Пока любовь растворяется в воде

Глаза у агента Спрейфико заблестели: очень уж его веселило замешательство начальника.

– Бог знает когда меня еще отсюда выпишут, инспектор, – подлил он масла в огонь.

– Да ты ведь не так сильно и обжегся. Подпалил несколько волосков на руке, только и всего. Неделя, дней десять максимум, и ты снова сможешь приступить к работе. Я тебя подожду, Спрейфико.

– А если в это время произойдет какое-нибудь убийство? Все-таки, инспектор, я думаю, что агент Сперелли может вам понадобиться.

– Да не будет у нас никакого убийства за десять дней, – проворчал Стуки.

* * *

Приглашения на ужин от сестер из переулка Дотти инспектор Стуки получал довольно регулярно. Тем не менее на этот раз оно застало полицейского врасплох. Никакого особого повода, как сказали ему Сандра и Вероника, так, одна малюсенькая просьба, небольшая проблема, к решению которой нужно подойти со всей деликатностью. Соседки настаивали на том, что это дело можно обсуждать только сидя за столом, не на пустой желудок, конечно же, и желательно выпив по капельке хорошего вина.

По такому случаю инспектор купил две бутылки: одну – красного, другую – белого, потому что вкусы у сестер на этот счет не совпадали.

Стуки бросил взгляд на изысканно накрытый стол. Даже слишком, подумал инспектор: вышитые салфетки ручной работы, букет тепличной сирени в дорогой керамической вазе, оригинальная солонка и прочие безделушки, найденные на антикварных рынках.

– О чем вы хотели со мной поговорить? – спросил Стуки еще до того, как передал соседкам вино.

– Сперва вымойте руки! Кто знает, к каким только трупам вы сегодня прикасались! – ответила Сандра.

Вероника, не проронив ни слова, внимательно наблюдала за инспектором, будто просвечивая его рентгеном в поисках глубоко спрятанных эмоций и размышлений. Женщина поджала губы и прищурилась, анализируя полученную информацию. Казалось, она обладала способностью одной силой мысли определять даже уровень холестерина в крови, а также состояние атланта, первого шейного позвонка, и находящегося с ним рядом эпистрофея.

Стуки уселся за стол и вдруг понял, что предметом разговора и последующей просьбы будет соседский мальчишка. Об этом свидетельствовали величие ростбифа и инженерная точность, с какой на белоснежной скатерти были размещены столовые приборы.

«Ну естественно, – подумал Стуки, – что же еще можно обсуждать в эти дни?»

Не говорить же о старом Баттистоне, которого сестры в его возрасте в упор не замечали. И, конечно же, не о его верном четвероногом друге, которого соседки несправедливо обвинили в распространении бешенства.

– Шесть или семь ломтиков, инспектор? Добавить вам соуса? – роль гостеприимной хозяйки пришлась Сандре весьма по душе.

Стуки открыл бутылку каберне.

– Вы хотите поговорить со мной о Микеланджело?

– Мальчику нужна поддержка, – вздохнула Сандра, накладывая гостю запеченую в духовке картошку и луковый гратен.

– Ему нужен опытный наставник, – добавила Вероника.

– В то утро, когда эта развалина Баттистон попал в больницу, бедный мальчик сильно перенервничал.

– Бедненький, – съязвил Стуки.

– Так и есть! И потом, повсюду эти старики, требующие к себе слишком много внимания. Не может же весь мир остановиться, только чтобы ублажать тех, кто и так уже одной ногой в могиле. Дорогу молодым, им принадлежит будущее!

– Значит, вы утверждаете, что этот хулиган перенервничал?

– В среду, за день до происшествия, у ребенка случился конфликт с учительницей. Этот вопрос даже обсуждался в школе на педсовете.

– Какой кошмар! Я уже должен прослезиться?

Сестры сделали вид, что не заметили сарказма.

– А вчера днем маме Микеланджело сообщили, что мальчика отстраняют от занятий. На четырнадцать дней, начиная со следующего вторника.

– Антимама! Что такого он натворил? Изнасиловал школьную доску?

– Он назвал учительницу…

– Как?

– …старой шлюхой.

– Настоящий джентльмен, как я посмотрю.

Стуки сидел за столом, скрестив руки на груди.

– Расслабьтесь, инспектор, вам нет необходимости защищаться, – сладко промолвила Сандра.

Стуки действительно чувствовал себя немного напряженно. Ведь можно бы было вежливо улыбнуться, непринужденно разрезая ростбиф, и, спокойно и отчетливо выговаривая каждое слово, сказать: «Я тоже считаю, что мальчику необходим наставник или старший товарищ, который мог бы служить ему примером для подражания. Сам я, к сожалению, не могу вам в этом помочь по причине большой занятости на работе».

Скрещенные на груди руки, миг затуманенных мыслей, задумчивый взгляд – все это указывало на то, что судьба Микеланджело неизвестно по какой причине была Стуки небезразлична. Сестры мастерски уловили его настроение.

– Совершенно не обязательно проводить с ним каждый день, – начала Сандра.

– Хватит двух, максимум трех раз в неделю, – вступила в атаку Вероника.

– Вы бы могли, допустим, когда-нибудь взять мальчика с собой на работу.

– Будто бы это такая школьная практика. Например, научить парня снимать отпечатки пальцев.

– Или можно посадить Микеланджело за коммутатор, чтобы он принимал телефонные звонки от граждан. Ведь это принесет двойную пользу!

– Вы сейчас серьезно?

– Абсолютно! Это значительно улучшит качество обслуживания населения, не обременяя при этом налогоплательщиков.

– Интересное решение проблемы.

Соседки молча наблюдали за Стуки. За многие годы сестры довольно хорошо его изучили. Этот на первый взгляд брутальный полицейский имел сердце мягкое и отзывчивое, которое всегда откликалось на зов о помощи. Естественно, нужно было умело бросить ему вызов, ловко заманив туда, где Стуки разглядел бы проблему для решения и ощутил блеск славы. А еще на руку сыграет возможность обнаружить следы подлинной человеческой ДНК и, конечно же, превосходный пирог с ревенем и грецкими орехами в качестве награды.

На втором куске пирога инспектор стал выказывать признаки согласия.

– На самом деле, такая возможность есть, – сказал Стуки. – Я позвоню директору школы и предложу ему совместить временное исключение Микеланджело из школы с общественно-полезной работой в полицейском участке. Сейчас мне пришло на ум, что в результате внештатной ситуации у нашего нового агента Сперелли, возможно, будет немного свободного времени. Пока он сам будет включаться в работу, сможет вовлечь в нее и подростка. Вместе они могут разбирать бумаги, составлять картотеку, классифицировать…

– Вы еще скажите «вытирать пыль», – произнесла Сандра с легкой ироничной улыбкой на губах. – Будьте серьезнее, инспектор!

– Помогите нам разорвать цепь несчастий! – воскликнули сестры в унисон.

Тема была для Стуки довольно чувствительной. Наверное, даже слишком. Сестры из переулка Дотти знали его как свои пять пальцев.

31 октября

Воскресенье

Дождь лил, не переставая. Не обычный, моросящий, на который никто не обращает внимания. Эта падающая с неба вода, казалось, пропитала собой все вокруг с вездесущностью налогового инспектора. Дождь барабанил по крышам и мостовым, заливал асфальтированные автомобильные стоянки и забитые мусором канализационные люки. Вода стекала по берегам рек, о которых уже давно никто не заботился, и наполняла каналы, обслуживание которых в наши дни обходится слишком дорого. «Да поможет нам Бог!» – с такими словами в церквях большей части региона Венето священники все чаще стали обращаться к своим прихожанам.

Инспектор Стуки нашел зонтик, притаившийся на верхней полке шкафа в прихожей. Старый, со сломанной спицей, из-за которой вода с одной стороны лилась водопадом. Стуки постоянно забывал его починить или выбросить. У инспектора не было никакой особой причины хранить эту вещь, он просто к ней привык.

Микеланджело жил за рыночной площадью. Они с мамой занимали небольшую часть дома, выходившего на тихую и неприметную улицу неподалеку от ворот Фра Джокондо. Был почти полдень, когда Стуки позвонил в домофон. В ответ он услышал адский грохот рок-музыки и через несколько секунд – голос подростка, объявившего, что никого нет дома.

– Тогда и меня у твоей двери нет, – ответил ему инспектор. – Так что если тебя нет дома, ты спокойно можешь мне открыть, потому что я, которого здесь тоже нет, не войду.

Еще немного подумав, Микеланджело все-таки решил открыть полицейскому. Он появился перед Стуки в шортах и майке и вопросительно посмотрел на инспектора.

– Я позвонил директору школы и взял тебя на поруки. Имей в виду, ты под строжайшим наблюдением.

– Директор не отвечает на телефонные звонки в воскресенье.

– Нам все отвечают. Завтра ровно в пятнадцать ноль-ноль я жду тебя в полицейском участке.

– Но завтра же праздничный День Всех Святых, выходной.

– У полиции не бывает выходных, да и ты не святой.

Мальчишка, похоже, не особо удивился такой новости. Сестры из переулка Дотти, конечно же, сразу доложили матери Микеланджело об их договоренности со Стуки, а та все передала сыну.

– Я не виноват, – сказал Микеланджело.

– В чем?

– В том, в чем меня обвиняют.

– Ты считаешь, что невиновность – это преимущество?

Парнишка с любопытством взглянул на инспектора.

– Хотя, если честно, я не так уж невиновен.

– Что ты такого натворил? Не травку же продавал?

Микеланджело фыркнул:

– Травка для слабаков. Я такого не одобряю.

– А что тогда?

– Подворовывал, так, по мелочи, – ответил мальчишка с пренебрежением, которая возмутила инспектора.

– То есть ты всего-навсего мелкий воришка?

– Ничего подобного! Я – дестабилизатор!

– Антимама! Это еще что такое?

Микеланджело ухмыльнулся. Да, он воровал, но это не имело никакого отношения к посягательству на частную собственность, желанию обладать вещами или присвоением себе чужого. Все это в наши дни среди молодежи цветет пышным цветом. Нет, у Микеланджело была особая миссия: лишать обыденность ее нормальности.

– Чудесно! Но с какой целью?

– Чтобы управлять человеческой тревожностью, зачем же еще?

Парень уносил с собой мелкие предметы и разные бытовые мелочи: шурупы и болты, садовые флюгеры, почтовые ящики и дверные номера. Он ловко проникал в неохраняемые дворы, чтобы стащить пару очков, оставленных на скамейке, открытую книгу или зарядное устройство для сотового телефона. Предметы, не обладающие особой экономической ценностью, но отсутствие которых не остается незамеченным: «Дорогая, ты не знаешь, куда я подевал свои очки? – Понятия не имею. – Странно, мне казалось, что я оставил их в саду…»

– А это дело моих рук! – восторженно говорил Микеланджело. – Я внедряюсь в ткань бытия и вытягиваю из нее одно волокно за другим.

– Волокно реальности! Антимама, как интересно!

– Я хочу железно убедить всех нормальных, что кто-то в состоянии пересекать их пространство и может воздействовать на них, когда и как ему этого захочется.

– Гениально! – воскликнул Стуки. – Так жертвы твоих краж будут представлять себе невидимые порталы…

– Да, именно!

– Ночных крылатых существ и разные другие фантазии. Сущностей, прибывающих из далеких миров, действующих на земные пространство и время, чтобы поколебать нашу уверенность, а с ними и наш мир.

– Молодец, центурион, соображаешь!

«Я тебе покажу „центуриона“», – подумал инспектор.

– Чушь собачья! – уверенно заявил Стуки.

Но все то, о чем рассказывал Микеланджело, заставило полицейского призадуматься.

– После второй пропажи люди начинают думать, что это дело рук дьявола или шутки инопланетян, – продолжал развивать свою мысль школьник. – И будут жить в тревоге.

– Из-за мысли о дьяволе?

– В том числе.

– Почему бы им не подумать на такого идиота, как ты?

– Слишком сложно. Люди предпочитают дьявола. Так им подсказывает интуиция. Если некий предмет тебе нравился или облегчал жизнь, значит, тот, кто у тебя его отнял, действует на стороне зла. Все очень просто.

– То есть ты провоцируешь у людей страх перед дьявольщиной.

– Плевать я хотел на дьявола! Я дестабилизирую человеческий разум.

– Вот это поворот! Таким образом, – добавил инспектор, – те десятки обращений граждан, которые наводнили полицейское управление за последний год, – твоя работа?

– Моя и таких, как я. Нас много, да будет вам известно.

«Да, таких же чокнутых, – подумал Стуки. – Если, конечно, все, что ты здесь наплел, – правда».

– Завтра жду тебя на работе, – сказал полицейский, завершая дискуссию.

* * *

Арго ожидал инспектора, сидя на коврике. Увидев Стуки, пес радостно заулыбался.

«Кто знает, едят ли собаки мясо лосося?» – подумал полицейский, открывая баночку собачьих консервов. Он все еще не доверял собачьему сухому корму. Консервы для собак тоже не внушали Стуки особого доверия: ему даже не хотелось думать о том, что могло быть намешано в этих одинаковых кусочках, приправленных морковкой и горошком из непроданных упаковок с просроченными замороженными овощами.

Арго до отвала наелся лосося, как какой-нибудь норвежский медведь.

1 ноября

Понедельник

Инспектор Стуки вышел из дома, ведя на поводке собаку синьора Баттистона. Двое под потрепанным зонтом со сломанной спицей. Арго не имел ничего против того, чтобы полицейский отвел его в участок. Там он надеялся обнюхать все углы, покрытые криминальной пылью, и, может быть, даже обнаружить следы преступников. Стуки понимал, что это не самое подходящее место для собаки, но другого выхода у него не было. Он и так делал все что мог и в этой ситуации решил чередовать: один день Арго остается дома, в другой Стуки берет его с собой на работу.

Инспектор устроил пса в своем кабинете. Ландрулли бросил на Арго рассеянный взгляд, продолжая листать газету. Полицейский агент всегда с удовольствием читал местную хронику: ему нравилось быть в курсе всех городских новостей. Самые увлекательные из них Ландрулли потом вслух зачитывал коллегам.

У инспектора Стуки намечался не самый приятный день. Вместе с агентом Сперелли ему предстояло патрулировать территорию вокруг выезда с автомагистрали, в то время как дождь продолжал лить как из ведра.

– Агент Сперелли по вашему приказанию прибыл.

– По какому моему приказанию? – спросил Стуки, разглядывая полицейского.

Сперелли был на десять сантиметров ниже Ландрулли и имел бицепсы размером с тыкву.

– Это я к тому, инспектор, что я готов выполнять ваши распоряжения.

– Что-то я в этом сомневаюсь, – проворчал про себя Стуки.

Агент Сперелли служил в полицейском управлении Тревизо уже почти год. О нем отзывались как о весьма решительном парне и как о полицейском современных взглядов. Ничего общего с поколением, которое привыкло взвешивать все за и против и приводить к общему знаменателю законность и человечность: два понятия, которые совсем не обязательно противопоставлять друг другу. Сперелли отличался атлетическим телосложением и стремительностью в движениях; другими словами, он очень подходил к работе в системе безопасности, особенно с нелегальными мигрантами.

– На сегодня нет ничего интересного, – сказал Стуки. – Мы будем кататься на патрульной машине.

Сперелли водил автомобиль умело, лучше агента Ландрулли, имевшего за рулем вид не умеющего переходить дорогу маленького мальчика, которого оставили одного у пешеходного перехода. Стуки краем глаза наблюдал за своим напарником, делая вид, что контролирует выезд со скоростной магистрали. Он бросил рассеянный взгляд на разросшиеся вокруг магазины и торговые центры.

– Это не-места, – невозмутимо проговорил агент Сперелли.

– Что? – повернулся к нему Стуки.

– Искусственно созданные сооружения, которые через некоторое время потеряют свою значимость.

«Не-места», «потеряют значимость» – все это звучало довольно странно в устах атлетически сложенного агента Сперелли. «Так значит, этот клоун-силач, прежде чем начать со мной работать, поспрашивал у коллег, о чем можно и о чем нельзя говорить „с этим чудаковатым инспектором“», – подумал Стуки, развесилившись. Действительно, у Сперелли были такие стальные мускулы, что ему ничего не стоило сказать: «Какие классные все эти супермаркеты, и плевать я хотел на тех, кому они не нравятся», давая таким образом понять, что, когда у тебя достаточно мышечной массы, тебе может нравиться все что угодно и ты никому ничего не должен объяснять. Ведь только одним ударом кулака полицейский агент мог бы вогнать Стуки в землю сантиметров на двадцать. Но нет! Вместо этого Сперелли пытался рассуждать о не-местах.

Антимама! Безусловно, в том, чтобы именовать торговые центры в честь художников или давать им названия цветов, должна быть некая доля садизма. Видимо, для привлечения мотыльков-покупателей. Или, может быть, потребители думают, что мастера живописи на том свете радуются, видя себя в окружении моющих средств и томатного соуса?

Впрочем, подумал Стуки, эти рассуждения совершенно бесполезны. Кому какое дело до названия супермаркета?

– Инспектор, заедем на автомойку? Машина вся в грязи.

– Подожди-ка, который сейчас час?

– Почти три.

– Я сам этим займусь, Сперелли. Возвращаемся на базу.

* * *

– Микеланджело, во сколько мы должны были встретиться?

– В три.

– И сколько сейчас на твоих часах?

– А у меня их нет.

– На моих уже пятнадцать минут четвертого.

– Может быть.

– Послушай, парень, давай поступим следующим образом. Ты сохранишь у себя в мобильнике мой номер телефона и в те дни, когда мы должны встречаться, будешь звонить мне ровно в семь тридцать утра и повторять: я должен быть сегодня в полицейском участке в такое-то время. Договорились?

– Если вы настаиваете.

– Давай быстро, я тебя жду. Сегодня мы будет мыть полицейские машины. Это чрезвычайно важная работа.

– Чистить коповозки? – обрадовался Микеланджело. – Я мигом!

Стуки думал насолить этим мальчишке, но получилось наоборот: поручение явно пришлось ему по вкусу.

Инспектор Стуки спросил агента Пасетти, не сможет ли он присмотреть за подростком. К примеру, они с Микеланджело могли бы вместе провести тест-драйв автомобиля, который полицейские оставили на автомойке для проверки. Агент Пасетти считался в округе величайшим механиком всех времен. Кончики его пальцев были чувствительнее, чем у ювелира, а машины, к которым он прикасался, превращались в настоящие сокровища. «С Пасетти ты летаешь», – так говорили между собой полицейские. Само собой, не слишком быстро, зато безопасно.

Стуки проводил Микеланджело на автомойку, которая обслуживала полицейские машины. Механики поначалу были против: не положено. Стуки им ответил, что они совершенно правы, но, может быть, только на этот раз у них найдется какая-нибудь машина, которая нуждается в воде и мыле.

Микеланджело оказался довольно прилежным. Он тщательно надраил полицейский автомобиль и, будто этого не достаточно, дотошно описал Стуки все дефекты машины, многое повидавшей на своем веку и изрядно изношенной, со множеством царапин, указывающих на невнимательность или усталость, и каких-то насекомых в зазорах радиатора, которые напоминали о патрулированиях за городом.

Инспектор Стуки помрачнел: у мальчишки обнаружился неожиданный потенциал.

– Хорошо, Микеланджело, на сегодня все. Увидимся в среду, ровно в восемь часов.

– Почему не завтра?

– Завтра мы заняты.

– Чем?

– Исполнением своего профессионального долга.

– Какого?

– Арестовывать преступников, составлять рапорты, не бросать на ветер деньги граждан и вызывать в них чувство защищенности.

– И все это в каком порядке?

Невыносимо!

* * *

Стуки счел себя обязанным рассказать сестрам из переулка Дотти о своем первом дне с Микеланджело. Инспектор решил сделать ответное приглашение на ужин и, что было бы неплохо, приготовить какое-нибудь блюдо иранской кухни. Конечно, не без помощи дяди Сайруса, которого Стуки попросил освежить его память в плане рецепта. Он пошел в ковровую лавку дяди Сайруса и нашел старика, как и всегда, сидящим на кипе ковров. Дядя был одет в праздничные одежды.

– Если мне суждено умереть сегодня, – сказал старый иранец, – я хочу, чтобы смерть застала меня в одежде моей родины. Любой другой наряд был бы неуместен.

– Но, дядя, тебе ведь не обязательно умирать именно сегодня и именно здесь.

– Я предпочел бы умереть в моей лавке.

– Почему?

– Здесь я счастлив. А умереть счастливым – это большое дело.

– Без сомнения. Кстати, дядя, мне нужен рецепт одного иранского блюда. Такого, чтобы произвело впечатление.

Сайрус предложил племяннику приготовить горме-сабзи из риса, говядины, фасоли и огромного количества трав, которые дяде присылали из Ирана. Стуки мысленно рассчитал необходимое на это время: часа два, а может быть, и три. Ничего не поделаешь: приготовление блюд иранской кухни требует много времени. Сложно, но он должен успеть. Между тем дядя Сайрус рассказывал Стуки, как в Иране готовят горме-сабзи: рис промывают, чтобы удалить часть крахмала, и медленно доводят до готовности в кастрюле, на дне которой выложены ломтики картофеля, которые не позволяют рису прилипать ко дну посуды и в процессе приготовления становятся золотистыми и хрустящими. Отдельно на слабом огне тушится мясо с фасолью и с измельченной пассерованной зеленью.

Стуки вспомнил, как его мама Парванех готовила это блюдо. Оно издавало восхитительный пряный аромат, «запах высоких нагорий», как называла его мама, вдыхая который маленький Стуки начинал воображать восточный город, которого никогда не видел, с такими узкими улочками, что по ним можно было двигаться только гуськом…

Дядя Сайрус вручил племяннику бумажные пакетики с травами и специями, которые бережно насыпал из емкостей, хранившихся у него в морозилке. Внезапно о чем-то вспомнив, старый иранец вернулся в кладовку. Как оказалось, дядя пошел на поиски стеклянной банки, внутри которой лежало множество каких-то темных шариков. Инспектор не сразу догадался, что это такое.

– Сушеные лимоны, – ответил на его вопросительный взгляд дядя Сайрус.

– Естественно, как же без них, – улыбнулся Стуки.

Лимоны пустыни, высушенные на солнце и превратившиеся в маленькие комочки неправильной формы.

– Их нужно варить вместе с мясом, – пояснил дядя Сайрус.

Сушеные лимоны придавали блюду тот необычный кисловатый вкус, который так нравился инспектору. Истинное наслаждение для вкусовых рецепторов!

* * *

Сандра и Вероника оценили ужин довольно сдержанно: фасоль не входила в число их любимых блюд. Зато им очень понравилась картофельная корочка со дна кастрюли.

Иранская еда оказалась легкой и питательной.

– Будто мы ничего и не ели, – сказали гостьи, прихлебывая коньяк, предложенный им Стуки.

– Как вы думаете, инспектор, мы сможем помочь мальчику? – сменила тему разговора Сандра.

– В чем? – спросил инспектор.

– Обрести спокойствие и без потерь пережить переходный возраст.

– Не сомневайтесь, – уверил женщину Стуки.

– Когда вы снова с ним встречаетесь? – поинтересовалась Вероника.

– В среду.

– Так поздно? – ахнули сестры. – Может, вы решили его бросить, инспектор? Кстати, что вы вообще думаете о Микеланджело?

– На первый взгляд – мальчишка сырой, как недопеченное тесто.

– А на второй?

– По-моему, в нем что-то есть.

Стуки посмотрел на Арго, дремавшего на ковре. Наверное, сестры навевали на пса скуку. «Это потому, что ты их плохо знаешь», – подумал инспектор, мысленно обращаясь к своему четвероногому другу.

* * *

– Нет, Ландрулли, я не смотрел вечерние новости, – ответил на входящий звонок инспектор Стуки.

– Вода поднимается! – возбужденно сообщил подчиненный.

– И что с того?

– Разве вы забыли, инспектор?

– Что я должен помнить?

– Статья в газете, я вам читал. Ясновидящая, которая предсказала наводнение.

– А, гадалка! Что ж, в МЧС она бы сделала карьеру.

– Это точно! – хмыкнул Ландрулли.

На самом деле, пока Стуки готовил горме-сабзи, он как раз смотрел телевизионный репортаж с места событий. Сцены разбушевавшейся водной стихии произвели на инспектора впечатление и рассердили его. Стуки находил невыносимыми всю эту болтовню о необходимости защиты территории, о связи со своей землей и декламирование поэм о реках. Пустые слова. В реальности же имелись захламленные водные артерии, новые ежегодные обещания и закатанные в асфальт благие намерения. Канавы засыпались так, будто там хоронили жертв чумы, а о реках забывали, словно о престарелых родственниках. И все потому, что те, кто занимаются организацией восстановительных работ, попросту заинтересованы в катастрофах. На людских проблемах растут карьеры, и это совсем не сложно, когда контроль поручен экспертам, анализ – бездушной аппаратуре, а интерпретация результатов утопает в вязких дебрях политики.

Даже пушистый комок по кличке Арго был рассержен до крайней степени. Он вцепился зубами в персидский ковер, нанеся ему непоправимый вред: ближе к центру образовалась дыра диаметром с дыню. Какая печальная судьба для великолепного ширазского ковра ручной работы. Дядя Сайрус умрет от горя, если узнает. Впрочем, он и так со дня на день собирался умереть. Старик переживал трудный период, погружаясь в воспоминания о былой любви и борясь со страхом смерти. Несколько вечеров назад Сайрус рассказал племяннику одну историю из своей жизни. Стуки казалось, будто он смотрит фильм прошлых лет в старом кинотеатре: черно-белое изображение и жесткий звук, напоминающий жужжание ткацких станков в Тегеране.