Девятая жизнь Освальда

Библиотека была двухъярусная. Внизу располагалась роскошная гостиная с уютными диванчиками, пуфиками и изящными столиками. Винтовая лестница из красного дерева вела на второй этаж, весь уставленный огромными шкафами с книгами.

Тетя и дядя Даниэля не сели в кресла, чтобы удобно поговорить по телефону, а подошли к окну, завешенному тяжелой атласной портьерой. Маркиз потянул за витой золотой шнур и ткань разъехалась в стороны. О, да это не окно, а огромное, от пола до потолка зеркало. Мужчина приложил ладонь в специальное углубление на широкой бронзовой раме. Зеркальная гладь завибрировала и заискрилась разноцветными бликами. Прямо как экран телефона Берты, подумал я, только в тысячу раз больше него.

Через несколько минут рябь прекратилась и на гладкой поверхности появилось изображение мужчины и женщины. Я сразу понял, что это родители Даниэля. Женщина была почти точной копией маркизы, только белокурые волосы были уложены в затейливую высокую прическу, которую венчала маленькая королевская тиара. Такая же тиара украшала и голову крупного темноволосого мужчины с яркими зелеными глазами.

Но зеркало оказалось не просто экраном. Через мгновение королевская чета уже стояла в библиотеке. Ничего себе! Так это же портал!

Я был неплохо подкован во всех этих фантазийных штучках. Не зря же десять лет прожил с девчонкой, повернутой на фэнтази. Сколько фильмов пришлось увидеть, а еще столько книг услышать! Моя «хозяйка» не любила читать, и всегда включала аудиокниги. Потом засыпала под них, а я маялся, слушая весь этот бред. Но потом девочка выросла, вышла замуж, родила двоих кото-мучителей, и я еле вырвался из их цепких рук, когда они решили запустить меня в небо на воздушных шарах. Пришлось спасаться бегством. Хорошо, что во дворе стояла машина Берты. И у меня началась новая, девятая жизнь. Но что-то я отвлекся. Сейчас надо уши держать востро, а не предаваться воспоминаниям, не то еще опять заплачу от жалости к себе.

Я встряхнулся и оглянулся по сторонам. В коридоре было тихо, и припав ухом к двери я начал внимательно слушать.

Судя по взволнованным голосам родители Даниэля действительно любили сына и беспокоились о нем.

– Я немедленно потребую аудиенцию у императора и заявлю, что от имени сына отказываюсь от участия в этом нелепом смотре, – решительно произнес король.

– Карл, в таком деле нельзя действовать сгоряча, – осторожно произнес маркиз. – Надо хорошо все обдумать, чтобы не попасть в опалу. Вы же знаете насколько категоричен император. Он один решает, кто и когда покинет этот смотр.

– Тогда я воззову к великодушию Светлейшего. Жестоко выставлять беспамятного человека на потеху.

– Карл, у него нет великодушия, когда речь заходит об интересах империи.

– И что же делать, Эдмунд? – раздраженный от беспомощности резко спросил король Ласкании у маркиза, который был не только его свояком, но и старинным другом.

– Сначала надо точно узнать насколько пострадала память Даниэля, а затем уже будем решать.

– Я хочу увидеть нашего мальчика. Вдруг, он забыл и нас? – всхлипнула королева, прикладывая к глазам кружевной платочек.

Маркиза бросилась к сестре и обняла ее за плечи.

– Бетти, Данни узнал меня и Эдмунда. Конечно, он вспомнит и вас. Сейчас мы немного успокоимся и пойдем к нему.

Понимая, что вот-вот все покинут библиотеку, я бесшумно бросился обратно по коридору и спустя несколько мгновений уже лежал на кровати, укрывшись до ушей одеялом и притворяясь спящим.

Дверь тихо открылась, и через минуту надо мной склонились четыре фигуры.

– Мой бедный мальчик, – прошептала королева Элизабет и нежно поцеловала сына в щеку.

Король молчал, но его сильная рука бережно гладила голову Даниэля.

Притворяться спящим и дальше не было смысла. Нельзя же спать бесконечно. Поэтому я открыл глаза и сонно похлопал веками, фокусируя взгляд.

Женская ручка так ласково погладила меня по щеке, что я инстинктивно чуть не лизнул ее, но вовремя остановился. И коснувшись губами ладони, растроганно произнес:

– Мама, – а затем посмотрел на мужчину, перебиравшего пальцами мои волосы, и сказал ему: – Папа.

Я думал родителя Даниэля обрадуются, что сын узнал их, но они неожиданно расстроились. Отец нахмурился, а мать поднесла ладонь к губам, заглушая рвущийся из горла вскрик.

Столь странная реакция удивила меня, но слова короля, тихо сказанные маркизу, все прояснили.

– Он так называл нас только в раннем детстве. Вероятно, разум настолько пострадал, что теперь соответствует уровню пятилетнего ребенка. Надо немедленно переправить Даниэля в Ласканию. А император пусть делает, что хочет. Хоть даже объявляем нам войну.

– Карл, если будет война, то император уничтожит ваше королевство, с его армией не сравнится никакая другая.

– А вы считаете, что пятилетний ребенок защитит наше королевство?

Я досадливо закусил губу. Не хватало еще, чтобы из-за моего незнания этикета началась война. Только появился в другом мире и на тебе – стал причиной раздора. Надо срочно вмешаться, пока дело не зашло слишком далеко. Плохо только, что я не знаю, как картавил Даниэль, но может никто и не будет сравнивать, как было до и после падения. Главное – картавить. Твердая «р» их точно насторожит, а честное признание, что в теле их сына теперь находится кот настолько выбьет из колеи, что оставшуюся часть жизни я точно проведу в комнате с решетками на окнах. Помню, как тот граф или князь свихнулся от водки, и три года прожил, считай, в клетке.

Поэтому я прочистил горло и произнес, тщательно сжевывая «р»:

– Папа, мама, я не сошел с ума. Пгосто сильно удагился и многое не помню. Вот как надо к вам обгащаться не помню, но то, что я ваш сын и люблю вас знаю точно.

– Вот видите, Карл, мальчик мыслит вполне здраво, – сразу бросился успокаивать короля маркиз, пытаясь предотвратить назревающий конфликт с императором. – До начала смотра еще несколько дней. Давайте пока оставим все как есть.

– Не помню, что надо делать на этом смотге, но если дядюшка Эдмунд (хорошо, что подслушал его имя) мне напомнит, то думаю, я спгавлюсь, – самоуверенно заявил я, надеясь, что смог убедить короля. Но тот еще выше вскинул брови от удивления.

– Даниэль, но вы же категорически отказывались участвовать в смотре, и нам с маркизом еле удалось уговорить вас приехать в Аскандию. Вы точно хотите здесь остаться?

– Я не хочу, чтобы импегатог воевал с нами. Я пгавильно понял, что лучше пгоигвать, чем отказаться участвовать?

– Да, мой мальчик, так будет лучше для всех. Вы приняли правильное и очень мужественное решение, – похвалил маркиз племянника и опасаясь, как бы тот не передумал, поспешил успокоить и его, и короля Карла. – Я уверен, что смотр займет всего несколько дней, но мы все это потом обсудим. А сейчас Даниэлю лучше отдохнуть.

Я хотел было возразить, что совсем не устал, но слабость вдруг накатила на меня и провалила в глубокий сон.

Глава 5

Какое счастье! Я дома!!!Моя любимая кровать, моя любимая Берта!

Я хотел привычно, с разбега прыгнуть на кровать и замер на месте. Рядом с Бертой лежал… большой черный кот британской породы. Она нежно обнимала его, а он тесно прижимался к ней, положив голову на плечо. Я бросил резкий взгляд на зеркало, висевшее напротив кровати, и увидел пялившегося на меня несуразного мужика, которого звали Даниэлем.

Понятно. Чудо не произошло. Ой, какой я недогадливый! Нужно разбудить этого самозванца, сказать ему, чтобы он произнес свое заклинание и опять стал Даниэлем. Для этого я здесь и оказался.

Так, надо быстро действовать. Прямо не терпится вновь оказаться в своей шкурке и привычно растянуться на кроватке. Я даже Берту не буду толкать лапами, спихивая на краешек. Пусть спит на середине. Сегодня. А там посмотрим.

Сейчас главное разобраться с Даниэлем, посмевшим забросить меня на какую-ту непонятную планету, а самому вселиться в мое тело. Я тихо, на цыпочках, чтобы не разбудить Берту, подкрался к кровати и осторожно высвободил кота из любящих объятий. Хорошо, что у меня имеются руки и прекрасное знание кошачьих инстинктов.

Чтобы кот не заорал и не вырвался, я мгновенно схватил его за холку. Наглец сразу повис беспомощной тушкой. Тяжелый он, однако! Неужели, я тоже был таким неподъемным? Но ведь Берта так любила носить меня на руках, а я, дурачок, всегда вырывался. Кстати о дурачках.

– Слышишь, ты! Немедленно произнес заклинание и быстро убрался на свою Циннару. Может тогда я не оторву тебе хвост за такую подлянку. Надо же додуматься – приличного кота превратить в полоумного кожаного! – со злостью прошипел я, даже не соображая толком свою угрозу.

Как я оторву хвост, если он вернет мне тело? Сам себя изуродую, что ли? Но раздумывать было некогда. Берта могла проснуться в любой момент. Представляю, что будет, если она увидит в своей спальне взлохмаченного придурка в обрезанных подштанниках.

Поддельный Освальд слабо пискнул и заплакал. Нет, реально, из янтарных глаз ручьями потекли слезы. Тьфу, вот что значит ненастоящий. Коты никогда не разводят сырость. Они орут, рычат, но не плачут.

Глубоко вздохнув я на носочках вышел из спальни. И усевшись на кухне, уложил самозванца на колени, прижимая руку к его спине, не давая сбежать.

– Успокойся, Даниэль. Ничего тебе не будет, – проворчал я, невольно начиная гладить его другой рукой за ушами. – Но пойми, поиграл и хватит. Пора домой. Тебя папа и мама ждут, и смотр вот-вот начнется. Ты ведь помнишь, что должен быть на нем?

– Простите, сэр, но я не понимаю, как оказался здесь. Я упал в пруд и начал тонуть, а потом, бац, все потемнело и конец. А когда очнулся, то понял… что ничего не понял, – жалобно произнес кот. – Но здесь так хорошо, лучше, чем дома. Хозяйка вкусно кормит и гладит меня. Даже спать с собой рядом разрешает.

– Не кот, а недоразумение какое-то. Запомни на будущее, малыш, может пригодится, если снова захочешь поиграть в котика. Не мы живем у людей, а они живут у нас. И делают только то, что мы им разрешаем. А именно – слепо обожают нас и преданно служат. А дело кота – это жрать, спать и ср…, – я вовремя вспомнил, что разговариваю типа с аристократом, сыном короля, – и гулять. Так что нечего тут Берту баловать.

– Мою хозяйку зовут Берта?

– Не хозяйку, а служительницу.

– Никто так ласково не относился ко мне, как она, – грустно сказал кот.

– Даже родители? Кстати, а как ты к ним обращаешься?

– Ваше Величество.

– А почему не «папа», «мама»?

– Так обращаются к родителям только простолюдины.

– Понятно. Ладно, хватить болтать. Давай, превращайся в Даниэля и возвращайся домой.

– Я не хочу возвращаться. Я боюсь.

– Кого? Чего?

– Герцога Картиса.

– Почему? Что он сделал?

– Герцог хотел убить меня двадцать лет назад, когда мы были детьми. Предложил поиграть в фонтане, а потом ударил по голове и начал топить. Меня тогда спас дядя Эдмунд. Я не хочу больше встречаться с. Картисом, но император настоял на моем участии в смотре.

– Но почему ты так уверен, что герцог опять захочет убить тебя? Тогда он был ребенком, а теперь повзрослел, поумнел.

– Я гулял в тетушкином парке, когда увидел огромного волка. Он подбежал и толкнул меня в пруд.

– Волк? А причем тут герцог?

– Герцог из рода серебристых волков, и может обернуться зверем в любой момент.

– Ну, да. Анимаги. Чарльз что-то говорил об этом.

Я гладил кота и слышал, как громко и быстро бьется его сердце, словно он мчался, убегая от своры разъяренных псов. Да и на мои вопросы еле отвечал, задыхаясь от страха. Нехило, однако, герцог напугал Даниэля.

– Тихо-тихо, успокойся, а то сердце сейчас выскочит. Я все понял.

– Сэр, пожалуйста, не возвращайте меня обратно, – вновь заплакал кот.

Эх, наивный малыш. Да если бы я знал и умел, то сейчас бы не гладил тебя, а сам сидел бы здесь и вылизывал лапу, а затем побежал бы в спальню, прыгнул на кровать, чтобы разбудить Берту, и потребовал бы свой любимый корм.

Почему, я сказал «малыш», спросите вы? Да потому, что полностью прожив восемь жизней, я был глубоким старцем по людским меркам. Но даже, если отбросить весь предыдущий опыт, мои нынешние шесть кошачьих лет можно сравнить с сорока человеческими годами. А Даниэлю хоть и было двадцать пять, как я успел выяснить у Чарльза, но он вел себя, как подросток, и в прошлой жизни, и сейчас. Вместо того, чтобы вместе искать решение, как вернуться на круги своя, он умолял меня оставить все, как есть. То есть позволить ему быть котом.

Взглянув в кошачьи глаза, наполненные верой в мое всемогущество, я понял, что придется действовать одному и любым способом самому выведать заклинание, хотя не факт, что оно сработает.

Только я открыл рот, чтобы все это сказать, как из спальни послышался испуганный голос Берты.

– Освальд, ты где?

Кот опрометью бросился на зов, я машинально хотел сделать тоже самое, но в этот момент раздался громкий хлопок, словно лопнул воздушный шар, и комната исчезла.

***

– Ваша милость, герр барон, просыпайтесь, пожалуйста.

Я лениво приподнял тяжелые веки и потянулся всем телом, потом перекатился с боку на бок и встав на четыре лапы, прогнул спину и помахал хвостом.

– Что вы делаете, герр барон? Осторожней, вы можете повредить себе спину, – засуетился камердинер, не решаясь прикоснуться к похоже окончательно свихнувшемуся хозяину.

Я полностью открыл глаза и понял, что стою на четвереньках и кручу некой частью тела, на которой, увы, нет хвоста. Я все тот же придурковатый барон Бранвейн.

– Чарльз, не ори так. Я просто делаю зарядку для рук и ног.

– Зарядку? Какое странное слово.

– Привыкай, теперь я буду делать ее каждый день. И зачем ты меня разбудил? Что за срочность такая?

– Ваши дядюшка и тетушка озабочены, что вы так много спите. Его сиятельство даже хочет опять пригласить королевского лекаря.

– Не надо никаких лекарей, я здоров. И ужасно хочу есть.

– Но завтрак давно прошел, теперь надо ждать обед.

– Не понял. Мне, барону Бранвейну, любимому племяннику маркизы Кантер не дадут даже кусочка хлеба с сыром и мясом? Или хотя бы стакан молока?

– Молока, ваша милость? – вытаращил от удивления глаза камердинер. – Вы, наверно, хотели сказать бокал эля?

– Я сказал то, что хотел сказать, – высокомерно осадил я слугу. – Зови сюда Молли.

Чарльз дернул за шнурок, висевший рядом с кроватью, и через минуту запыхавшаяся служанка вбежала в спальню.

– Ой, ваша милость, простите, – она стыдливо закрыла ладонью глаза, увидев полуголого барона.

Девушка смутилась не от того, что на нем были одни подштанники. Она уже видела господина в таком виде, когда он пытался заигрывать с ней. Правда, в последний раз ей пришлось толкнуть его, чтобы слегка охладить пыл, но сейчас в спальне находился Чарльз, и Молли не боялась, что придется вновь защищаться от притязаний барона.

Она засмущалась от вида голых мужских ног, торчавших из неприлично коротких штанин.

Чарльз чопорно поджал губы и набросил на барона тяжелый стеганный халат. Понятно, что головой треснулся, но надо же соблюдать хоть какие-то приличия.

Я надел халат и обвел требовательным взглядом своих слуг.

– Вы помните, что поклялись служить мне верой и правдой, и за это получите деньги и новые должности?

Те закивали головами и начали заверять меня в своей преданности, но я нетерпеливым взмахом руки прекратил их лепет.

– Значит, так. Молли, берешь иголку в руки и подшиваешь мне подштанники до той длины, которую я покажу. Заодно отпорешь все кружева, и можешь забрать их себе.

Я отметил, как радостно вспыхнули глаза горничной, и как недовольно нахмурился камердинер. Ну, извините, не знал, что этот шельмец задумал сам подкатиться к Молли с хозяйскими кружевами и урвать от нее несколько благодарственных поцелуев. Впрочем, нечего на чужое добро роток разевать. Самому надо девчонку умаслить, только не за поцелуи. На фига они мне. Сейчас нужна не любовь продажная, а покупная услужливость и преданность.

– Надеюсь, шить ты умеешь? – строго спросил я. – Мне не надо, чтобы посторонние руки копались в моем белье.

– Умею, ваша милость. Всю одежду сама себе шью.

– Ладно, посмотрю потом, какая ты мастерица. А пока раздобудь мне еду.

– Я попробую уговорить повара пожарить вам пончики, хотя он такой важный, прямо не подъехать к нему.

– Так, с сегодняшнего дня никаких пончиков и плюшек. Принеси мне хлеба и мяса. А еще молока.

– Молока? – вытаращила глаза Молли, подозревая, что после последнего падения барон окончательно сдурел. Где это видано, чтобы взрослый мужчина пил не эль, а молоко?

– Делай, что велено, и не болтай лишнего с остальными слугами. Ты ведь хочешь стать моей экономкой? Значит – рот на замок, а ушки на макушке. Все слушаешь, запоминаешь и мне докладываешь.

Преданно глядя мне в глаза Молли несколько раз кивнула и убежала выполнять данное ей поручение, а я уставился на камердинера и требовательно приказал:

– Рассказывай все подряд о королевстве Аскандия, принцессе Авроре и о смотре женихов. Только давай без вопросов «вы и это не помните?», «неужели и об этом забыли?» Говорю последний раз – не помню, не знаю, все забыл. Хотя, нет, кое что помню, – я многозначительно посмотрел на слугу и отчеканил: – Ты станешь намного богаче, если будешь верно служить мне.

Какая разница, Земля это или какая-то Циннара. «Кожаные» везде одинаковые. Главное их предназначение – это служить нам, «пушистым». О чем я в очередной раз и напомнил этим людишкам.

Через несколько минут Молли притащила поднос, уставленный тарелками. Она еще не успела расставить их на столе, как я уже схватил большую отбивную, откусил от нее кусок и чуть не замурчал от удовольствия. У-у-у, как вкусно!

– Ваша милость, что вы делаете? – испуганно пискнула горничная, и я, торопливо прожевав мясо, недовольно сказал ей:

– Иди, займись делом. Мне срочно нужны нормальные штаны. Чтобы через час они были готовы.

Молли выпорхнула из комнаты с охапкой одежды, а я спросил у Чарльза:

– Чего она орала, как потерпевшая? Что я опять сделал не так?

Камердинер мученически посмотрел на меня и глубоко вздохнул, а затем начал терпеливо объяснять правила этикета, а проще говоря, показывать, как надо пользоваться ножом и вилкой. И судя по тому, как неловко у меня получалось, предыдущий владелец тела тоже не был знатоком этого дела. Но я, пожалуй, оказался ловчее его, и через несколько минут уже довольно умело резал мясо, накалывал его на вилку и уверенно отправлял в рот. А еще внимательно слушал камердинера и мотал на ус все, что он рассказывал.

Глава 6

Вскоре я узнал много интересного из жизни Даниэля, да и самого слуги тоже. Оказалось, что камердинер был вторым сыном королевского дворецкого, поэтому не мог рассчитывать, что сменит отца на его посту. Такая почетная должность переходила только к старшему сыну. Но Чарльз все равно надеялся, что сможет «выбиться в люди», и когда десять лет назад отец сказал, что его назначили камердинером младшего принца, он воспринял это с энтузиазмом и пыжился от гордости. Стать в двадцать лет доверенным лицом столь знатной особы было очень престижно. К тому же сыну короля исполнилось всего лишь пятнадцать лет, и служить у юного лорда было намного приятней, чем у пожилого. Да и доходней тоже. Молодой господин часто обновляет гардероб и обычно легко расстается с уже ненужными вещами. А умный камердинер всегда найдет, куда их можно сплавить. Чарльз уже представлял, как будет помогать юноше разбираться в причудах капризной моды и ненавязчиво давать ему советы в выборе одежды, не зря ведь он был лучшим учеником в школе камердинеров.

Но действительность разбила его радужные мечты. Чарльзу пришлось стать не экспертом в вопросах моды, а, считай, нянькой для сына короля. Который оказался не то чтобы герцогом, но даже не маркизом или графом. А всего лишь бароном. И не потому, что королевство Ласкания было настолько мало, что на всех сыновей короля не хватило герцогств. Его величество мог даровать столь высокий титул и пятерым сыновьям. Вот только младший принц не способен был управлять ни герцогством, ни маркизатом, ни графством. Как, впрочем, и баронством. Но по традиции, когда принцам исполнялось пятнадцать лет, им возлагали на головы герцогские тиары и призывали к исполнению долга перед королевством. Став герцогом юный принц получал не только полную власть в своем герцогстве, но и огромную ответственность за его процветание. А еще обязанность активно участвовать в политической жизни королевства и достойно представлять Ласканию при императорском дворе.

Но о какой ответственности и обязанностях можно говорить, если младший сын короля так и остался ребенком? Держать его во дворце при себе король не мог. И речь тут шла не о любви или нелюбви. Король не стыдился своего отпрыска, наоборот, питал к нему даже более нежные отцовские чувства, чем к старшим сыновьям. Ведь его родила женщина, на которой он женился по любви, а не из политической выгоды. Но оставив Даниэля при дворце, Карл Первый перед всем миром признал бы его умственно-неполноценным. А так, передав ему баронство, лишь во всеуслышание заявил, что его младший сын – неисправимый мечтатель. И поскольку Ласкания уже имеет двух претендентов на корону, тогда почему бы не позволить третьему жить в удовольствие в своем уютном мирке? Так что, вот уже десять лет барон живет в замке в Бранвейне, вдали от шумной столицы и людских пересудов.

– И все поверили в сказку о мечтателе-отшельнике? – недоверчиво хмыкнул я. – Даже никто не приперся поглазеть на него?

– Баронство находится под личной магической защитой короля. В него могут попасть только члены королевской семьи.

– Понятно, заперли дурачка в темнице, от греха подальше и забыли.

– Зачем вы так говорите, герр барон? – искренне обиделся камердинер. – Ваши родители часто навещают вас, и братья тоже. Герцог Орланский следит за порядком в баронстве, а герцог Тиринейский занимается с вами магическими науками.

– Науками, со мной? – скептически ухмыльнулся я. – Ну, и какие у меня успехи? Ах, да. Ты говорил, что я умею превращаться в кота. Правда, заклинание никак запомнить не могу. А братьев как зовут? Или к ним тоже надо обращаться «Ваше величество»?

– Нет. Герцогам принято говорить «ваша светлость», – тут же поправил меня слуга. – Но у вас хорошие отношения с братьями, и вы зовете их по именам. Герцога Орланского зовут Джеймс, а герцога Тиринейского – Томас.

– Понятно, а чем я еще занимаюсь, кроме магических наук?

Я примерно представлял круг занятий Даниэля. Не зря ведь десять лет прожил с графом. Тот целыми днями курил трубку и пил вино, по вечерам ездил по гостям, чтобы перекинуться с приятелями в карты. Ну, а по ночам развлекался с хорошенькими горничными. Не думаю, что в этом мире барону приходится трудиться в поте лица, чтобы заработать на хлеб насущный,

Так и оказалось. Родные слишком жалели и опекали Даниэля. Тот прямо изнывал от безделья, и бедному Чарльзу приходилось постоянно придумывать ему развлечения. Для карточных игр у барона не хватало сообразительности, а для занятий живописью – усидчивости. Составлять рифмы и складывать пазлы он категорически не желал. Как, впрочем, и читать что-то иное, кроме сказок. Правда любил слушать рыцарские романы, который каждый день читал ему Чарльз. Верховая езда ему тоже не давалась. Он постоянно падал с лошади. Плавание и рыбалка сразу отпадали. Барон боялся воды. Об охоте даже говорить нечего. Кто же даст оружие в руки дурачку? Так что все, что оставалось делать Даниэлю – это есть, спать и ср.., пардон, гулять. Прямо настоящая кошачья жизнь. Такая привычная и любимая. И я впервые обрадовался, что оказался в теле дурачка, а не супергероя, все время скачущего на лошади, сражающегося с врагами и покоряющего прекрасных дам. Кстати, о дамах. Надо выяснить у Чарльза, как обстоят дела Даниэля с женщинами.

– Ты хочешь сказать, что я только отлеживаю бока на диване? Никуда не хожу, ни с кем не общаюсь? – строго посмотрел я на камердинера.

– Да вы общаетесь целыми днями. Правда, с не совсем подходящими людьми, – чопорно поджал губы камердинер.

– Не понял? С пьяницами и картежниками?

– Помилуйте, герр барон, что вы такое говорите? Кто бы их к вам подпустил? Я имел в виду девушек-кружевниц.

– Каких кружевниц? Или ты так называешь гулящих, ну, то есть, доступных девушек?

– Нет, это вполне приличные девушки, хотя некоторые из них и хотели бы стать очень доступными для вас, но я строго слежу… и не допускаю…

Камердинер покраснел и заикаясь объяснил, что барон любит посещать мастерские, в которых плетут кружева молоденькие мастерицы. Да он практически пропадает там целыми днями. Ему нравится наблюдать за производством, а еще больше флиртовать с мастерицами.

Я иронично скривился, представляя неуклюжие ухаживания Даниэля. Девчонки явно потешаются над бароном, а он принимает все за чистую монету и верит, что нравится им. Не удивлюсь, если ушлые девицы беззастенчиво залазят ему в карманы, а возможно, даже и в штаны.