Желтые цветы для Желтого Императора

– Так вы поэт, господин Акиро? Может, еще и по метке?..

Боги явно ухмыльнулись где-то на своей горе. Кацуо почти увидел эти сияющие улыбки, тихо вздохнул и, прежде чем недоумок попытался бы развить тему, припечатал:

– Никаких меток у меня нет. И, увы, нет времени на поэзию.

– Простите!

Кацуо не ответил, благо повод был: в лицо наконец холодно, солено, искристо дохнул океан. Улица кончилась резко, как, впрочем, часто в левобережных деревнях: буквально уперлась в стадо тучных, но низких, гладких скал, силуэты которых и правда напоминали пасущихся серых овец. Галечный пляж начинался за небольшим, всего в четыре грубых ступеньки, спуском, который Кацуо бездумно преодолел. На гальке он остановился. До воды было шагов десять – он понимал, что будет все-таки странно, если он побежит туда сейчас. Ладно. Потом. Такие прогулки приятнее, когда дела сделаны. Кацуо этого не умел – отдыхать и чем-либо наслаждаться, пока над головой нависает работа. Так что он чеканно развернулся и двинулся вдоль скал.

Камни застучали шагах в двух. В отличие от форменных сапог Кацуо, обувь Яня – что-то тканое, мягкое – не подходила для таких прогулок. Он шмыгал носом, сопел и косолапил, с омерзительным лязгом ножны катаны тыкались в гальку. Такие неуклюжие коротышки – если у них, конечно, были мозги – катаны обычно не выбирали, предпочитая что-то помельче.

– Так зачем же вы и ваши люди вырезали такое количество здешних рю? – Кацуо спросил это, не оборачиваясь, и сразу почувствовал, как изменился преследующий его взгляд. Так смотрит собака, в которую швырнули камнем, а дальше она либо кинется, либо…

– Простите? С чего вы взяли, что это мы?

…все-таки попробует ощериться, не побежит наутек сразу. Что ж, пусть.

– Тут вообще-то, как вам, наверное, доложили, четыре профессиональных убийцы было, двое еще и бывшие лоялисты.

– Вот только трое из них были вооружены не мечами и не луками. У четвертого меч имелся, только оригинальнее, да и махал он им… в несколько иной творческой манере, нежели вы.

Творческая манера. Точнее не описать. Будто спятивший художник – кисточкой, рисуя на большом полотне одной-единственной краской.

– Бросьте. – Кацуо лениво развернулся. Янь, шагах в трех, тяжело дышал и то сжимал, то разжимал пальцы на рукояти оружия: будто это игрушка, которую можно помять для успокоения души. – Правда. Местные ёрикан доложили все исчерпывающе, и вам лучше не искажать факты.

– Местные, – просипел Янь. На круглых щеках выступили красные пятна. Долгожданная злость. В конце концов, рабство отменили триста двадцать два года назад. Отменить бы и раболепие. – Ёрикан.

– Да, нам повезло, что именно в этой деревне нашелся участок, где служат целых… – Кацуо сделал вид, будто припоминает, – три человека?

– Три. – Янь кивнул, сузив глаза. – И я могу сделать вывод, какие у них взгляды, раз человек, передавший нам сведения о косё, обошел этот участок стороной, поехал…

– Вы мыслите весьма логично. – Кацуо уважительно покивал. Губы Яня тоже растянулись, желчно и недоверчиво. – Это ценно в нашем общем деле.

«Почему мы не убили их сразу, с прочими?» – читалось в этом часто мигающем взгляде.

– …Почему же вы не убили их сразу, с прочими? – Кацуо сделал маленький шаг ближе.

Янь не отступил, но лицо опять стало растерянным: глаза округлились, приоткрылся рот.

– Я предпочитаю, – тихо продолжил Кацуо, расслабленно вынимая из карманов руки, – называть вещи своими именами. Особенно в такие неспокойные времена. Согласитесь, нам нет смысла изворачиваться друг перед другом… – Он повел головой, разминая шею. Облизнул губы и с удовольствием ощутил вкус морской соли. – Я служу Его Сияющему и Цветущему Величеству Временному Желтому Императору, точно как и вы. И я прекрасно могу понять ваши и ваших людей обиды и порывы, к примеру, одновременно ловя косё, – кстати, кто его узнал? – подчистить деревню, полную неблагонадежных людей. А ну как этот косё поднимет восстание, скрытые лоялисты его поддержат, а там вернется в страну и Никисиру Ямадзаки?

– Да местный кузнец. – Янь отмахнулся. Поднял руку, вытер лоб. И как он вспотел на промозглом ветру? – Он узнал, он до нас доскакал, встретились на полдороги, мы ехали в другие места, чтобы немного навести порядок. Жалко, ночью бедняга попался под чей-то меч.

Чтобы не выплачивать вознаграждение. Разумеется. Кацуо невозмутимо напомнил:

– Что ж, предназначенное ему можно будет отдать его семье.

Янь покивал, потом склонил по-птичьи голову. Дернул рукой торчащий ворот фукоби[31], оттянул, глубоко и жадно втянул воздух через нос.

– Да. Да, да, разумеется, так и сделаем!

Кацуо опять пошел вперед. Взглядом он скользил от серого океанского полотна к домам, вспоминал, прикидывал. Не хотелось, чтобы Янь опять сказал про хождение по кругу. Это и так неожиданной занозой впилось в разум.

– Часто думаю о том, что они ощущают. – Кацуо легонько пнул камень. – Лоялисты. Все эти лишенные голоса люди, которых бросил тот, за кого они сражались.

– Думаю, погано им, – с готовностью выдал Янь, стуча галькой: он снова трусил за плечом. – Хорошо все-таки быть патриотом, а не лоялистом, да? Служить властителю, а не боги знают кому, без надежд. И боги бы с ними, с надеждами, но когда оказывается, что у твоих господ в других странах друзья, которые, в случае чего, спрячут, в том числе от ответственности…

– У Его Сияющего и Цветущего Величества, если память мне не изменяет, тоже есть друзья, и даже с других континентов, – бросил Кацуо.

Но Янь только рассмеялся:

– Помилуйте, господин Акиро. Его Сияющее и Цветущее Величество Желтый Император Юшидзу Ямадзаки дружит, уверен, с правильными людьми. Которые не лезут в наши внутренние дела и которые, хо-хо, очень, очень, как и большинство в этом мире, любят вишню. В их интересах – чтобы мы трудились и процветали, а не разваливались.

– Что ж, будем молиться об этом, – смиренно ответил Кацуо, вдохнул соленую свежесть и перевел глаза вправо, на новую россыпь серых камней-овец, покрупнее. – Однако интересно, господин Янь. Вы в последней ремарке опустили слово «Временный»…

– И вам, и вам пора опускать! – Оба остановились у подъема в деревню, нога Кацуо замерла на первой ступеньке, и он задумчиво развернулся. Янь даже руками всплеснул. – Нет, ну правда. Кто, скажите на милость, еще может стать нашим императором, а? – Он театрально покрутил головой. – Лично я достаточно сильной руки не вижу! Потомки наместников, что отряжались на Правый и Левый берега в прошлом? Едва ли, они тепло сидят на чиновничьих местах. А может, вы думаете, косё захватит трон? Ха-ха, я бы тоже так подумал, больно уж Его Величество жаждет заполучить парнишку! Но нет же, нет! Мы обречены без…

Кацуо слушал и кивал. Где-то на середине монолога он преодолел лестницу, а Янь, оживляясь все больше, помчался за ним. На твердой дороге поступь его выровнялась, катана перестала стучать, да и румянец говорил уже об удовольствии от беседы, не о раздражении.

– Поэтому я рад вашему пониманию и союзничеству, – немного неуклюже продолжил он, опять пристроившись рядом. Кацуо задумчиво глянул вперед – до площади шагов двадцать. Уже мелькают знакомые силуэты: в черном – канбаку, в бирюзовом – ёрикан и в дымчатом – кандзё. Но больше все же тел, накрытых отрезами ткани. – В смысле, буду честен: перед вашим прибытием волновался, я о вас наслышан и, в ожидании, даже завещание начиркал, чтоб семейство мое не отхватило себе все, что я хотел бы подарить сердечной своей подруге…

Кацуо тихо рассмеялся.

– Да-да, я предусмотрителен, а вы думали? – хохотнул и Янь. – Но правда… летучие волки! Едут сюда! Вы ведь считаетесь среди кан самыми гордецами, хитрецами, людьми чести…

– Всем и сразу? – мягко уточнил Кацуо, украдкой обернувшись. Хотелось к океану. Назад. Хорошо бы ополоснуть лицо и руки. – Как-то эти категории не сочетаются.

– Почему же! – На этот раз Янь улыбнулся снисходительно. Решил, что Кацуо скромничает. – Взять хотя бы Его Сияющее и Цветущее Величество! Горд настолько, что всех соседних крыс держит на расстоянии! Хитер настолько, что придумал все это, ну, заставить, наконец, левобережных по-человечески работать на общий прокорм! И человек чести, раз даже, когда брат начал мутить воду, не убил его, остался на троне и…

Они были уже близко. Кан – почти все – подняли глаза. На тряпках, укрывающих трупы, стали видны кровавые пятна и полосы.

Кацуо лениво развернулся, выхватил из-за пояса Яня катану и всадил ему в живот. Свою пачкать не хотелось.

– Его Сияющее и Цветущее Величество, – шепнул он, проворачивая клинок раз, другой и наклоняясь так, что горячее агоническое дыхание обожгло висок, – весьма многогранная личность, но человек чести… нет, думаю, такое определение оскорбительно. А за убийства мирных людей подлежало бы наказание, даже если бы ты не был таким червем.

Янь лишь свистяще захрипел, когда одной рукой Кацуо схватил его за плечо и потянул вперед. Катана прошла под углом, хрип превратился в бульканье, на щеку Кацуо брызнула кровавая слюна, а скрюченные пальцы последним усилием потянулись к его горлу, но достать не смогли и стиснулись на отворотах канкоги. Что, интересно, кроме смертного ужаса, он ощущал, потрясение или, наоборот, мрачное удовлетворение: «Правильно завещание написал»? Не отстраняясь, спиной чувствуя сразу слишком много взглядов, Кацуо праздно искал ответ и смотрел в окруженные морщинами, осеннее-красные, но уже начавшие блекнуть глаза.

– Это забавно. – Кацуо даже не обращался к Яню, наконец начавшему оседать на колени. Волосы его успели почернеть полностью. – Когда ты умрешь, тебя будет не отличить от них, – он кивнул на площадь, на накрытые трупы левобережных, – и от них, – кивнул влево, туда, откуда, преодолев несколько проулков, можно было вернуться к месту большой резни, – и даже от императрицы Сати, когда остановилось ее сердце… А выводы делай сам.

Там, в Темном Месте, куда уходят все… Возможно, даже в Рое Бессонных Душ – на самом нижнем круге, среди злобных неупокоенных призраков, отвергших право на перерождение.

В Красном Городе Кацуо часто бывал в театрах и много читал, так что знал: играй они постановку, Янь бы из последних сил поднял голову и выкрикнул, что героически умирает, продолжая славить императора. Ну, или хоть стоически дослушал бы поток размышлений о единственном, что уравнивает всех на свете, до конца. Но они были не в театре, и Янь умер где-то на слове «забавно» – по крайней мере, тело его обмякло, и запястье Кацуо заныло, даже хрустнуло от усилившейся тяжести. Он разжал пальцы, выпуская катану, и брезгливо отступил. Вынул платок, обтер лицо. Ничего похожего на удовлетворение не пришло. Скорее наоборот.

«Вы ходите по кругу». О да. И уже давно.

Кацуо задумчиво повернулся к площади. На него смотрело… правда, много глаз. С десяток канбаку, шестеро мибу и трое этих, местных, которые таращились так, будто прямо сейчас к ним медленно, но верно ползет огромный наг или несется, сминая сам ветер, лис-огнехвост.

– И снова здравствуйте. – Кацуо кивнул, преодолев разделявшее их с кан расстояние. Волки смотрели сонно, без тени любопытства и тем более упрека или страха.

– Зд-д-д… – начал, запинаясь, один канбаку. Одна: девчонка, высокая, крепкая и румяная.

– Думаю, не нужно объяснять, почему случилось то, что случилось? – вкрадчиво спросил он, не обращаясь ни к кому. – И думаю, даже если суд в такой форме вас не устраивает и вы попробуете что-нибудь сделать, кончится все быстро, а представлено будет как неповиновение вышестоящим. Нам. – Он стрельнул взглядом в Кику, ближайшего мибу, и тот, улыбнувшись уголком рта, положил руки на парные танадзаси. – Но есть и хорошие новости.

Он только сейчас осознал, что и сам сжимает катану. Пока не тянет из ножен, но к его правой руке приковано несколько пар глаз. Канбаку не смели отступать: то ли вышколили их все же неплохо, то ли ужас разливался от самой фигуры, голоса, мимики Кацуо – совершенно, к слову, безобидной. Что бы там сэнсей когда-то ни ворчал.

«Улыбайся, малыш. Ну давай. А зубы спрячь».

Это он и попытался сделать – улыбнуться помягче. Зря. Кто-то попятился.

– Хорошие новости в том, что вы, по крайней мере сейчас, не будете нести ответственность за выполнение приказа, – продолжил Кацуо и ослабил хватку, а потом вовсе убрал ладонь с рукояти. – Я могу представить, что творится в ваших головах и каким вам все воображается… – Он поймал взгляд Отоки, еще одной мибу. Она смотрела с полуулыбкой, напоминавшей о лукавых ликах верховной богини Гестет. По-кошачьи добродушно, будто грелась на солнце, а вовсе не готовилась в ответ на любое сопротивление сорваться с места и перерубить несколько глоток вихревым взмахом катаны. – Но мне бы не хотелось, чтобы вы учились бессмысленной жестокости. Жестокость должна карать врагов, а не тех, кто мог бы стать и союзниками, если с ними правильно обращаться.

Канбаку понуро молчали. Некоторые потупляли глаза. Один прямо сейчас тер окровавленный клинок о собственную штанину. Но никто, никто не смотрел на тела под запачканными отрезами ткани. Взгляды обегали их, как насекомые обегают лужи.

– Прямо сейчас, – тихо продолжил Кацуо, – вы снимете все эти тряпки. Обойдете трупы, внимательно взглянете в каждое лицо, – он выделил эти слова как можно четче и почувствовал в черной толпе то, чего и ждал. – А потом, когда сюда явятся те, кто их опознает, поможете им их похоронить. Не всех в одной могиле, разумеется, а каждого – как подобает. – Снова он оглянулся на своих мибу. – За всем этим внимательно проследят, от первой минуты до последней. Союзники союзниками… но могил всегда можно выкопать на одну-две больше.

Над площадью висела тишина. От волков Кацуо и не нужны были даже кивки, не то что «Поняли, исполним»; канбаку же вряд ли могли ответить. Они топтались кто где стоял, переглядывались, но в основном все же смотрели вниз, теперь уже не смея отводить глаза от трупов. Наконец кто-то, стоявший достаточно далеко, пробормотал:

– Слушаемся.

Кацуо окинул этого парня, высокого и веснушчатого, взглядом, кивнул и снова пошел вперед. На этот раз интересовали его ёрикан, опасливо мявшиеся ближе к проулку и явно сомневавшиеся, распространяется ли приказ на них. Кацуо покачал головой:

– Вы молодцы. Я благодарен вам за то, что доложили, в свете нынешней расстановки сил это был рискованный поступок.

– Мы благоговеем перед мибу! – выпалил младший ёрикан. Со средним и старшим, даже, пожалуй, старым, они были похожи: длинные лица, чуть курносые носы, торчащие уши. Видимо, отец и два сына. В деревнях полицейская служба часто становилась потомственной. – И знаем: волки-то всегда за справедливость, кому бы там ни… – Брат лягнул его. Умный парень. Младший стушевался: – Ну, в общем, как тут не помочь?

– И честно скажу, вот, – подхватил их отец, скребя щетину. – Сил не было с этими выродками – как появились, так и начали то к девкам лезть, то еду нашу отбирать. Им положено было питаться в лапшичной! А они то в один дом, то в другой, и шатаются, и, мол, «Угощайте!». И это их было трое, и это центровые, а вчера, как правобережные приехали…

Кацуо кивнул и обернулся. Приказ уже выполняли. Немного понаблюдав за тем, как меняются лица живых, стоит склониться к лицам мертвых, он опять перевел взгляд на ёрикан.

– Сколько же могил-то будет… – задумчиво сказал средний, пригладив стриженные горшком, как у Кику, черные волосы с лазурными концами. – Но знаете, все самые звери… они убиты. Эти, – он глянул Кацуо за плечо, – безобиднее, молодняк да чернь, пришли с тем, кого вы зарезали. Я даже не уверен, убивали ли кого. Может, поранили, разве что…

– Но и не помешали, – веско бросил Кацуо.

– Как и мы, – без колебания произнес средний ёрикан и посмотрел ему в глаза.

Кацуо почувствовал ее – боль, пронзившую всех троих от этих слов; она кольнула и его самого, но, не давая боли снова разбудить ярость, он только пожал плечами.

– Таких полномочий у вас нет, а этим местам нужнее вы, чем те, кого могут поставить в случае вашей казни.

Старший ёрикан тускло улыбнулся. Кацуо почувствовал его порыв склониться, возможно, от облегчения, что не придется расплачиваться за смелые ответы сыновей.

– Вы очень добры, господин Акиро. – Нет, гордости оказалось больше. Хорошо.

– Лишь рассудителен и не люблю лишние перестановки. Резня внутри наших сил не нужна сейчас никому, лодка должна плыть.

Они помолчали. Еще раз обернувшись, Кацуо встретился взглядом с Кику и Отоки, опустил глаза на трупы и сам случайно всмотрелся в чье-то широкое лицо, смятое косым ударом кулака. Вспомнил мысли над Янем. Эти мертвецы… теперь их принадлежность к Правому берегу, или Левому, или Центру действительно можно понять лишь по тому, во что одеты, по тому, погибли ли с оружием в руках и с каким. Глаза стали одинаково серыми, волосы – одинаково черными.

Часть его требовала иных решений: просто взять и зарубить всех, кто еще стоял на ногах и имел к ночной бойне хоть какое-то отношение. Другая вразумляла: нет смысла, объяснений придется давать слишком много, а делать это некогда, теперь – точно. А так он отправит с формальным докладом пару мибу. Все равно не собирался тащить их с собой, потому что…

– А его кто-то ведь будет ловить? – голос среднего ёрикан вернул Кацуо в реальность. Он посмотрел на парня, ничуть не удивленный. Ну наконец-то.

– Его – это… – начал он небрежно.

– Чужака с мечом семи ветвей! – благоговейно шепнул младший ёрикан, и его брат поморщился.

– Да-да, этого, бешеного. – Он мрачно переглянулся с отцом. – Полагаю, вам бы что-то выяснить о нем?.. Про остальных вы явно в курсе, раз один из ваших успел побывать в рогэто.

Кацуо сдержанно кивнул. Обыск еще предстояло обсудить с Кику.

– Так мы особо ничего не знаем, – тревожно вздохнул старший ёрикан. – Явился с толпой смотреть бой, где тот знаменитый Сэки морскую змею победил. Нигде не селился, ни с кем не разговаривал, его и приметили-то потому, что одежда чудная, вся в черепахах, и волосы правобережные. А так ходил, улыбался, глазастый, купил у нашей Мэми овощей поесть, и все. Как народ пошел к старосте, чудак пропал. И носа не высовывал, пока…

– Пока не началась резня, – закончил Кацуо и уточнил очевидное: – Тогда он внезапно и стал расправляться с канбаку, защищая вас. Те головы…

– Да-да, невероятно, правда?! – взвизгнул младший ёрикан, получил от брата тычок и под пристальным взглядом Кацуо опять стушевался. – Ну… он же ни одного мирного случайно не задел. И вообще казался таким безобидным…

– Казался, – повторил Кацуо и прошелся взглядом по лицам уже всех троих. – Хм. Осталось только выяснить, куда он потом исчез, да и прочие… гости тоже.

– Тут можем сказать лишь, что он продержался почти до зари, – отозвался старший. – И пропал. Но покидающим деревню его, кажется, не видели, я кое с кем поговорить успел, пока умолял не ходить сюда, на площадь, сейчас, ну, всех, кому…

Кому тоже хочется взглянуть в лица мертвецов, понятно. И найти тех, кто не вернулся сегодня домой с веселой пирушки или просто со случайной ночной прогулки.

– Кстати, надеюсь, вы сможете и дальше удержать народ от… резкости. – Кацуо оглянулся. – Мои люди помогут. Как я и обещал, будут с вами до конца. А потом отвезут соответствующие доклады, по которым судьба этого преступного подразделения будет решена.

Тела все не кончались. Волки следовали за канбаку угрюмыми дымными призраками, но ничего похожего на ропот не было. И только двое канбаку сорвались: одного рвало в углу, второй, осев на колени и занавесившись длинными, почти целиком красными волосами, тихо плакал над тонким, скорее всего, старческим телом.

– Их так мало, – задумчиво бросил средний ёрикан. – Ваших. Я опасаюсь…

Его взгляд бегал по Кику: от прямой челки-шторки к босым ногам. Привычки носить обмотки Кацуо не понимал и догадывался: она вызывает вопросы. Да весь Кику – низкий, круглый и похожий на добродушную капибару – был сплошным вопросом, пока не просыпался в плохом настроении и на очередном задержании его парные мечи не начинали мелькать бешенее ножниц у того серийного убийцы-цирюльника, которого подразделение ловило год назад.

– Смею думать, – Кацуо постучал пальцами по рукояти катаны, – что в ваших краях нет боевой дюжины, которая справилась бы хоть с одним моим волком, а их шестеро. У нее, – Кацуо украдкой кивнул на Отоки, – есть еще симпатичные псы, ждущие тут, неподалеку.

– Да мы знаем. – Ёрикан кивнул, но продолжил хмуриться. – И, что скрывать, после этой ночки мы даже вас немного, при всем уважении…

– А вот это лишнее. – Кацуо спешно прикусил язык. Ёрикан, и отец, и старший сын что-то прочли на его лице: плечи их напряглись. Только младший продолжал дружелюбно переминаться с ноги на ногу. – То есть я понимаю. Кандзё – прежде всего политическая полиция, и, возможно, от нас стоит ждать чего-то похожего на зачистки…

– Мой сын не желал вас обидеть! – быстро выдохнул отец. Кацуо поморщился: он не любил трусость, даже родительскую. Особенно родительскую. – И нет, мы, по крайней мере я, нисколько не сомневаемся, что вы приехали не ради расправы над добрым деревенским людом, а по делам куда важнее.

– И славно. – Кацуо кивнул. Из разговора он выжал все, пора было прекращать. – Так. Точно мечник нигде не останавливался? У него и вещей не было?

– Если только припрятал, да хоть бы и в скалах. – Старший ёрикан пожал плечами. – Мальчишка, ну, косё, кстати, тоже нигде не жил, пришел с толпой, да и попросил у кадоку работенку на вечерок, мол, пара монет ему нужна, чтоб пересечь Реку и съездить к тетушке.

– К тетушке, – невольно рассмеялся Кацуо. Косё не чужда ирония. – Ну-ну. Уточню в последний раз, они все изначально были порознь? Мальчишка, сумасшедший мечник и… близнецы Сэки?

Если правда так, то все донельзя странно. Никакой, получается, ватаги заговорщиков, просто случайная встреча, окончившаяся резней? Хм…

– Сэки, видно, вступились за косё, – вздохнул средний ёрикан. – А мечник… боги его знают. Вроде мы сказали, он тут остался последним. Близнецы и ребенок удрали еще ночью.

Интересно, какова вероятность, что это план и теперь пути четверки снова пересеклись? Так было бы очень удобно: рис, креветки и водоросли в одной корзине.

– И, разумеется, вам неизвестно куда, – подытожил Кацуо, потирая веки. – Вероятно, к тетушке? Всей веселой компанией?

Ёрикан пожали плечами, одинаково и почти одновременно. Но дальше младший задал слишком меткий для своих оловянных глаз и торчащих ушей вопрос:

– Так кого же из них вам велено поймать? Вы тоже гонитесь за косё?

Кацуо помедлил. Что там сказал Янь? «Придерживаются определенных взглядов»? Он прищурился. Нет, можно было не ждать подвоха: никакой ёрикан не полезет к кандзё, а деревенский вояка – к волку из Центра. Да и… они не такие. Не такие, Кацуо это видел. Все, на что их хватило, – честность с тем, кто мог восстановить хоть кусок справедливости: наказать чужаков, разоривших деревню. Да, они доложили, хотя это сделало их врагами оккупационной полиции, но что дальше? Хватило бы их духа, например, чтобы убить кузнеца, знай они о доносе? А можно и задаться вопросом: были ли они в рядах Никисиру в последние дни, когда…

– Я ищу всех, – ровно ответил он и улыбнулся так, чтобы обнажились клыки. – У меня на них большие планы, и любая добыча будет для меня огромной радостью.

Его приказ был именно таким – мутным, растянутым во времени. Очевидно, Юшидзу не расслабился, даже выиграв войну. Чувствовал, что-то с новым, вроде бы хорошо знакомым, «своим» командиром Первого подразделения мибу не то. Он служит, да не так. Природу этого «не так» Кацуо не смог бы описать и сам, он не видел себя со стороны. Но эту высылку – куда угодно, лишь бы за пределы Красного Города – можно было считать чем-то близким к провалу. Как бы ни обещали за достигнутые успехи еще, еще и еще повышения.

Кацуо всегда казалось, он неплохой актер. В его личины верили, но играть для недоумков вроде Яня и для Юшидзу – разные вещи. Юшидзу умен, замкнут и наблюдателен. В отличие от брата, искусства боя и придворной лжи он изучал не потому, что подобало, а потому, что нравилось. Блеск клинка. Танец ума. И теперь Юшидзу явно желал пореже видеть Кацуо рядом. Волков любили в городе, в Братскую Бойню они были верны и неколебимы, а потому он не мог просто распустить их, тем более уничтожить, как сейчас исподтишка уничтожал амнистированных лоялистов. Поэтому оставил самых безопасных – юных, неопытных, – а остальных разослал вот с этим размытым поручением. Оно ветвилось надвое. Во-первых, делать примерно то, что и Янь, только изящнее, то есть проверять настроения и рубить заговорщиков. А во-вторых, присматривать Юшидзу гвардейцев на замену погибшим в войне баку-тай. И то, что… те, чьи следы Кацуо нашел в деревне, могли решить и первую задачу, и вторую. Изумительно. Осталось доложить в столицу, что добыча выбрана, и начать охоту.