Пока любовь растворяется в воде

– Если это необходимо. Как вы мне посоветуете себя с ними вести: нежно или решительно?

– Очень нежно, мы же еще не разобрались, с чем мы столкнулись. Может быть, многие из них за эти годы уже удалились на покой, а мы своими разговорами, сами того не желая, разбудим их дьявольский аппетит.

«Антимама», – подумал Стуки и бросил быстрый взгляд на агента Сперелли, который в этот самый момент сосредоточенно напрягал бицепсы, будто прямо сейчас собирался вступить в схватку с демонами.

– Мы совсем не планируем воевать с приверженцами Сатаны, – сказал агенту инспектор Стуки в машине. – Мы только проверим, живы ли они еще, не скучно ли им, как и нам, на этом свете и сохранилась ли у них привычка встречаться при свете свечей, стоящих в подсвечниках из собачьих черепов.

Среди лиц, упомянутых в отчете Леонарди, были менеджер по газоснабжению и совсем молоденький монтажник газовых котлов. Пометки комиссара в отчете ничего не разъясняли конкретно, но все же давали понять, что речь шла о некоем пролетарском сатанизме. Все члены группы были далеки от клики нотариусов, банкиров или врачей частной практики, которым больше не достаточно их земной власти и они хотят расширить ее какой-то темной абракадаброй с единственной целью: чтобы денежные поступления на их счета продолжали расти и становились более существенными.

«Конечно, – подумал Стуки, – если среди сатанистов с яхтами вдруг оказался бы какой-нибудь высокопоставленный руководитель электросетей, нынешних носителей света, это дало бы повод задуматься о последовательности в поведении человеческих существ».

– Инспектор, давайте допросим тех двоих и узнаем, насколько их затянула вся эта дьявольщина.

Стуки взглянул на агента Сперелли.

– Естественно, мы так и поступим. Кстати, спроси у них заодно, в какое время принимает Сатана, потому что у меня побаливает плечо и думаю, мне могли бы помочь горячие ванны.

– Тогда как?

– Достаточно будет поговорить с соседями этих ненормальных. Желательно пожилыми.

– Да тут же все держат рот на замке.

– А ты найди подходящего собеседника и задай правильные вопросы. В этом наше с тобой искусство. Или нет?

* * *

Пожилой приходской священник был похож на старого огромного морщинистого морского льва. Он сидел на крепком деревянном стуле, и его тело свешивалось через края. Пастор с удивлением взглянул на полицейских, затем коснулся распятия, висевшего на его широкой, обтянутой темным свитером груди.

– Сатанисты? Как вы думаете, что могут говорить об этом в городе? Демоны – дело серьезное.

– А те двое? – спросил Стуки, стоя посреди кабинета пастора.

– Заблудшие овечки. Потерянные души.

– Кем потерянные?

– Мной, конечно же, – очень спокойно ответил святой отец. – Мы, служители церкви, первыми несем ответственность за верующих. Нам не удалось донести до них истину, и их души, лишенные божественных указаний, блуждают во тьме.

– То есть в темноте? Я слышал, в городе поговаривают, что кое-какие из ваших сограждан встречаются ночами на кладбище.

– Уж я точно не собираюсь подниматься посреди ночи с постели, чтобы это проверить. Я знаю, что в той стороне есть заброшенный фруктовый сад, в нескольких сотнях метров от кладбищенской ограды. Кажется, иногда там шастают какие-то личности. Сатанизм? Может быть, эти люди просто имеют привычку засиживаться допоздна в тавернах.

– Другими словами, вас это не беспокоит?

– Меня больше беспокоит телевидение. Есть некоторые передачи…

– Они вреднее, чем сатанисты? – недоверчиво спросил Стуки.

– Гораздо вреднее. Для Сатаны души бедных пенсионеров не столь привлекательны, как те, которые он может затуманить при помощи телевидения.

– Все зависит от телевизионного рейтинга.

– Да, это так.

Микеланджело подошел к заданию ответственно. Время от времени к кофейному автомату подходили полицейские, в том числе работающие и на других этажах. «Наверное, здесь кофе вкуснее», – подумал подросток. Приходил и начальник полиции, которого Микеланджело узнал по его элегантности. Начальнику нравился кофе с большим количеством кипятка и сахара. Мальчика совсем не смущали все эти мужчины и женщины в полицейской форме, а тем более в гражданской одежде. Но ему было понятно, что все они заняты чрезвычайно важным делом.

Парнишка с успехом разрешил некоторые небольшие недоразумения, прежде всего – отсутствие пластиковых палочек. Взамен он предлагал полицейским ложечки, которые держал в стакане, как посоветовал ему инспектор Стуки. Еще Микеланджело выдал несколько пакетиков сахара. «Сахароза, дисахарид», – освежил в памяти информацию лицеист. По неведомой причине на каждые семь стаканчиков кофе приходился один без сахара. Вот такая кофейно-сахарная математика. Инспектор Стуки, прежде чем уехать с агентом Сперелли, тоже выпил кофе. Обычный эспрессо. До того как сделать первый глоток, инспектор почему-то долго разглядывал содержимое пластикового стаканчика. Микеланджело внимательно прислушивался к тому, о чем переговаривались между собой полицейские. Подросток догадался, что тот, который стоял рядом с инспектором Стуки, был комиссар Леонарди. Он пил кофе без кофеина, который ради солидарности взял для себя и агент Ландрулли. Уныло скривившись, помощник инспектора глотал эту темную, обманчиво крепкую жидкость, будто хлебал помои.

* * *

Выращивание киви было прекращено несколько лет назад. Стуки подумал, что, наверное, этот фрукт просто вышел из моды. Не так давно вы могли купить киви везде и их использовали повсюду, в том числе пускали на сок и дольками подавали к аперитиву. Ящики с киви на местных рынках и вдоль дорог продавались напрямую от производителей. Тысячи матерей и отцов возвращались домой к своим детям, неся в руках коробку с бархатистыми коричнево-зелеными фруктами. Находились даже такие, которые ели киви вместе с кожурой. Все были убеждены, что потребляют концентрат витамина С, тонизирующий и очищающий кишечник экзотический фрукт. В те времена нередко случалось общаться с друзьями и замечать черные семена киви, застрявшие у них между зубами. Однако гастрономические тренды, как и любые другие, постоянно меняются, оставляя позади себя когда-то незаменимые, а теперь позабытые продукты, среди которых и киви.

Сад киви без регулярной обрезки превратился в густые и темные джунгли. Градозащитные сетки удерживали растения в клетках, и разросшиеся побеги, словно руки, давили на них изнутри, будто пытаясь вырваться на свободу. На ветвях висело множество плодов, которые никто и не думал собирать. «Какое расточительство», – подумал Стуки, увлекая за собой Сперелли к дыре в заборе. С деревьев капала вода, будто с потолка глубокой карстовой пещеры.

Полицейские нашли место, где собирались предполагаемые сатанисты. Здесь стояло несколько расшатанных стульев, на низких деревянных столбах были различимы оплывшие огарки свечей.

– Знаешь, что мы с тобой сделаем? – обратился Стуки к агенту Сперелли.

– Что, инспектор?

Стуки в раздумье почесал лоб.

– А вот увидишь.

Полицейские вернулись к машине, оставленной на стоянке, прилегающей к кладбищу.

Стуки думал о записывающих устройствах и микрофонах. Что толку обсуждать это со Сперелли, здесь был нужен агент Спрейфико, но тот прохлаждался на больничном.

* * *

– Спрейфико, ты должен как можно скорее вернуться к работе! Обратись к целителям, смотайся в Лурд[6], в общем, делай что хочешь, но ты мне срочно нужен.

Дом Спрейфико находился недалеко от стадиона: крохотная квартирка, которую он делил со своей подругой.

– Это просто подруга, инспектор, ничего такого, – уточнил полицейский агент. – Она работает официанткой в ночном баре – в заведении для вампиров и алкоголиков-лунатиков.

Спрейфико откупорил бутылку холодного пива и неуклюже пытался открыть одной рукой пакетик с орешками. Инспектор бросил взгляд на подбородок агента, на правой стороне которого уже начинала пробиваться щетина. «Хороший знак!» – подумал Стуки. К сожалению, обширная повязка на правой руке подчиненного не оставляла никаких надежд на его скорое выздоровление.

– Если только… – воскликнул Стуки, вспомнив о докторе Анабанти и его магических снадобьях. – Я отведу тебя к врачу, который творит чудеса.

– Я, инспектор, в чудеса не верю.

– Антимама, ну тебе трудно, что ли? Может быть, у него есть какая-нибудь чудодейственная мазь, которая вырастит тебе новую кожу за двадцать четыре часа. Ты приступишь к работе, Ландрулли сможет вздохнуть свободнее, Сперелли вернется к своему патрулированию, и мне наконец удастся сконцентрироваться.

– На чем?

Хороший вопрос!

– На истории о скелете.

И Стуки рассказал своему подчиненному все, что было известно на данный момент.

– Может быть, это застреленная проститутка? – предположил Спрейфико. – Вот увидите, инспектор, это дело вы быстро раскроете.

– Не знаю… В любом случае, ты мне нужен.

Спрейфико в задумчивости пососал щеку, поглаживая отрастающую бороду, которая с правой стороны была еще в зачаточном состоянии, но уже казалась более густой, чем прежде, как это случается с эвкалиптовыми лесами после пожаров.

– Я выздоравливаю, инспектор.

– Я смотрю на тебя, Спрейфико, и вижу тебя уже здоровым, – сказал Стуки, всем своим видом выражая крайнюю нужду, словно просящий милостыню нищий монах.

Полицейский агент молча кивнул головой.

– Кстати, Спрейфико, хотел спросить. У тебя сохранились те микрофоны, с помощью которых ты прослушивал уроки пения пары, живущей над твоей квартирой?

– Я никогда не был замечен в подобных преступлениях, инспектор.

– Бесполезно отпираться, агент Спрейфико! Твоя подруга мне призналась, что у тебя есть микрофоны с усилителем, цифровые диктофоны и другие гаджеты.

– Надо будет порыться в шкафу, возможно, я кое-что забыл вынести на свалку.

– Я хочу установить микрофоны на кладбище.

– Где?

– Точнее, в заброшенном фруктовом саду возле кладбища. Ты знал, что если деревья киви не обрезать, они начинают расти, как лианы из фильма ужасов?

Инспектор Стуки рассказал своему подчиненному об отчете Леонарди, о поклонниках дьявола и о слухах, какие ходили о них в городе. Кое-кто из жителей полагал, что так называемые сатанисты могли быть замешаны в темных делах вроде этого, с найденным человеческим скелетом.

– Ты установишь микрофоны, и, когда они опять соберутся вместе, откупорят бутылки с пивом или граппой, мы услышим все вплоть до движения жидкости по их пищеводам. Так, Спрейфико?

– Нужно будет устанавливать аппаратуру в темное время суток, так я понимаю?

– Разве это может нас остановить? Ты и я, в темноте, в джунглях киви рядом с кладбищем. Конечно, нужно быть настороже, чтобы не попасться на глаза волку с семенами киви в зубах. Ты любишь киви, агент Спрейфико?

– Не очень. Вы что, хотите сделать это уже сегодня вечером?

– А чего тянуть, Спрейфико? Давай все быстро сделаем, пока дождь опять не зарядил. Нам нужно найти какую-нибудь зацепку, которая бы исключила версию с сатанистами. Я убежден, что она ошибочна, но необходимо это доказать, поэтому, Спрейфико, помоги по-дружески.

– А если там, среди деревьев киви, нас будут поджидать сатанисты?

– Я захвачу с собой святой воды.

– Может быть, лучше пистолет?

– А смысл? Сатана же бессмертен. Иначе на кого люди будут сваливать вину за все свои беды?

* * *

Микеланджело стоял в нескольких шагах от светофора на обочине дороги, огибавшей городские стены. Наступил вечер, и автомобилисты включили фары. Мальчишка развлекался тем, что жестом правой руки подавал знак водителям, оповещая их о том, что фары не работают. Стискивая губы в попытке сдержать улыбку, подросток с удовольствием наблюдал за изумленными лицами автовладельцев и их судорожными попытками включить и выключить свет.

Микеланджело дестабилизировал. Он начинал с мелочей, вроде того чтобы подкинуть оставшиеся с Масленицы замороженные блинчики, которые мама хранила в морозилке, на чей-то порог в канун Рождества или рождественский пирог – на Пасху.

А все потому, что он не хотел быть похожим на всех остальных молодых людей северо-востока страны, одержимых приобретением вещей и поиском высокооплачиваемой работы. На тех, которые смотрят соревнования по мотокроссу и заезды «Формулы-1» по субботам, играют с друзьями в футболи пьют спритц[7]. Он не желал бездарно тратить свою жизнь на то, чтобы казаться достаточно стильным и ощущать себя частью группы. Короче говоря, он, Микеланджело, никогда не станет делать что-либо только потому, что так принято проводить время у молодежи на северо-востоке Италии. Или на северо-западе, если бы он там родился.

Микеланджело дестабилизировал, и это было его персональной войной против обыденности. Той заскорузлой и серой нормальности, напоминающей кучу гравия, скользящую вниз по склону. Жизнь – парнишка был в этом уверен – подобна сходу камней в горах: все давят друг на друга и сдерживают один другого. Если не хочешь быть задавленным, ты должен освободиться ото всех и спуститься в долину гигантскими скачками, смеясь в лицо жизненным трудностям. Передвигаться, катясь и падая, со скоростью валунов, без боли, без страха, возможно теряя несколько капель крови. Но это не страшно, вид собственной крови всего лишь напоминает нам о том, что все мы по большей части сделаны из жидкости и рано или поздно испаримся.

Микеланджело позабавило выражение лица автомобилиста, которому он сделал знак рукой включить фары. Водитель сбавил скорость, убедился в том, что все исправно и послал мальчишке ответный жест, чтобы тот убирался к чертям.

Возможно, подумал Микеланджело, он так и сделает.

Любовь растворяется в воде. Как водорастворимые соль и сахар, которые бесследно исчезают в жидкости простым движением руки, не нарушая ее девственной красоты.

Управляющий банком тоже не был лишен красоты. Длинные ресницы, изящные руки, ухоженные ногти на ногах и самый подходящий рост: не средний, как процентная ставка накопительного счета, но и не чрезмерный, как доходность турецких государственных облигаций.

Банкир напоминал мне махаона – великолепную бабочку с широкими заостренными крыльями. Это же подтверждали и его детские фотографии: бабочка махаон получается из яркой разноцветной гусеницы, а будущий банкир в детстве и отрочестве был жизнерадостным и улыбчивым. Созерцание такой легкой и неопределенной красоты примиряет с жизнью.

В любви же банкир, наоборот, был очень конкретен. Он рассматривал любовные отношения как инвестиции с растущей отдачей. «Любовь между нами, юная леди, будет расти на три процента годовых в первые шесть месяцев, а затем удвоится». Вот оно, очарование количества и роста прибыли.

«Наша любовь бы только возросла, если бы у нас был ребенок», – говорил мне банкир. Он был единственным мужчиной, которому я позволила подвергнуть испытанию мои яйцеклетки: я надеялась, что он сможет позаботиться о них так же, как о сбережениях своих клиентов.

Для управляющего банком ребенок был бы самым лучшим капиталовложением. Лучше, если мальчик. А это, мой дорогой банкир, если ты не знаешь, зависит уже не от меня. Я повторила ему это тысячу раз: у меня есть только Х-хромосомы, все одинаковые. И если ты хочешь сына, ты должен постараться и предоставить мне Y-хромосому. У тебя такая наверняка найдется, со всеми теми финансовыми ценными бумагами, с которыми ты работаешь. Потому что Y-хромосома – это зависимая переменная, и зависит она только от тебя. Женщины имеют набор хромосом XX, а мужчины – XY. Из этого следует, что женщины обладают большей генетической информацией по сравнению с мужчинами, поскольку Y-хромосома, как известно, – это своего рода полочка, на которой хранится банальная ерунда.

Мы провели больше ночей, разговаривая о генетике, чем о любви. Как ни странно, банкир с удовольствием обсуждал хромосомы, гены и наследственные признаки. Он был очарован возможностью женщин быть здоровыми носителями, то есть иметь в своем хромосомном наборе гены болезни, но не проявлять их. Он принимался фантазировать: «Банкиры тоже здоровые носители: они продают ценные бумаги, не подозревая об их внутренней злокачественности. Значит, теоретически они ни в чем не виновны».

Я же имела в виду ум: мы, женщины, можем быть умны или же глупы, будучи носителями определяющего этот аспект гена. Другими словами, мы, женщины, все обладаем умом, просто он не всегда проявляется. Однако мы в состоянии передать этот ум потомству. Если подумать, это большое преимущество: в те времена или в тех ситуациях, когда демонстрировать свой ум нежелательно или неуместно, было бы полезно и, я бы даже сказала, необходимо сохранить его до лучших времен в виде гена, надеясь, что в будущем это может помочь нашим детям.

К сожалению, красота банкира-махаона сочеталась с аномалией спермы: в ней не было ни Х, ни Y-хромосом, чтобы сконструировать будущего ребенка. Эта новость банкира буквально подкосила. Сначала он замкнулся в себе, а потом озлобился на весь мир. Нехорошо давать возможности тем, кто не может ими воспользоваться.

А для меня это стало жизненным уроком. Мы сказали друг другу последнее «прости» в одном из самых красивых ресторанов города. Он был в черном, как на похоронах, а я в желтом, как на скачках. Я сделала ставку на банкира, поспорив, что он проиграет. И я желала обналичить свой выигрыш.

Аличе.

4 ноября

Четверг

Даже в темноте агент Спрейфико ловко справился с задачей.

– Ты уверен, что их не нужно устанавливать поближе? – прошептал Стуки.

– Этот микрофон улавливает шелест крыльев ангела на расстоянии ста пятидесяти ярдов.

– Как ты сказал? Ярдов?

– Да.

– А это сколько?

– Откуда мне знать, инспектор? Думаю, примерно как у нас тут.

– Послушай, Спрейфико, у меня есть идея, – сказал Стуки. – Когда мы соберем доказательства, давай не будем сразу убирать микрофоны, а еще немного послушаем, о чем они говорят. Мало ли, вдруг они будут обсуждать акции электроэнергетического сектора, эта информация может быть нам с тобой полезна.

– А что, так можно?

Спрейфико что-то настраивал, прикреплял, тестировал, время от времени кивая головой в знак одобрения.

– Инспектор, кто знает как, тот сделает, – важно промолвил полицейский агент.

– Антимама, сатанисты! – вырвалось у Стуки, когда он услышал голоса в наушниках, переданных ему Спрейфико.

Стуки показалось, что он различает слабое мерцание свечей между деревьями.

* * *

– Вы читали в газетах? Ту историю про кости?

– А как же!

– Чуть что, сразу виноваты сатанисты!

– Не говори! Может, это сделали негры или марокканцы. Или каннибалы.

– Ага, и кости – остатки их обеда.

– Точно.

Дз-з-з, скрип-скрип, шмяк.

– А я говорю, что у дьявола преимущество.

Чпок, бульк-бульк-хлоп.

– Перед кем?

– Перед чужеземцами.

Щ-щ-щ, глот-глот-глот.

– А разве чужаки – не порождение дьявола?

Дз-з-з.

– Нет, иностранцы против дьявола.

– Как это? Значит, они на стороне добра?

Хлоп-хлоп, тр-р-р.

– Нет, они зло, но это зло против дьявола.

– Тогда я совсем ничего не понимаю.

Чпок, дз-з-з, щ-щ-щ.

– Что тут понимать? Нужно действовать!

– Точно!

– А как?

– Подавая пример. Скажем, как та марокканка, которая говорит, что видела Мадонну.

Чпок, бульк-бульк, глот.

– И что?

– Можно одним выстрелом убить двух зайцев.

– В смысле?

– Мы изгоним из нее Мадонну.

Тр-р-р, дз-з-з, ток, ток.

– Отличная идея!

– Передай граппу.

Чпок, бульк, глот.

* * *

Дежурный полицейский сообщил Стуки, что его спрашивал мальчик по имени Микеланджело. Мальчишка смотрел на инспектора вызывающе, как бы предупреждая, что нет такой работы, которая могла бы его испугать.

– Что ж, я думаю, ты уже готов, – прошептал Стуки с таким видом, словно раскрывал самую сокровенную из тайн полицейского участка. – Сегодня я отведу тебя в архив удостоверений личности.

Это было сказано таким тоном, что Микеланджело, который даже не понял, о чем речь, воскликнул:

– Нет, только не это!

* * *

Дело о найденном во время наводнения скелете жители города приняли близко к сердцу: было немыслимо оставить его без имени или хотя бы без какой-нибудь зацепки по поводу того, кому он принадлежит. Десятки граждан почувствовали себя обязанными оказать помощь в расследовании, в итоге на полицейский коммутатор обрушилась лавина телефонных звонков.

«Хорошо, синьор, я понял: это кости старого альпийского стрелка, который вернулся с Русского фронта и был убит своей неверной женой. Как? Украинский солдат? Прибывший с немцами и убитый партизанами за то, что приставал ко всем особям женского пола в радиусе двадцати километров, включая болотных черепах? Да, синьора, я записал». Создавалось такое впечатление, что вся равнина кишела останками «славных воинов».

«Ах вот оно что! Скелет пастуха, убитого в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году неизвестными». Далее следовало перечисление имен и фамилий, а также кличек всех коров пород фризская и симменталь, мясо которых продавалось на местном рынке. «Вы точно уверены, что это тунисский официант, замешанный в гомосексуальных связях? Останки двух наркоторговцев? Спасибо, синьора, я все записал».

Кроме этого, было бесчисленное множество костей тещ, зятьев, управляющих железных дорог, водителей автобусов и даже домработницы пастора из города Фельтре, бог знает как оказавшей в этих землях.

Дежурный по отделению тщательно записал все сообщения, некоторые из которых были анонимными. Затем он с некоторым удивлением выслушал просьбу одной синьоры срочно поговорить с начальником полиции о найденном скелете. По тону ее голоса полицейский понял, что та намеревалась сообщить что-то важное.

Начальник внимательно выслушал женщину и несколько минут находился в задумчивости. Потом он вызвал к себе комиссара Леонарди.

– Вы знаете, кто такая Аличе Бельтраме? – спросил он протягивающего ему для приветствия руку комиссара.

Леонарди вздрогнул, ударившись коленом о край письменного стола.

– Бель…

– Бельтраме, Аличе, – резко повторил начальник.

На что Леонарди пробормотал жалкое «это невозможно».

Они разговаривали не менее получаса. В итоге было решено немедленно собрать всех сотрудников на срочное совещание, что до крайности взволновало отдел по расследованию убийств.

– Аличе Бельтраме, – медленно произнес начальник полиции, пытаясь понять по выражению лиц полицейских, помнит ли кто-нибудь это имя.

Никто не проронил ни звука.

– Я говорю, что найденный скелет может принадлежать некой Аличе Бельтраме. Господа, вспоминайте! Дело женщины из Тревизо, бесследно исчезнувшей в августе двухтысячного года.

Раздался гул голосов, но никто не задал ни одного вопроса. Только удивленный Стуки смог произнести:

– Как вы об этом узнали? Не от ясновидящей ли?

Начальник полиции колебался.

– Я что, похож на человека, который прибегает к подобным методам? Некоторое время назад позвонила одна синьора по фамилии Фортуна и заявила, что скелет на самом деле принадлежит пропавшей Аличе Бельтраме.

– На каком основании она это утверждает?

– Она сказала, что у нее есть надежный источник информации, но ничего не стала объяснять. Она настаивает на том, чтобы мы приехали к ней домой. Что ж, мы поедем и все проверим. Немедленно!

– И чтобы ни одно слово не просочилось в прессу, – предупредил коллег комиссар Леонарди.

На протяжении всего совещания он не сводил глаз с начальника полиции, то краснея, то бледнея, будто камбала, переползающая с одного места на морском дне на другое.

Поговорить с синьорой Фортуной было поручено инспектору Стуки.

– Ты со мной, Ландрулли?

– Если бы! Комиссар Леонарди дал мне задание найти все, что касается дела Бельтраме. Инспектор, агент Сперелли свободен, если что.

«Сперелли, Сперелли! Он почему-то всегда оказывается свободным. Наверное, потому, что его никто не хочет в напарники», – подумал Стуки, в очередной раз сожалея об агенте Спрейфико, который мог бы справиться с заданием Леонарди гораздо лучше, чем Ландрулли.

Полицейские сели в машину, Сперелли на место водителя. Агент вел автомобиль молча, время от времени бросая взгляд на профиль задумавшегося инспектора.

* * *

Городок, в котором жила синьора Фортуна, находился примерно в пятнадцати километрах от Тревизо. Ее дом прятался в конце такой узкой улочки, что, казалось, она могла бы пройти сквозь игольное ушко. Сквозь ограду на дорогу уныло смотрел крохотный садик с полусухой ивой и единственной клумбой, превращенной в грядку, на которой росли радиккьо и капуста. У Стуки дрогнули руки, когда он увидел нарисованное на стене лицо Мадонны – похоже, рисунок был сделан цветными мелками. Тот, кто это нарисовал, не был опытным художником, но ему удалось превосходно передать деликатную нежность лица Девы Марии. Почти лазурный цвет ее глаз напоминал прозрачность чистых родников, теплые слезы и детское изумление.