По следам Палленальере. Том II: Град Саринтен

– Да, Ваше Величество, мой дом сотни лет служит пограничным барьером Империи и охраняет Старшую Энигму и море Крови и беспорядков от вторжений с Востока.

– Нет больше никакой Империи, лорд Бъёриссон. – голос Торальдуса был спокоен, но в этой тишине он звучал как молот, падающий на гранит. – Нет и никогда больше не будет на этой земле.

Словно от этих слов сама каменная кладка зала содрогнулась в своих основаниях. Порыв тишины, густой, как гарь после пожара, на мгновение окутал тронное пространство. А потом, будто взорвался хрупкий сосуд, вспыхнули голоса.

Споры, недоверчивые выкрики, перешёптывания и сдавленные ахи захлестнули толпу, словно чёрная вода – низкие и высокие, злые и встревоженные, заговорщицкие и испуганные. Смятение, как пелена, опустилось на собрание.

Кто-то вскочил, другой – привстал и осёкся. Один из стариков, дрожащей рукой опирающийся на посох с резным навершием, пошевелил губами, будто борясь с неуверенностью, и сипло промычал, словно забыв, где он и перед кем стоит:

– Н-н-но… как же-же быть?

Слова, едва сорвавшись с языка, повисли в воздухе, как прядь паутины в затхлом зале.

– Как возмутительно! – резко, с укоризной, отозвался Наррансар Неопалённый. Он стоял неподвижно, как высеченный из чёрного гранита истукан, лишь палец его, словно жало скорпиона, медленно вытянулся вперёд. – Следует представиться, когда обращаетесь к Королю!

Старик судорожно дёрнулся, будто кеварский ток пробежал по его позвоночнику. Попытался подняться, опершись о посох, но пальцы подрагивали, суставы не слушались. Всё же выпрямился насколько мог.

– П-п-простите меня, Г-г-государь. – голос его был тонким, срывающимся. – Я сир Ютунг Храсс, по-по-полководец.

– Известно мне это имя. Почему вы заикаетесь?

Сбоку, с этой же лавки, неторопливо поднялся мужчина средних лет – его движения были уверенными, но почтительными, а взгляд – вежливым, хотя и натянутым. Он не спешил, но вставал, словно поднимая на плечах бремя лет.

– Сир Юрас Храсс, бывший член Военсовета Тремаклы, а ныне Лорд Каменнолесья. – сказал он с поклоном. – У моего отца была перенесена тяжёлая травма, Государь. Он прошёл множество войн, несколько раз бился бок о бок и с вашим отцом, Тольсуром. Он герой, Ваше Величество.

Торальдус молча смотрел на Ютюнга, потом перевёл взгляд на сына. Тот выдержал его.

– Я не отрицаю этого, лорд Храсс. – голос был ровным, холодноватым. – Но, будьте добры и напомните, где находиться славное Каменнолесье. Это не граница ли с бывшим Юстиановым королевством, близ Юстора Приюта? Я, конечно же, считаю себя истинным знатоком земель, которыми мне суждено править, но, во имя факторов человеческих, не могу знать всё наверняка.

– Ваши предположения верны, Ваше Величество. Каменнолесье – самый запад Верховного лордства Тремаклийского Простора. Огромная торговая артерия и приют славных воинов.

Торальдус чуть заметно кивнул, словно в раздумье, не то прощая невидимую вину, не то внутренне завершая какую-то древнюю арию. Взгляд его задержался на собеседнике, будто тот был ещё не человеком из плоти и воли, а глыбой неотёсанного гранита, из которой лишь предстояло вытесать облик будущего лорда. Он разглядывал Юраса Храсса как ваятель – тускло мерцающий потенциал, забытый век назад в сыром карьере.

– У вас ещё есть какие-то… – голос был безукоризненно ровен, но в каждом слоге ощущалась плотность свинца. – наводящие вопросы по поводу моего визита сюда, Лорд Храсс?

– Нет, Государь, вопросов нет. – поклонился тот, отвёл взгляд в пол, а потом сдержанно опустился на скамью рядом с отцом, касаясь рукой его костлявого локтя, будто хотел незаметно передать тёплую искру поддержки.

В зале вновь повисло тревожное равновесие, как перед первым раскатом грома на гребне грозовой тучи.

– Есть у кого-либо ещё вопросы? – раздался отчеканенный голос Торальдуса, и тишина, в которую он обратился, была почти театральной.

Несколько голов покачнулись, но никто не отозвался. Он дождался ещё пару мгновений, вымеряя их внутренними часами полководца.

– Отлично, – коротко бросил он, как будто закрывая каменную плиту. – тогда я продолжу.

Но в этот момент из тени, как непрошеный ветер с задворок переулка, к Варатрассу приблизился Транг. Он двигался с нервной скрытностью, словно тайный попрошайка, которому вдруг надоело молчать. Его пальцы вцепились в край плаща, задёргали с настырностью ребёнка, рвущегося к игрушке.

– Варатрасс… – шипел он, растягивая гласные, как будто в нехотя быть услышанным, но уже не способный молчать. – Варатрасс, блин!..

Следопыт с трудом подавил желание резко дёрнуться, мысленно посылая Транга на дно какой-нибудь карстовой впадины. Он изогнул шею и медленно склонился вниз, как изворотливый хищник, которому мешают наслаждаться охотой.

– Что ты хочешь, Транг? – его голос был тугим, как струна. – Неужели дело ну вот совсем не может подождать хотя бы с десяток минут? Серьёзно?

– Не может. – процедил дварф, чуть наклоняясь ближе.

Его глаза бегали.

– Вещай.

– Когда мы отправимся за Палленальере? – почти зарычал он, но шёпотом. – Мне вся эт придворная суматоха поперёк глотки, как не разжёванная кость!

Тяжело выдохнув, будто через песчаную маску, Варатрасс с усталой решимостью протёр лоб. Его пальцы скользнули по впалым вискам. Он шагнул в сторону, не желая слушать дальше, и оставил Транга у ног молчаливого эльфа. Энлиссарин, недвижимый, как живой обелиск, и взглядом, и всем своим обликом хранил сосредоточенность – внимал Торальдусу, хоть и понимал, быть может, лишь крупицы.

Тронный зал тем временем будто начал подрагивать от ритма слов.

– Как вы уже все знаете, Палленальере бесследно пропал…

Голос Торальдуса звучал не как констатация, а как приговор, вложенный в железную оправу. Он говорил не громко, но слово его, как хлыст, касалось каждого.

Несомненно, большинство из собравшихся уже слышали эти вести, но в том-то и сила повторения, когда оно исходит из королевских уст. Это не просто напоминание. Это – фиксация судьбы.

Толпа, как собравшаяся на утреннем морозе река, затрепетала. Кто-то переминался, кто-то напряг губы в судорогах. Дёрнулся глаз у одного из лордов – нервный тик, едва заметный, но отчётливо разоблачённый светом витража. В зале становилось прохладнее, хотя за окнами горело лето. Что-то было не так – и каждый чувствовал это.

Серебряный меч на поясе Варатрасса, мелькая с каждым его движением, отдавал странным отражением. Он сверкал, как знак – предвестник тревожной вести. Как щель в грядущем, через которую уже проникает иная реальность.

По коже у него прошли мурашки – не от страха, нет, а от странного, нематериального ощущения, будто он переступает невидимую черту. Он провёл взглядом по толпе – там, за бликами света и тенями, лица казались размытыми, как в дрожащем стекле. Но он ничего не сказал. Он просто выдохнул… долго и тяжело, и вновь сосредоточился на голосе короля.

– Он может оказаться, как и у иных нежелательных и заинтересованных в этом личностей… – голос стал глуше, злее. – так и у гнусных ублюдков, готовых расколоть этот последний кусочек мира и повергнуть весь Лофариан и окружающий его Этеро в хаос.

И тут он обнажил силу.

– Именно поэтому моё могучее войско, возглавляемое пятью акколадами, стоит пред не менее могучим старинным Саринтеновым Холом. Каждый из командиров моих акколад и отрядов – в прошлом лорд иль же верлорд лояльных или мятежных поныне земель, а каждый двенадцатый из числа их верных воинов – в прошлом послушник Монастыря Повелителя Неба 7 . Их обучали вовсе не акколиты, а самые что ни на есть мастера своего дела. Этот кулак воинов прошёл неописуемо неподвластный большинству путь, сумел услышать тех, чей шёпот по природе своей сотрясает толстые стены и бьёт самый крепкий стеклар, разбивает в гранулы стекло и навсегда лишает возможности слышать.

Он резко поднял подбородок, взгляд его пронзал зал, как копьё.

– Сколько учеников или Детей Неба у Первого Совета? – он требовал ответа, взглядом отсекая слабых от сильных.

И никто не ответил. Молчание осело, как пепел от сожжённого храма.

Зал будто выдохся. Опустел до предела. И в этой опустошённости, как в часовне, где свечи прогорели до стеклянных языков воска, повисло одно только эхо. Скупое, как отброшенное перо на алтаре. Оно дрожало в куполе тишины, преломлялось от сводов, медленно гасло. А взгляды тех, кто до сих пор не осознал, что услышал, застыли. В них отражалось не понимание – предчувствие.

– Столько кровавых палачей лжегосударств постигло Возглас, спрашиваю я вас? – голос Торальдуса, низкий и ровный, упал как чугун на алебастр. – Ответ не требуется, вопрос, по сути своей, риторичен. – он не дал вставить ни слова. – Наш путь будет не менее кровавым, к сожалению, но то ли дело наполнять ей чашу собственного тщеславия и гордыни, возвеличивая эго правителя, а совершенно другое – наполнять чашу кровью тех, кто воспротивился становлению справедливости и всеобщего миропорядка. Ради порядка. Ради справедливости, что требует жертвы, а не горделивого самоугождения.

Голос его распластался по камню, как тень крыльев великой птицы. И в том голосе было всё: и усталость, и железная решимость, и знание тех бездн, в которые ещё только придётся заглянуть.

– И уж поверьте, мои товарищи… – медленно повёл он рукой. – без нашего с вами присутствия Второе Междуцарствие ещё успеет дать нам проблем и перерастёт в катастрофу. Оно вызреет в чудовище, которое разрушит не только то, что ещё держится, но и саму ткань Лофариана. И что тогда? Пламя сожрёт карты, сожмёт границы, выжжет имена. То, что последует, затмит собой даже Ночь Грёз…

Краем зала прокатилось беспокойство. Лорды начали перешёптываться, сперва тихо, затем всё громче, словно тяжёлый дождь начал барабанить по крышам за окнами. Смятение кралось сквозь них – не как страх, но как осознание того, что рушится привычное.

И тут Торальдус, с прищуром, будто выжидая, бросил взгляд в сторону. Голос стал на миг почти ироничным:

– Верно, господин Адультар? Может, всё же удостоите нас своим присутствием?

Словно раскат грома, вызванный жестом руки, тишина зала треснула – и в трещину проникло нечто иное. Из самого воздуха, как из недр зачарованного круга, возникло ощущение иной воли. Тяжёлой. Незыблемой. Древней.

И когда шагнул вперёд он – Адультар, глава СМЕРВРАК, маг высшей школы, тот, кто сдерживал Коллегию Тау’Элунора так же, как берега сдерживают прилив, – присутствующие, не скрывая, задохнулись от удивления.

Сам он, как всегда, невозмутим. Облик суров, речь неспешна, движения – точны, как зарубки на рукояти меча.

– Уже семь претендентов жаждут получить в свои алчные руки Алый Камень… – проговорил он, как будто продолжая давно начатый разговор.

– Каким образом независимая Коллегия Тау’Элунора стала причастна к тому, что происходит с нтуросскими народами? – вырвалось у верлорда Саринбьёрна, тяжеловесного старого воина, чьё лицо иссечено битвами. – Вас никогда не интересовала эта возня, но теперь… Что стало предпосылкой этого явления?

– Коллегия бы и дальше оставалась в стороне, не будь всё настолько серьёзно. – спокойно ответил маг. – Вы сейчас видите ситуацию как верхушку айсберга, а нам же всё ведомо глубже, поколе ситуация затронула отнюдь не одни магхарраклингские8 народы. Для нас происходящее – целый континент льда. И он трещит. Он рушится. Второе Междуцарствие может положить начало ужаснейшему диссонансу, по сравнению с которым Ночь Грёз покажется нам проданной партией в карты за дешёвым столом.

Он замолчал. А после добавил:

– Близится заря. Заря новой Эры. И то, какой она будет, напрямую зависит от окончания Междуцарствия… За нами, затаив дыхание и не смея вмешиваться, наблюдает весь остальной мир.

И тут – звук. Не голоса, не магии. А шагов.

Один… другой. Тяжёлые удары об камень, будто кто-то несёт на себе всю тяжесть принятого решения. Металл по камню – как молоты судьбы. Ровно, в ногу. Гарнизон расступается и он, кто доселе сторожил врата, теперь лишь провожает взглядом.

Двери, огромные створы из белой древесины и стали, распахнулись.

И в зал вошли они.

Первым – принц Тольсур Юстиан. За ним, как мрачная тень, сир Антариус Ронаг Равенхей, в полной броне, с арметом в руке, на котором вился пучок перьев эрин-птицы9, кроваво-алых, как знамение битвы. Геральдика сияла серебром. На груди – эмблема Юстианского дома. У Тольсура в руке – лишь один меч. Простой, но отточенный, как честь. Серебряный. Его нёс наперевес, но не угрожающе – уверенно.

– Его Высочество, принц Тольсур Юстиан! – громко, но с благоговейной чёткостью произнёс Наррансар, склонив голову.

И зал, словно по воле невидимого дирижёра, замер, а затем, один за другим, присутствующие склонили головы. Все. Кроме короля – и тех, кто стоял за ним. Варатрасс, Транг, Джерум, Энлиссарин.

Тольсур был высок. Широкоплеч. Подтянут. В нём было всё от отца: и нордская стать, и выраженные черты лица. Но главное – белые, как иней под луной, волосы. Густые. Наследие рода Юстиана. А в глазах необъятное море. Бурное. Глубокое. Голубое, как океан в шторм.

Он прошёл Возглас. Учил великий и волевой Язык Севера. И теперь… стоит здесь, в самом сердце грядущего.

– Тольсур… – сдержанно прошептал Торальдус. Говоря не имя, а смысл.

Он перевёл взгляд медленно, тяжело, почти церемониально – с сына, стоящего, как древо, полное сока, силы и холодной уверенности, на рыцаря, чья броня звенела глухой памятью войны.

Проследовав по дорожке, где узоры мерцали в сууровом свете, как рунные письмена на алтарях Вершителей, принц и рыцарь ступали синхронно. Вышитые кисточки у краёв ковра слегка покачивались, словно кланялись их шагам. Молчание зала, обволакивающее, тягучее, впитывало каждый звук, каждое движение – как если бы само пространство пыталось замедлить их приближение к королю.

– Теряем время, мой Король… – заговорил Равенхей низким, словно сквозь шлем голосом, в котором скрипели сдержанные гнев и тревога. – Пир обязует состояться уже этим вечером.

Торальдус, нахмурившись, качнул головой, будто что-то внутри него решалось заново, будто тяжесть дней падала на грудь.

– Тогда мы должны выдвигаться немедля, Антаро. – проговорил Джерум, тихо, почти наотмашь, поправляя меч, висевший на бедре, словно был частью его самого. – Увеселение не должно позволить упустить нашу компанию.

– Не легче приказать их задержать? – бросил Торальдус, почти хрипло, уставившись в пол, как будто там, в камне, было скрыто решение. – Окружить таверну, или что там у них? Послать внутрь лучших из лучших и обезвредить конкурента грубой силой, не прибегая к излишнему такту. 

– Они не дураки, друг мой. – отозвался Джерум, взгляд его стал жёстче, и в голосе сквозила та боль, что копится у разведчика, знающего цену каждой секунды. – Никто тебе ничего не скажет в этом случае, а подобный жест развяжет прямую конфронтацию с Восточной Тремаклой.

Торальдус резко махнул рукой, как будто отгоняя невидимую стаю назойливых теней.

– Осколки Ковенанта по сей день в состоянии прямой конфронтации, уважаемый Джерум Таро! – воскликнул король, и в этом возражении звучало отголоском всё бурлящее варево Второго Междуцарствия. – Каждая упущенная секунда, каждый шаг без меча и решения… ведут нас к поражению!

Торальдус, склонившись вперёд, будто стремясь прорезать время собственным дыханием, произнёс не громко, но с той мрачной силой, что принадлежит только тем, кто несёт на плечах миры. Сквозь сжатые зубы, почти рычаще, он выдохнул сдержанную ярость. Пальцы на миг дрогнули – и один из них взметнулся вперёд, словно указывая не просто на просьбу, а на приговор, на неотменимое решение.

– Мне нужно два отряда, Ваше Превосходительство… – произнёс сир Равенхей, шагнув вперёд.

Его голос был твёрдым, как броня, в которую он был облачён, но в нём слышалась тревога – не за себя, а за весь предстоящий путь.

Торальдус не ответил сразу. Он повернул голову медленно, будто и сам только что увидел во всей полноте контур того будущего, что грядёт. Его взгляд, острый и туманный одновременно, как зарево грозы над морем, нашёл лицо сына.

Он молча поднял руку и положил её на плечо Тольсура. Жест – не просто отеческий, не просто царственный. Это было прикосновение эпох. В этом касании заключались бури, войны, проклятия и надежды, весь древний гул крови Юстианского рода.

Молчание затянулось. Оно было плотным. Оно давило на грудь, как груз судьбы, оставляя лишь слышное биение пульса – в венах, в стенах, в самом камне зала.

– Ты слышал его, принц Тольсур. – Торальдус наконец проговорил, и каждое его слово звучало, как выбитый молотом глас на печати времени. – С этого момента я назначаю вас десницей Королевства. Моя рука, мой голос, моё пламя.

Он отступил на полшага. Свет Суур пробился через арочное окно, и на миг сапфир в кулоне Тольсура вспыхнул, как фрагмент самого неба. Юстиан не сразу понял, что должен сделать, но, ведомый силой ритуала, снял кулон с шеи – старинное украшение, тяжёлое и обманчиво простое. Оно хранило в себе не только красоту: оно было знаком веры, символом преемственности, якорем для тех, кто шёл по зыбкому льду власти.

– Прикажи кузнецам перековать этот кулон в брошь десницы. Пусть она будет не просто украшением, а напоминанием… и предостережением.

– Но… – выдохнул Тольсур, голос его дрогнул.

Он был юн, но в этом „но“ было всё: и страх, и честь, и то чувство, когда на плечи впервые ложится вес, от которого гнутся и корни древних деревьев.

– Я прибуду в порт через пару часов, после чего отправлю письмо. – ответил Торальдус, уже отворачиваясь. – Я буду готов поведать тебе план дальнейших действий только при таких обстоятельствах.

И тогда… как будто время сжалось в горсть, волшебник шагнул вперёд. Адультар двигался неспешно, грациозно, как зверь из иных эпох, как кто-то, чья власть не нуждается в объяснении. Его пальцы, как танцующие клинки, разрезали воздух, и неслыханное, безмолвное слово сорвалось с губ – не как заклинание, но как ключ, повернувшийся в замке мира.

Пространство колыхнулось. Как ткань, как поверхность воды под дождём. Не было ни света, ни грохота, ни ритуальных эффектов. Просто – исчезли. Адультар. Торальдус. Транг. Энлиссарин. Варатрасс. Джерум. Антариус. Они словно не стояли здесь и никогда не ступали по этим плитам. Ушли в мгновение. Без предупреждения. Без следа.

Возможно так и исчез волшебник под личиной Манасхара в те далёкие годы, когда иные имена звучали с высот башен.

И теперь, в опустевшем зале, под куполом, что всё ещё помнил эхо королевского голоса, остался только Тольсур Юстиан.

Один. Но не покинутый.

Ему предстояло выслушать всех, кто ещё не решился заговорить при короле. Разгребать наслоения старых счётов и свежих амбиций. Внимать, судить, терпеть. И, быть может, впервые – осознать, что значит быть Десницей.

Герой-орёл

Мечтою,Сердце согревая,Чрез боль и тернии,Сжигая…На крыльях,Небо сотрясая,Летишь ты ввысь,Герой-орёл!И враг,Спину писком опаляя,Как царь,Опавший в опалу,Уж хочет он и жаждет очень,Когда ж ты,Птица,Ниц падёшь ему.Но ты идёшь,Герой,Закалённый боем,Тебе их лепет – сущий вздор.Но кто диктует?..Разве это воин?Их слово,От того не весит ничего.Мраком,Путь не весел,Судьба, зараза,Бьёт и бьёт!Но ты,Гонимый с поднебесья,Взлетаешь ввысь,Герой-орёл!***

Глава IV: Древняя башня нлэндра Эльварреле

Ох, как давно прошла война,

Убиты были все драконы,

Но истина, день ото дня,

Коверкалась, лишь порождая споры.

Ох, как тогда восстал тот норд,

Воспеты где-то песни и баллады…

Но истина ли то, что он…

Взял меч, чтоб мстить, ключом свободы став от правды?

Ох, кто бы вспомнил эльфа-мага…

Того, кто норду правду дал.

Но истина та, руки обжигая,

Велела взять ему кинжал…

Ох, сколько вызнал ты,

Когда всё „боги-ящеры“ скрывали…

Но истина открылась вся тебе,

Чем выбора не оставляла вопреки.

Ох, маг… перерезая себе горло,

Ты знал, потомок встретит лик.

Но истинно лишь чарам суждено,

Всё это сквозь века пустить, когда наступит миг.

– Истина

Никуда не шагая, Валирно’орда вдруг осознал – он больше не стоит на гладком полу тронного зала, не вдыхает запах воска, вина и человеческого пота, не слышит приглушённого шепота лордов, не чувствует даже тяжести собственного тела. Его выдернуло. Мгновенно. Без толчка, без вихря, без предупреждения. Прежний мир, как сброшенный плащ, соскользнул в пропасть. Всё исчезло – даже мысль о том, что оно было.

Он оказался в иной реальности.

Пространство, куда его ввергло, пульсировало вкрадчивым молчанием, будто дыша сквозь собственную ткань. Оно не было темнотой – оно было глубже. Мягкая вязкая бесконечность растекалась во все стороны, но не звала идти. Здесь нельзя было сделать шаг – можно было только быть.

Первой пришла память. Вдруг, ярко, беззвучно – как удар хлыста в рассудок. Он вспомнил… Андерлор. Ледяной мир за Гранью, куда лишь однажды, на короткое дыхание, затянул его Ильтар Лаос – с той надменной бессловесной грацией, какой обладают только убийцы, общающиеся с Пустотой. Тогда он ощутил, как плоть звенит от холода, как сквозь кости проходит обнажённый ужас, как сама душа начинает крошиться по швам. Но сейчас… не то.

Нет холода.

Нет боли.

Но и не спасение.

Пространство вокруг было лишено горизонтов. Его не окружала пустота – оно содержало её. Плавные изгибы эфирной геометрии витали на периферии сознания. Мириады огоньков, похожих на звёзды, не просто мерцали – они жили, горели с разумом, будто следили. Между ними струился свет – вязкий, серебряный, проникающий под кожу, под ногти, в зрачки и внутрь костей.

Его тело не разрушалось, как это обычно случается при контакте с необузданной материей подпространств. Казалось, сама бесконечность решила принять его. Или, хуже того, удержать.

– Нарил ту Тариль… – выдохнул он сам не зная почему.

Язык, забытый, как старое оружие, вернулся в его уста.

И тут – волнение. Как кеварийский импульс, пробежавший по коже. Волна дрожи поднялась изнутри. Не было ни ветра, ни касания – но мурашки охватили его плечи, живот, затылок. Что-то здесь… чувствовало его.

– Варатрасс!.. – раздался голос. Женский. Высокий, тонкий, искажённый, будто сквозь воду или стекло. – Варатрасс!

Он обернулся резко, рука уже на рукояти. Но за спиной – ничего. Лишь то же скользкое серебро, сияющее, как расплавленная луна, и густая звёздная вата, клубящаяся в невесомости. Он повернулся в другую сторону. Лево. Право. Над собой. Ни тени, ни силуэта.

Он выхватил Тариль туль Ара-абаль.

Меч в ту же секунду отозвался – резко и яростно. Тяжесть хлынула в ладонь. Центр тяжести сместился, и клинок будто бы ожил, изогнулся внутри себя. Он не вибрировал – он боролся. Материя пространства мешала ему быть. И всё же он вспыхнул – не светом, но глухим ритмом, как древний барабан, забытый в недрах мира.

– Ĝraɲɲ ef üɲ diɲser…10 – прошипело нечто.

Где-то внутри него, или вокруг, или в клинке.

– Чёрт…

Здесь, в этом месте, не было эха. Не было логики. Но голос был. Он не был воображением. Он был реальным.

Варатрасс сжал меч сильнее. Остриё дёрнулось, словно стремясь оттолкнуть то, что приближалось.