела. У них со старшим братом серьезные нелады. Но тут он согласился приехать и с нами познакомиться.

– А на свадьбу опоздал?

– И не собирался. «Все сложно», в общем, и для Сергея очень важно это утрясти – никогда его таким серьезным не видела.

– Не хочешь, значит, приехать…

– Довести ты меня сегодня решила?

– Довезти не могу, а встретить – запросто. Где скажешь… Мы по тебе очень скучаем. Ты не обижайся – я же по приколу.

– Я тоже хочу вернуться. Ты бы знала, как. Планирую вообще, да. Вот только память о себе оставлю на здешних стенах.

– Несмываемую?

– И не снимаемую.

Немного я все же лукавила. Теперь назад хотелось уже не так сильно. И ребята, и наш класс, и двор снились реже. Наверное, дело в проекте. Он занимает и время, и мысли, и руки. Анжи вот позавидовала ранним каникулам, а я расстроилась.

– Как же? – удивилась Роза Георгиевна моему вопросу. – К празднику нужно успеть подготовиться.

– Широко же тут празднуют, если столько времени нужно.

– Это для вас, детей, пока только развлечения: вкусности, подарки, яркие огни. Ничего, все впереди, – потрепала она меня по щеке и уплыла дальше.

Ничего себе! А взрослые на Новый год тяжелую работу выполняют? Это когда сто салатов нужно успеть нарезать, а потом всю ночь наклюкиваться? Подвиг, ничего не скажешь. Просто героическое испытание для организма.

В общем, каникулы подкрались неожиданно. И так же быстро мы собрались в Петербург. Лихорадочное волнение Сергея заразило маму, и она бестолково суетилась, собирая чемоданы и параллельно отсылая правки по очередной подработке. Все это подбешивало, и я отправилась гулять. А гулять тут, кроме леса, и негде. Или елки, или одно из двух. Снегопады закончились, ветер стих, все успокоилось. Потеплело, тропинки просели, и под ногами мягко поскрипывало. Белая пелена на небе рвалась, будто мокрая бумага, открывая голубые окошки. Я шла по исследованному маршруту, крюком огибавшему поселок, но снег сбивал все настройки: знакомое виделось странным. Это был уже не совсем тот лес. Как будто надел маску, за которой проглядывала знакомая улыбка. Или, наоборот, снял.

Неожиданно открылась прогалина. Колкая желтая трава исчезла, похороненная до весны под снегом, и только на кочках упрямо топорщилась. В ямках темнел подтаявший ледок. По ту сторону хмурились темные елки. А в небе, за опалово-серым маревом облаков, круглилось солнце. Оно выглянуло, загоревшись в капельках снега на черных ветках, в осколках луж. Повернуло невидимый тумблер, и серый пейзаж вдруг стал ярким: сине-белым, желто-черным. Непонятно, как это получилось, но реальность вдруг стала нереальной. Необъяснимой. Нефизической. Она затягивала, завораживала. Невозможно было шевельнуться.

Облако чуть погасило солнце – магия выключилась, и я поняла, что стою с открытым ртом, вцепившись в какую-то ветку настолько, что свело пальцы.

Так я узнала, что красота может смертельно испугать.

Глава 5.

Поездка в Питер как-то не задалась сначала. На Сапсан мы чуть было не опоздали: до Москвы встречались пробки то тут, то там. Сергей нервно барабанил пальцами по подлокотнику, таксист беззвучно ругался, мама вздыхала и бессмысленно проверяла время каждые три минуты. Когда выехали на кольцо, Сергей тоже взглянул на часы и хмыкнул. А потом, дождавшись просвета в плотном потоке машин, начал вдруг подсказывать водителю – так строго и уверенно, что я бы на его месте тоже не стала спорить. И чем дальше, тем ловчее мы лавировали, пользуясь малейшей щелью, так лихо, что Анжелка бы влюбилась в «этого твоего Сергея», если бы только увидела. И на вокзал успели почти вовремя. Однако приключения не закончились: билеты остались дома. Мама прямо позеленела от ужаса: она же сама их приготовила заранее, положила рядом с сумкой, чтобы проверить в последний момент, – и вот. Рванули распечатывать заново, вежливо растолкав небольшую очередь: простите, извините, поезд отходит через пять минут, будьте любезны, благодарю, да-да, и вам хорошего пути – и побежали к своему вагону.

Здесь, наконец, можно было выдохнуть. Сергей так и сделал, шумно и удовлетворенно вздохнул, откинувшись в кресле, и подмигнул мне. Мама поморщилась и потерла висок – еще бледная от потрясения (всю дорогу она умудрялась, почти не дыша на бегу, приговаривать: «Как же так! Как я могла забыть! Ох, простите, простите меня»). А я решила полюбоваться скоростью, раз место у окна досталось (ну, как, «досталось» – само собой разумелось). Посмотреть точно было на что: Сапсан рванул сразу, как будто на добычу спикировал. Видео вышло, правда, так себе, но чат повеселило:

– усвистела наша Женя!

– Ежикам нельзя передвигаться с такой скоростью.

– уши закладывает?

– волосы сдувает?

Мелькало за окном здорово. Пролетали домики, строения, черно-белой рябью плыли леса.

– Как голова не закружится, – поморщилась мама и передернула плечами. – Смотри – укачает.

– Это тебя вечно укачивает. Так что, видишь, спасаю – заняла опасное место.

– Образцовая дочь, – вздохнула она.

С кресла Сергея долетел смешок: он придремывал, откинув спинку.

Скоро, однако, огни вагона пересилили, и сумерки снаружи сгустились. Смотреть на мелькающие огни было уже не так интересно, и я переключилась на подоспевший обед. Наконец-то!

Но если я обеду обрадовалась, то нам Питер – не особо. Город встретил противной моросью и таким холодным ветром, что деться от него было некуда. Из-за погоды и волнений маму накрыло приступом мигрени. Это сообщил мне Сергей, спустившись к завтраку. Было похоже на сцену из фильма: мы сидим в поблескивающем зеркалами, посудой и уютными светильниками зале ресторана и дорогой отчим, разливая кофе по издевательски крохотным чашкам, говорит, что маме сегодня нужно отлежаться в темноте и тишине, а меня, чтобы не скучала в гостинице, приглашает «сопроводить» его на деловую встречу.

– Извини, но отпустить тебя одну в город я не могу. Зато если все пройдет успешно и быстро, потом прогуляемся по магазинам.

– С кем встречаешься?

– С одним очень важным господином.

– Ого! Ну, и друзья у тебя, милый отчим.

Он неопределенно помотал рукой и рассмеялся.

– Друг он своеобразный, а вот союзник бесценный. Вызвался устроить нашу с братом встречу.

– Все-таки это очень странно. Даже если сильно поругался с кем-то из своих – проще самим все решить, чем чужого втягивать и его слушаться.

– Когда как. Если хочешь предотвратить плохой сценарий, порой это единственный выход.

– А что за плохой сценарий? Подеретесь? Поссориться еще больше вы ведь не можете.

– Как сказать. Видишь ли, конфликт можно поставить на паузу, прекратив общение. Не иметь общих дел, не портить жизнь друг другу. Но если его раздуть снова…

Он изобразил «Пуф!» и подмигнул.

– Паулис поможет поддерживать нейтральную температуру.

– Паулис? Он иностранец?

– Ни душой, ни телом. Сама увидишь – нам пора.

Уже в такси он толкнул меня легонечко в бок.

– Не думай, что я не оценил тактичности, с которой ты не спрашивала о причине нашей ссоры.

– Охх! Это было очень трудно! Но теперь-то можно узнать?

Сергей расхохотался.

– Ты очаровательна. Что ж, это долгая и банальная история. Мой брат консервативен и предпочитает, чтобы жизнь текла без изменения: по заранее проложенному маршруту. А поскольку он старше…

– Командует?

– Не без этого. И вот, в одном вопросе мы кардинально разошлись во взглядах. После чего решили во избежание окончательного разрыва…

– Разбежаться в разные стороны? Это у нас физрук так говорит, когда мальчишки во время игры разругаются: «А ну-ка разбежались!»

– Вроде того.

– А почему тогда сейчас решили помириться?

– Решил пока я один. Видишь ли, время идет, обиды забываются, зато приходит понимание важности семейных связей. Что бы там ни происходило, как бы мы ни противоречили друг другу, он мой брат. Ты в силу возраста это еще не очень ощущаешь, но кровное родство – особая связь. Мощная, запускающая корни не только в твое сердце, но и дальше. Так что я очень надеюсь на помощь Паулиса. И вашу с мамой.

– А мы-то что можем?

– Многое. Сердце брата не устоит, когда он увидит, какая у меня теперь дочурка. Если позволишь себя так называть.

– Ну, не факт. Я, как бы помягче, не всем нравлюсь.

Он улыбнулся и потрепал меня по голове.

– Вот увидишь.

Но сначала я увидела вывеску похоронного бюро. «Эглитис Компани» – строго и лаконично, золотыми буквами на черном фоне. И само здание тоже было строгим и застегнутым на все пуговицы. Зарешеченные прямоугольные окна, черная дверь с кнопкой звонка. Серые стены, серая плитка тротуара. Место невеселое. Что логично.

– Э…нам сюда?

– Да, забыл предупредить: Паулис крупный бизнесмен – у него по городу и области сеть таких бюро. Практически монополист – мелкую рыбешку не ловит, а с крупной расправляется.

– Мда. То есть ты брата сюда решил пригласить с намеком: смерть уже не за горами, давай помиримся напоследок?

– Нет, конечно. Артур приедет не сюда. Да и мы тоже будем не среди венков и траурных лент разговаривать. Это офис, но заодно и ширма для, пожалуй, самого элитного и закрытого клуба Петербурга. Туда попадают только по личному знакомству. Серьезным людям нужно место для серьезных разговоров. А Паулис имеет большой вес в этих кругах.

И он нажал звонок, отозвавшийся еле слышным печальным звуком. Войдя в небольшой холл, мы словно оказались в черно-белом кино. Светлые стены, темная мебель, почти незаметная графика в узких рамочках. Ни гробов, ни траурных роз, само собой. Это, наверное, дальше. И, наверное, правильно. Но мурашки по спине все же пробегали. Сама комната пугала, давила, как во сне бывает, когда слышишь из-за угла шаги, и не видишь еще, кто там, а боишься. И вдвойне страшно оттого, что не видишь.

Рядом моментально нарисовался мужчина в сером костюме – худой и похожий на мышь. Когда Сергей назвал себя, он тут же попросил следовать за ним в кабинет хозяина. По-мышиному он и двигался: суетливо и беззвучно, словно на бархатных подметках.

Длинный коридор с невзрачными акварелями петлял, поэтому сначала долетели голоса: один сбивчиво умолял, другой неразборчиво булькал. Потом мы завернули за угол и увидели их. Союзник Сергея имел большой вес не только в бизнесе: живот у него выпирал бочонком, а круглая голова с жабьими щеками и жиденькими волосами вокруг широкой лысины сидела прямо на плечах. А перед ним на коленях, уцепившись за руку Паулиса, стоял красивый молодой мужчина. Ну, то есть в принципе он был очень симпатичный, но явно не в форме: не брит, бледен. Глаза красные, будто он сто лет не спал. Или плакал.

И это ужасно. Вот так, в двух шагах, унижается пусть и совсем незнакомый человек. У меня даже в животе скрутило.

Мы толстяка тоже не порадовали. Увидев зрителей, он недовольно скривился (нижняя губа оттопырилась еще больше), вырвал руку и, вытащив из кармана, бросил мужчине маленький кружочек, блеснувший на лету.

– Разрешаю сделать одну ставку, – процедил он и, ядовито хмыкнув, добавил. – Тридцать пять к одному.

Мужчина побледнел еще больше, хотя куда уж там. Пошатнувшись, поднялся, пробормотал что-то в благодарность и побрел дальше по коридору. Паулис развернулся к нам и широко улыбнулся Сергею, пожимая руку:

– Прошу прощения за этот спектакль. Рад видеть, очень рад. Прошу.

И он пригласил нас в кабинет. Красками тот тоже не радовал, но все «дорого, богато». Темно-зеленые разлапистые кресла и диван вдоль стены, толстенный ковер, темные занавески, глушившие и так неяркий день. Зато тут и там бра светили желтыми шарами. Не успели мы сесть, как мышеватый мужчина (тут как тут) принес чай и для меня – вазочку с конфетами. А хозяин достал пару пузатых бокалов.

– За встречу, – пророкотал он, отсалютовав Сергею, и отхлебнул, причмокнув, с видимым удовольствием. – Как добрались? Хуже дороги ничего нет, да еще зимой.

– Не без приключений, но вполне сносно. А погоду мы не выбираем. Да, разреши представить тебе Женю (пришлось изобразить улыбку). Супруга сегодня отдыхает, так что она – моя прекрасная спутница.

– Хм, рад наконец познакомиться, барышня.

Я не утерпела и посмотрела ему в глаза. Надо же какой неприятный взгляд. Брр!

– Наконец?

– Сильвестр успел похвастаться новой семьей. Весьма похвально – всех благ. Впрочем, это мы еще успеем отпраздновать.

– Именно так, – Сергей улыбнулся и похлопал меня по руке, незаметно сжав, как заговорщик. – Не против, если Женя пока погуляет, осмотрит клуб? Ей будет скучно слушать о делах.

– Конечно, – Паулис открыл ящик и вытащил такой же кружочек, что дал мужчине, только зеленого цвета. – Если захочешь что-нибудь поесть или выпить, покажи официанту.

Шагая по коридору, куда ушел раньше незнакомец, я гадала: Сергей заметил, что мне неприятен его союзник, или действительно не хотел, чтобы слышала их разговор. Каким вообще образом этот Паулис может быть примирителем? Он противный, и гадкий, и скользкий.

И, похоже, серьезный клуб для серьезных мужчин находится под землей. Ступеньки точно привели меня на этаж ниже, а в роскошных комнатах не было ни одного окна. Скучноватое место: столы, диванчики, кресла, ниши, кабинетики за портьерами. Наверное, для деловых переговоров – самое то. Зато здесь были два огромных аквариума с кучей рыбок, меланхолично фланирующих среди руин целого города. А еще – рулетка. По правде говоря, там и другие столы были, наверное, для карт, но рулетка сразу притягивала взгляд. Теперь за ней в одиночестве скучала девушка-крупье в форменном жилете. Она мило улыбнулась мне, я – ей. Типа, очень приятно, но вы же понимаете: я – мимо. А мимо – это прямо к сияющей бокалами стойке. Я вскарабкалась на высокий стул, и бармен тоже просиял улыбкой. Скучно им тут.

– Что изволите, сударыня?

Как козырь, я выложила зеленый кружок и решила сыграть по-крупному.

– Мне, пожалуйста, коктейль.

– Какой именно?

Вот подстава! Как нарочно, ничего не вспоминается.

– Давайте… «Космополитен».

Он улыбнулся еще слаще.

– К сожалению, по этому жетону не предусмотрены алкогольные напитки.

– Как вы ловко переделали «мелким не наливаем».

– Со всем уважением, вам это и не нужно. Сок без спирта куда вкуснее.

– Ладно, давайте простой коктейль.

– И пирожные?

– Гулять так гулять.

В самом деле: почему бы не угоститься за счет этого толстопуза. Бармен поставил передо мной бокал с зонтиком – все честь по чести – и огромную тарелку с аж поблескивающими эклерами, корзиночками и маффинами.

– Шикарно!

– Все лучшее – для наших гостей.

– Но пирожные-то у вас редко заказывают?

– Отнюдь, – он усмешкой понизил голос. – Есть среди них изрядные сладкоежки.

Мы захихикали, но бармен вдруг мгновенно посерьезнел, нацепив нейтральную улыбку. Рядом со мной сел тот мужчина из коридора. Он только кивнул, и юноша подал большую порцию виски со льдом. Мужчина тут же отпил половину. Выглядел он еще хуже. Вокруг глаз – темные круги, волосы мокрые, наверное, умывался. Рука заметно подрагивала. Меня он не заметил, да и вообще был как-то «не здесь». Такой одновременно отсутствующий и сосредоточенный взгляд, точно он решал что-то очень важное. Можно даже догадаться – что.

Незнакомец вытащил из кармана тот золотой кружок и осторожно положил на стол. Тут уж было не ошибиться – это жетон для рулетки. Только странный: цифр там не было, зато стояла вычурная буква «П». Жетон, конечно, обычный, пластмассовый. Но краска такая «натуральная», что легко можно принять за золотую монету. Наверное, поэтому от нее трудно было оторвать взгляд. Но чем дольше я смотрела, тем больше рос безотчетный страх. От жетончика несло непередаваемой жутью. Неужели он сам не чувствует? Надо сказать. Я покосилась на бармена. Сделает он замечание, что мешаю посетителю? Или хозяину доложит?

Мужчина медленно тянул виски, напитка в бокале становилось все меньше. Блин! Я заерзала на стуле, решаясь. Как же ему сказать? Для виду взяла еще эклер, звякнув тарелкой – сосед и ухом не шевельнул. Пирожное оказалось приторно-сладким и масляным: крем прямо склеивал губы. Чертовщина какая-то. И вдруг – прямо удача: двое мужчин, беседовавших в углу, встали и направились к выходу, и бармен поспешил к их столику убрать посуду. Нельзя было упускать такую возможность.

– Простите!..

Мужчина вздрогнул и сердито посмотрел на меня. Я даже осеклась. Он же не послушает.

– Ээ… Здравствуйте. Меня зовут Женя. А вас?

Он посверлил меня взглядом, но потом устало вздохнул:

– Андрей Петрович. Найди себе другого собеседника.

И оглянулся, наверное, ждал официанта и новой порции. Была не была!

– Не делайте этого! – выпалила я и кивнула на фишку.

Андрей горько усмехнулся:

– Правильно, малышка. Никогда этого не делай.

Он уже собрался встать, и я схватила его за руку – пусть даже заорет.

– Пожалуйста! – пришлось завопить шепотом. – Нельзя пользоваться этим жетоном. Правда! Это… это какая-то ловушка.

Он нахмурился, но не закричал.

– А что ты знаешь? Слышала что-то? Твой отец – друг хозяина. Он что-нибудь сказал?

– Нет. Сергей мне отчим, а Эглитис ему не такой уж и друг. У нас к нему дело. И о вас он ничего не говорил. Но я вижу, просто вижу, что эта фишка – зло! Нельзя ей пользоваться. Смотрите – на ней даже цифры нет. Сколько вы поставите?

Он устало потер глаза.

– На фишках часто нет цифр, глупенькая. Но да, здесь не конкретная сумма.

– Эглитис сказал: тридцать пять к одному. Почему? Это как-то неправильно.

Правда тут вернулся бармен, и я примолкла. Парень он милый, но это пока. Андрей тоже не ответил. Он попросил еще виски, а взяв стакан, вдруг подмигнул мне и направился к рулетке. Как тут было усидеть? Я для виду тоже ухватила коктейль и пошла следом.

Девушка-крупье оживилась, расцвела улыбкой, крутанув рулетку, и певуче предложила сделать ставки. Андрей сидел, стиснув бокал, и завороженно смотрел на стрекочущий волчок. Потом встряхнул головой, как от наваждения, и вздохнул.

– Тридцать пять к одному – это ставка на одно число, – объяснил он мне. – Самая высокая.

– А можно по-другому?

– О, да, – Андрей кивнул на расчерченное поле рядом с рулеткой. – Можно поставить, что выпадет чет или нечет, красное или черное, одно из дюжины чисел, из четырех, двух. Все эти ставки меньше. Догадываешься, почему?

– Одно число угадать труднее?

– Сечешь. Вот поэтому мне только ее и подарили, – горько сказал он. – Не поднимать ставку, не делить. Либо пан, либо… головой в омут.

– Не играйте, пожалуйста, – я готова была умолять, потому что в двадцать раз понятнее, чем дважды два, – это нечестная игра.

– Тогда тем более: выбирай место поглубже и прыгай. Я задолжал слишком много, – он вздохнул и решительно кивнул крупье: она радостно крутанула остановившуюся было рулетку. – Посиди со мной. Говорят: приносит удачу, когда новичок рядом.

– Но я же не играю.

– А ты попробуй, – вдруг оживился он, и голос дрогнул. – Сделай ставку за меня. Все равно уже. Назови число!

Девушка не возразила, но ехидно как-то улыбнулась. А что? Вдруг и правда повезет? Я взглянула на поле: от волнения все цифры будто дрожали, рябили. Какую назвать?

– А вы пообещаете, что больше никогда не будете играть?

– Копейки не поставлю! – хрипло выдохнул он.

Число 13 неодолимо притягивало взгляд, жирнело, расталкивало соседей.

– Делайте ваши ставки, – настойчиво напомнила крупье.

– Ну?!

Была не была! Я показала на тринадцатый квадратик. Андрей криво усмехнулся, недоуменно и испуганно глядя мне в глаза. Я кивнула. И как-то всхлипнув горлом, он уронил золотую фишку на ставку.

– Ставки сделаны, ставок больше нет, – пропела девушка.

А меня вдруг захлестнуло ужасом. Ведь если он проиграет, это я – я его погубила! Из-за меня человек погибнет. Зажмурилась и взмолилась, не зная кому и куда: «Тринадцать! Тринадцать! Пожалуйста, пусть будет тринадцать!». Андрей накрыл мою руку ладонью. Холодной, как у утопленника. Шарик стрекотал оглушительно и так долго-долго-долго. А потом булькнул и разом затих.

Свистящее «Тринадцать, черное», как будто у нее перехватило горло, и ликующее «Да!!» – прямо мне в ухо – прозвучали одновременно. Не веря, я вскочила: но вот оно – шарик спокойно лежит в ячейке под чертовым номером. Андрей схватил меня и закружил с визгом: «Да-да-да!». Я тоже закричала – радость рванула внутри газировкой. И вдруг голову от виска до виска прорезала жуткая боль. Все заволокло непроглядной черной мглой. А когда она ушла, я почувствовала, что стою все же, хотя ноги тряслись. Андрей тревожно смотрел, крепко держа за плечи.

– Тебе плохо?

Но я вырвалась и, зажав рот, бросилась к туалету. Хорошо хоть заметила раньше, где поворот к нему. Какой отвратительно, мучительно, гадко длинный коридор. Заскользив на повороте, едва сдерживая подступающую муть, я толкнула легко скользнувшую дверь и чудом успела наклониться над матово сияющей раковиной.

Сразу полегчало: обруч, стискивающий мозг, исчез. Еще дрожа, я подняла голову и увидела свою позеленевшую моську, а сзади – растерянного крупного мужчину в сером костюме.

– Ой, простите! – жалким хрипом.

– Ничего, ничего, – успокаивающе пробасил он. – Ничего страшного. Здесь больше никого. Тебе плохо? Позвать… э… родителей, официанта?

– Нет, нет, спасибо. Все уже прошло. Извините, я сейчас.

– Не торопись, – улыбнулся он. – Умойся, успокойся. Э… до свидания.