Нить судьбы

Горячность Уаига удивила Эдварда. Ему не часто доводилось видеть своего обычно спокойного, скорее даже флегматичного друга таким взволнованным.

– Что тебе за дело до этой девицы? – поинтересовался Эдвард.

– Такие девушки как Розалин большая редкость. В них красота тела удивитель-ным образом сочетается с истинной красотой души. Она прекрасный нежный цветок, настоящая драгоценность, которую нужно беречь и холить.

Эдвард скептически прищурился:

– Ты становишься скальдом, Уаиг. Но почему ты решил, что я собираюсь продать девчонку?

Рыжебородый великан изумленно уставился на него.

– Я передумал продавать такую «редкую драгоценность», – передразнил друга Эдвард. – Лишняя рабыня в доме мне не помешает. Этой мечтательной леди нужно побольше работать по хозяйству, тогда из ее головы быстро выветрится любовная блажь, и к тому же скольких мужей я уберегу от соблазна.

– Я рад за девушку, только будь с ней помягче, Эд.

– Я не нуждаюсь в советах, – насупился Эдвард.

– Ты прав, Эд. Это не мое дело, но отчего-то судьба Розалин мне не безразлична. Девушка слишком ранима, было бы не лишним хоть немного успокоить ее.

– Ты слишком печешься об этой девчонке, и что ты только в ней нашел? Малень-кая, худосочная, плаксивая… – презрительно скривил губы Эдвард.

– Ты не прав, – возразил Уаиг. – Ты слеп, если не видишь красоты и доброты Розалин

– С какой стати ты взялся поучать меня? Ты становишься назойливым, – помрачнел Эдвард.

– Оставим этот разговор, пока мы не повздорили, – разрядил напряженную обстановку рыжеволосый великан, глядя на хмурое лицо друга.

– От этих баб лишь одни неприятности, и я прошу тебя, Уаиг, если ты дорожишь нашей дружбой, никогда больше не заводи речи о саксонке, – примирительно прого-ворил Эдвард.

Розалин настороженно наблюдала за излишне бурной беседой двух друзей. Ей вовсе не хотелось быть причиной раздора между мужчинами. Она чувствовала себя виноватой и на себе испытав непредсказуемость характера Эдварда, опасалась серьезного разлада между друзьями. Увидев, что они мирно разрешили свой спор, Розалин вздохнула с облегчением, но выражение лица золотоволосого норманна заставило ее вновь настор-ожиться. Она с тревогой смотрела на приближающегося к ней Эдварда, гадая, что он намерен предпринять. Его сверкающие гневом глаза не предвещали ничего хорошего. Остановившись перед девушкой, викинг окинул ее недобрым взглядом, а затем схватил за плечи и рывком поставил на ноги. Его железные пальцы впились в нежную кожу Розалин, причиняя ей боль. Она беспомощно замерла в жестоких мужских руках, которые могли в любое мгновение сокрушить, смять, уничтожить ее. Тоненькая голубая жилка на шее девушки неистово пульсировала в такт ее отчаянно бьющемуся сердцу.

– Ну что, добилась все-таки своего, ведьма? – яростно прошипел Эдвард в лицо Розалин.

Тому, что произошло в следующий момент, викинг так и не нашел объяснимой причины. Какая-то неведомая сила толкнула их навстречу друг другу: то ли у Эдварда дрогнула рука, то ли Розалин покачнулась, но совершенно неожиданно для обоих их тела соприкоснулись, и они испытали одновременно и сладкую боль и щемящий восторг. Оба застыли, оглушенные бурей чувств, нахлынувших подобно громадной штормовой волне на хрупкое суденышко, вздымая его на самую высшую точку бурлящего гребня. Словно во сне Эдвард медленно, не понимая, что делает, обнял Розалин и прижал ее к своему таящему от истомы сердцу. Не замечая ничего вокруг, они стояли так несколько мгнове-ний, затем норманн резко отстранил девушку, ужаснувшись испытанному чувству. До нынешнего дня он даже не представлял, что женская красота может обладать такой колдовской силой и способна поработить все помыслы и желания. Его разум подсказывал, что он должен избавиться от Розалин, но сердце нашептывало совсем другое, утверждая, что без этой невысокой хрупкой девушки с загадочными небесно-голубыми глазами, его жизнь потеряет всякий смысл.

Розалин, не владея собой, бросилась перед Эдвардом на колени, всеми святыми заклиная пощадить ее.

– Лучше убей меня, но только не продавай! – обливаясь слезами, твердила она, точно в бреду.

– Да не собираюсь я продавать тебя… – обреченно проговорил норманн.

Розалин ошеломленно уставилась на Эдварда, осмысливая его слова, а затем глаза ее радостно вспыхнули, и восторженная пленительная улыбка преобразила ее всегда печальное лицо. Сама богиня любви Фрейя не могла бы затмить своей неземной красотой очаровательную прелесть маленькой саксонки.

После недолгого пребывания в Хедебю, корабль Уаига взял курс на Норвегию. «Путь на север» – так назвали эту землю переселенцы-германцы, пришедшие с юга Европы в первом тысячелетии от рождества Христова.

Норвежское море встретило викингов неприветливо. Небо заволокли низкие свин-цовые тучи, подул сильный холодный ветер, высокие волны грозно ударялись о борта драккара, испытывая на прочность его деревянную обшивку. Весла были извлечены из уключин, и опытному кормчему приходилось прилагать недюжинные усилия, удерживая судно по ветру.

Розалин чувствовала себя ужасно. Любое движение отзывалось острой головной болью и приступом мучительной тошноты. Вцепившись в связанные тюки, чтобы не быть смытой волной, девушке оставалось лишь молить Господа избавить ее бедный желудок от еще более сильной качки. И Бог внял мольбам Розалин. Вскоре небо прояснилось, став пронзительно-синим, как глаза Эдварда, в лучах бледно-золотого солнца ослепительно засверкала морская гладь, ветер стих, и гребцам пришлось приналечь на весла.

К полудню вдали появились едва различимые вершины гор. Сильная качка вымо-тала Розалин, и у нее не было сил даже думать о том, что ждет ее в Норвегии. Только бы ступить на твердую землю и вместо зыбкой морской пучины ощутить надежную опору под ногами, пусть это будет даже и неприветливый берег чужбины.

Подул попутный ветер, но викинги не оставили весел, стремясь быстрее оказаться дома. Дикая красота изрезанного многочисленными фьордами скалистого побережья не могла оставить Розалин равнодушной. Все еще ощущая слабость во всем теле, она неотрывно смотрела, как холодные волны яростно бились о гранитные скалы словно намереваясь сокрушить их.

Норманны были оживлены и веселы, радуясь благополучному возвращению домой, один Эдвард мрачно застыл на носу драккара. Его длинные волнистые волосы развевались на ветру, широкие плечи ссутулились, словно от непомерной тяжести, остановившийся взгляд был угрюмо устремлен на суровые берега родины. Во всей высокой сильной фигуре викинга чувствовалось огромное внутреннее напряжение, и Розалин почти физи-чески ощущала его душевную боль, догадываясь, что за этим скрывается какая-то роковая тайна. Девушке хотелось разгадать ее, но не простое любопытство двигало ею, она желала разделить с любимым мужчиной его беды и радости. Если бы он захотел открыть ей свою душу, она сделала бы все, чтобы он был счастлив.

Преодолев лабиринт островов и подводных скал, преграждающих вход в залив, драккар вошел в Тронхеймс-фьорд. Светило солнце, и вода была такой же прозрачно-голубой, как и отражавшееся в ней бездонное небо. Голые скалы гранитных утесов, кое-где поросшие мхом и кустарником, круто спускались к воде. Порой среди нагромождения неприступных скал встречались крошечные, весело зеленеющие долины. Корабль шел, повинуясь извилистому руслу залива, и с каждым поворотом открывались новые картины. Местами горы почти отвесно обрывались в воду, замыкая обзор огромной гранитной стеной; то там, то здесь в фьорд с шумом обрушивались водопады; иной раз берега сходились так близко, что была видна лишь узкая полоска неба и тогда казалось, что драккар и все находящиеся на нем стали пленниками каменных исполинов, окруживших их со всех сторон; затем горы расступались, открывая проходы в небольшие изогнутые заливчики, ответвляющиеся от Тронхеймс-фьорда. Суровая красота северного края заворожила Розалин, навсегда покорив ее сердце.

Жители прибрежного селения, услышав громкий рев люры – длинной бронзовой трубы, возвещающей о приближении военной ладьи викингов, побросали дела и, прихва-тив оружие, поспешили на берег. В эти смутные времена можно было ожидать нападения и со стороны своих же соотечественников. Треннелаг издавна слыл богатым краем, где находились лучшие земли в Норвегии. Все свободные люди Скандинавии хорошо умели обращаться с оружием, но мужчины и женщины, старики и дети знали, что противостоять дружинам профессиональных воинов невозможно, и поэтому с тревогой смотрели в сторону моря. Вскоре вездесущие мальчишки своими зоркими глазами различили знако-мый стяг, вьющийся на мачте драккара, и по округе разнеслась весть, что дружина, снаряженная Уаигом из Рикхейма, возвращается домой.

Облитый мягким алым светом заката, драккар плавно коснулся небольшого деревянного причала. Викинги, торопясь поскорее встретиться с родными и друзьями, покинули корабль, прихватив добычу и товар, выменянный не рынке.

Широкая пологая тропа вела от причала вверх по склону, где толпились, ожив-ленно переговариваясь, встречающие. Эдвард шел позади дружинников. Розалин робко следовала за ним, с любопытством посматривая вокруг. Викинги приблизились к нетер-пеливой толпе, начались объятия и поцелуи. Из массы встречающих Розалин выхватила взглядом высокую русоволосую женщину, еще совсем молодую, с годовалым ребенком на руках.

– Уаиг! – радостно закричала та. – Ты вернулся, милый!

– Ингрид, дорогая, я так скучал по тебе! – весело отозвался рыжеволосый великан.

Подхватив одной рукой довольно лопочущего сына, другой он крепко обнял жену, целуя ее.

– Хвала Фригг, ты вернулся живым и невредимым, я так беспокоилась за тебя! – быстро говорила Ингрид, сияя от счастья.

Навстречу Нару бросилась невысокая пухленькая девушка, и они принялись ворко-вать, словно два голубка. Других викингов тоже окружили родные и близкие, лишь Эдвард стоял один в стороне ото всех. Он казался равнодушным и даже скучающим, холодно наблюдая за происходящим. Розалин держалась возле норманна, не решаясь, правда, подходить к нему слишком близко.

Среди встречающих она заметила людей, казавшихся, как и Эдвард, лишними на празднике всеобщей радости и ликования. Они одиноко стояли поодаль, составляя пе-чальный контраст с шумной веселой толпой. Выплеснув первую радость от встречи с женой и сыном, Уаиг подошел к этим людям, и гомон затих при его словах:

– Не все из нас вернулись домой, но вы можете гордиться ими, они погибли как герои, с оружием в руках. Сейчас они пируют в Валгалле, куда по велению Одина валькирии забрали их души, и я тоже устраиваю пир, чтобы почтить память погибших и отпраздновать возвращение дружины домой. Вы все мои гости.

Эдвард жестом позвал Розалин и двинулся по дороге, пересекающей обширную долину, занятую пашнями и выгонами для скота, где у самой кромки леса располагалась его усадьба. Вокруг, на большом расстоянии друг от друга стояли хутора соседей-одаль-манов, пользующихся общими угодьями. Несколько таких общин составляли бюгд. Бюгды образовывали херады, то есть округа, которые в свою очередь объединялись в фюльки, что диктовалось необходимостью обороны от врагов. Фюльки, примыкающие к Тронсхеймс-фьорду, составляли судебную область Треннелаг. Каждый фюльк управлялся народным собранием – тингом, на котором избирался военный предводитель – ярл или хевдинг, способный выставить корабль с дружиной для народного ополчения – ледунга.

Дед Эдварда Ульрих, по прозвищу Мудрый, пользовался большим уважением в своем фюльке и много лет оставался военным предводителем ледунга Северного Мера. В Скандинавских странах уже намечался переход от племенной организации с выбранными вождями к делению страны на округа, возглавляемые династиями местной знати, и Ульрих намеревался передать власть своему внуку Эдварду, но этому воспротивились ревностные поборники общинных отношений, выставив своего кандидата на роль военного вождя – Ингъяльда из Адельхейма. На тинге, созванным по поводу избрания нового предводителя, мнения разделились. Из-за своего происхождения, тайну которого кроме него знали еще два человека: дед, да старая нянька Юнис, Эдвард счел себя не вправе возглавить ополчение, к тому же ратное дело не привлекало его, и он отказался в пользу Ингъяльда.

Радости жизни, так много значившие для его сверстников, оставляли Эдварда равнодушным. Он ни в чем не находил смысла своего существования. Он сторонился женщин, а те, считая его холодным и бездушным, не домогались его любви; мужчины также не горели желанием водить с ним дружбу, осуждая его за гордость и скрытность, но это мало трогало его. Он отгородился от всего мира броней отчуждения, находя в этом даже некоторое удовлетворение, и гордился своей независимостью. Саксонская девчонка внесла сумятицу в его жизнь. После встречи с ней он пребывал в постоянном разладе с самим собой, ради нее ему приходилось поступаться своими убеждениями, и это выво-дило его из себя.

Эдвард брел по дороге к поместью, постепенно замедляя шаг. Огромный деревян-ный дом с причудливым резным коньком на крыше вызывал у него острую неприязнь, граничащую с отвращением и суеверным страхом, которые усилились после смерти деда. Фагрвин – «Прекрасная обитель» – такое радостное светлое название носила усадьба, но Эдвард никогда не чувствовал себя здесь уютно и не мог надолго оставаться в доме, где все напоминало ему о страшной трагедии. Придет ночь, и непрошенные воспоминания снова захлестнут его, и призраки прошлого заведут свою сумасшедшую круговерть, затя-гивая жертву в мрачную ледяную пучину безумия.

– Почему никто не встречал тебя? Где же твои родственники? – спросила Розалин.

– Они умерли, – коротко ответил Эдвард.

– Все?! – опешила девушка.

– Да, все, – раздраженно бросил через плечо норманн.

– Прости, мне очень жаль.

– Неужели? – язвительно осведомился Эдвард, поворачиваясь к ней. – Какое тебе дело до моей семьи?

Розалин смешалась под его тяжелым немигающим взглядом.

– Я сожалею, что расстроила тебя, – робко прошептала она, и ее глаза влажно блеснули.

– Уволь меня от твоих слов. Ненавижу плачущих баб! – скривился норманн, – если ты по всякому поводу будешь лить слезы, я вряд ли оставлю тебя в своем доме.

И он быстро зашагал к поместью.

На западе быстро угасали тревожные отсветы багряного заката, предвещая холодную ветреную погоду. Незаметно подкравшиеся сумерки укрыли землю мягким таинственным пологом. Из леса потянуло вечерней прохладой.

Усадьба Эдварда располагалась в глубине живописной долины, окруженной с одной стороны могучими горами, а с другой – обширным лесным массивом. Посреди широкого двора с многочисленными хозяйственными постройками, давно пришедшими в упадок, стоял большой деревянный дом с потемневшими от времени стенами, подсле-повато щурясь маленькими оконцами.

Эдвард подходил к калитке, когда со стороны леса из сгустившейся темноты выскочил лохматый зверь, обликом походивший на волка, и стремительно бросился к норманну. Пес с радостным визгом завертелся вокруг него, приветственно виляя пушис-тым хвостом и норовя лизнуть в лицо. Потрепав зверя по крепкому загривку, Эдвард вошел во двор. Косматый пес побежал было за хозяином, но внезапно остановился и повернулся в сторону Розалин, принюхиваясь. Она застыла на месте, с отчаянием глядя в спину удаляющемуся норманну. Девушка ужасно боялась этого полу-пса, полу-волка, но не решалась позвать Эдварда на помощь. Пес дружелюбно помахал хвостом и, подбежав, ткнулся в ее руку холодным влажным носом. Розалин осторожно погладила ластившегося к ней зверя. Услышав призывной свист хозяина, пес бросился за ним, качнув пушистым кольцом хвоста на прощанье.

Дверь большого дома распахнулась, и навстречу Эдварду заторопилась сгорблен-ная старуха в длинном холщовом платье с передником. У ее пояса висела массивная цепочка с ключами.

– Эдвард, мальчик мой, – радостно воскликнула старая женщина, обнимая викинга. – Благодарение Одину, ты вернулся живым и невредимым!

– Оставь, Юнис, – сказал тот, тем не менее, покорно наклоняя голову, чтобы старая нянька смогла запечатлеть поцелуй на его нахмуренном лбу. – Ты же знаешь, я не люблю нежностей.

– Знаю, сынок, знаю, – весело прокудахтала Юнис, – прости уж старую. Я так рада видеть тебя в добром здравии. А где твой брат? Где Стиан? Наверное, отправился в Рикхейм навестить Кристен? Он давно влюблен в младшую сестренку твоего друга Уаига и подумывает о свадьбе, смотри, Эдвард, как бы твой меньшой брат не опередил тебя.

Лицо норманна окаменело.

– Стиан убит.

– О, бедная моя головушка, – запричитала женщина. – Как же это случилось? Он был так юн! Я всегда говорила, что от этих морских походов одни несчастья.

– Такова воля Богов, – процедил Эдвард сквозь зубы. – Хватит лить слезы, займись лучше рабыней, Юнис, – и он ушел в дом, оставив старуху стенать и плакать о безвременно погибшем Стиане.

Розалин было хорошо знакомо чувство потери, когда тот, кого ты любил, внезапно уходит из жизни, и, хотя Эдвард внешне выглядел невозмутимым, она знала, как глубоко он переживает смерть младшего брата. Отчаяние Юнис вызывало у Розалин сочувствие не менее, чем молчаливое страдание Эдварда, но женщинам легче переносить боль утраты, они не стыдятся слез, приносящих утешение, а мужчины не позволяют себе открыто оплакивать потерю близкого человека, считая слезы проявлением слабости. Они страдают молча, с сухими глазами, стиснув зубы.

Наконец, старуха утерла слезы и с любопытством взглянула на Розалин.

– Как твое имя, детка? Я никогда еще не видела такой красавицы, как ты.

– Розалин, – робко ответила та.

Старая норвежка приветливо улыбнулась:

– Не бойся, доченька, в этом доме ты будешь в безопасности. Вижу, ты устала с дороги. Проходи в дом, отдохни, поешь, а после поговорим.

Переступив порог дома, Розалин оказалась в длинном сумрачном зале, кровлю которого подпирали высокие резные столбы. Вдоль стен, обитых сосновыми досками и увешанных старинными гобеленами, стояли крепкие дубовые скамьи, покрытые звери-ными шкурами, и несколько массивных, окованных железом сундуков. Задняя часть дома была разделена деревянными перегородками на несколько комнат. В центре находился выложенный камнями огромный очаг, уютно потрескивающий ярко пылавшими полень-ями. Над огнем, на толстой железной цепи с крюком висел большой котел, в котором булькала мясная похлебка, распространяя вокруг ароматный запах.

Пройдя следом за Юнис по плотно утрамбованному земляному полу, щедро уст-ланному золотистой соломой, Розалин присела на деревянную лавку. Две хлопотавшие вокруг очага женщины средних лет, одетые, как и Юнис в платья с длинными передни-ками, с любопытством поглядывали на нее, но вопросов не задавали.

Дверь в дом распахнулась, и вошла еще одна служанка в цветастом платье с плетеной корзиной, полной яиц. Плавной неторопливой поступью женщина подошла к очагу, и Розалин с удивлением увидела, что та темнокожая. Ее сильно вьющиеся волосы были заплетены в ряд мелких косичек, огромные черные, чуть выпуклые глаза ярко блестели, а излишне широкий нос и пухлые губы не портили ее лица, отличавшегося необычной для здешних мест красотой. Женщина поставила корзинку на стол и улыб-нулась Розалин, обнажив крупные белые, без единого изъяна зубы.

– Дигна, – обратилась к негритянке Юнис, – эта девушка – рабыня Эдварда. Ей нужно помыться с дороги и отдохнуть.

– Хорошо, я все сделаю. Мне кажется, это добрый знак, что господин привез в свой дом женщину, – отозвалась Дигна.

У нее оказался низкий, но приятный грудной голос.

– Не спеши радоваться, Дигна. Эдвард все так же угрюм и нелюдим, а Стиан не вернулся.

– Стиан погиб?! Жаль его, он был совсем еще мальчик, – черные глаза негри-тянки наполнились слезами.

– Ты оплачешь Стиана позже, – ворчливо проговорила Юнис, украдкой смахивая слезу. – Позаботься лучше о девушке, она едва держится на ногах от усталости. Я хочу поселить ее в комнате Сигурни.

– Я все сделаю, не беспокойся, Юнис.

Дигна быстро наполнила теплой водой огромную пузатую бочку, отгороженную холщовыми занавесями, и позвала Розалин. Возможность смыть грязь после долгой дороги обрадовала девушку. Раздевшись, она погрузилась в воду и закрыла глаза, наслаждаясь теплом благодатной влаги и покоем. Путешествие закончилось, и единст-венным ее желанием было остаться здесь навсегда вместе с Эдвардом. Тонкие пальцы негритянки принялись осторожно расплетать косы Розалин. У Дигны были ласковые теп-лые руки, и на мгновение девушке показалось, что она дома, и мать нежно гладит ее по волосам. Негритянка помогла Розалин вымыться и переодеться в чистую одежду, сос-тоящую по скандинавскому обычаю из длинного прямого платья и передника с брошами. После ужина Дигна отвела девушку в комнату, где стояла широкая кровать с резными конскими головами в изголовье, и впервые с тех пор, как Розалин покинула свой дом, она спокойно уснула.

Проснувшись, Розалин некоторое время нежилась в теплой постели на мягкой перине из невесомого гагачьего пуха, пока не вошла Дигна. Та распахнула ставни, закры-вающие маленькое оконце, и в комнату влился яркий солнечный свет. Розалин села на краю ложа, опустив ноги на бурую медвежью шкуру.

– Как отдохнула? – поинтересовалась Дигна.

– Я давно уже так хорошо не спала, – охотно отозвалась девушка.

– А как твое имя?

– Розалин…

– Красивое имя, – улыбнулась негритянка, – А я Дигна. Откуда ты, Розалин?

– Из Британии.

– А как ты попала к Эдварду?

– Прости, мне не хочется вспоминать об этом, – тихо проговорила Розалин.

– Юнис велела спросить тебя, что ты умеешь делать по хозяйству?

– Дома я не занималась хозяйственными делами. Моя мать баловала меня, – покраснев, призналась девушка.

– Так значит, ты из знатной семьи? По твоему поведению и речам не скажешь, что ты избалована. Сколько тебе лет, Розалин?

– Скоро исполнится девятнадцать.

– А ты замужем? – поинтересовалась чернокожая служанка.

– Нет, – покачала головой Розалин. – Родители не хотели выдавать меня замуж насильно за человека, которого я не любила.

– И потеряли дочь, – вздохнула ее собеседница. – Если бы ты была замужней женщиной, твой муж сумел бы защитить тебя.

– Но я не представляю, как можно жить рядом с мужчиной, которого не любишь! – горячо воскликнула Розалин.

– Теперь тебе придется привыкать к этому.

Вспыхнув, саксонка опустила голову.

– О, бедняжка! Неужто ты влюбилась в хозяина? – с жалостью спросила Дигна, а затем постаралась успокоить, – прежде он не привозил рабынь. Быть может, тебе удастся смирить его мятущуюся душу. В наших краях говорят, что покорная и нежная женщина способна превратить дикого ягуара в ласкового котенка.

– А от Эд… господина поступали какие-либо указания насчет меня? – застенчиво спросила Розалин.

– Я не знаю. Юнис сказала, что он взял коня и уехал к Уаигу. Рикхейм теперь будет долго гудеть от пиршественных застолий. А сейчас одевайся побыстрее и выходи к трапезе.

Оставшись одна, Розалин некоторое время сидела неподвижно, глядя в окно на темный лес, затем, очнувшись от задумчивости, поднялась и начала одеваться.

Когда она вошла в зал, все домочадцы уже собрались за столом. Еда была обильной и вкусной: козье молоко, ячменные лепешки, просяная каша и жареная рыба. Трапеза проходила в молчании. Розалин исподволь присматривалась к окружающим ее людям, среди которых ей предстояло теперь жить.

Сама Розалин своей скромностью и добротой сразу пришлась по душе обитателям Фагрвина. Через несколько дней она почти освоилась на новом месте, лишь два обстоя-тельства омрачали ей жизнь: она скучала по Эдварду, и Юнис не могла найти ей работу по силам. Ни ткать, ни варить, ни стирать Розалин не умела, и ни одно дело не спорилось в ее изнеженных руках.