Время. Книга первая. Империя

Говорят, даже Императору нужен особый пропуск. Ну не это ли проявление мощи? Думаю, нужно уже оставить Айвалур. Их система даже для меня сложна и местами непонятна.

Я выбрал путь наблюдателя, а Марк – агента Ordo Nexus. Он ушёл раньше. Ordo и Институт искали, провели ретроспекцию до исходной точки. Пустота. Сколько не заставлял себя копаться в записях и архивах, ответов не находил. Только вопросы, что жгли до сих пор, пропал, как будто кто-то вырезал его маршрут из хроносети.

Обновлённый допуск от Миоры ничего нового мне не открыл. Одни теории и догадки, ничего конкретного.

Я стиснул рукоять кресла, чувствуя, как мурашки бегут по спине. Сиринда была там, в часе полёта – город, где время ломалось, а ответы тонули в Потоке. Возможно, мне действительно дали шанс найти ту линию, что приведёт к Марку, к причине и пониманию, что именно произошло.

Панель мигнула: пятьдесят девять минут до Сектора 9-S. Хроноиндикатор загорается жёлтым. Я выпрямился, чувствуя всё самое интересное впереди.

*******

Время текло неровно. Глайдер держал маршрут, но кабина подрагивала, словно Поток цеплялся за каждое движение. На навигационной панели координаты застыли, окружённые ломкими линиями, что рвались и сплетались вновь. Свет хроноразметки мерцал, как угасающий пульс звезды.

Я снова пробежался глазами по отчётам, вздохнул, отложил кронолиск. Проверил в сотый раз рюкзак: аварийная пластина отката, личные хрономаяки, вода, сухпайки, фонарик. Никогда не знаешь, где понадобится свет. Проверил закреплённый стабилизатор на костюме, переход из автоматического режима в ручной. Всё работает, отлично.

Очень надеюсь, что пластину отката использовать не придётся. Я никогда её не активировал – не было нужды. Она одноразовая, древняя, как легенды о Земле, Марсе и Аргент-энергии. Её минус – ручной запуск и механическая память: настроена на мою хроносигнатуру.

Второй минус – вторая половина устройства – «якорь»: прямоугольная коробочка, пять на десять сантиметров, которая подключается напрямую к данным текущего слоя Потока.

Суть проста: якорь создаёт стабильный фрагмент времени – маленький, размером с ладонь, но неизменный, как гвоздь в скользящем полотне. При активации пластина вытягивает меня в этот фрагмент, разрывая всё, что образовалось после: связи, маршруты, структуру памяти и даже часть эфирной оболочки.

Откат жёсткий. Не работает с изменённой хроносигнатурой – любая нестабильность Потока делает возвращение фатальным, её нельзя отследить. Сигнал и активность не фиксируются Институтом. Нет обратной верификации – не удаётся проверить, добрался ли носитель до точки назначения.

Эти пластины заменили на модули экстренного перезапуска на основе Argus-интеграторов – портативные устройства – и Сферы Неррона, но эти бандуры ещё нужно уметь разворачивать.

Как можно догадаться, ни того ни другого у меня с собой не было. Все современные технологии могут вызвать в Потоке дополнительные энергетические колебания просто своим присутствием. Тогда Тарен Мальд подсветится, словно гирлянда в темноте, а значит, миссия наблюдения и фиксации без вмешательства окажется проваленной.

Вот поэтому я взял с собой именно старую, но безотказную штуку, которая вообще невидима для Потока, нет сигналов, нечего и искать.

Папа как-то отдал мне две пластины – он изучал их для одного из своих проектов. Как порядочный инженер после изучения он отправился в Институт Потока, чтобы сдать их, но ему сказали, что этот старый хлам никому не нужен.

Отец отдал их мне, предусмотрительно вытащив эфирную батарею из пластины. Радости у меня было столько, что я мог бы запустить собственный спутник счастья на орбиту, а потом ещё и устроить межгалактическую вечеринку. Как можно догадаться, это был мой первый настоящий прибор – пусть и без энергии, но попавший в мои очумелые руки.

Я разбирал, собирал, читал, донимал папу вопросами, а он упрямо не отвечал. Говорил, что я, должен сам всё понять, иначе ничему не научусь и вечно буду рассчитывать на чью-то помощь. Тогда не понимал, зачем папа заставляет меня искать ответы, теперь понимаю.

Обижался на отца сильно, мама и Марк смеялись, но тоже, на вопросы не отвечали. Мама была ещё тем дипломатом, поддерживала меня и папу, а Марка заставляла принимать нейтральную позицию. Как было хорошо было тогда: семья, дом, уют.

Я посмотрел на проносящиеся мимо облака и пробившийся солнечный луч, который на миг подсветил всё ярким жёлтым светом.

Как много всего мне и папе пришлось пережить за эти двенадцать хронов. Меня поддерживала Миора, не давая сорваться в бездну боли и отчаяния. Она даже помогла модернизировать пластину, переписав алгоритм якоря, чтобы я мог выжить в разрушенном слое Потока. Теперь пластина не просто дергает в зафиксированное место, восстанавливает локальный фрагмент Потока, распечатывая слой в радиусе четырёх метров, даже если он разрушен или расслоён. Это значит, я могу выжить даже там, где Время перестаёт существовать, а реальность разлетается в щепки.

Проблема с тем, что если Поток за это время изменился слишком сильно, то откат может привести к дублированию, слиянию или полной потере идентичности. Вероятность настолько сильного изменения – практически нулевая. Поэтому надеюсь, что не придётся её запускать.

За этими рассуждениями решил разместить пластину на поясе, зацепив карабином. Ещё были в рюкзаке, личные маяки – особое развлечение для тех, кто верит в чудо. Поставил маяк на входе, зафиксировал маршрут, помахал рукой и пошёл искать неприятности. Есть такая шутка: «Надежда умирает последней, маяк – чуть раньше». Справедливо решив, что инвентаризация идиота закончена успешно, переключился вновь на Сиринду.

В отчётах – архивный узел. Мёртвый город. Последняя фиксация – двенадцать хронов назад. Потом только сбои: пропавшие экспедиции, молчавшие маяки, исчезающие маршруты.

На бумаге Сиринда числилась активной, но Поток вычеркнул её из общей сети. Всё, что там осталось – лишь обрывки, как старая хроника, которую не стереть до конца.

Я вызвал данные на экран, пока глайдер летел, рассекая слои облаков. Официально аномалии считались локализованными, не угрожающими Империи. Спокойные отчёты, ничего нового – просто место, которое лучше забыть. Но двенадцать хронов назад всё изменилось.

Каждого восьмого числа, в 2:17, Сиринда просыпалась. Выброс эфира – это был не всплеск, а энергетический удар, исходящий из самого центра, где по хроносхемам не осталось ни одного узла.

Все датчики на периферии ловили волну, пробивающую даже кольца защиты. Данные из отчётов складывались в зловещую картину: после каждого выброса реальность искажалась всё сильнее, временные линии рвались, появлялись фантомные маршруты, не связанные с реальностью.

Улицы города менялись местами, здания смещались, люди мелькали на хронозаписях там, где их быть не могло. Всё сходилось к одной точке – 2:17. Я назвал её «Точкой застывшего времени». Иногда казалось, что даже часы в кабине подрагивают, едва я думаю об этой минуте.

Была ещё одна странность – выбросы становились всё сильнее. Их мощь росла из месяца в месяц, хотя все вокруг считали проблему решённой. Три месяца назад волна ударила так, что исказила соседние регионы. Тогда Ordo Nexus бросили в Сиринду отряды – и потеряли их. Теперь, видимо, посчитали, что один хроноаналитик справится там, где армия бессильна. Железная логика.

Я усмехнулся, но смех застрял в горле. Чем ближе глайдер подлетал к зоне аномалий, тем ощутимее холодок под рёбрами. Институт и Ordo официально следят за миссией – теоретически, поддержка гарантирована. Но мысль о трёх исчезнувших группах, которым никто не помог, жгла, как искра в кулаке.

До входа оставалось 30 минут. Мой обновлённый допуск открывал, тем не менее стандартные инструкции, которые гласили: «Объект структурно нестабилен. Маршрут не гарантирован. Синхронизация – только через индивидуальный маяк.» Я вызвал схему. Городом назвать это было сложно.

Сиринда раскинулась лоскутным одеялом, которое Поток пытался привести в порядок. Улицы сливались в пятна, здания качались в слоях, как ноты в рассыпающейся мелодии. В центре зияла площадь, залитая серым светом – место, где за последние месяцы пропало больше наблюдателей, чем за последние пять хронов. Империя очень болезненно реагировала на потери людей. Любых, будь ты член Гильдии торговцев или интендант Ordo Nexus.

Официально моя задача звучала просто: зафиксировать аномалию, оценить нарушение Потока, при риске – отсоединиться и ждать эвакуации. Но по факту – меня бросают в мёртвую зону, машут платочком и надеются, что не исчезну.

Проблема была не в группа. исчезала сама причина. В отчётах зияли дыры, словно кто-то вырвал страницы. Время замыкалось, маршруты рвались, потом наступала тишина с припиской: «аномалия локализована».

Я знал инструкции лучше любого архивиста. Моя задача – вписаться в маршрут, не выделяясь. Записать структуру Потока, до выброса и после. Найти момент, когда линия времени соскальзывает, и понять почему. Главное – чтобы Сиринда не сложила меня в узел реальности вместе с полученной информацией. Указаний, что делать, если город решит утащить меня за собой, как хлеб за скатертью, мне не давали.

Я выпрямился в кресле. Пальцы коснулись хроноиндикатора и стабилизатора на костюме – моей надстройки, включённой в снаряжение после успешного применения на выпускном экзамене. Проверил аварийную пластину отката – мой последний резерв. Личный маяк молчал и ждал активации, аккуратно уложенный в рюкзаке.

Сиринда вырастала передо мной: улицы стягивались в узлы, площадь внизу пульсировала, как сердце аномалии. На миг я заметил огромный полуразрушенный фонтан в её центре.

Если мне повезёт – увижу, что прячет Сиринда; если нет – стану ещё одной строчкой в отчёте. Добро пожаловать, Тарен Мальд. Хотел узнать, как время рассыпается? Тогда шагай вперёд.

Глава II – Остаток

Quidquid agis, prudenter agas et respice finem

Действуй мудро, держи в поле зрения исход.»

Я высадился в безмолвном секторе на закате Квартал В‑42 встретил гнетущей, давящей тишиной – внутри сжималось ощущение обманчивого покоя. В былые времена его звали Путеводным: здесь сходились маршруты от жилых зон к портовым докам и деловым центрам.

Глайдер замер, двигатели ушли в глубокий сон. Я спустился по трапу, почувствовал под ногами неровное потрескавшееся покрытие. Шагнул вперёд – вокруг царила глухая тишина, прерываемая только моими шагами по асфальту.

Весь городской пейзаж сигнализировал о запустении: потухшие фонари, пустые оконные проёмы, следы когда-то живых маршрутов. Небо над головой размывалось пепельной пеленой, скрывающей созвездия столицы. Я вздрогнул от неожиданного звука, разорвавшего тишину. В двадцати метрах на высоте около пятнадцати, воздух вспыхнул, автоматически активировался голографический модуль. Световые линии, сплетаясь в спираль формировали древний девиз Империи – Moribus antiquis res stat Romana virisque.

Слова разгорались ровным, голубым сиянием, проникая сквозь сумрак слоя и вибрируя в пространстве, как эхо ушедших эпох. На древнем имперском языке: «Держава стоит силой древних обычаев и доблести граждан».

В такие минуты даже воздух казался насыщенным памятью: приветствие, застывшее между слоями времени, встречало каждого, кто входил в этот сектор – и в прошлом, и в настоящем. Здесь всё ещё работали системы оповещения, хронотехнологии фиксировали каждое появление чужого сигнала – город сохранял свои ритуалы, даже когда улицы пустели.

Это напоминание о том, что Империя всегда оставляет свой след – даже в покинутых кварталах её дыхание ощущается через свет, текст, структуру Потока.

Я задержался у глайдера на мгновение, огляделся. Линия улицы вела сквозь пелену сумерек к размытым силуэтам зданий впереди. Развернул ладонь, сжал пальцы – рефлекс, отточенный за хроны работы с модифицированным кронолиском. Для большинства он – лишь средство связи, для меня – ключ к схеме Потока и аналитическим функциям.

Достаточно двух быстрых касаний подушечками к центру, затем лёгкое разведение – будто раздвигаю пространство перед собой. Манжета едва ощутимо вздрогнула, по внутренней стороне пробежал холодок. В этот момент кронолиск уловил команду.

Слои света собрались между пальцами, сначала тонкой полосой, потом вспыхнули голографическим кругом – чётким, с правильной структурой. По окружности разошлись сегменты, центр заполнился схемой Потока. Я подвёл палец к краю, активировал внутренние меню и в ответ картинка наполнилась динамикой: потоки, флуктуации, скрытые ядра. Всё происходило почти бесшумно – только лёгкое жужжание в запястье, словно реакция собственной крови.

Я всегда запускал этот круг одним и тем же движением – жест закрепился в памяти, стал частью привычного алгоритма. Теперь он снова вспыхнул передо мной: проекция кронолиска, ключ к анализу реальности, встроенная в каждый мой день.

Данные слоёв казались ровными: уровень Потока держался стабильно, лишь на дальних границах проскакивали короткие помехи. Я перевёл взгляд на окружающие детали – размытые контуры маячных стоек, редкие отблески глифов на стенах, приглушённые сигналы синхронизации.

Двинулся по пустынной улице, шаги глухо отзывались в асфальте. По мере приближения к центру квартала плотность искажений нарастала, голографическая проекция мигала, фиксируя призрачные скачки поля. Хроноиндикатор горел зелёным.

Так, осторожно, через череду разрушенных арок и брошенных модулей, я подошёл к границе центральной площади – той, что в хронопроекции Хреда бурлила жизнью.

Она раскинулась передо мной, бесшумная, застывшая во времени: обломки маячных стоек, ржавый каркас транспортной платформы. Я выбрал этот остов ориентиром, установил и зафиксировал рядом сигма‑якорь. Присел рядом, ощущая себя стражем покинутого мира.

Сигма‑якорь – портативное устройство, стабилизирующее Поток в радиусе десяти метров. В зоне нестабильности работает триста секунд, затем требует перезарядки, активируется через кронолиск.

Я встал, продолжая осматривать пространство. Создавалось впечатление, что с момента первого выброса и последующей локализации города прошло не двенадцать хронов, а все сто двадцать. От прежнего величия и сияния Империи не осталось и следа. Я сделал несколько шагов по улице, внимательно осматриваясь.

В окне одного из зданий сохранился невыцветший плакат: «Сиринде – 200 хронов стабильности и процветания!» Праздник намечался на 8 июня 890‑го в 11:35.

У Потока жестокое чувство юмора. Под плакатом стояла пустая детская коляска, покрытая пылью. Сердце дрогнуло. Представил, как по этим улицам ходили люди, спешили на работу, на встречу с близкими. Слышал в голове эхо смеха, отголоски шагов, разговоров.

Один день – и всё это стало пылью. Почему Институт и Ordo Nexus так долго молчали? Или никто не хотел замечать правду, пока она не ударила по самой Империи?

Все провинции – некогда независимые регионы – при вхождении в состав Империи Nexora преображались. Они встраивались в единый синхронизированный Поток и получали доступ ко всем технологиям. Сиринда, столица провинции Локсен, не была исключением: цветущий портовый город, где караваны кораблей приходили с Восточного материка.

Из южных районов Луз‑Ане и долин Мараиса шли партии зерновых модулей – культур, устойчивых к искажениям Потока, их выращивали ради стабильности: эфирные растения помогали удерживать баланс в пограничных секторах, где обычная биология распадалась.

По древнейшим записям, первые Острова Стабильности возникали там, где эфир, вырываясь из глубин планеты, встречался с формами жизни, способными его принять. Растения этих зон впитывали необузданный Поток, преобразовывали его в упорядоченные структуры, формируя вокруг себя устойчивые фрагменты реальности. Так жизнь стала первым архитектором Времени.

Особенно ценились снопы лузарианского жёлтоцвета: его корневая система резонировала с эфиром, усиливая защиту от хроносдвигов почвы. Даже независимость Империи имела цену – внешние агросистемы вплетались в её симметрию, добавляя оттенки чужого к общему Потоку.