Гилберт Гугенбергер. Часть 1

– Ваше изобретение, месье Гугенбергер, – это как микроскоп, только для света. Вы открываете невидимый мир для человечества.

Эти слова отразили то, что чувствовал сам Гилберт. Его работа теперь стала больше, чем просто теорией – она служила людям. Но вместе с признанием пришло и осознание хрупкости этой эпохи. Слухи о войне и растущей напряжённости всё чаще достигали Бреста. Отец Гилберта, Соломон, тревожился, боясь, что война разрушит всё, что его сын создал.

– Сынок, – сказал он однажды, сидя напротив Гилберта в тени их мансарды, – я горжусь тобой. Но что будет с этим изобретением, если мир погрузится в хаос? Всё может найти прахом и погрузиться в небытие.

– Отец, – тихо ответил Гилберт, – даже если это произойдёт, мои записи останутся. Главное – мы показали, что это возможно.

Вечер был полон спокойствия, но тишина казалась зловещей. В Бресте уже никто не сомневался – война неизбежна. Слухи о том, что еврейские семьи окажутся первыми жертвами, распространялись быстрее, чем можно было их опровергнуть. Соломон Гугенбергер сидел за кухонным столом, сжимая в руках газету. Его лицо покрывала мертвенная бледность, а взгляд поражал тяжестью и безнадёжностью.

– Гилберт, – позвал он, когда сын спустился из мансарды. – Нам нужно поговорить.

Учёный остановился в дверях, заметив тревогу в голосе отца. Он молча сел напротив, ожидая, что тот скажет.

– Ты знаешь, что происходит, – начал Соломон, его голос дрожал. – Они не оставят нас в живых. Евреи… Мы для них как мишени. Я не могу позволить, чтобы ты погиб из-за своей фамилии.

– Отец, – Гилберт нахмурился, – ты хочешь, чтобы я отказался от нашего имени?

– Да, – Соломон резко поднял голову, его глаза блестели от слёз. – Ты должен стать Новицким. Поляком. Я уже нашёл человека, который поможет с документами. Это единственный способ спасти тебя.

– Я заплачу любые деньги за эти документы, – на глазах старика показались слёзы.

Гилберт долго молчал, глядя на отца. Он понимал, что тот прав, но внутри всё протестовало. Отказаться от фамилии, от наследия, от всего, что связывало его с семьёй… Это было как предательство.

– Я не могу, – наконец сказал он, но голос его был слабым. – Это неправильно.

– Неправильно? – Соломон ударил кулаком по столу, его голос сорвался. – Неправильно – это то, что они делают с нами! Ты думаешь, я хочу такого будущего? Но если ты не сделаешь этого, ты погибнешь. А твои изобретения? Всё, над чем ты работал? Это тоже исчезнет.

Гилберт опустил голову. Он знал, что отец прав. Его работа, его мечты – всё это могло быть уничтожено в одно мгновение. Он глубоко вздохнул и кивнул.

– Хорошо, – тихо сказал он. – Я сделаю всё как ты скажешь.

Соломон закрыл глаза, словно молился. Он знал, что это решение спасёт сына, но в то же время чувствовал, что он уже скоро никогда не увидит своего мальчика.

Старый нотариус в приглушённом свете настольной лампы передал Гилберту документы. Теперь в них значилось новое имя – Гилберт Новицкий. Сердце сжалось от странной смеси облегчения и горечи. Он смотрел на бумаги, будто эти несколько строк могли стереть его прошлое. Но он знал – это был единственный путь выжить.

Вернувшись домой, Гилберт аккуратно запаковал свои книги, тетради, чертежи и записи в два небольших чемодана. На них были самые важные формулы, чертежи «когерентной лампы» и записи экспериментов. Его мать, Голда Моисеевна, стояла в углу комнаты, наблюдая за сыном. Её глаза были полны заботы, но она молчала, осознавая, насколько важно сохранить его труд.

– Мамочка, – тихо сказал Гилберт, закрывая чемодан. – Это всё, что мы можем взять с собой. Остальное слишком громоздко.

– Главное, сынок, чтобы ты был в безопасности, – ответила она, её голос дрожал, но была слышна нежность.

Остальное оборудование он переправил в Польшу, в поместье дальних родственников. Глубокий подвал старинного дома стал тайным хранилищем для тяжёлых приборов и толстых папок с оставшимися записями. Когда всё было разгружено, Гилберт задержался на мгновение, глядя на свою сокровищницу знаний. Он знал, что это может быть последний раз, когда он их видит.

Вернувшись домой, он застал всю семью в подготовке. Близняшки Ханна и Сара с детской живостью спорили, как уместить свои игрушки в один чемодан. Мойша, младший брат, в задумчивости осматривал комнату, проверяя, ничего ли не забыли. Голда Моисеевна, несмотря на усталость, готовила еду в дорогу, сосредоточенно замешивая тесто.

– У нас мало времени, – сказал Гилберт, входя. Его голос оставался спокоен, но внутри всё сжималось от тревоги.

– Мы почти готовы, сынок, – отозвалась мать, не поднимая головы. – Скоро поедем.

Но их планы рухнули утром 22 июня 1941 года. Грохот первых бомб, взрывающихся неподалёку, разбудил всех. Война началась, и их мечта об отъезде стала недостижимой. В хаосе утра Голда Моисеевна крепко обняла своих детей, молясь, чтобы они выжили.

Семья Гугенбергера пребывала в полном отчаянии. Соломон сидел за кухонным столом, потупив голову, его руки дрожали, словно он пытался удержать всё, что разваливалось вокруг. Лицо его было уставшим и печальным, взгляд опущен на пустую чашку.

– Господи, да что же это творится? – пробормотал он едва слышно. – Зачем все эти войны, это насилие? Бессмысленные убийства… Откуда у людей эта безудержная жадность? Отнять, разрушить… А я ведь не увижу своих внуков. Гилберт, мой дорогой сынок, Мойша… – Его голос сорвался, и он прижал руки к лицу, скрывая слёзы. – Что теперь будет с нами?

Гилберт стоял у двери, молча наблюдая за отцом. Его плечи были напряжены, а в глазах читалась тревога. Вся его решимость казалась слабой перед болью, которая захлестнула дом. Он сделал несколько шагов к столу и сел напротив Соломона.

– Отец, – сказал он тихо, стараясь придать голосу твёрдость. – Мы уже собрали чемоданы. Всё будет хорошо. Мы уедем. Переждём оккупацию.

Старик поднял голову, и в его взгляде Гилберт увидел безнадежность, смешанную с отчаянием. Он покачал головой.

– Нет, не будет такого, Гилберт, – произнёс Соломон с тяжёлым вздохом. – Сегодня ночью матушка моя, покойная Франя, приходила во сне. Вся наша семья собралась. Она всех пирогами угощала. Белые платки на головы всем повязала, ярмолки надела. А тебе, внучок, она сказала: «Ты выйди-ка за дверь. Рано тебе.»

Соломон замолчал, его взгляд потемнел. Гилберт чувствовал, как холод прокрадывается в комнату, несмотря на тепло зажжённой лампы.

– Она меня предупреждала, – тихо добавил Соломон, словно пытаясь найти в этом смысл. – А что это значит? Гилберт, сынок, ты должен выжить. Что бы ни случилось.

Учёный тяжело вздохнул. Он понимал, что страх отца не был безосновательным. Бомбы могли рухнуть в любой момент, и будущее казалось тёмным, как угольная пыль. Но он чувствовал, что обязан бороться – не только за свою жизнь, но и за их общее наследие.

Тёплый вечер в доме Соломона был нарушен неожиданным грохотом. Дверь распахнулась, и в дом ворвались немецкие офицеры, одетые в лёгкую форму, но с жестокими, непрощающими взглядами. Первым вошёл высокий немец с холодными глазами как у змеи. Клейнер ненавидел евреев. Его детство прошло в нужде и бедности, а соседи Штейнберги всегда жили зажиточно, когда ему оставалось нюхать запах луковых блинов по выходным.

Соломон, который ещё мгновение назад сидел за столом, оцепенел, словно почувствовал, что случилось неизбежное.

– Все на месте! – рявкнул один из офицеров, указав на собравшихся.

Берховец считал себя безупречном арийцем, способным очистить планету от скверны. Он ненавидел всех, кто имел нечистую родословную. Мир нужно спасать. И в этом он преуспел, творя бесчинства на территории соседних стран.

– Фу, не терплю запах еврейских домов, – и он сплюнул на пол

Сёстры-близнецы Ханна и Сара закричали, их детские крики разрывали воздух. Мойша бросился к матери, пытаясь прикрыть её своей спиной. Голда Моисеевна, дрожащими руками, обняла своих дочерей, словно надеясь, что её объятия защитят их от несчастья.

Соломон, глубоко вздохнув, посмотрел на сына, который замер у двери. Он поймал взгляд молодого учёного и коротким движением головы указал на лестницу, ведущую на мансарду.

– Иди, – прошептал он, едва слышно, но с силой, которая не оставляла сомнений.

Гилберт не стал медлить. В мгновение ока он метнулся к лестнице и начал подниматься вверх. Один из офицеров заметил его движение.

– Стой! – выкрикнул он, устремляясь за ним.

Гилберт добежал до мансарды и захлопнул тяжёлую дверь за собой. Солидная конструкция двери выдерживала удары, пока оккупант яростно пытался её взломать. Чемоданы с записями и изобретениями лежали у капсулы времени. Сердце билось как сумасшедшее, но руки оставались уверенными.

Он нажал на кнопку капсулы, и гудящий свет залил комнату. Вокруг всё заходила ходуном. Гилберт вошёл внутрь, его дыхание было учащённым. Закрыв за собой дверь темпорального устройства, он почувствовал, как земля под ногами начала уходить. В тот момент он понял: он оставляет позади всё, что любил, но его миссия, его идеи должны выжить.

Глава 5. Поиск истины

Салли чувствовала, как её воображение будто сорвалось с цепи, сотворяя миры, которые буквально вытесняли реальность. Ночи становились для неё временем работы – тихие, наполненные лёгким мерцанием лампы. Она создавала забытые образы, писала ночью напролёт, позабыв про усталость. Голубоватые кристаллы наполнялись динамичными диалогами, хитросплетениями судеб и загадочными поворотами сюжета.

Но однажды на рассвете, когда первые лучи солнца скользили по её хромированному столу, Салли осознала, что главный герой, Гилберт Новицкий, не подчиняется её авторскому замыслу. Он жил своей жизнью, отказываясь идти по заранее продуманному пути.

– Ну что ж, – тихо улыбнулась она, едва касаясь пальцами бумаги. – Ты победил, Гилберт. Рассказывай свою историю, а я просто с удовольствием послушаю.

Она потёрла красные глаза, а в голове прозвучало усталая мысль: Ну и что же ты, Алиска, будешь слушать? У тебя и кода нет для его учёных разговоров. Ну разве что наушники купить волшебные или потереть лампу Алладина.

Салли трудилась день и ночь над созданием своего гениального литературного шедевра. Она изучила практически всё, что могла понять о физике и математике, на своём уровне знаний. Однако в какой-то момент её работа зашла в тупик.

– Эй, Маринка, что мне делать? – взволнованно спросила она. – Я понятия не имею! Все 12 тетрадей загадочного пациента написаны на закодированном языке. Я совершенно не понимаю, как это всё расшифровать. Что ты предлагаешь? Просто всё бросить? Ведь я только увлеклась этим, и моя писанина как раз в самом разгаре!

Марина задумчиво посмотрела на подругу и уверенно ответила:

– Нет, конечно. Бросать – это не наш вариант. Знаешь, может, это не просто текст, а что-то вроде закодированного послания потомкам. Мы могли бы начать с поиска закономерностей. Например, посчитать, какие символы повторяются чаще всего. Я где-то читала, что подобное помогает взломать даже сложные шифры.

Алиса оживилась. – А что, если эти тетради – ключ к чему-то важному? Может быть, пациент хотел передать некое предостережение. Ты думаешь, мы с этим справимся?

Марина улыбнулась: – Конечно. Мы ведь с тобой не привыкли отступать. Я уверена, разгадка где-то рядом. Надо просто дать себе время и не бояться искать пути решения.

На следующий день докторша позвонила. Ухмыльнувшись, она показалось со своей широкой улыбкой в виртуальной светящиеся спирали голофона:

– А ты знаешь, я поговорила с Дмитрием, и у него оказались очень даже замечательные предложения по поводу расшифровки тех физико-математических загадок, которые Гилберт оставил нам. Кстати- это мой парень, давно нужно было о нём рассказать. Да всё дела и дела. У Димки есть несколько ребят, которые неплохо разбираются в физике, ну и всё такое… И, если сами ничего не смогут придумать, то уж точно кого-то посоветуют.

Алиса почувствовала, как её сердце замерло на мгновение, а затем радостно заколотилось.

– Это правда? – с воодушевлением спросила она. – Это значит, что у нас появился шанс найти разгадку?

Докторша рассмеялась: – Шанс? Алиса, это больше, чем шанс. Теперь у нас есть команда, и всё это приобретает совсем другой масштаб. Готовься к тому, что загадки Гилберта поведут нас дальше, чем мы могли представить. В этот момент Алиске показалось, что Маринка горела фантастической идеей больше, чем автор будущей эпопеи.

Глава 6. Бегство

Гилберт почувствовал, как мир вокруг него будто треснул, оставляя за спиной привычную реальность. Гравитация исчезла, время сжалось в единый миг – ослепительная вспышка и…

Его капсула едва выдержала адский путь: жестокое излучение, сотрясения, словно ярость времени и пространства, буквально рвали её на части. Когда он наконец оказался на другом конце реальности, то рухнул возле железнодорожного вокзала, прямо между рельсами. Металлический корпус капсулы разлетелся на осколки, которые поблёскивали в утреннем свете, словно напоминание о том, через что ему пришлось пройти.

Страх и восторг боролись в его душе. Казалось, все его представления о мире перевернулись в один момент, но где-то в глубине сознания зажёгся огонёк: «Это место – моя новая загадка. Теперь я должен понять, как и зачем я здесь.»

К счастью, место оказалось пустынным. Вокзал ещё спал в предрассветной тишине, а редкие прохожие не обращали внимания на странные обломки. Гилберт, тяжело дыша, осмотрелся вокруг. На мгновение он замер, будто не веря, что выжил, а затем, стряхнув с себя пыль и осколки, поднялся на ноги.

Перед ним был новый мир, не похожий на тот, который он знал. Поезда с тихим гулом проходили неподалёку, но выглядели они странно – гладкие, без колёс, словно парящие над рельсами. Воздух был наполнен незнакомыми запахами, а вокзал был утоплен в футуристических огнях.

Новицкий провёл рукой по своей растрёпанной одежде и прошептал:

– Где я? И что, чёрт побери мне теперь делать?

Его сердце было переполнено смесью ужаса и трепета. Он осознавал одно: началось самое непредсказуемое путешествие в его жизни. Воздух казался иным, густым, как будто насыщенным энергией, которая пронизывала всё вокруг.

Он замер, пытаясь справиться с головокружением. Глаза привыкали к странному свету – не естественному солнечному сиянию, а какому-то искусственному свечению, источники которого невозможно определить.

– Что – то не так. – Учёный чувствовал странное жжение по всей поверхности кожи. Тошнота подкатывал к горлу. – Нужно идти вперёд. Но куда?

Здания, высокие и непривычно изогнутые, будто вырастали из самой земли, слившись с ней в единый организм. Гилберт выглядел, словно сразился со стаей львов.

– Люди подумают, что он нищий безумец, – в голове гудел пчелиный улей и до ужаса хотелось пить. Он ещё никогда так себя паршиво не чувствовал.

Гилберт приблизился к странному стеклянному зданию. Вокруг всё оживлённо двигалось. В воздухе объекты непонятного назначения проделывали невероятные па.

Люди… или, возможно, это были не совсем люди, двигались вокруг – уверенные, с сияющими устройствами в руках, которые, казалось, заменяли им не только средства общения, но и часть сознания.

– Я схожу с ума, или это последствия перемещения сквозь матрицу пространства, – -Гилберт чувствовал себя словно на другой планете.

– Это что? – пробормотал он, с трудом подбирая слова. – Будущее?

Мужчина сделал шаг и наступила темнота. Учёный распластался возле входа в здание аэровокзала.

Его привезли в больницу в тяжёлом состоянии. Врачи, привыкшие работать с необычными случаями, оказались сбиты с толку, увидев результаты его анализов. Показатели выходили за рамки стандартной медицинской логики: странные маркеры в крови, необычные электрические импульсы в мозгу. Всё это вызывало у них массу вопросов.

Гилберт лежал в реанимационной капсуле, его тело на грани энергетического истощения, а сознание плавало где-то между явью и беспамятством. Врачи, склонившиеся над панелями управления, обеспокоенно изучали его показатели. Радиационное воздействие оставило свои следы – уровень поражения слишком высок. Никто из них не мог понять, как он вообще выжил.

– Это невозможно, – пробормотал один из врачей, сверяясь с данными. – Такое облучение должно немедленно привести к фатальным последствиям. Но его клетки…

– Адаптируются? – переспросила его коллега, не скрывая удивления. – Вы хотите сказать, что он каким-то образом противостоит разрушению на уровне ДНК?

Тем временем Гилберт начал приходить в себя. Тело казалось тяжёлым, словно наполненным свинцом, а голове плавал поток неуправляемых мыслей. Он чувствовал странное покалывание в каждой клеточке своего организма. Он попытался пошевелиться, но капсула удерживала его в статическом положении для стабилизации.

– Не пытайтесь двигаться, – раздался спокойный голос врача. – Вы подверглись сильному облучению. Ваше состояние нестабильно.

Гилберт, с трудом повернув голову, ответил хриплым голосом:

– Мне нужно поговорить… с учёными. Это важно. Я думаю… я совершил прорыв…

Доктор, стоя у экрана с данными, внезапно подняла бровь, её удивление сложно было скрыть.

– У него нет ДНК-прививки, – произнесла она, будто вслух подтверждая свои подозрения. – И никакого идентификационного паспорта-чипа… Интерфейс тоже отсутствует. Кто он?

Она повернулась к коллеге, который лишь пожимал плечами, сам пребывая в замешательстве. Доктор сделала шаг ближе к капсуле, пристально разглядывая Гилберта, словно пытаясь разглядеть истину. Её голос стал тише, наполненным почти благоговейным недоумением:

– Отшельник? Но таких уже десятилетия как никто не видел. Это противоречит всему, что мы знаем. Почему он появился сейчас?

Гилберт, хоть и был ещё слаб, уловил смысл её слов. Её голос, с едва читаемым лёгким акцентом, достиг его, пробудив в нём лёгкую улыбку. Он понял, что его присутствие – это загадка не только для них, но и для самого мира, который давно ушёл вперёд от привычной ему реальности.

– Знаю, это странно для вас… – проговорил он осипшим голосом, подняв взгляд на доктора. – Но… возможно, ответы найдутся не в том, что я сделал, а в том, что я принес.

Эти слова оставили доктора в ещё большем замешательстве. Она не могла понять, как человек, который буквально выбыл из системы, мог являться носителем чего-то, что могло бы повлиять на будущее.

Гилберт, собрав остатки сил, выпрямился в своей реанимационной капсуле. Его голос звучал хрипло, но с каждым словом приобретал всё больше уверенности:

– Я Гилберт Новицкий… прибыл из 1941 года. Какой сейчас год?

Комната наполнилась тишиной, прерываемой лишь тихим гулом медицинских приборов. Врачи замерли, их взгляды впились в него, пытаясь осознать услышанное.

– Сейчас 2445 год. 23 июня. – Доктор, подняв бровь, сделала шаг вперёд, её голос прозвучал с ноткой скептицизма:

– Вы хотите сказать, что вы… из прошлого? Из времён давно забытой Второй мировой войны XX века? Это невозможно. Как?

Гилберт кивнул и встретился с её взглядом.

– Я понимаю, что это звучит невероятно, – продолжил он, – но это правда. То, что произошло, я сам не до конца могу объяснить. Моя капсула, она… она перенесла меня сквозь время. И теперь я здесь, в вашем мире, который для меня так же загадочен, как для вас мой рассказ.

Врач постояла в задумчивости, обменявшись взглядами с коллегами. Наконец, она произнесла:

– Значит, вы не только загадка для медицины, но и для самой физики времени.

Гилберт слабо улыбнулся:

– Я готов рассказать всё, что знаю. Возможно, мои знания помогут вам понять, как это стало возможным.

Он, лежа в реанимационной капсуле, заметил, как врачи начали переглядываться, их лица выражали смесь недоверия и беспокойства. Его слова о том, что он прибыл из 1941 года, казались им абсурдными. Один из врачей, нахмурившись, тихо сказал:

– Мы должны пригласить психиатра. Возможно, у пациента посттравматический синдром или галлюцинации. И это предсказуемо, его клетки мозга могут искажать реальность, подвергшись такому жёсткому удару радиации.

Через некоторое время в палату вошёл мужчина средних лет, внимательно наблюдая за пациентом. Он сел рядом с капсулой, изучая Гилберта с профессиональным интересом.

– Меня зовут доктор Лебедев, – представился он. – Я психиатр. Мне сказали, что вы утверждаете, будто прибыли из 1941 года. Хотите рассказать мне об этом подробнее?

Гилберт, несмотря на слабость, встретил его взгляд с твёрдостью.

– Я понимаю, как это звучит, доктор, – начал он. – Но это правда. Я и не собирался появляться в этом техногенном будущем, я спасал свою жизнь и научные разработки. И теперь я здесь, в вашем времени. Я не прошу верить мне на слово, но прошу выслушать.

Доктор Лебедев слегка удыбнулся, делая пометки в высветившийся панели интерфейса. Его голос оставался спокойным, но в нём звучала нотка скептицизма:

– Это звучит как фантастика, Гилберт. Но я здесь, чтобы понять вас. Расскажите мне, что именно произошло.

Гилберт начал рассказывать свою историю, стараясь быть максимально точным. Он знал, что его слова могут показаться безумными, но в глубине души надеялся, что хотя бы один человек поверит ему.

Доктор Лебедев едва заметно кивнул, слушая историю Гилберта, но в его глазах читалось сомнение. Когда рассказ закончился, он хмыкнул и озадачена коснулся кончика носа.

– Это действительно звучит… захватывающе, – произнёс Вениамин Маркович, спокойно, тщательно подбирая слова. – Но согласитесь, такие события чаще всего мы слышим в литературе или кино. Сквозь время? 1941 год? Загадочные исследования? Даже в наше время запрещены эксперименты, связанные с искривлением временной линии, из за опасности сдвига событий и непредсказуемых последствий. Это всё выходит за рамки обычной реальности.

Гилберт нахмурился, понимая, что его слова не достигли цели.

– Вы думаете, я сошёл с ума, не так ли? – спросил он, глядя прямо в глаза Лебедеву.

Психиатр не торопился с ответом, стараясь поддерживать профессиональный нейтралитет.

– Я думаю, что ваша история уникальна, – осторожно сказал он. – Возможно, вы пережили что-то действительно травмирующее, что заставило вас создать этот сценарий, чтобы справиться с происходящим. Наш ум – невероятно сложный аппарат, и иногда он защищает нас неожиданными способами.

Гилберт почувствовал прилив разочарования. Он знал, что говорит правду, но, похоже, никакие слова не могли убедить Лебедева.

– Если вы не верите мне, – проговорил он напряжённым голосом, – тогда хотя бы помогите мне найти кого-то, кто разбирается в физике. Они смогут проверить то, что я говорю. Это не просто «сценарий», доктор. Это реальность.

Лебедев ненадолго задумался, затем осторожно кивнул.

– Хорошо, – ответил он. – Я могу поговорить с коллегами. Но, Гилберт, вы должны быть готовы к тому, что не все примут вашу версию за истину.

Новицкого удалось стабилизировать, но его рассказы о прошлом и странные детали его личности продолжали вызывать у врачей сомнения. После долгих обсуждений и консультаций было принято решение направить его в психиатрический исследовательский центр для дальнейшего наблюдения.

Когда его привезли в учреждение, Новицкий выглядел спокойным, но в его глазах читалась усталость. Он понимал, что реальную историю воспринимают как бред, но Гилберт не собирался отказываться от своей правды. Врачи и персонал лечебницы, привыкшие к разным случаям, всё же не могли скрыть любопытства. Его манера речи, знания и странные старинные конспекты, которые он привёз с собой, заставляли задуматься: а вдруг за этим действительно скрывается что-то большее?

В одной из первых бесед с психиатром Новицкий твёрдо заявил:

– Вы можете считать меня сумасшедшим, но я знаю, что говорю правду. Всё, что я пережил, – это не плод моего воображения. И если вы дадите мне шанс, я докажу это.

Его слова прозвучали с такой уверенностью, что врач на мгновение замер.

«Да, каких только историй можно наслушаться на моей работе – фантастические фильмы можно и не смотреть. Порой кажется, что впору и самому сойти с ума».

Глава 7. Верховья Лены

Сибирь. Верховья реки Лены.

Когда-то, в незапамятные времена, здесь скрывались те, кто сумел пережить вселенскую катастрофу.

Остатки древней цивилизации спустились под землю, оставляя позади разрушенный мир, который они больше не могли назвать своим.

Они принесли с собой удивительную технику, а может, даже магические знания, способные поддерживать жизнь в каменных глубинах.

Долгие годы они существовали в тенях, укрепляя свои убежища и создавая системы, превосходящие любые технологии прогрессивного мира. Но в конце концов их потомки начали выходить на поверхность. Те, кто покинул каменные лабиринты, стали частью новых поколений.