По следам Палленальере. Том II: Град Саринтен

Транг насупился. Его пальцы сжались в кулак, а голос стал резче, грубее, с ноткой уязвлённого упрямства:

– Тогда бы он не стал кликать незнакомцев на дороге. Вот и все пироги.

В животе у следопыта тут же загудело. Протяжно, предательски.

Варатрасс склонил голову набок, перевёл взгляд на дварфа и криво усмехнулся:

– Ты гений, Транг, честно… – выдохнул Варатрасс, чуть склонив голову, будто признавая в этом упрямом дварфе странный, неуместный, но всё же блестящий здравый смысл. – И почему мы не встретили тебя раньше?

Эльф едва заметно улыбнулся, чуть приподняв уголки губ, и всё его лицо на миг осветилось внутренним теплом – как треснувший камень, из которого просочился свет. Мрангброн вздохнул, ссутулившись, будто с плеч его скатилась тяжесть, невидимая, но давящая, и он, как всегда, понял: его слова, брошенные без расчёта, вновь были не к месту. И вновь обернулись против него – мягкой насмешкой, лёгкой подколкой, укутанной в иронию. Всё, как всегда. И всё равно – неизбежно.

А тем временем Рубия Фенрир – та, что шла столь невесомо, будто и не ступала по земле вовсе – сделала шаг вперёд. Свет от далёких факелов лагерьного полога пробежался по её лицу, застывшему в лёгкой, хрупкой, едва заметной гримасе. Усталость струилась с неё, как невидимая вуаль – не физическая лишь, но душевная, глубокая, та, что не лечится сном. Даже линии под глазами, даже дрожь в ресницах, даже напряжение в пальцах, сжавших ремешок корзины – всё выдавало её с головой.

Она выглядела так, словно слишком долго держалась на ногах только по привычке, как будто не могла себе позволить упасть.

– Ты выглядишь слабой, очень уставшей… – Джерум говорил тихо, почти шёпотом. Слова ложились между ними, как пласты инея на тонкое стекло. – Как ты себя чувствуешь?

Она сделала глубокий вдох, почти с надрывом, как человек, которому нечем дышать в собственном теле, но который не может позволить себе показать это слишком явно. Потом медленно выдохнула – и её голос, глухой и чуть хриплый, прозвучал, как затонувший колокол.

– Могу сказать, что это всё… не идёт мне на пользу. – губы её тронула кривая усмешка, без радости. – Но я, как и всегда… как-нибудь справлюсь.

Молчание, будто остывшая руна, повисло между ними, и только ветер, пробегающий сквозь высокие травы у лагеря, тревожно шептал чужие имена.

– Мы не виделись… практически год, Руби. – Джерум сделал шаг ближе, почти неосознанно. Его голос звучал тише, будто боялся, что её образ рассыплется, стоит ему повысить тон. – Где ты была всё это время?

Она подняла на него глаза – в их глубине плескалась сдержанная печаль, будто она видела слишком многое, чтобы об этом просто говорить.

– То там, то сям… – голос её был рассеянным, как у той, кто пытается не впустить воспоминания слишком близко. – Где я только не успела побывать за минувший год… Долетала даже до восточных ящеров. Но, признаюсь, не нашла там ответа.

Она на миг прикрыла глаза, будто пытаясь выровнять дыхание, вернуться в своё тело, покачнувшееся где-то меж миров.

– Наракод-шорас3… – продолжила она, почти вкрадчиво. – или, как его со временем прозвали обратившиеся, Наракс-Империас… Он отказался говорить со мной, хоть и признал. Просто отвернулся. Как будто я была для него… отражением. Или тенью. А Транис-Син’тарог… даже не попал в моё зрение.

Имена падали, как заклинания, и от каждого из них веяло чем-то древним, чуждым, отдалённым, будто она выговаривала не слова, а открывала двери, за которыми стояли не боги – но обломки божественного.

Варатрасс, до сих пор сохранявший отстранённость, медленно подошёл ближе. Его шаги были осторожны, будто он ступал не по земле, а по льду. То, что услышал – сбивало дыхание. Слишком много слоёв. Слишком много намёков. Подозрение закручивалось в его груди, как узел из света и тьмы. Подошёл – и не сказал ни слова. Просто стоял рядом, чуть склонив голову, вглядываясь в эльфийку, будто где-то её уже видел.

За ним, как по цепной реакции, двинулись и остальные. Шорох одежды, приглушённые шаги. Энлиссарин шёл всё так же молча, не снимая повязки, но напряжение его чувствовалось даже сквозь воздух – как натянутый канат. А Мрангброн, почесав затылок, тяжело вздохнул, будто не знал, стоит ли говорить что-либо, или лучше просто отступить.

– Как вижу, ты не скучал без меня. – голос её прозвучал почти лениво, но под кожей этой фразы пряталась искорка внимания, ревности, тонкого испытания.

Она скользнула взглядом по его одежде – по потёртой тунике, измятому плащу, белёсым следам пыли и влажного песка, что вбился в складки ткани на груди и локтях. Пыль скитаний, соль дорог, сажа разбитых костров, кровавые следы от древних ран, ещё не заживших до конца – всё это кричало о времени, что он провёл вдали от неё.

– Друзья – твоё всё.

– Ошибаешься, дорогуша. – тихо, почти с хрипотцой выдохнул фар’Алион. Он не поднимал глаз, будто бы голос её уже был достаточным, чтобы вспомнить каждую черту, каждое движение. – Ещё как скучал.

Он протянул руку вперёд с некоторой неуверенностью – словно опасался, что она исчезнет, будто мираж или тень от миража. Эльфийка, почти не колеблясь, шагнула навстречу, позволив тяжести мгновения лечь на её хрупкие плечи.

– Запачка… – начал было он, бросив взгляд на её сверкающее одеяние, но не успел закончить.

– Мне всё равно. – твёрдо. Почти шёпотом, но с тоном, что не допускал возражений.

Её руки обвили его, как опавшие крылья птицы, что вновь обрела гнездо. Джерум ответил ей медленно, но крепко, осторожно проводя ладонью по её спине, чувствуя под тканью напряжённые мышцы, холодок дороги, пропитанный её телом.

И вдруг что-то потонуло внутри. Глухо и тяжело. Словно из глубин сердца поднялся древний, забытый камень. На душе наплыла волна тоски – не та, что рвёт и душит, а та, что безмолвно ложится на плечи, как плащ, сотканный из прошлого. Её тепло, её запах – всё это возвращало слишком многое.

– Я наслышана о том, что ты сумел спасти деревушку Кильтенривер. – её голос звучал, как будто издалека. – Поветрие было уничтожено, долг отдан.

– Верно. – кивнул он медленно. – Я справился.

Она подняла голову. Тонкие пальцы едва заметно коснулись его груди, будто хотели ощутить, не стучит ли там что-то иначе. Её взгляд углубился в его, и в этом взгляде была усталость, укор и – неизбежность.

– А дети?

Он закрыл глаза. Мгновение длилось вечность.

– Дети… – наконец выдохнул. – Арисс и Делисса сейчас в Коллегии, на Тау’Элуноре. А Матин… Матин принял для себя путь… не самый лёгкий. Он ищет себя. Один.

Молчание на секунду стало абсолютным, как если бы время и ветер сдержались, уступив место горечи. Где-то позади зашелестела чья-то шагнувшая нога.

– Кхм-кхм… – Варатрасс, откашлявшись в кулак, привлёк их внимание.

Они не разъединялись, просто повернули головы, не спеша, как будто их объятия были храмом, где даже голос друга – вторжение.

– У тебя есть дети? – спросил Варатрасс.

Он сам удивлялся, что задал этот вопрос. Это вырвалось, как дыхание, вырванное ветром. Ему всё ещё не укладывалось в голове, что этот человек, собранный, точный, живущий будто по единому внутреннему манускрипту, оказался отцом.

– Разумеется, у меня есть дети, приятель. – голос Джерума прозвучал спокойно, но не без лёгкой усмешки.

Словно он давно знал, что подобный вопрос когда-нибудь всплывёт, и заранее приготовил на него ту самую безупречно будничную интонацию. Почти с нежностью. Почти со вздохом, в котором слышался далёкий, пыльный путь, где детский смех глушится топотом войны.

Он и Рубия переглянулись, и в этой короткой молчаливой связке было слишком много невысказанного. Взгляд между ними длился меньше секунды, но успел сказаться более выразительным, чем сотня фраз: они делили между собой тайную память, своё прошлое, обоюдную вину, и что-то ещё, не поддающееся переводу на человеческий язык. Смех вырвался у обоих – млёгкий, но полый, как пустая раковина, выброшенная к старому причалу. Ни один из них не смеялся по-настоящему. Они скорее отпускали напряжение, чем веселились.

Варатрасс, наблюдая за этой реакцией, ощутил в горле странную сухость. Во взгляде Рубии вдруг прорезалась не просто усталость или даже ироничная снисходительность – а нечто иное, древнее и скользкое, как ртуть. Под непроницаемой гладью её глаз затаилось величие. Могущество, выточенное веками, и скрытое с поразительной филигранностью – точно заточенный клинок, сокрытый в шве алого одеяния. Она больше не казалась просто эльфийкой. Её осанка, её походка, её голос – всё подсказывало: она нечто иное. Не киельэшау… Истинная. Не маска, не притворство, а обнажённая суть.

Даже Транг, который до сего момента, морща лоб, был почти уверен, что перед ними одна из высокородных… дарнаток, начал сомневаться. Его брови чуть дрогнули, и взгляд, которым он вчитывался в её черты, стал иным – более внимательным, менее грубым.

– Но всё же ты пришла сюда. Почему? – Джерум шагнул чуть ближе, а в голосе его промелькнула мягкая тревога. – Ты мне, и уж тем более им, ничем не обязана, Рубия.

Её ответ был таким же лёгким, как шелест осеннего листа в утреннем тумане:

– Конечно же, мне неинтересен этот сюр. – она посмотрела в сторону горизонта, где сквозь неясный покров дымки угадывались купола и башни. – Я пришла уведомить тебя о том, что путь обязуется быть тяжёлым.

– Врёшь. – тихо, без укора. – Ты же знаешь, что я справлюсь… Как это было и всегда.

Он не усомнился в этом ни на миг. И она тоже. Поэтому она только кивнула, почти незаметно, как бы соглашаясь не с ним, а с самой собой. Но в этом кивке всё же таилась тень тревоги.

Наконец, нехотя, как будто последняя капля тепла вытекла из её пальцев, Рубия покинула его объятия. Сделала шаг в сторону, грациозно повернулась, словно бы только теперь вспомнив о присутствии других, и представилась голосом вежливым, почти дипломатичным:

– Рубия Фенрир.

– Варатрасс Валирно’орда. – показал рукой на себя, чуть склонившись.

В голосе его ещё теплился вопрос, ещё не заданный.

– Энлиссарин-зари Т’Диалиэль. – он плавным жестом указал на эльфа.

Тот, едва услышав своё имя, чуть повернул голову, словно стряхнул забытое воспоминание, и ответил улыбкой, прозрачной, как весенний лёд. Поднял руку в приветствии.

– Транг Мрангброн, сын Трада. – хмуро буркнул дварф, не отводя взгляда от Рубии.

Голос у него прозвучал сдержанно, но в глубине чувствовалась странная смесь недоверия, уважения и… притихшего волнения.

– Приятно познакомиться. – кивнула она. – Пойдём, Джерум фар’Алион. Нас наверняка уже ждут.

Дальнейшее разворачивалось медленно, как вступление к давно забытой балладе. Герои двинулись за ней. Позади остались редкие деревья, поросшие чахлым кустарником, гарнизон с полуоткрытыми воротами, за которыми возвышались стены, и следы от чьих-то копыт, уже запёкшиеся в грязи. А впереди, между складками надвигающейся темноты, начинали разгораться огни лагеря.

Он будто вырастал из самой земли, словно бы металлом, светом и потом покрылись гребни холмов. Огоньки шатров дрожали, как звёзды в зыбком мире, отразившись в тёмной глади сырой земли. Всё пространство было пронизано движением. Там, между рядами, шли воины: кто с мечами на плече, кто с бочками, кто с носилками. Кровля шатров звенела от ветра, и в каждом свисте чувствовался неуют.

Целое войско стянуто к стенам Ильтур вар Саринтена. Над шатрами развевались флаги Торальдуса: чёрный и алый, цвета сгущённой угрозы. На фоне мрака расползался силуэт дракона – не из тех, что живут в преданиях с чешуёй и золотом, а из тех, что вырываются из угольного праха после падения королевств. Повсюду копья, знамёна, гравированные доспехи, нарукавные нашивки с символами союзных домов. Звенели молоты. Стук кузнечных наковален дробно перекликался с лязгом доспехов. Горящие кузни плавили бронзу и уголь, а от стен отскакивали искры, сливаясь с вечерним дымом.

Но за всем этим что-то гнило. Что-то скрывалось под плотью. Варатрасс, идя впереди, то и дело косился на лица. Воины не улыбались. Их движения были отточены, но неестественно нервными. Повара готовили пищу молча. Оружейники перебирали стрелы, не глядя друг другу в глаза. Больше всего его насторожило то, что каждый второй держал при себе меч, а то и два. Будто не ожидали удара извне, а скорее – изнутри.

Что-то происходило.

Неужели сам Саринтен… отказал в гостеприимстве? Или игра идёт по другим, глубоко зарытым правилам?

Повозки, нагруженные провизией, зельями, даже стрелами и щитами, двигались туда-сюда по главной дороге лагеря, будто не было порядка, будто не было ясного приказа. Мулы хрипели, кареты скрипели, люди переругивались тихо, глухо, сквозь зубы. В некоторых шатрах шёл спор – слышались имена, взрывались проклятия.

Воздух лагеря был густым, не только от дыма, но и от чего-то, что невозможно было вдохнуть до конца. И каждый шаг по этой земле отзывался глухим чувством – будто они идут не к стенам, а к краю.

– Что что-то здесь нечисто. – прошипел Мрангброн, поводя взглядом по рядам солдат. – Этот привал мне больше напоминает готовящуюся осаду, чем отдых…

Слова дварфа прозвучали как-то особенно глухо в этом месте – словно даже звуки здесь не желали быть свободными.

– Вот и он. – отозвался Джерум.

Он внезапно свернул с выжженной, утоптанной тропы лагерной улицы и направился в сторону большого шатра, возвышающегося над остальными словно центр чьего-то властного разума, затянутый в тёмные ткани с красными оторочками. Остальные поспешили за ним, словно подчиняясь не приказу, но притяжению.

У входа стояли четверо – не просто воины, а нечто иное. Они не смотрели, они фиксировали. Их взгляд… неподвижный, скользящий, стеклянный, как у каменных стражей. Броня их не блестела, а будто пила свет. Она сегментированная, неровная, с тканевыми вставками и капюшонами, тянувшимися со шлемов до самых плеч. Шлемы – барбюты с узкими прорезями – скрывали черты, превращая их в символы самих себя. Сюрко были серо-алые, приглушённые, как засохшая кровь. На груди у каждого открытый рунический глаз, перекрещённый двумя булавами. Символ Коллегии Магов, но искажённый, усиленный, как знак предупреждения или кары. Под ним были ряды мелких, почти незаметных символов, будто ожогов на ткани.

На поясе каждого висела стекларная палица – оружие редкое и хрупкое на вид, но смертоносное, если знать, как держать. Вместе с нею были запечатанные трактаты, обмотанные зачарованными цепями: книги, которые нельзя читать, но можно вызвать. Их мантии исписаны знаками отличия, что скользили, будто дышали – чужие, дрожащие, почти живые. Они были одного роста. Не просто схожие… словно одинаковые. Будто вырезаны из одной души разными клинками.

Когда они увидели Рубию и Джерума, то расступились – не как стражи, но как стены, открывшие путь. Словно знали, как велит порядок. Но когда трое спутников шагнули вслед, то путь был преграждён без угрозы, но с безупречной отточенностью, почти хищной.

Варатрасс сделал шаг ближе. Его взгляд, неровный, тёмный, колючий, упёрся в глаза ближайшего боевого мага, как сталь в лёд. Ни один не отступил.

– Они с вами, господин Исполнитель? – произнёс один из аколит-шариниаров, не громко, но так, словно за его голосом стояло эхо трибунала.

Джерум, не оборачиваясь полностью, лишь скользнул взглядом через плечо, придерживая ширму входа в шатёр.

– Они со мной, Ансиур. – его голос был твёрд, почти излишне деловит. – Адультар ждёт всех нас. Всех. Не только меня.

Маг кивнул молча и отступил вбок. Остальные, будто по неслышному знаку, синхронно повторили его движение. Их шаги не звучали как обычные шаги – скорее, как отголоски чьей-то воли, чуждой спешке, но исполненной внутреннего порядка. Воздух в проёме изменился. Изнутри повеяло не ветром, а чем-то невидимым, ощутимо холодным. Этот холод не касался кожи, он проникал глубже, как будто тело входило в иную плотность реальности. Пространство шатра будто подчинялось иным правилам, за порогом уже не действовали привычные законы мира.

– Адультар. – тихо выдохнул Джерум, будто имя само по себе открывало нужный проход.

Из-за дальнего стола поднялась фигура, но до того, как он успел что-либо сказать, вперёд шагнула Рубия, взгляд её потеплел, а голос стал неожиданно мягким, почти лукавым.

– Привет, малыш Тирэльзар!

Он поднял голову, замер на секунду, словно не был готов услышать это имя в голосе, к которому привык в других обстоятельствах. Уголки губ его дрогнули. Не притворная усмешка, а подлинная эмоция, скрытая за долгими месяцами расчёта и ответственности.

– Ну не при всех же, Руби! 

Она хмыкнула в ответ, не отводя взгляда.

Шатёр был обставлен как полевой штаб, но каждый предмет хранил на себе след прикосновения мага. Полдюжины столов, заваленных свитками, зачарованными картами, артефактами, книгами в толстых переплётах, чаровальные приборы с рунами, которые мерцали даже при взгляде краем глаза. Вдоль стены висели две мантии. Первая – пурпурная, основная, увешанная знаками колдовского ранга, с нашитым символом: две руки, между ними кровоточащее Око. Вторая – ало-чёрная, более тяжёлая, – латная с большими наплечниками, словно предназначенная для боя.

Сам Адультар был облачён в полу-кольчужный доспех нового образца. Металл был лёгким, с гладкими пластинами, покрытыми заклинаниями отражения. Через плечо шла широкая шёлковая перевязь, вплетённая в ткани колдовской эмблемой. Палица Казрум висела на поясе – стекларовая, покрытая зазубринами, будто каждая из них хранила воспоминание о переломленном черепе. Рядом лежали перчатки с кольцом-фиксатором на ладонях – артефактные, гибрид ритуального и боевого инструмента. На спинке кресла лежал васхельм, обитый жаккардом с фиолетовой подкладкой.

– Что так долго? – спросил он, не повышая голос, но каждое слово будто звенело в шелковой тишине, пронзая её до основания.

Вопрос прозвучал не как приказ и не как формальность. В нём не было гнева, лишь усталое, выстраданное ожидание того, кто несёт с собой ответы, но приходит, когда пламя уже почти догорело. Пауза зависла, и только лёгкий шелест чаровальных пергаментов напомнил, что здесь, в этом шатре, время всё ещё течёт – каплями, медленно, по спирали.

Джерум стоял у входа, но его голос, ровный и глуховатый, как от долгих скитаний, прозвучал сдержанно и спокойно:

– Пришлось задержаться. – спокойно пояснил фариец. – Мы по воле случая провалились в Заземелье.

Это объяснение не потребовало подробностей. Оно само по себе было, как будто нож, оставленный на столе: не вопрос, не угроза – просто факт, с которым теперь всем придётся считаться.

– Вот как? – Адультар чуть приподнял бровь, и выражение его лица будто замерло между скепсисом и молчаливым уважением.

Его глаза стали внимательнее, но не выдали ни удивления, ни радости. Будто он ждал подобного. Будто всё это уже где-то было.

Пока они говорили, остальные, за исключением Энлиссарина, стоящего в полутени, с затаённой улыбкой, осматривались. Внутри шатра царила полупритушенная тишина, напряжённая, как предгрозье. Воздух здесь казался тяжелее, чем снаружи – словно насыщен рунами, знаками, словами, не произнесёнными вслух.

По периметру были расставлены столы – добротные, в полтора рост человека длиной, с заломленными углами и врезанными в поверхность гнёздами для амулетов и артефактов. Один из столов был завален до предела: свитки, рассыпанные метки, книги на серебряной застёжке, перья, чернила, подсвечники, из которых тянулись струи тонкого дыма, пахнущего хвойным ладаном и чем-то глубже – алхимической тревогой.

У дальней стены висели очередные две стойки. На одной – аккуратно, с почти священной педантичностью – висела мантия самого Адультара, главного контрразведчика Коллегии: пурпурно-серая, с тканью, в которую были вшиты огненные заклинания, едва мерцавшие при взгляде наискось. На другой – более массивной и явно новой – покоилась другая роба, будто предназначенная для встречи с кем-то гораздо опаснее, чем простые враги. Её плечи были укреплены стальной чешуёй, а на подоле вышит дублирующий символ Ока, дополненный древними, позабытыми письменами.

Дварф отошёл чуть в сторону. Его взгляд прилип к стоящему у центра шатра чаровальному столу. Он был другим… будто не принадлежал этому времени. Поверхность была из чёрного зеркального камня, рассечённого трещинами, внутри которых пробегали мерцания. На нём пульсировали знаки, вычерченные тёмной медью, живые, как кровь. Мрангброн шагнул ближе, но тут же застыл, как вкопанный: от артефакта веяло чем-то… безымянным. Он не сводил с него глаз, пока за его спиной не раздался знакомый звук.

Голоса. Далеко. Но с каждым словом – ближе, прорываясь сквозь плотную ткань внешней ширмы.

– Это говорю тебе я, Ортаксис! Дело не дойдёт до этого!

– Господин Ортаксис! Вы…

– Не сейчас!

– Дай нам пройти, Ансиур!

Ширма дрогнула, вздулась, как парус, и вдруг, с хлёстким звуком, была откинута вбок. В проём шагнул первый: тяжёлая поступь, броня, шлемы в руках, дыхание, как от дракона, распаривающее вход. Это был Маругус Кулак Шора, руководитель Секретного отделения боевых магов им. Валиркатария Суурского первый мастер-шариниар, маг, чьи руки будто выкованы из проклятого железа. За ним – тень, молчаливая, скользящая, но не слабая: Сирио Фаринг, глава Внутреннеорганизационного отделения боевых магов первый мастер-шариниар.

Оба вошли не как гости, а как воины, пришедшие проверить, жива ли ещё дисциплина. Их силуэты, освещённые огнём магических светильников, будто вырезались из воздуха.

Они увидели собравшихся. Замерли на пороге, словно только сейчас осознали, что война начинается не на поле – а вот здесь, в пределах этого шатра, где от света ламп тени играют на лицах, где книги дышат, а молчание гулко, как звон пустого шлема.

На мгновение всё остановилось.

Абсолютная тишина.

Ни скрипа, ни дыхания. Только ощущение, что в воздухе повисло напряжение, свернувшееся в клубок между всеми – из пульса, недосказанных слов, и слишком громкого взгляда. Было в этой тишине что-то… смертное. Что-то неотвратимое.

– Джерум, Рубия и… – начал Маругус, но слова его замедлились.

Недоумение накатило на него с такой скоростью, что он почти захлебнулся в нём. Его взгляд перескочил с лица на лицо, цепляясь за каждого. И всё же, в какой-то миг, он просто остановился. Как зверь, уставившийся в темноту.

– Приветствую вас… – нарушил молчание Сирио, его голос скользнул, как лезвие. В нём чувствовался не столько интерес, сколько проверка – как будто сам воздух между словами мог выдать предателя. – Мы ждали вас, Джерум.

Фариец кивнул им, сухо и почти равнодушно, словно приветствие для него давно уже было формальностью, не более чем привычным жестом в поле. Варатрасс и Транг ничего не сказали. Они предпочли тишину – как щит. Они слушали.

Рубия, будто всё это не касалось её и вовсе, мягко подошла к столу, где тёмная бутылка отражала свет свечи, и налила в тонкостенный бокал тремаклийского вина. Аромат сухого янтаря, терпких трав и отдалённого дыма раскрылся в воздухе, как аллюзия на вечерний костёр в мёртвом лесу. Она облокотилась о край стола – грациозно, уверенно, будто это её кабинет, её армия, её сны ведут этот поход. Глядя на карту, она пила вино – медленно, почти лениво, один глоток за другим, как бы давая понять: торопиться глупо. Всё уже происходит.

– О чём вы сейчас говорили, Сирио? – её голос прозвучал непринуждённо, но в нём витало ощущение, будто она уже знает ответ. – До чего не должно дойти… что?

– Осада. – процедил Маругус, словно швыряя слово на стол между ними. Он с глухим звоном бросил оба шлема на ближайшую поверхность. – Есть вероятность, что нам придётся брать Саринтенов град силой.

– Я так и думал!.. – обрадованно, почти с вызовом, рыкнул Мрангброн.

Его рука непроизвольно дёрнулась, будто он вот-вот ухватится за молот. Его глаза сверкнули – не яростью, нет. Ожиданием.

– Что, в самом деле?! – возмутился фар’Алион, отступив на шаг и резко повернувшись к ним. – Вы в своём уме? Равенхей сделал всё, чтобы треклятый Тремус Саринбьёрн оставался нам верен!

Фар’Алион недоволен раскладом. Он махнул рукой в сторону карты, будто хотел стряхнуть с неё весь этот идиотизм, как пыль. Его голос кипел, но не сорвался – он держал себя, но тяжело. В нём чувствовалась усталость бойца, который знает, что вот она, новая битва, ещё одна, и снова по вине глупцов.