Дорога Благих Намерений

После этого он взял пистолет, сунул его в карман и, захватив консервы, выданные Ирой, направился обратно, за деревянную перегородку.

Неизвестно почему, но сейчас Ивану хотелось поговорить. Он устал от бесконечной беготни и вечного странствия от одного убежища, до другого. Измотанный организм требовал передышки. Голова все еще немного болела, но эта было ничто по сравнению с той болью, которую он испытывал несколько минут назад.

Панков сел в кресло, поставив консервы на стол. Свет он не зажег. Тусклый луч от лампочки проникал за перегородку, освещая вход.

– Ладно, я расскажу тебе все. Но только об этом никто не должен знать, – тихо сказал он, наливая себе еще виски.

***

Это история началась восемь лет назад. Я тогда уже начал преподавать в университете. Рассказывал этим балбесам интересные моменты из жизни царей и полководцев, подробно, до мельчайших деталей, разбирал битвы и войны. Некоторые совсем не ходили на пары, некоторое бездумно просиживали время. Конечно же были студенты, которым было очень интересно, но таких было немного – человек семь со всего потока. Они старательно записывали все, что я говорил и поминутно просили рассказывать помедленнее. В общем, все как у обычного преподавателя.

После работы, обычно, я ехал в тир. Не помню, говорил или нет, но я мастер спорта по пулевой стрельбе. Меня там хорошо знали, и я уже давно стал своим в этом тире. Иногда там появлялся Сэм, он тоже любил пострелять. После ухода из армии ему предложили работу в одной лучших спортивных школ в Москве, и он согласился тренировать и учить боксеров. Домой приезжал на выходные или в отпуск. Скоро он купил большой дом, и они переехали туда с Олей, к тому времени они уже поженились.

Однажды мы как обычно приехали пострелять. Я в то время упражнялся в стрельбе по-македонски – это стрельба с двух рук одновременно. В этот день в тире никого не было и мне никто не мешал. Сэм сидел и что-то писал в свою толстую большую тетрадь. Он выработал свою систему занятий и хотел издать её. Уже когда мы собирались уходить, к нам подошел хозяин тира. Это был крепкий высокий мужчина лет пятидесяти. Он носил толстые роговые очки, которое совсем ему не подходили. А еще он курил трубку и часто хвалился, что у него самый лучший табак. Звали его Николай Александрович Кораблев или Корабейников, точно не помню. Он поприветствовал нас и поставил на стол армейский ящик, который нес перед собой.

Там оказались новые пистолеты – двадцать «Макаровых» и шесть «Глоков». Ничего необычного, он часто приносил завсегдатаям новое оружие, чтобы проверить его работу.

Пистолеты оказались превосходными.

– У нас таких даже у командира части не было! – кратко сказал Сэм хозяину магазина.

Мы возвращались домой. Была пятница, на дорогах жуткие пробки. Второй час мы ехали несчастные сто метров, оставшиеся до перекрестка, правый поворот которого выходил на объездную дорогу. Сэм ругал водителей всеми возможными ругательствами и поминутно высовывался в окно.

– Кто будет объяснять жене, почему я снова опоздал на ужин?! – гневно кричал он.

Его телефон звонил уже десятый или двадцатый раз, но Сэм не снимал трубку.

Мое терпение тоже начало лопаться. Появилось соблазнительное желание выйти из машины и пойти пешком, к тому же это была машина Сэма. Я уже собирался выйти и бросить его одного в этой бесконечной чертовой пробке, которая расползлась по всему городу, как сети гигантского паука. Но вдруг, правый ряд медленно поехал вперед. Это было так неожиданно, что один из водителей замешкался, продолжая стоять на полосе. Очевидно он выключил зажигание. Сэм этим воспользовался и юркнул в свободное место.

Через несколько минут мы наконец-то вырвались на объездную. Это ни с чем несравнимое чувство – вырваться на простор после душной пробки.

Сэм успокоился и замолчал. Телефон тоже перестал звонить, как будто Оля догадалась, что мы уже едем. И вдруг Сэм сказал, задумчиво и растягивая слова:

– А ведь торговать оружием выгодно.

– Выгодно, но это большая куча с проблем с бумагами, – возразил я.

Оставшуюся часть пути мы ехали молча. Я его никогда не видел таким задумчивым. Обычно он что-то рассказывал, много шутил и смеялся, а в тот вечер ехал молча, смотря на дорогу. Я не придал этому никакого значения, так как был занят своими мыслями… За последние годы он сильно изменился. Мы все изменились.

Я забрал у него рабочие документы, которые оставил несколько дней назад и вернулся домой. Не знаю, какой нагоняй он получил от жены за опоздание, но вот только две недели он не появлялся нигде. Он не приходил в тир, в барах, где он тоже часто бывал, не появлялся. На телефон Сэм отвечал редко и говорил лишь скомканными фразами. Довольно странно он вел себя в то время.

От нечего делать я поехал к Оле. Такого красивого газона, как перед их домом я не видел нигде! Ярко-зеленая трава казалась покрашенной и блестела на солнце. С огромным наслаждением я припарковал машину прямо на нем, всеми четырьмя колесами. Потоптавшись еще немного по мягкой траве, я вошел в дом.

– Снова газон портишь! – Это было первое, что я услышал, войдя в гостиную.

Я пропустил ее слова мимо ушей. В коридоре стояли несколько больших коробок, я прошел мимо них и сел на диван.

– Где твой муж?

– Сказал, что по делам поехал. А мебель кто будет собирать? – раздосадовано спросила она, кивнув на коробки. – Привезли вчера, поставили и ушли.

– Сэм? – не понял я.

– Да при чем тут он?! – Зарокова уже начала слиться. – Рабочие привезли!

В общем, она тоже толком не знала, куда делся Сэм и уже не на шутку начала волноваться. А мебель пришлось собирать мне. Вот это уже было совсем нечестно. Заказывала Оля, платил Сэм, а собирал я! Нет в жизни справедливости! Но зато, после того, как я собрал шкаф по инструкции на японском языке, в жизни можно ничего не бояться.

Зароков объявился через две недели. Не знаю, что он сказал Оле, но мне сказал лишь одну фразу:

– Ну, я договорился!

– С кем? – спросил я.

– С поставщиками.

Я ничего не понял. Он долго мне объяснял, что за поставщики и что они будут поставлять.

Не буду расписывать тебе всех подробностей, этого интереснейшего рассказа. Но кратко все же расскажу.

Сэм поднял свои армейские связи. У него в армии осталось много товарищей, и кое-кто успел дослужиться до хороших офицерских чинов. Его свели с полковником Гуртовым. Я видел его один раз – довольно противный и скользкий тип. Маленький рост и худощавое телосложение совершенно не вязались с его званием.

Зароков быстро нашел с ним общий язык. Сэм сказал, что есть люди, готовые платить хорошие деньги за оружие. Нужен лишь человек, который будет помогать переправлять его. Жадный до денег полковник согласился, и они сошлись на пятнадцати процентах.

Зароков долго уговаривал меня. Ему нужен был тот, кто будет отстреливать оружие.

– Они же могу подсунуть черт знает что. Ты лучше всех разбираешься в огнестрельном оружии, – говорил он и приводил ещё уйму доводов, почему именно я должен был проверять оружие.

На мои вопросы, почему он сам не хочет проверять качество оружия он отвечал, что ему будет некогда. Я долго думал над этим, и в конце концов согласился. Риск, безусловно, был. Но, по заверению Гуртового, никаких проблем с законом не будет. Для меня это были легкие деньги.

Через два года мы уже довольно хорошо поднаторели в этом деле. Нашими клиентами были, в основном, богатеи – нефтяные магнаты, бизнесмены… да мало ли кто. Они закупали оружие для своих карманных армий, охраняющих кошельки своих хозяев. Мы продавали в Аргентину, Китай, Гаити, Канаду, Мальту, Объединенные Арабские Эмираты, Эквадор… Да много ещё куда.

Местные богачи готовы платить хорошие деньги, чтобы вооружить своих людей. Не знаю, что мешало им покупать оружие официально, видимо боялись огласки или же это могло повлечь какие-то трудности.

Мы продавали большими партиями. Иногда это было больше тысячи единиц оружия. В основном это были пистолеты, винтовки, автоматы. Сэм пытался продавать военную технику, но спрос на нее был не велик. За год у нас таких сделок было несколько, но получали мы намного больше, чем обычные контрабандисты.

Деньги плыли в руки сами. Но в университете я продолжал работать. Незаконная торговля оружием – весьма шаткое занятие. Я старался как можно меньше присутствовать на всяких встречах, оправлениях груза и прочих хлопотных делах. Моя работа заключалась в проверке оружия, и я ею ограничивался. На полигоне я составлял партию и передавал её Сэму, который уже занимался погрузкой. Он почти всегда сопровождал груз, передавая его заказчику лично. Иногда я отправлялся с ним. Зароков уезжал практически сразу, после доставки, а я задерживался еще на два-три дня, чтобы отдохнуть.

За эти два года я побывал во многих странах. Вот уж чего я не ожидал получить, так это возможность путешествовать. Эта работа дала мне возможность побывать в очень многих странах. Мне очень понравилось в Эквадоре. Летал туда почти каждые три месяца на несколько дней. Идеальное место, чтобы отдохнуть от жизни.

Но меня снова уносит в сторону. Сейчас речь идет не об Эквадоре.

Я купил себе небольшой домик, в районе, где жили Зароковы. Нанял домработницу, которая убиралась и готовила у меня дважды в неделю. Жизнь пошла в гору. Она и до этого у меня была неплохая, но с появлением этой работы стала еще лучше.

Я купил себе новую машину. Если конечно же понятие «новый» уместно применить к автомобилю тысяча девятьсот семьдесят первого года сборки. Я потратил на него целую уйму денег. Неизменным остался лишь кузов, но и он был перекрашен, а всё остальное я заменил. В Португалии мне его покрасили в ярко оранжевый цвет. Мне клялись, что второй машины с таким же цветом нет.

Всегда обожал такие автомобили. Еще в детстве, когда я посетил музей автомобилей и увидел там несколько «Доджей», я решил, что когда вырасту, то у меня обязательно будет такая машина. И вот я вырос, и мечта сбылась. У меня на лужайке стоял мой собственный «Додж Чарджер», ярко оранжевого цвета.

Мне доставляло удовольствие наблюдать, как люди смотрят мне в след, когда я проезжаю мимо. Достаточно было лишь мельком взглянуть на них, чтобы понять, о чем они думают – «хочу такую же». Вот это я называю успехом – когда на тебя хотят ровняться другие.

Но, как это обычно бывает, на любой работе могут возникнуть проблемы, и наша не стала исключением. Кроме Гуртового мы работали еще с некоторыми высшими офицерами, но основным у нас оставался Гуртовой. Этот жадный тип перешел все границы и поднимал цену с каждой сделкой. Он хотел все больше и больше, доказывая, что без него мы ничего не добились бы. Наверное, подорожала черная икра или трюфели, кстати, с момента нашей первой встречи он сильно располнел, как минимум на четыре размера.

Мы прекратили с ним сотрудничество. Точнее Сэм прекратил. Гуртовому это не понравилось и столько угроз в свой адрес мы еще не слышали. В конце концов Сэм его хорошенько пугнули, и тот успокоился. Другие офицера оказались куда более дальновидными, чем Гуртовой и работали на наших условиях. В общем, особо мы ничего не потеряли, избавившись от Гуртового.

Через два месяца у Оли был день рождение. К сожалению, меня тоже пригласили и мне пришлось ехать. Сэм ей мало что рассказывал об этой работе, лишь только в общих чертах.

Да, наверное, мы поступали не по совести, незаконно продавая оружие частным лицам. Вполне возможно, что страдали мирные обычные люди, но если человек хочет что-то приобрести, то он это приобретет. Лучше уж их деньги будут лежать в моем сейфе, чем в чужих карманах.

Думаю, что именно поэтому Сэм почти ничего не рассказывал жене.

– Она не поймет этого, – говорил он. – Для нее слово «пистолет» имеет такое же значение, что и «убийство».

День рождение у неё был в пятницу. Они собрались отмечать его за городом, на озере. Там был новый, очень недурной ресторан, который был построен прямо на воде. Рядом был лес, недалеко от него было несколько домиков, которые снимали рыбаки. В озере разводили рыбу, и рыбаки очень часто тут были.

Озеро было тихим и живописным местом. Пару раз я видел художников, рассыпанных по берегу и рисующих пейзаж. Скорее всего это были студенты.

После работы я заехал домой. Я был приглашен к шести часам. Но, я опаздывал. В начале седьмого я только вышел из дома. Но опаздывал я не по своей вине – курьер вовремя не привез цветы. Я выехал за город, ехать было километров семьдесят. Сзади меня ехал автомобиль, он двигался неизменно за мной практически от самого дома. Но я не придал этому значения, мало ли куда он едет.

Я уже приближался к озеру, оставалось километров пять. Впереди показался грузовик. Это было неудивительно, где-то рядом находился песчаный карьер.

Он ехал довольно быстро, громыхая кузовом и поднимая пыль. Автомобиль ехавший сзади вдруг неожиданно догнал меня и ударил мою машину с левой стороны. Автомобиль развернуло, лопнуло стекло и осколки посыпались в салон… Меня выкинуло на встречную полосу, прямо под огромные колеса грузовика… Он смял меня, как консервную банку… Последнее, что я помнил, это отчаянный визг тормозов, а потом перед глазами все завертелось…

Машина несколько раз перевернулась и скатилась в кювет.

Я пришел в себя, лежа на больничной койке. Голова раскалывалась от невыносимой боли, будто толстый металлический раскаленный обруч сдавливает голову. Внутри все горело, до смерти захотелось окунуться в холодную воду, чтобы погасить этот жар.

Глаза болели. Свет ламп казался невыносимо ярким и до тошноты белым. Я закрыл глаза. Стало немного легче, но боль все нарастала и с каждой секундой становилось невыносимее. Я снова впал в забытье.

Так продолжалось несколько дней. Три раза в день мне кололи какие-то препараты и становилось немного легче. Глаза уже не так сильно болели и свет ламп не казался таким ярко белым.

В какой-то день ко мне пришли Зароковы. Сэм радостно улыбался, увидев, что я пришел в себя и мой взгляд уже был вполне осмысленный. Оля была испуганная, она вся сжалась и была похожа на маленькую девочку, которую мама впервые привела в незнакомое место.

Левая рука Сэма лежала на перевязи. Как оказалось, позже, у него было прострелено плечо.

Месяц я провел в больнице, прежде чем отправили на домашний режим. А за этот месяц произошло многое.

Машина, которая ударила меня, приехала к озеру. Как раз к ресторану. Сэм в это время уже был на улице, ему кто позвонил. Он находился метрах в пятнадцати от машины, и, как и я, не обратил на неё внимание. Из автомобиля вышли трое, первый выстрелил в Сэма. Пуля попала ему в плечо. Завязалась драка. Из несколько слов, выкрикнутых приезжими, Зароков узнал, что речь о каком-то некачественном оружии.

Зарокову пришлось уехать вместе с ними. Они поехали не той дорогой которой приехали, поэтому Сэм ничего не знал про меня. Зарокова привезли в какой-то дом, где он долго разговаривал с каким-то человеком. «Боссом», как выразился он сам потом.

Выяснилось, что Гуртовой продал списанное оружие местному богатею, сказав, что я и Сэм отвечаем за него. Он надеялся таким образом избавиться от нас. Решил отомстить, за то, что мы выгнали его исключили его из нашей цепочки, но в результате несчастного случая он погиб через неделю. Он стал жертвой собственной жадности и амбиций.

Все это рассказал мне Сэм, когда приходил ко мне в больницу.

После того, как все выяснилось Сэма отвезли домой, а меня привезли в одну из лучших больниц. Ночью у Сэма дома разразился страшный скандал. Заплаканная Оля, день которой так весело начался и так печально закончился, требовала, что Сэм прекратил заниматься «этим смертельно опасным делом».

Что там произошло не знаю.

Я покидал больницу с паршивым чувством.

– Не попадай к нам больше, – подбодрил меня главврач.

У меня было сломано три ребра, левая рука и трещина в левом колени. Не считая многочисленных порезов и синяков, я получил сильное сотрясение мозга. Но кроме всего этого у меня появились головные боли. Что-то повредилось в моей черепушке и очень часто она вспыхивала жаром. Иногда эта боль сопровождалась приступами паниками. Я становился другим человеком, который боится всего на свете: тихого шороха, промелькнувшей тени. Иногда эта паника переходила в агрессию.

Нет, я не псих. Я научился контролировать это, правда не всегда получается. Меня несколько раз обследовали, но так и не смогли найти причину этих болей. Мне выписали кучу всяких таблеток, которые стоят отнюдь не дешево, но они помогали мне заглушить эти приступы. К счастью, я был богат и моих сбережений вполне хватало на эти непредвиденные расходы.

По началу это случалось часто – три-четыре раза в неделю. Постепенно стали случаться все реже. Но в последние месяцы они снова меня мучают, два или три раза в месяц я просыпаюсь с этой адской болью, от которой невозможно защититься и некуда спрятаться. Она изматывает, забирая все жизненные силы. В такие моменты хочется застрелиться, пусть себе пулю в лоб, чтобы убить её. Но как только я не выдерживал и хватался за пистолет, она начинала утихать. Медленно, словно боясь, что у меня хватит духу нажать курок и избавиться от неё раз и навсегда.

Я не знаю, почему я выжил. После таких аварий не выживают и не живут. Но мне, почему-то, повезло. Видимо судьба уготовила мне что-то особенное.

Я решил продать дом. Какой смысл жить одному в восьми комнатах? Правда одна из них у меня была библиотекой, но половина из оставшихся мне были не нужны. Поэтому я купил себе небольшую двухкомнатную квартиру, а на сдачу взял «Тойоту Камри». Кота Ластика, который был у меня уже год, тоже забрал. Мне кажется, что он даже не заметил перемен в жилище.

Жил я так же. От работы на полигоне я не отказался и продолжал отстреливать оружие, лишь окончательно перестал появляться на всяких деловых встречах.

Время шло быстро и не заметно. Так прошло много времени. Ничего за это кардинально не поменялось, все было по-старому. Сэма повысили в должности и теперь он руководил отделом спорта. Теперь домой он приезжал не каждые выходные, а один или два раза в месяц. По началу Олю это злило, но потом она привыкла.

В какой-то день, я точно не помню, Сэм ей позвонил и сбивчиво что-то стал говорить. Больше половины слов Оля не поняла. На линии постоянно были помехи и шум. Дозвониться до него тоже не получалось – шли короткие гудки. Я тоже заметил, что с телефонными линиями что-то не так – дозвониться на любой номер было практически невозможно.

Но в тот же день Зарокова Оля быстро собралась и улетела в Москву.

На следующий день, по пути на работу, стоя на перекрестке, я увидел весьма необычную картину: двое полицейских пытались усмирить разбушевавшегося прохожего, который лез в драку со всеми, кто встречался на его пути. Другой прохожий стоял чуть в стороне, в одной руке держал дипломат, а в другой платок и зажимал плечо.

Несколько людей остановились рядом, наблюдая как на нарушителя правопорядка надевают наручники.

Я опустил стекло и смог рассмотреть этого человека. Кожа его была неестественно темного цвета, местами даже переходила в коричневый оттенок, кожа на лице и руках была покрыта волдырями или каким-то гнойными пятнами. Полицейские еле удерживали его. Человек брыкался и всячески пытался вырваться из крепких рук. В конце концов, его посадили в машину. К этому времени подъехала «скорая», толпа расступилась, пропуская врачей, к человеку с дипломатом, который был уже без сознания.

Через несколько минут я был уже на работе. В университете царило оживление, но занятий не было. Студенты заняли все пространство коридоров, сидели на подоконниках и громко обсуждали что-то. Из-за гула я так и не понял, что именно стало предметом этих рассуждений.

Я пришел на кафедру. Там никого не было, видимо преподаватели тоже находились где-то в коридорах. Я закрыл дверь, чтобы хоть частично избавиться от громко шума, который охватил всё здание.

Мои мысли крутились вокруг человека с воспаленной кожи. Это было похоже на сибирскую язву – опаснейшая инфекционная болезнь. Может быть какие-то животные принесли её в город. Я полез в интернет и натолкнулся на уйму роликов, содержание которых не сильно отличалось от того, что я видел на улице. Большинство из них были сняты в Москве.

Нет, это была не сибирская язва. Это было что-то другое. Какая-то новая инфекция с молниеносной скоростью распространялась по городу. Я еще раз позвонил Сэму, трубку долго не брали, но потом я услышал его голос: хриплый, неотчетливый и далекий. На самом деле голос был в порядке, но телефонная связь страшно искажала его. Он так же еле слышал меня.

Сэм сказал, что в Москве перекрывают дороги и некоторые улицы, по городу двигается военная техника. Оля все-таки дозвонилась до него, и они смогли встретиться.

– Скоро постараемся вернуться! – бросил он напоследок. – Без особой надобности лучше не высовывайся!

Пару часов я еще был в институте, в надежде, что что-то прояснится, но больше никакой информации не было. Я вышел в коридор. Людей там было уже поменьше, но галдёж все равно продолжался.

Домой я ехал около часа, вместо обычных пятнадцати минут. Машины подолгу стояли на перекрестках, пропуская крытые грузовики. За эти несколько часов в городе произошли перемены. На улицах, вперемежку с полицейскими, были отряды военных. Они находились на протяжении всех крупных улиц. По тротуарам бежали прохожие, перебегая дороги прямо перед машинами. Слышались пронзительные гудки и ругательства. Иногда слышались одиночные выстрелы и в эти моменты люди начинали двигаться быстрее. Будто плеть обожгла им спину.

Я увидел несколько людей, которые выглядели так же, как и утренний дебошир. Они были метрах в десяти и мне не удалось детально рассмотреть их, но в их повадках были что-то животное, первобытное. Я увидел, как они помчались за какой-то женщиной. Она закричала, принялась бежать, но ее быстро настигли и повалили на землю. Толпой они бросились на жертву и стали рвать ее на части. Так нападают гиены. Раздались несколько выстрелов, и группа солдат уже устремилась к растерзанной жертве. Люди кинулись на них. Я услышал длинную автоматную очередь, потом все стихло.

Гул города все нарастал. Наконец мне удалось вырваться из этого потока и оказаться дома.

Во дворе толпились люди, кто-то спешно уезжал. Возле выезда стояла полицейская машина с включенной мигалкой. Я отошел от окна и включил новости. Все новостные сюжеты были похожи друг на друга. По их словам, поступило официальное заявление, что это вспышка новой болезни, распространяющаяся с неимоверной скоростью. Людей призывали не покидать дома без острой необходимости. Говорили много, но ничего о том, какие меры применяются для ликвидации. Из этого я сделал вывод, что никто ничего не знает, об этом новом вирусе.

Для некоторых людей нет большего удовольствия, чем рассуждать о вещах, в которых они ничего не смыслят. От этого они становятся важными и начинают жить с мыслью, что общество без них не может.

За окном раздался громкий гул. Я быстро подошел к нему и увидел, как по дороге промчались несколько крытых грузовиков. В них сидели солдаты. Стрельба уже слышалась везде. Где-то лопнуло стекло. Слышались крики и возгласы. К окну я уже не подходил. Бешенная волна паники докатилась до моего дома.

Солнце клонилось к закату, а шум так и не стихал. Я еще раз попробовал позвонить Сэму, но телефон не отвечал. Я уже догадался, что военным не удастся восстановить порядок на улицах. Заражённых людей, с чернеющими пятнами на коже, становилось все больше. Они стаями передвигались по улицам, нападая на всех, кого видели, будь то человек или животное.

Оставаться в квартире было опасно, и я решил уехать. Достав сумку, я сложил в нее запасную одежду и долгохранящиеся продукты, в основном консервы. В комнате у меня был небольшой сейф. Я вынул из него пистолет, два запасных магазина и охотничий нож. Подумав немного я ссыпал в сумку несколько денежных пачек, на всякий случай, хотя был уверен, что они мне уже не пригодятся.

Одевшись я закрепил набедренную кобуру и вложил в нее пистолет, патроны сунул в карман. После этого я принялся искать ключи от дачи.

Сэму по наследству от прабабушки достался небольшой домик в глухой деревне Хвостищево, почти двести километров от города. Деревня была старая, заброшенная, в ней уже давно никого не было. Мы хранили там груз, если его отправка откладывалась – на полигоне не всегда получалось оставить его.

Я решил уехать туда. Мне казалось, что именно там сейчас самое безопасное место. С наступлением ночи я решил выйти из дома. Именно ночью легче всего скрыться.

Выстрелы на улице все не смолкали. Крики и возня с наступлением ночи лишь усиливались. На лестнице раздался громкий топот, от которого задрожали стены. Послышался громкий вопль, ужас и страх пронизывали до костей от ощущения, что этот крик не мог принадлежать живому существу. Что-то громоздкое и тяжелое ударилось о мою дверь. Топот слышался уже на верхнем этаже.