Так не бывает

Чуть забрезжило, в расположении взвода появился связист Фёдор Дайкалов с катушками проводов за плечами и с полевым телефоном на боку. Поприветствовав, протянул Степану телефонную трубку:

– Командир дивизиона на связи.

Гроздов услышал хриплый голос командира:

– Держись, младший лейтенант! В твоём направлении началось движение. Ты готов?

– Так точно, товарищ капитан!

– Не дай себя обнаружить! Подпускай поближе! Я верю в тебя, Гроздов!

Связь прервалась. Дайкалов забрал трубку и пожал руку Степану:

– Удачи тебе, земляк!

– Тебе тоже! – ответил Гроздов.

Они обнялись.

Степан прильнул к биноклю и, пытаясь оценить расстояние до цели, ждал. Он понимал, что, если подбить две передовые машины с расстояния в пятьсот метров, то два других «панциря» домчатся до линии огня уже через пару минут, не говоря уже об идущих следом. Их придётся бить в упор. А нужно ещё время на смену позиции. Ведь если её не менять, возможно, встречать противника будет уже некому.

Наводчики держали танки в прицеле, командиры орудий смотрели на взводного. Внутри Степана всё сжалось до окаменения, и, когда он взмахнул рукой и крикнул:

– Огонь!

Справа и слева раздалось по хлопку. Через пару секунд хлопки повторились. Теперь всё зависело от командиров орудий. Как и предполагалось, два передовых танка остановились: один задымился, другой развернуло из-за разорванной гусеницы. Близнецы с расчётом уже перегоняли «сорокопятку» на новое место, когда вздыбилась земля на месте их первой огневой точки. «Молодцы! – про себя одобрил их маневр Гроздов. – Успели!» А вот орудие богатыря Дубцова продолжало выпускать снаряды по идущим на них танкам.

– Менять позицию! – неистово заорал взводный.

Услашали бойцы или сами догадались, выдернув из земли сошки, они стали вытаскивать пушку из орудийного окопа. И в это время землёй от взрывной волны засыпало весь расчет. Когда осела пыль, Степан увидел, что Дубцов с бойцами уже подтягивал орудие на новое место.

Бинокль был не нужен. Танки были близко. Зловещий лязг траков и гул двигателей своей мощью перекрывали звук орудийных выстрелов. Но это не важно! Важно, что нечаевская «сорокопятка» глухо выстукивала смертельный ритм. Все четыре авангардных «панциря» уже замерли. И вдруг неожиданность. Остановились идущие за ними другие немецкие танки. Они изрыгнули из стволов огонь, и не успел долететь до Гроздова звук выстрелов, как затряслась земля от взрывов, и на месте, откуда вели огонь артиллеристы, образовались ямы. Но орудий там уже не было. Они ответили совсем с другой позиции, и задымились очередных два танка. Выкинув в воздух клубы чёрного дыма, оставшиеся на ходу самоходные железяки с крестами, попятились, продолжая беспорядочно отстреливаться, видимо, не понимая, откуда русские ведут огонь, и сколько их ожидает орудий.

Младший лейтенант в бинокль наблюдал, как танкисты вермахта, выскочив из подбитых бронемашин, спотыкаясь и оглядываясь убегали с поля боя, бросив подбитую технику. «Этих за грудки не возьмёшь! Их просто не догонишь. Да и о чём с ними, удирающими, говорить?» – подумал Степан.

С момента, как в пределах видимости появились танки, и до окончания боя прошло, пожалуй, не более получаса. Гроздов лёг навзничь и устремил свой взгляд в рассветное небо. «Быть может, и сестричка Вера сейчас смотрит так же. Хорошо, что они с мамой далеко. Пусть лучше слушают свист птиц, чем осколков». И в этот миг действительно раздался свист, но это был звук летящих мин. Фашисты били издалека по координатам расположения взвода.

Очнулся Гроздов в медсанбате с раздробленной ниже колена ногой и мелкими осколочными ранениями по всему телу. На фронт он больше не попал. Война для него закончилась вместе с первым боем. Ещё несколько месяцев его переводили из одного госпиталя в другой, латая раны. Ногу, не смотря на возмущение Степана, пришлось ампутировать.

Больно было? Да! Больно! Но он терпел. Пытался привыкнуть к костылям. До крови истирал подмышки. И опять терпел. Тревожно было на сердце, но не за себя, за родных. Уже более полугода он не получал ответа на письма – ни от мамы, ни от брата, ни от сестрёнки. Такое ощущение, что дома его никто не ждал.

Ранним весенним утром сорок четвёртого Степан Гроздов растерянно стоял в родном дворе перед бараком, в котором прошло его детство и из которого он уходил на фронт. В квартиру заходить не стал. Соседи, узнавшие его, сказали, что там теперь живёт семья эвакуированных. На вопрос, куда переселили Гроздовых, как‑то путано и смущённо объяснили: брат Антон на фронте, младшую Верочку увезли в какой‑то детский дом. А про мать лучше бы и не уточнял. Прозвучало страшно оскорбительное слово – «воровка». Сидит в тюрьме.

Вот так встретила малая родина солдата-инвалида: ни кола, ни двора, ни родных – ничего! И осознал вдруг Степан, что в этом необъятном мире ему некуда податься. За полтора года общения с военными людьми в условиях казарм, фронтовой неприхотливости и госпиталей у него ни разу не возникало вопроса: а где он сегодня заночует?

И теперь на ум Степану пришла только одна мысль: пойти в военкомат. Что он там найдёт? О чём спросит? Не важно! Военные помогут.

Городской военкомат находился на краю города. Дежурный после проверки документов пропустил молодого офицера на костылях на территорию военкомата. Гроздов в окошечко передал удостоверение личности, выданное ему ещё в воинской части. Прождал, сидя на лавочке, с полчаса.

– Товарищ младший лейтенант, пройдите в кабинет военного комиссара, – пригласил его дежурный офицер.

– Разрешите войти? – как положено по уставу, обратился Степан, открыв дверь военкома.

Навстречу ему поднялся бравый майор, протянул левую руку, рукав правой был заправлен за ремень:

– Проходи, проходи!

– Разрешите доложить? Младший лейтенант Гроздов прибыл в родной город после госпиталя.

– Вот и хорошо! Присаживайся. Когда прибыл?

– Да, можно сказать, прямо с вокзала

– И правильно! Значит, домой не заходил?

– Лучше бы не заходил, товарищ майор!

– А что так?

– Нет дома! В квартире живут эвакуированные, брат на фронте, сестрёнка в каком‑то интернате.

Про мать Степан не стал говорить.

На столе военкома лежала раскрытая папка, полистав её, майор встал, жестом предупредив, чтобы младший офицер сидел:

– Знаешь, товарищ Гроздов, отчаиваться не надо. Ты вон, смотрю, ловко управляешься с костылями, молодец. А про родных спросишь в горисполкоме. Там же получишь пособие и узнаешь, куда тебя временно квартируют. При советской власти не пропадёшь. А сейчас, товарищ младший лейтенант, встань! Смирно!

Майор вышел из-за стола, держа в руке листок бумаги, торжественно зачитал:

– За умелое руководство и отличную организацию действия подчинённых в бою, за нанесение противнику значительного урона и за проявленную при этом личную отвагу наградить младшего лейтенанта Гроздова Степана Нестеровича орденом Красная Звезда.

Степан до хруста в пальцах сжал рукоятки костылей. От неожиданности глаза его наполнились влагой.

– Дежурный! – громко выкрикнул майор. – Ну-ка, подсоби!

И передал вошедшему офицеру орден. А сам продолжил:

– Видимо, пока тебя по госпиталям возили, награда, никак не успевала за тобой. Тогда и прислали орден с удостоверением к нам, в военкомат. Достоин! Носи с честью!

Через минуту гимнастёрку Степана украсил краснозвёздный орден.

– Поздравляю! – военком приобнял Гроздова.

– Спасибо, товарищ майор! Служу Советскому Союзу!

– Вижу по глазам, спросить что‑то хочешь?

– Так точно, товарищ майор, можно ли узнать, в какой части служит мой брат, Гроздов Антон Нестерович?

– А вот мы дежурного попросим уточнить, – и передал тому папку со стола, – а ты присаживайся пока, как говорится, в ногах правды нет! Давай-ка обмоем награду.

На столе появилась фляжка с винтовой крышкой, затем пара алюминиевых кружек. Майор плеснул в них спирту, вынул из верхнего ящика стола тарелку с нарезанными пластиками хлебом и салом, поднял кружку:

– Давай, за Победу! – предложил военком.

– За Победу! – поддержал его Степан.

Выпили. Закусили.

– А не подскажете, товарищ майор, как нынче можно добраться до Явленки?

– А тебе зачем?

– Служил в нашем дивизионе земляк, Фёдор Дайкалов, погиб в том же бою, когда и меня ранило. А мы с ним договорились, кто в живых останется, близким сообщит, как погиб тот, кому не повезло. Жребий выпал мне сообщать. Мать его в Явленке живёт.

– Понятно! До Явленки километров сто. Знаешь, давай поступим так. Завтра с утра будет оказия, по районным центрам развозят корреспонденцию, я договорюсь, тебя до Явленки подбросят.

– Вот спасибо!

– А ты как думал, своих не бросаем! – и без перехода обратился к вошедшему дежурному: – Ну, что там?

Майор взял переданный ему листок, взглянул на него и положил перед Степаном. Это было извещение: «Антон Нестерович Гроздов – пропал без вести».

Коллеги

Свой первый трудовой день Алексей Пожарский запомнил надолго. С утра перед педсоветом директор представил молодого специалиста коллективу:

– Алексей Егорович Пожарский, учитель русского языка и литературы, прибыл к нам по распределению после окончания пединститута.

Педагоги одобрительно загудели, стали оценивающе обсуждать нового коллегу:

– Молоденький!

– А хорошенький какой!

– Щёки у него пылают от смущения или это природный румянец?

– Наконец‑то, свежего мужичка прислали!

– Холостой?

– Долго не продержится у нас. Сбежит.

– А мы его оженим и никуда он не денется!

– Ну, всё! Языки почесали и успокоились, – прервал говорливых учительниц Степан Нестерович. – У нас августовский педсовет. Для подведения итогов прошлого учебного года и о планах на предстоящий год слово предоставляется заместителю директора по учебной работе Анне Петровне Снитко.

Выступление завуча Алексей слушал без внимания, не вникая в цифры успеваемости и проценты качества знаний учащихся. Тем более, что параллельно с официальной речью по рядам распространялись всевозможные анкеты. В одну из них о кружках и факультативах напротив своей фамилии Пожарский вписал – театральный.

После педсовета Алексей сделался объектом особого внимания.

Первой подошла к нему стройная в спортивном костюме учительница:

– Алексей Егорович, волейболисты нам нужны, теннисисты тоже, а шахматы – это не спорт, забудьте. Тренировки по вторникам и пятницам, после уроков буду ждать, красавчик. Меня зовут Марина Юрьевна.

Алексей вспомнил, что указал в анкете виды спорта, которыми увлекается, волейбол, настольный теннис и шахматы. Марину Юрьевну оттеснила пышнотелая фигура и затараторила:

– Вы написали, что хотели бы из «чёрной кассы» получить уже в сентябре, я понимаю, что вам как молодому специалисту для устройства на новом месте хочется побыстрее заиметь солидную сумму, но полная зарплата у всех только через месяц, поэтому перепишем вас на октябрь.

– Хорошо, Татьяна Михайловна, запишите на октябрь, – перебил её бравый худощавый капитан, видимо, военрук, и оттесняя говорливую активистку, взял Пожарского под локоть, и полушёпотом продолжил так, чтобы слышал только Алексей: – В час дня заседание мужского клуба. Милости просим в оружейную комнату, в конце правого крыла на втором этаже.

– Алексей Егорович, зайдите в кабинет завуча, – громко обратилась стройная девушка в пионерском галстуке.

Когда Пожарский, постучавшись, вошёл в небольшой кабинет, там сидели двое, кроме завуча ещё и полная дама в очках с толстой коричневой роговой оправой.

Анна Петровна жестом пригласила сесть:

– Познакомьтесь, Алексей Егорович, ваш коллега, руководитель методического объединения учителей русского языка и литературы Наталья Ивановна Полянская.

Не глядя в глаза, Наталья Ивановна кивнула головой.

Завуч продолжила:

– Тут такое дело, уважаемый Алексей Егорович, в учебном плане не предусмотрено такого кружка – театральный. Есть драматический, им уже много лет успешно руководит Наталья Ивановна.

Полянская опять кивнула, пряча взгляд за стёклами очков, и неожиданно предложила:

– Быть может, вам, коллега, выбрать что‑нибудь иное, связанное с литературой, языком, в общем, филологического профиля?

– Я ни в коем случае не претендую на драматический кружок, – Пожарский сначала посмотрел на руководителя МО, а затем перевёл взгляд на завуча, – но хотел бы создать в школе настоящий детский театр.

Наконец‑то, Алексей увидел серо-зелёные глаза Полянской. Они сверкнули за стёклами очков, в удивлении вперившись в молодого человека:

– Ну, прям сразу‑таки и «театр»!? – проиронизировала руководитель МО и с нескрываемым раздражением выпалила уже завучу: – Понятно! Юношеские амбиции. Ничего! Скоро это пройдёт. И всё же, Анна Петровна, я бы настойчиво вас просила закрепить за мной драматический кружок.

– Ну, это само собой, Наталья Ивановна, – завуч была несколько растеряна, но, отдать ей должное, спокойна.

Алексей не стал парировать выпад Полянской и обратился к Анне Петровне:

– За три-четыре месяца я поставлю настоящий спектакль, который увидят все жители Явленки. Поверьте, опыт у меня есть. Более того, я имею профессиональную подготовку. Вот, пожалуйста, – он протянул завучу «корочки».

Анна Петровна раскрыла их и прочитала:

– Настоящий диплом свидетельствует о том, что Пожарский Алексей Егорович прошёл двухгодичную профессиональную подготовку в театральной студии при областном драматическом театре и ему присвоена квалификация «Режиссёр народного театрального коллектива».

Брови Полянской появились над очками. Пару раз безмолвно открыв и закрыв рот, расстроенная Наталья Ивановна встала и молча удалилась из кабинета.

– Это многое меняет, Алексей Егорович, – заключила завуч и предложила, – а давайте-ка мы пройдём к директору.

Объяснив Гроздову суть дела и положив на директорский стол театральный диплом Пожарского, Анна Петровна взяла выжидательную паузу. Степан Нестерович, помолчав с минуту, почесал затылок:

– А что? Неожиданно! Театр в сельской школе! Захочешь, а не придумаешь такого! Не будем резать крылья талантам, как считаете Анна Петровна? Изыщем резервы?

– У нас всегда остаются часы кружковой работы, невостребованные в географии, биологии, да и по другим предметам. С вашего разрешения я подумаю, как их передать на благое дело.

– Разрешаю. Подумайте. Но и Полянскую не обижайте.

– Само собой, Степан Нестерович! Ну, я пошла.

– Хорошо! А мы с молодым дарованием задержимся.

Дверь за Анной Петровной затворилась. Гроздов плутовски взглянул на новоявленного режиссёра:

– Удивил! Какие ещё секреты припрятал? – директор протянул Алексею диплом. – Ладно, ладно! Вопрос риторический. К тебе капитан уже подходил? Ну, тогда вперёд.

Мушкетёры

Алексей был немало удивлён, когда после директора шагнул за порог оружейки. Вместо ожидаемого запаха машинного масла, комната была наполнена духом солёного сала с чесноком. Металлическая крышка стола, прикрытая импровизированной скатертью из газет, была заставлена посудой и снедью: гранёные стаканы, разномастные тарелки, наполненные пупырчатыми огурчиками, мясистыми помидорами, зелёным лучком, пушистым укропом и крупным отварным картофелем, а в центре этого изобилия нарезанное прямоугольными пластиками благоухало ароматное белое сало. Время было обеденное, поэтому от вида такого аппетитного натюрморта Алексей, почувствовав прилив слюны во рту, непроизвольно сглотнул её. Домашняя еда, оно и понятно, в магазинах нынче не разживёшься, казённый прилавок обеспечивал только водкой и хлебом.

– Ну, все в сборе, – капитан, уже освободившийся от кителя, широким жестом окинув стол, пригласил собравшихся, – приступим!

Четвёртый из присутствующих, круглолицый пузатый трудовик уже наполнял стаканы живительным напитком «коленвала».

Расселись вокруг стола на металлических с фанерными сиденьями стульях.

– И по традиции начнёт заседание мужского клуба Степан Нестерович, – капитан передал директору стакан.

– Ну, что ж, друзья мои! С открытием сезона. И с расширенным составом. Вот и пополнился наш клуб трёх мушкетёров – четвёртым. Молодой человек, правда, не из Гаскони. Да и мы не из Парижа. Товарища капитана судьба военная помотала по гарнизонам. Так завертела, что закинула к нам, в Северный Казахстан. Теперь Анатолий Петрович Ржавин, или по-нашему Арамис, преподаёт начальную военную подготовку в Явленской школе. Мы только рады такому обстоятельству. Знаний у Анатолия Петровича воз и маленькая тележка. Такого эрудита поискать – не найдёшь. Что говорить! У него в доме, вместо обывательской мебели, все стены уставлены книжными стеллажами. Там тысячи книг. Ну, вот кто из нас может похвастаться, что имеет двести томов из серии «Всемирной литературы»? И все до единого тома им прочитаны! А вот у Олега Ивановича Тищенко, нашего мастера «Золотые руки», страсть к журналам: «Моделист-конструктор», «Техника – молодёжи», «Наука и жизнь», «Знание – сила», «Юный техник», а ещё про радио-конструирование, электротехнику – и только ему ведомо, про что ещё. С мальчишками он собирает и деревянные табуретки, и транзисторные приёмопередатчики. Действующие радиоуправляемые модели Тищенко постоянно демонстрируются на ВДНХ. На наш мушкетёрский манер он у нас Портос. Ну, вот я и представил гордость нашей школы! Теперь о вновь прибывшем. Алексей Егорович Пожарский, кроме того, что с отличием закончил филфак, успел ещё освоить профессию режиссёра и будет у нас руководить школьным театром, который сам и соберёт.

– О! Таланты нам нужны! – вставил реплику капитан.

– Быть может, молодой человек и мечтал остаться в большом городе, – продолжил директор, – но судьба привела его к нам. Надеюсь, он об этом не пожалеет.

Степан Нестерович поднял повыше свой стакан:

– Давайте выпьем за то, чтобы задуманное воплощалось в жизнь. Несмотря ни на что, не обижаться на судьбу…

– Другой не будет! – дуэтом подхватили его тост друзья.

Алексей тоже придвинул свой стакан к трём, пригубил и поставил его на стол. Старожилы заметили это, переглянулись, кивнули друг другу и опрокинули содержимое, выпив залпом до дна. Каждый крякнул и потянулся к закуске.

– А соль где? – спросил трудовик, ища, куда бы обмакнуть огурец.

– Жена моя Галка мне всё время талдычит, что соль – это белая смерть, – военрук выставил на стол солонку.

– Значит, молодая ещё она у тебя, не ведает, что и старая кобыла до соли лакома, – подтрунил над ней трудовик, макая в соль и смачно закусывая запашистым хрустящим огурцом.

– Да я ей тоже говорю, мол, без хлеба не сытно, без соли не сладко, а она всё своё твердит: белая смерть.

– А вот дед Мирка на этот счёт так приговаривает: ешь солёное, пей горькое, долго проживёшь, а помрёшь, так не сгниёшь, – поддержал обмен поговорками директор.

Все рассмеялись и одобрили народную мудрость.

Алексей слушал старших товарищей и наслаждался их прибаутками, не забывая закусывать и про себя размышлять: «Вот ведь попал! Эти три мушкетёра, получается, нарекли меня Дартаньяном! Директор, надо понимать, Атос, стройный военрук – ясное дело – Арамис, а полноватый трудовик – Портос».

– А о чём будет ваш первый спектакль, Алексей Егорович? – спросил трудовик.

– Я давно мечтал инсценировать «Капитанскую дочку» Пушкина.

Старожилы одобрительно закивали головами.

– «Зурин пригласил меня отобедать с ним вместе чем бог послал, по-солдатски. Мы сели за стол. Зурин пил много и потчевал меня, говоря, что надобно привыкать к службе», – цитируя по памяти пушкинскую повесть, капитан Ржавин наполнял стаканы друзьям. – А, я гляжу, наш Дартаньян пока слабоват, и к службе ещё не готов.

Алексей был удивлён тому, насколько точно Анатолий Петрович знал текст «Капитанской дочки», а вот оправдываться, что он, мол, не любитель крепких напитков, не стал. Наоборот, первым потянулся к своему стакану:

– Я понял и ваш намёк, и оценил вашу, Анатолий Петрович, иронию, и, если вы не возражаете, предлагаю в ответ такое присловье: можно отказаться от первой рюмки, но не от второй…

Алексей выдержал паузу, дав возможность присутствующим оценить сказанное.

– Наш человек! – подтолкнув локтём капитана, одобрил трудовик-Партос.

Арамис жестом руки и кивком головы подтвердил своё согласие и устремил взгляд на тостующего.

– Признáюсь, встрече и знакомству с вами я очень рад. Оказаться в одной компании со столь достойнейшими и умнейшими мужами для меня высокая честь. Приложу все свои силы, чтобы оправдать ваше доверие. Извините за высокопарность: поднимем бокалы, содвинем их снова за процветание клуба мужского, – Алексей призывно поднял стакан вверх.

– Хорошо сказал!

– Молодец!

– Поддерживаю!

Гранёные «фужеры» звякнули, нетерпеливо встретившись над столом.

Несколько официальная обстановка во время представления собравшихся после опустошения «бокалов» заметно смягчилась.

– А что мы пропустили из событий в стране и в мире за лето? – обратился Степан Нестерович к Тищенко.

– Двадцать седьмого июня при входе в городской парк культуры и отдыха в Петропавловске установили бронзовый бюст космонавта дважды героя Советского Союза Владимира Шаталова.

– А я был на церемонии открытия памятника, – обрадованно воскликнул Пожарский.

– О, как! – удивился Ржавский.

– Ну, правда, наблюдал издалека. Там народу собралось – не протолкнуться, хотя и среда была. Мы с другом моим Володькой Льняновым возвращались из института после распределения: мне досталось направление в Явленку, а ему в какую‑то городскую школу. Это потому, что у него тесть – шишка партийная. В общем, решили мы обмыть это событие, то есть пивка в парке попить. А туда и подойти невозможно. Ну, пробрались мы в толпе насколько можно поближе. А тут как раз белое полотнище с бюста сдёргивают. Нам видны были только три головы: бронзовая и живая Шаталова, а рядом ещё и первого секретаря обкома Демиденко 3.

– Повезло тебе. Исторический, можно сказать, момент, – порадовался за молодого человека Степан Нестерович.

– А обмыть распределение‑то удалось? – не удержался Партос.

– Конечно! – развеселился Алексей. – Там по случаю события на каждом углу стояла пивная точка.

– Хорошее дело… – хотел было развить тему трудовик, но директор напомнил:

– Ты, Олег Иванович, не отвлекайся. Рассказывай, что ещё произошло за лето.

– Одиннадцатого августа приговор в отношении Антонины Гинзбург 4 приведён в исполнение.

– Это та самая Тонька-пулемётчица, которую приговорили к расстрелу? О ней в «Правде» писали в мае? – спросил капитан.

– Да, – подтвердил трудовик. – Что интересно, «Русская служба Би-би-си» решила напомнить о том, что у них, в Великобритании смертная казнь отменена.

– А у нас подобные расстрелы как эхо войны, – философски заключил директор. – Не должна такая мразь с нами по одной земле ходить! Сколько людей она положила в могилу?

– Из доказанных на суде – сто шестьдесят восемь.

– Вот мразь какая! И ведь не на фронте. Мирных, невооружённых граждан расстреливала! – Степан Нестерович сжал кулаки, затем расслабился и обратился к Партосу: – Что ещё есть у тебя?

– Ну, о том, что команда «Пахтакора» 5 погибла в авиакатастрофе, сообщали и в газетах, и по телевизору, а вот о других трагедиях вы вряд ли знаете. Летом произошло ещё пять крушений самолётов. О них официально не сообщалось. Зачем будоражить мозги и без того расстроенному населению? – неожиданно заключил Олег Иванович.

– И сколько погибших? – спросил капитан.

– Всего… триста… четырнадцать, – прерываясь после каждого слова, произнёс Партос.

Возникла пауза в общении. Она несколько затянулась. Ошарашенный услышанным, Алексей переводил взгляд с одного «мушкетёра» на другого.

– Алексей Егорович, должен вас предупредить, что никогда услышанное здесь, в мужском клубе, не выходило за его пределы и не касалось ни чьих ушей, – директор-Атос сказал это с некоторым напряжением. – Я очень надеюсь на понимание и ваше благоразумие.

Три пары глаз изучающе зондировали молодого человека, станет ли он преданным Дартаньяном или окажется «чужим среди своих»?

И что должен был сказать Алексей? Что товарищи из органов уже не раз проверяли его на «вшивость» в студенческие годы, предлагая сотрудничать. Что «сексотом» он не был, а тех, кто стал таковым, презирал.

– Я понял, Степан Нестерович! Если поверите на слово, я не трепло!

– Поверю! А ты, Олег Иванович, не напрягал бы так, с лёту, парня! У тебя, что, других вестей нет?

– Есть! – трудовик перестроился. – Совершенно свежие. В Нью-Йорке в течение трёх дней не выпускали из аэропорта наш Ил‑62. Всё это время пассажиры жили в самолёте.

– Ого! – удивился Арамис.

– Да! – продолжил Портос. – И всё из-за балерины Большого театра Людмилы Власовой 6. Американская сторона требовала доказательств, что она по своей воле, а не по принуждению покидает Соединённые Штаты.