Черное Солнце Севера. История Пскова

Всеволод шел впереди, и на его плечах лежала вся тяжесть этого мира. Он разрывался на части. Часть его, холодный и безжалостный командир, требовала гнать. Гнать всех, не щадя никого. Бросить слабых, оставить отстающих, спасти деревню любой ценой. Жертва немногими ради спасения многих – так гласил закон войны, который он сам для себя открыл.

Но другая его часть, та, что только просыпалась в нем, видела перед собой не просто «человеческий ресурс», замедляющий движение. Он видел в их измученных лицах, в их потухших глазах, то, ради чего он и затеял всю эту кровавую бойню. Они были его добычей. Его ответственностью. Его победой. И бросить их сейчас на съедение волкам было бы предательством всего, за что он сражался.

И он принял решение. Они пойдут все вместе. Медленно, но все. Он распределил своих уцелевших бойцов среди толпы рабов. Они помогали нести раненых, поддерживали стариков, отдавали последние крохи своей еды самым слабым. Это был мучительный, медленный марш. Марш, который почти наверняка обрекал их на поражение в пари с князем.

А тут еще была она. Та самая рыжая девушка, которую он отвязал от столба. Ее звали Огнеяра. И она, едва оправившись от шока, казалось, поставила себе целью познакомиться со своим спасителем поближе. Едва окрепнув, она постоянно крутилась рядом с Всеволодом.

– Ты не ранен, вождь? – спрашивала она тихим, но настойчивым голосом, пытаясь заглянуть ему в глаза. – Давай я посмотрю твои царапины. Я знаю травы.

– Я не ранен, – коротко отвечал он, не сбавляя шага.

Она подбегала, протягивая ему флягу:

– Ты, верно, хочешь пить. Вот, у меня есть вода.

– У меня своя.

Но она не унималась. Ее молодое, хоть и изможденное тело, уже начало приходить в себя. Под рваной рубахой, которую ей дали, угадывались крепкие, высокие груди. Она смотрела на него снизу вверх, и в ее зеленых глазах, где еще недавно был лишь ужас, теперь горел неподдельный интерес и что-то еще. Что-то очень женское. Очень древнее. Благодарность спасенной женщины к своему спасителю очень легко перерастала в восхищение, а там и до чего-то большего было рукой подать. Она постоянно вилась рядом, и ее близость, ее запах, ее настойчивость начинали раздражать и отвлекать.

Всеволод шел, неся на себе и тяжесть раненого друга, и ответственность за сотни жизней, и эту внезапную, неуместную женскую заботу. Он смотрел на дорогу, на уходящее время и понимал, что они опаздывают. Безнадежно опаздывают.

Воевода Родион со своими двумя людьми шел позади всего этого каравана. Он молчал. Он просто наблюдал. Он видел, как этот парень сделал невозможное – взял неприступную крепость. И теперь он видел, как тот совершает фатальную, с военной точки зрения, ошибку. Он жалеет. Жалеет этих рабов, которые тянут его на дно, как камень, привязанный к шее. И хотя Родион, как старый солдат, понимал абсурдность этого поступка, где-то в глубине его циничной души шевельнулось уважение. Этот парень был не просто безжалостным командиром. Он был еще и человеком. Редкое и, скорее всего, смертельное сочетание в их мире.

Глава 64: Последний День

Седьмой день. Последний. Он начался не с лучами солнца, а с осознанием. Тяжелым, холодным, как мокрая тряпка на лице. У них не осталось времени.

Ночь они почти не спали, сделав лишь короткий, двухчасовой привал. Всеволод поднял всех еще в предрассветной темноте. Теперь уже не было речи о том, чтобы беречь силы.

– Быстрее! Вставайте! Двигаемся! – его голос был резок, как удар кнута.

Они пошли. Вернее, поплелись. Люди были на абсолютном, запредельном пределе своих сил. Их ноги превратились в бесчувственные колоды. Голод сводил животы. Каждый шаг давался с таким трудом, словно они шли по болоту, которое засасывало их все глубже.

Раненые стонали громче. У многих начался жар. Их раны, наспех перевязанные в лесу, воспалились, вокруг них расплывались нездоровые красные пятна. От них исходил сладковатый, тошнотворный запах гноя. Они понимали, что даже если дойдут, то, скорее всего, умрут от заражения. Но они шли. Шли, стиснув зубы.

Бывшие рабы, не привыкшие к таким переходам, падали. Их поднимали, тащили, поддерживали. Женщины плакали тихо, беззвучно, чтобы не тратить силы. Мужчины шли, опустив головы, их лица были серыми от усталости и безнадеги. Они были спасены из одного ада, лишь для того, чтобы, возможно, умереть в этом лесу от истощения.

Всеволод метался вдоль этой растянувшейся, стонущей колонны, как волк-вожак, пытающийся поднять свою ослабевшую стаю.

– Шевелитесь! Еще немного! Не спать! – кричал он, встряхивая за плечи тех, кто начинал отставать. – Думайте о тех, кто ждет в деревне! Думайте о князе! Он уже там! Он точит свой топор для ваших отцов и братьев!

Его слова подстегивали, как плеть. Люди находили в себе какие-то последние, скрытые резервы и ускоряли шаг. Но этого было мало.

К полудню, когда солнце уже начало свой путь к закату, они поняли, что проиграли. Старый Вепрь, который шел впереди, вернулся ко Всеволоду.

– Все, – сказал он, тяжело дыша. – Мы еще в половине дня пути от деревни. Мы не успеем. Даже если побежим, как лоси. А эти, – он кивнул на ковыляющую позади толпу, – эти и вовсе дойдут только к утру.

Надежда, даже самая призрачная, умерла. Теперь они просто шли. Шли навстречу своему позору. К своей проигранной ставке.

Мужики из его отряда мрачно переглядывались.

– Может, бросим их? – прохрипел один из стражников, кивая на рабов. – Сами добежим. Успеем еще.

– Молчать, – отрезал Всеволод, и его взгляд был таким, что стражник поперхнулся и отступил.

Бросить их. Мысль была соблазнительной. Логичной. Правильной с точки зрения выживания деревни. Но он не мог. Он не мог купить жизнь своих односельчан ценой предательства этих сотен измученных душ, которые поверили ему. Если он сделает это, он станет таким же, как князь. Таким же, как те разбойники. Считающим людей мусором, ресурсом.

Нет. Он проиграет эту игру. Но проиграет ее на своих условиях.

Он подошел к группе раненых, среди которых лежал Ярый, почти без сознания от горячки. Взял одного из них на плечи и понес.

– Так будет быстрее, – просто сказал он остальным.

И его люди, глядя на него, молча сделали то же самое. Они начали нести самых слабых. Не потому, что верили в успех. А потому, что их вожак так решил. И его безумная, несгибаемая воля стала их законом.

Они шли, зная, что уже опоздали. Зная, что в этот самый час князь, возможно, уже отдает приказ ломать ворота. И каждый их шаг в этом лесу был шагом навстречу неотвратимому концу.

Глава 65: Князь у Ворот

А в это время у ворот деревни царил иной вид напряжения. Не изматывающая гонка, а холодное, предвкушающее, сладострастное ожидание.

Князь Боримир прибыл еще на рассвете. Не спеша. Вальяжно. Его дружина, отдохнувшая и сытая, снова окружила деревню плотным кольцом. Он не стал сразу отдавать приказы. Он решил насладиться моментом.

Он сидел на своем боевом коне, в полном доспехе, и смотрел на жалкий деревянный частокол. Он ждал. Ровно семь дней. Он сдержал свое слово, данное этому выскочке. Это было важно для его самолюбия. Он был не просто жестоким тираном, он был человеком слова. Пусть даже это слово вело к смерти сотен людей.

Время шло. Солнце поднималось все выше, начиная припекать. Дружинники лениво переговаривались, делали ставки, сколько продержатся ворота, и вслух, так, чтобы было слышно за стенами, обсуждали, кто какую бабу себе возьмет после штурма.

– Я ту, чернобровую, дочку мельника, себе заберу, – говорил один. – Давно на нее глаз положил.

– А я на жену старосты позарился, – гоготал другой. – Она хоть и в летах, но баба видная. Покажу старому хрычу, как надо с такими обращаться.

Эти разговоры, полные похоти и жестокости, были частью пытки. Они доносились до жителей, забаррикадировавшихся в домах, и леденили им кровь.

Внутри деревни царила гробовая тишина. Люди забились в свои избы, заперли двери, заставили их мебелью. Они сидели в темноте, обнимая своих детей, и молились. Но в их молитвах уже не было надежды. Лишь просьба о быстрой смерти. Старик Ратибор сидел в своем доме, положив на колени старый боевой топор. Он не собирался сдаваться. Он умрет, защищая свой порог.

Наконец, когда солнце перевалило за полдень, Боримир решил, что спектакль окончен. Он посмотрел на деревню, с непроницаемым лицом.

– Ну что, старик? – громко спросил князь, чтобы слышали все. – Семь дней прошло. Я ждал честно. Где твой герой? Где голова атамана? Нет их.

Он театрально развел руками.

– А значит, пари проиграно. Ставка моя. И я пришел за своим выигрышем.

На его лице расплылась жестокая, самодовольная улыбка. Он обернулся к своей дружине, к здоровенным воинам, которые уже притащили к воротам огромное, окованное железом бревно – таран.

– Срок истек, – провозгласил он. – Долг платежом красен.

И он отдал приказ. Голосом, полным торжества и предвкушения.

– ЛОМАЙТЕ ВОРОТА!

Восемь дюжих дружинников взялись за бревно.

– Раз! Два! Взяли!

С оглушительным, сокрушительным грохотом таран ударил в ворота. Послышался треск дерева. Стены задрожали. Из деревни донесся женский вой.

– Еще! – ревел князь, его глаза горели от возбуждения. – Ломайте эту гнилую щепку!

Удар. Еще. И еще. С каждым ударом ворота трещали все сильнее. Щепки летели во все стороны. Еще немного, и они рухнут, открывая дорогу смерти и насилию. Князь Боримир смеялся, наблюдая за этим. Это был его триумф. Его победа. Его развлечение.

Глава 66: Таран

– РАЗ! ДВА! ВЗЯЛИ!

Рев десятника дружины был сигналом. Восемь здоровенных, потных мужиков, рыча от натуги, качнули огромное, просмоленное бревно. Таран, окованный на конце грубым железным навершием, с нарастающей скоростью полетел вперед.

ГРУ-У-УМ!

Удар был такой силы, что, казалось, задрожала сама земля. Старые, просмоленные бревна ворот застонали, как живые существа под ножом мясника. Послышался оглушительный треск дерева, и в воздух полетели щепки. С внутренней стороны ворот, с тяжелого засова, посыпалась труха.

Внутри деревни этот звук был как удар грома. Он прокатился по пустым улицам, ворвался в запертые избы, заставив людей вжаться в стены. Начался предсмертный женский вой. Не крик, а именно протяжный, безнадежный, утробный вой. Это был звук, с которым хоронят последнюю надежду.

– НАЗАД! – командовал десятник. – РАЗ! ДВА! ВЗЯЛИ!

ГРУ-У-УМ!!!

Второй удар был еще страшнее. На внешней стороне ворот появилась первая трещина. Большая, уродливая, как шрам. Дружинники, работавшие тараном, вошли в раж. Они работали слаженно, зло, их мышцы перекатывались под мокрыми от пота рубахами. Для них это была тяжелая, но приятная работа. Прелюдия к грабежу и насилию.

Внутри своей избы, прижав к себе плачущую жену, старик Ратибор слушал эти удары, и каждый из них отдавался в его собственном сердце. Он смотрел на свой топор, лежащий на коленях, и понимал всю тщетность сопротивления. Но он будет драться. Он умрет на своем пороге.

ГРУ-У-УМ!!!

Третий удар. Верхняя петля ворот, не выдержав, с визгом вырвалась из столба. Одна из створок страшно накренилась. В образовавшуюся щель уже можно было просунуть копье. Уже можно было увидеть скалящиеся, предвкушающие рожи дружинников.

Жители, забаррикадировавшиеся в домах, уже не молились. Они начали перечислять всех богов, каких только знали. Перуна Громовержца, Велеса Мудрого, Макошь-Судьбу, даже темных, кровавых богов, которым молились в моменты крайнего отчаяния. Они обещали им все. Любые жертвы. Последнего барана, последнюю курицу. Собственную жизнь. Лишь бы случилось чудо. Лишь бы эта дверь в ад не открылась.

Князь Боримир наблюдал за этим с хохотом. Для него это была лучшая музыка. Треск ломаемого дерева и предсмертные вопли его подданных.

– Сильнее, псы! – ревел он. – Ломайте эту гниду! Я хочу войти в их нору!

ГРУ-У-УМ!!! ХРЯСЬ!!!

Четвертый удар стал фатальным. С оглушительным треском, рвя дерево, как гнилую тряпку, рухнул поперечный засов. Створки ворот, больше ничем не сдерживаемые, с жалобным скрипом распахнулись внутрь, одна из них и вовсе упала на землю.

Путь был открыт.

Наступила секундная тишина. Дружинники, тяжело дыша, бросили таран. Жители деревни замерли в своих домах, понимая, что все кончено.

И князь, вскинув свой меч, готов был отдать последний приказ. Приказ к резне.

Приказ, который превратит эту деревню в пепел и кровавое месиво.

Казалось, никакое чудо уже не могло их спасти.

Глава 67: Из Леса

Четвертый, сокрушительный удар тарана был подобен последнему удару сердца. С оглушительным, рвущим душу треском, поперечный засов разлетелся в щепки. Ворота, их единственная, последняя защита, рухнули внутрь. Одна створка, сорвавшись с петель, с грохотом упала на землю. Другая, накренившись, застыла, открывая широкий, зияющий проход в ад.

Путь был открыт.

Наступила мертвая тишина. Такая тишина бывает лишь за мгновение до бойни. Дружинники, тяжело дыша, бросили таран. Они начали выстраиваться в боевой порядок, готовясь ворваться внутрь. Внутри деревни стих даже женский вой. Все замерло в ожидании первого крика убитого, который станет сигналом к тотальной резне.

Князь Боримир, сидя на своем коне, с лицом, искаженным торжествующей гримасой, поднял свой меч, чтобы отдать приказ. Его рот уже открылся…

И в этот самый момент случилось то, чего не ожидал никто.

Один из дружинников, стоявших в оцеплении, вдруг удивленно повернул голову в сторону леса.

– Глядите!

Все взгляды, включая княжеский, обратились туда.

Из темной, молчаливой стены деревьев, словно призрак, вышла одинокая фигура. Высокая, прямая, с топором в руке. Она просто остановилась на краю леса и замерла, глядя на них.

– Что за хрен? – пробормотал один из дружинников. – Один из их выродков решил сдаться?

Но фигура была не одна.

Следом за ней из леса вышла еще одна. Потом еще. И еще. Десять. Двадцать. Они выходили нестройно, без всякого порядка, и молча становились рядом друг с другом, образуя длинную, темную линию на фоне деревьев.

Дружинники, до этого готовые к резне, растерянно переглядывались. Что происходит? Это подкрепление к смертникам? Два десятка оборванцев?

А потом из леса начали выходить ДРУГИЕ.

Их становилось все больше. Больше и больше. Пятьдесят. Сотня. Они выходили и выходили, и, казалось, этому потоку не будет конца. Это была не армия. Это была толпа. Огромная, нестройная, разношерстная толпа людей, выползающая из лесной чащи. Мужчины, женщины, старики. Грязные, в лохмотьях, многие из них были ранены и опирались на плечи друг друга.

Но они шли. Они выходили на свет. Сотни. Двести. Триста.

Князь Боримир сидел на коне, и его челюсть медленно отвисала. Он смотрел на это невероятное, невозможное зрелище, и его мозг отказывался это понимать. Кто эти люди? Откуда они взялись? Что, черт побери, здесь происходит?

А толпа все росла, заполняя собой всю опушку. Она стояла молча, и это молчание сотен людей было страшнее любого боевого клича. Они просто стояли и смотрели на князя и его армию. Смотрели устало, измученно, но без страха.

Они уже видели ад. И то, что стояло перед ними, их больше не пугало.

Глава 68: "Стой!"

Тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием воинов с тараном, звенела от напряжения. Дружинники, которые уже готовились ринуться в пролом и начать кровавую жатву, замерли. Они растерянно смотрели то на своего ошеломленного князя, то на невероятную, все растущую толпу, выходящую из леса. Инстинкт воина подсказывал им, что ситуация изменилась. Резко. Непредсказуемо.

Князь Боримир сидел на своем жеребце, как громом пораженный. Его мозг, затуманенный жаждой крови и предвкушением победы, отчаянно пытался обработать то, что видели его глаза. Эта орда оборванцев, эта армия призраков, возникшая из ниоткуда, ломала всю его простую и ясную картину мира.

И тут толпа расступилась.

Из ее середины, проходя сквозь живой коридор измученных, но полных надежды лиц, вышел он. Всеволод.

Он шел один. Медленно, тяжело, но с несгибаемой уверенностью в каждом шаге. Его нагой торс был покрыт запекшейся кровью, грязью и сажей. На плече виднелась свежая, наскоро перевязанная рана. Его лицо, заросшее щетиной, было похоже на маску, высеченную из камня. А в глазах, уставших, но ясных, горел холодный огонь победителя.

В левой руке он нес свой топор. Его верный боевой топор. Он не держал его, как оружие, а просто нес, как рабочий инструмент.

А в правой руке он нес свою добычу.

Он держал за спутанные, черные, слипшиеся от крови волосы отрубленную голову. Голову атамана разбойников. Она была страшна. Глаза были полуоткрыты, в них застыло выражение боли и шока. Рот был приоткрыт в немом, предсмертном крике. Засохшая кровь и грязь покрывали все лицо. Кровь с обрубка шеи все еще медленно капала на землю, оставляя на траве темные, липкие пятна.

Всеволод дошел до середины поля, остановился между своей армией теней и армией князя. Он поднял голову, посмотрел прямо в изумленные глаза Боримира.

– КНЯЗЬ! СТОЙ!

Его крик был не просьбой. Не мольбой. Это был приказ. Рев вожака, остановившего другую стаю. Голос человека, который прошел через ад, заплатил кровью и теперь пришел требовать то, что ему принадлежит по праву. Этот крик прокатился над полем, ударил в уши дружинникам, заставив их вздрогнуть.

Он замолчал, давая своему крику и виду, который он представлял, сделать свою работу. Человек, покрытый кровью, держащий в руке отрубленную голову врага, а за его спиной – молчаливая, многосотенная толпа. Это было зрелище, способное поколебать уверенность даже самых бывалых воинов.

Игра перевернулась. И все на этом поле – и князь, и его дружина, и жители, замершие в проломе ворот, – внезапно поняли, что правила изменились. И теперь их диктует этот одинокий, окровавленный человек с головой в руке.

Глава 69: Уговор дороже Денег

Не дожидаясь ответа, Всеволод медленно, шаг за шагом, пошел вперед. Прямо на князя. Его дружинники инстинктивно выставили копья, но Боримир, все еще находясь в ступоре, поднял руку, останавливая их.

Всеволод подошел к самому коню князя, так близко, что мог бы дотянуться и схватить за узду. Он посмотрел снизу вверх на ошеломленного Боримира, и в его взгляде не было ни почтения, ни страха. Лишь холодная, констатирующая правота.

А потом он, с едва заметным презрительным движением, разжал пальцы.

Отрубленная голова атамана с мокрым, тяжелым шлепком упала в пыль прямо к копытам княжеского жеребца. Конь испуганно всхрапнул и попятился, но Боримир сдержал его. Голова лежала в пыли, ее мертвые, остекленевшие глаза, казалось, укоризненно смотрели на князя.

– Уговор выполнен, – голос Всеволода был ровным и твердым, как камень. – Срок истек, но работа сделана. Я уничтожил их гнездо. Я вырезал их волчью стаю. Я принес тебе голову их вожака, как и обещал.

Князь Боримир медленно опустил взгляд с лица Всеволода на отвратительный трофей у его ног. Затем его взгляд метнулся дальше. Он смотрел на огромную, молчаливую толпу, стоящую у кромки леса. Но он видел не изможденных рабов. Он видел сотни новых голов, которые можно обложить данью. Он видел сотни новых тел для работы. Он видел новых баб для своих утех и для своей дружины.

А потом он увидел другое. Он увидел, как из-за деревьев начали выносить добычу. Люди Всеволода, его выжившие бойцы, и самые крепкие из бывших рабов тащили тюки с тканями, мешки, сундуки. Тащили оружие – мечи, кольчуги, топоры, снятые с убитых разбойников.

И глаза князя загорелись.

Это был огонь чистой, незамутненной, всепоглощающей жадности. Его мозг мгновенно оценил ситуацию. Этот выродок сдержал слово, да. Но он привел с собой огромное богатство! Люди, скот, оружие, добро! Это все его, княжеское!

– Молодцы… – протянул он, и на его лице начала расплываться довольная, хозяйская улыбка. – Хорошо поработали. Дружина! – крикнул он своим людям. – Собрать добычу! Всех этих людей – переписать и…

Но он не успел договорить.

– Нет, – так же тихо, но с ледяной угрозой в голосе перебил его Всеволод.

Князь осекся.

– Что «нет»?

– Уговор, княже. Ты, кажется, забыл его вторую часть, – сказал Всеволод, и его взгляд стал тяжелым, как свинец. Он говорил негромко, но так, чтобы слышали все вокруг – и его люди, и дружинники князя. – Моя часть уговора выполнена. Теперь твоя очередь.

Он сделал шаг в сторону, как бы заслоняя собой и толпу, и добычу.

– Первое. Я свободен. Да?

Князь, скрипнув зубами, процедил:

– Да.

– Второе. Моя деревня прощена. И ты убираешься отсюда, оставив их в покое. Так?

– Так, – прорычал князь, его лицо начинало снова наливаться багровым цветом. Он не сводил голодных глаз с добычи.

– И третье. Самое главное, – продолжал Всеволод, и его голос зазвенел. – Все, кто со мной, и все, кого мы освободили, тоже свободны и уходят со мной. И ВСЯ ДОБЫЧА – НАША. Моя. И моих людей. Это не твое. Не смей этого трогать. Таков был уговор. Ты дал свое княжеское слово.

Князь Боримир чуть не задохнулся от ярости. Его обвели вокруг пальца. Этот грязный смерд, этот выродок не просто выиграл пари, он забирал у него из-под носа огромную добычу! Вся его дружина слышала этот разговор, и отказаться от своих слов сейчас – означало полностью потерять лицо, показать себя лживой собакой.

– Ты!.. Ты, щенок!.. – прошипел он.

Но тут рядом с ним, как из-под земли, вырос воевода Родион. Он встал между Всеволодом и князем. На его лице играла широкая, откровенно веселая улыбка. Он давно так не веселился.

– Все так и было, княже, – громко и отчетливо сказал он. – Слово в слово. Уговор есть уговор. И княжеское слово – тверже стали.

Это был последний удар. Оспорить слова своего собственного, уважаемого всеми воеводы Боримир не мог. Он был в ловушке. В ловушке собственного слова, собственного азарта.

Он сидел на коне, его ноздри раздувались от ярости, он испепелял Всеволода взглядом, но он молчал. Он проиграл. Не в битве, а в уме. И это было вдвойне унизительно.

Глава 70: Топор Воеводы

Ярость князя Боримира была почти осязаемой. Она висела в воздухе, как жар от пожарища. Он сидел на своем коне, его лицо было багрово-синим, и желваки ходили на его щеках. Он молчал, потому что любые слова сейчас лишь усугубили бы его позор. Он был пойман. Заперт. Унижен. И он ненавидел, люто, до дрожи ненавидел стоящего перед ним спокойного, покрытого кровью парня.

Всеволод понимал, что оставлять такого врага в таком состоянии опасно. Униженный хищник – самый опасный хищник. И он сделал мудрый, тонкий ход. Он шагнул к своему брату, Доброгнезу, который держал один из захваченных мешков с добром, взял у него небольшой, но увесистый кожаный кошель и подошел к князю.

– Княже, – сказал он спокойно, без всякой издевки. – Пари мы выиграли. Но с опозданием. Срок вышел. Мы опоздали почти на полдня. Это наша вина. Прими это. Как плату за наше опоздание и в знак уважения к твоему терпению.

Он протянул князю мешочек. Внутри глухо, тяжело звякнуло золото и серебро, которое они нашли в избе атамана.

Этот жест был гениален. Он давал Боримиру выход. Он позволял ему хоть как-то сохранить лицо перед дружиной. Он мог теперь сказать, что не просто уехал, а взял плату. Он был не обманутым дураком, а мудрым правителем, взыскавшим штраф.

Князь злобно выхватил мешочек из рук Всеволода, даже не посмотрев на него.

– Вон! – рявкнул он на своих дружинников, которые все еще стояли в оцепенении. – По коням! Уезжаем!

Он с силой рванул поводья, разворачивая коня так резко, что тот чуть не встал на дыбы. И, не оборачиваясь, не сказав больше ни слова, он пустил коня в галоп, прочь от этого проклятого, позорного места. Его дружина, переглядываясь, поспешила за ним. Униженная, но не побежденная. И каждый из них запомнил лицо того, кто заставил их князя убраться восвояси.

Отряд уехал. Но воевода Родион остался. Он стоял, глядя вслед своему господину, и на его лице было сложное выражение – смесь презрения и какой-то странной, усталой печали. Затем он повернулся ко Всеволоду. Он подошел к нему вплотную.

– Я видел много битв, парень, – сказал он тихо. – Я видел, как варяги штурмовали византийские крепости. Я видел, как хазары лавиной накатывали на наши заставы. Я видел, как князья резали глотки друг другу за клочок земли. Но такой дерзости, – он усмехнулся, – такой наглости, замешанной на уме и стали, я не видел никогда.