Черные перья

Объявление мигало в тишине, которая внезапно стала такой глубокой, что Аделина могла слышать, как колотится ее сердце – быстро-быстро, как у маленького перепуганного кролика. В этой тишине каждый звук казался оглушительным: тиканье часов, гудение холодильника, шорох занавески от легкого сквозняка.

Где-то на кухне звякнул нож, выпавший из бабушкиной руки, и этот звук в гробовой тишине прозвучал как удар колокола. А потом раздался приглушенный стон – такой тихий, что Аделина сначала подумала, что ей показалось. Но нет. Это точно был бабушкин голос. И он звучал… странно. Совсем не так, как обычно. Было в нем что-то… птичье? А потом эти звуки стали нарастать и вскоре превратились в дикие крики, которые разносились по всей квартире, внушая в девочку ледяной ужас. Они были нечеловеческие, чужие, хотя в них до сих пор сохранялись отголоски знакомого бархатного тембра.

– Бабушка… – тихо произнесла Аделина и медленно зашагала в сторону коридора сжимая в руках Пингвиняша.

В этот момент с кухни послышались шаги. Но они сопровождались таким жутким скрежетом, будто что-то большое царапало ламинат пола.

Эти жуткие шаги приближались, становясь все громче и отчетливее. Аделина инстинктивно отступила назад, чувствуя, как холодный страх сковывает все ее тело. Что-то неумолимо двигалось в ее сторону.

Существо, смесь бабушки и нечто напоминавшего гигантского ворона, медленно показалось в дверях. Оно вдруг замешкало и остановилось в коридоре возле шкафа с зеркалом. Разглядывая свое отражение, из его горла невольно стали вылетать очередные крики, от которых стыла кровь в жилах. Только теперь в них слышались надрывные ноты отчаяния и страха.

Ужасное создание затрясло головой, словно пыталось убрать из виду свое отражение. Оно медленно развернулось и вошло в гостиную, и Аделина почувствовала, как ужас сковывает каждую клеточку ее тела. На его ногах, там, где раньше были домашние тапочки с вышитыми елочками, теперь красовались огромные чешуйчатые серповидные когти. Они царапали паркет при каждом шаге, словно кто-то проводил по полу острыми ножами.

Теперь все ее тело было усеяно черными точками, похожими на россыпь чернильных капель. Они пробивались сквозь кожу прямо на ее глазах. Аделина с замиранием сердца наблюдала, как эти точки увеличивались, прорастали сначала пушком, а тот, в свою очередь, потом превращался в глянцево-черные перья.

Создание увеличивалось в размерах прямо на ее глазах. Девочка слышала приглушенный, отвратительно тошнотворный звук, с которым росла грудная клетка, а ноги меняли форму, превращаясь в птичьи лапы. Кости перестраивались с влажным хрустом.

Лицо существа, которое раньше было бабушкой, претерпевало самые страшные изменения. Ее нос, с маленькой родинкой сбоку, вытягивался и твердел, превращаясь в изогнутый клюв. А глаза, всегда такие добрые и лучистые, наливались жутким желтым свечением, словно два янтаря, подсвеченные изнутри адским пламенем. Морщинки вокруг глаз, которые всегда придавали бабушкиному лицу такое доброе выражение, теперь превращались в глубокие борозды. Волосы бабули выпали, оголяя скальп и теперь, казалось, вся кожа ее головы – да и самого лица – загрубела и стала похожа на холодный мрамор.

Девочка застыла в оцепенении, не в силах отвести взгляд от существа, которое еще несколько минут назад было ее любимой бабушкой. От той, что рассказывала сказки перед сном, от той, что всегда знала, как утешить и поддержать. Теперь перед ней стояло нечто среднее между человеком и птицей, и с каждой секундой человеческого в нем становилось все меньше и меньше, словно сама суть бабушки утекала, как вода сквозь пальцы.

– Прости меня, солнышко… я… я не хотела, чтобы ты это видела… – прохрипело существо голосом, в котором едва угадывались родные интонации. Слова давались ему с трудом, они словно застревали где-то между клювом и человеческими голосовыми связками, превращаясь в жуткую смесь шипения и карканья. – Беги… пока… пока я еще помню, кто я… пока не стало… слишком поздно… – последние слова потонули в птичьем клекоте, и существо рухнуло на пол, сотрясая комнату своим падением.

Аделина, словно очнувшись от кошмарного сна, со слезами на глазах подбежала к распростертому телу. Но тут же отпрянула, увидев, что метаморфоза продолжается, даже когда существо находилось без сознания. На ее глазах бабушка превращалась в гигантского ворона, размером больше человеческого роста. Только голова все еще оставалась непокрытой перьями, приобретая странный мраморный оттенок, будто старинная статуя, а руки… О боже, руки превратились в чешуйчатые когтистые отростки, похожие на ветки, сброшенные старым деревом.

Ее одежда не выдержала трансформации. Зеленоватый пиджак, который так элегантно подчеркивал ее осанку, разорвался по швам, обнажая покрытую перьями кожу. Шелковая темно-синяя блузка, превратилась в лохмотья. Серая юбка расползлась по швам, не выдержав напора растущих перьев. Жемчужное ожерелье, лопнуло, и белоснежные бусины раскатились по полу, отражая желтоватый свет лампы. Удивительно, но модные браслеты фирмы «Афродита», все еще сверкали на изуродованных конечностях.

Не зная, что делать, Аделина бросилась в спальню за телефоном, спотыкаясь о разбросанные игрушки. Может быть, дедушка знает, что делать? Может, это какой-то страшный сон, и дедуля разбудит ее?

Оказавшись в спальне, она кинула Пингвиняша на постель, а сама схватила телефон со столика. Трясущимися пальцами она пыталась набрать номер, но сотовый показывал только «Нет сети». Снова и снова она нажимала кнопку вызова, пока экран не начал расплываться от ее слез.

И тут из гостиной донесся оглушительный птичий крик – такой громкий, что задребезжали стекла в окнах и зазвенела посуда в серванте. Существо очнулось. Топот лап по коридору приближался, сопровождаемый скрежетом когтей по паркету и шелестом огромных крыльев о стены. Каждый шаг существа отдавался вибрацией через пол.

Аделина захлопнула дверь и повернула замок, молясь, чтобы тот выдержал. Ее сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Прижавшись спиной к двери, она крепко зажмурилась, пытаясь проснуться от этого кошмара. Но это была не сказка, не страшный сон – это была реальность, в которой ее любимая бабушка превратилась в чудовище из древних легенд. За дверью раздалось хриплое дыхание, и Аделина почувствовала, как по ту сторону что-то огромное принюхивается, царапая когтями дверное полотно.

Вдруг сквозь страх и панику Аделина почувствовала запах – горький, едкий запах подгорающей индейки. Духовка! Бабушка оставила индейку в духовке, и теперь та начала дымиться. Новая волна ужаса накрыла девочку – если начнется пожар, они обе погибнут в ловушке. Мысли лихорадочно метались в голове, пока она пыталась придумать, что делать дальше.

За дверью раздавался скрежет когтей, а затем снова – принюхивающийся звук. Существо тоже почуяло запах горелого. Послышалось хлопанье крыльев, и шаги удалились в сторону кухни.

Аделина прислушалась. Из кухни донеслись странные звуки: щелчок духовки, звон металлической формы о столешницу, шорох крыльев. Даже превратившись в монстра, бабушкины инстинкты остались при ней – она спасала их ужин от возгорания. Эта мысль показалась Аделине абсурдной.

Через несколько минут, показавшихся вечностью, девочка осторожно приоткрыла дверь. В квартире пахло подгоревшим мясом, но не пожаром. Из кухни доносилось тихое курлыканье – почти как бабушкино мурлыканье, когда она готовила. Почти… но не совсем. Знакомая мелодия теперь звучала искаженно, словно через поврежденный динамик старого радио.

Существо сидело на корточках перед открытой духовкой. Его огромные крылья были сложены за спиной, а руки-ветки держали прихватки – те самые, с вышитыми котятами, которые бабушка купила на прошлой неделе. Индейка, почерневшая сверху, но не сгоревшая, лежала на столе. Монстр повернул голову к Аделине, и в его желтых глазах промелькнуло что-то… знакомое. Тот же заботливый взгляд, которым бабушка всегда встречала внучку после школы.

– Ба… бабушка? – прошептала девочка, не зная, стоит ли бежать или остаться. Ее голос дрожал, а ноги словно приросли к полу.

Существо издало странный звук – между карканьем и вздохом – и медленно кивнуло. Где-то там, под перьями и когтями, все еще оставалась ее бабушка. В этот момент Аделина почувствовала, как страх немного отступает, уступая место другому чувству – надежде.

Но в этот самый момент оглушительный звон разбитого стекла и шум искореженного металла оконной рамы заставил их обеих вздрогнуть. Прямо в их кухонное окно влетело нечто огромное – еще один ворон. В отличие от бабушки-птицы, этот был полностью покрыт черными перьями, а его глаза горели кроваво-красным светом. Он издал пронзительный крик и ринулся к Аделине, выставив вперед острый как кинжал клюв. Температура в комнате словно упала на несколько градусов.

Бабушка-птица с невероятной скоростью метнулась наперерез, загораживая внучку своим телом. Два чудовища сцепились в жестокой схватке. Индейка с грохотом полетела на пол, разбрасывая картофель и розмарин. Кухонный стол перевернулся, стулья разлетелись в стороны.

Внезапно снаружи раздался еще один крик – на зов собрата прилетел третий ворон. Он влетел через разбитое окно, осыпая осколками пол. Бабушка-птица, занятая схваткой со вторым вороном, не успела среагировать. Ее перья встали дыбом, когда она осознала опасность для внучки.

– Беги! – прохрипела она почти человеческим голосом.

Аделина бросилась к спальне, чувствуя позади себя те же клацающие шаги, царапающие пол. Только эти были мощнее и быстрее.

Она влетела в комнату и захлопнула дверь за мгновение до того, как в ту врезалось массивное тело. Замок щелкнул, и девочка отскочила назад, тяжело дыша. Из кухни доносились звуки яростной борьбы, звон разбивающейся посуды и птичьи крики. Каждый удар, каждый крик отдавался в ее сердце болью за бабушку, оставшуюся там, снаружи, один на один с двумя чудовищами.

Времени было мало: с той стороны послышался крик чудовищного ворона. Его когти царапали паркет, а клюв стал стучать по двери. Каждый удар отдавался дрожью во всем теле Аделины.

Где-то далеко, из кухни, доносились звуки битвы – бабушка-ворон отчаянно сражалась с другим противником, не в силах прийти на помощь внучке. Звон разбитой посуды смешивался с хриплыми криками и шумом бьющихся крыльев, а иногда слышался треск разрываемой мебели.

Но вдруг с кухни раздался такой душераздирающий крик, после которого звуки борьбы резко оборвались. Это был крик существа, которое раньше было его бабушкой и прозвучал он так устрашающе, что заставил замереть даже ворона по ту строну двери. Но что именно произошло? И что за крик это был? Что он значил? Думать обо всем этом сейчас было совершенно некогда.

Аделина открыла гардероб, достала оттуда дедушкину одежду и начала связывать рукава одной вещи к другой. Старый охотничий жилет с множеством карманов, пропахший порохом и лесом, с потертыми пуговицами из оленьего рога. Теплый свитер с заплатками на локтях, который дедушка надевал в самые холодные дни охоты. Любимая рубашка в клетку, с небольшой дыркой от искры костра на рукаве.

В памяти всплыла история той девочки – пятнадцатилетней, которую родители наказали и не выпускали из дома. Она пыталась спуститься с девятого этажа по такой же самодельной веревке, привязанной к ограждению балкона, чтобы встретиться с мальчиком. Веревка развязалась на уровне седьмого этажа… Но в случае Аделины это могло сработать – второй этаж не так страшен, хотя сердце все равно замирало при мысли о спуске.

Веревка была готова – неровная, но крепкая цепочка из рукавов и штанин, связанных двойными узлами. Дедушкина дубленка оказалась тяжелой и неуклюжей, пахнущая порохом и дымом охотничьих костров, с потертым воротником из овчины и глубокими карманами. Она помнила, как дедушка носил ее на зимнюю охоту, как учил ее различать следы зверей на снегу – «Смотри, Адель, вот здесь прошел заяц, а там – лиса кралась».

На балконе она нашла его охотничьи сапоги, потрескавшиеся от времени и множества походов, но все еще хранившие запах кожи, лесной хвои и долгих походов по заснеженному лесу. На подошве одного до сих пор виднелся след от капкана, в который дедушка однажды чуть не попал.

Дрожащими руками она привязала веревку к ограждению балкона, проверив узел несколько раз – как учил дедушка, когда они ставили силки на зайцев в морозном лесу. «Трижды проверь узел, Адель, от этого зависит удача охотника,» – говорил он, показывая, как правильно затягивать петлю. «Узел – это как рукопожатие. Он должен быть крепким, но не удушающим.» Сейчас от этого зависела ее жизнь.

Пингвиняш, ее верный плюшевый друг, занял свое место в кармане дубленки, рядом с найденной там старой гильзой от патрона. Аделина посмотрела вниз – второй конец веревки лежал на заснеженной земле, слабо освещенной желтоватым светом из окон.

За дверью спальни, после короткой передышки, удары, снова возобновились и становились все сильнее и яростнее. Чудовищный ворон бился о преграду с такой силой, что петли начали расшатываться, а дерево трещало, готовое поддаться в любой момент. Щепки летели во все стороны, и в образовавшихся трещинах иногда мелькал жуткий красный глаз существа.

Из кухни послышались шаркающие шаги и вновь прозвучал знакомый крик-клекот. Шаги приближались. Вскоре чудовище по ту сторону двери прекратило ее колошматить, развернулось в коридор, в сторону бабушки-птицы и, будто испугавшись, пригнула голову к полу, после чего жалобно закаркало.

Но Аделине было уже не до этого. Собравшись с духом, она начала медленно спускаться. Ладони скользили по ткани, покрываясь потом несмотря на холод, а сердце колотилось как безумное. Холодные порывы ветра забирались под рукава дубленки, заставляя кожу покрываться мурашками.

Когда до земли оставался примерно метр, веревка предательски затрещала, грозя развязаться. Аделина почувствовала, как узел начинает ослабевать, и, не раздумывая, оттолкнулась от стены и прыгнула. Она неуклюже приземлилась, оказавшись по колено в глубоком и твердом снегу.

Спотыкаясь в огромных дедовых охотничьих сапогах, которые при каждом шаге грозили соскользнуть с ног, она обогнула дом и побежала к медицинскому университету – огромному серому зданию, чьи окна светились желтыми квадратами в темноте, словно соты гигантского улья.

За ним, в паре километров, находилась плотина, чья темная громада едва угадывалась в тумане этих сумерек, а за ней – спасительный лес, где они часто охотились с дедушкой по выходным. Там, в глубине леса, на их любимой поляне (той самой, где они однажды видели семейство оленей) стоял охотничий шалаш, который они построили прошлым летом из веток и старого брезента от палатки. Дедушка научил ее, как правильно укреплять стены и маскировать вход ветками, чтобы даже опытный охотник не заметил убежища.

Именно это место казалось сейчас единственным безопасным убежищем во всем мире. Аделина бежала изо всех сил, увязая в снегу по щиколотку и постоянно оглядываясь на темные окна родной квартиры, где все еще шла битва.

Морозный воздух обжигал легкие при каждом вдохе, превращая каждый выдох в облачко пара, которое тут же уносил ветер. Клубы пара вырывались изо рта с каждым прерывистым выдохом, а в ушах стучала только одна мысль: «Быстрее, быстрее, быстрее…» Пингвиняш в кармане дубленки подпрыгивал в такт ее шагам, словно подбадривая: «Беги, Адель, беги!».

Глава 6: «Пролетая над Кремлем и пушкой»

Лилия Громова держала деревянную ракетку в левой руке, склонившись над столом для настольного тенниса. Ее волосы цвета черного дерева были собраны в аккуратный хвост, а на запястье поблескивали винтажные часы «Заря» – подарок отца на выпускном в медицинском университете. Она сосредоточенно наблюдала за короткостриженым мужчиной через потертую сетку стола.

Дмитрий, ее сослуживец, подбросил белый пластиковый мяч, прицелился и резко ударил. Шарик описал короткую дугу над сеткой. Лилия среагировала мгновенно – резкий шаг вправо, разворот корпуса, точный удар. Дима на долю секунды замешкался, но все же успел коснуться мяча кромкой ракетки.

Они обменялись еще несколькими ударами. Стук мяча о стол смешивался с шумом вентиляции и возгласами коллег за соседними столами. Капли пота стекали по шее Лилии под воротник форменной рубашки. Наконец она поймала момент и нанесла решающий удар – мяч, едва задев край стола, улетел в сторону. Дмитрий рванулся за ним, но не успел.

– Партия, Дмитрий Саныч! – объявила Лилия, поправляя фуражку с кокардой МЧС. В ее голосе слышалась легкая насмешка.

– Эх, еще бы чуть-чуть! – Дмитрий покачал головой, глядя на соседние столы, где разворачивались свои баталии. Спортзал наполняли звуки игры – стук мячей, скрип кроссовок по паркету, азартные выкрики игроков.

– Теперь счет 3—1 в мою пользу, – напомнила Лилия, собираясь начать новую партию. Но телефонный звонок прервал игру – наушник в ее ухе тихо пискнул.

– Да, Анна Павловна, сейчас подойду, – ответила она. Трудовая книжка ждала в отделе кадров – последняя формальность перед уходом.

– Может, все-таки останешься? – в голосе Дмитрия звучала искренняя надежда.

– Нет, теперь решено: без возврата я покину родные края, – Лилия мягко улыбнулась и направилась к выходу. Ее шаги смешивались с непрекращающимся стуком теннисных мячей.

Лилия вышла в коридор и направилась к лестнице. Она поднялась по ступенькам. Звуки шагов рикошетили в пустом лестничном пространстве, отделанного керамикой. Третий этаж встретил ее длинным коридором с рядами одинаковых дверей. Табличка «Отдел кадров» была третьей по счету.

Пальцы Лилии замерли в миллиметре от дверной ручки, когда низкий гул вертолетов за окном коридора заставил ее остановиться: на горизонте завис целый рой военных машин. Штук десять не меньше. Их черно-зеленые силуэты четко вырисовывались на фоне бледного неба. И все они держали курс сюда, на базу МЧС, расположенную недалеко от городка под названием Бор.

«Что здесь забыли военные?» – Лилия Громова нахмурилась, наблюдая, как массивные машины неотвратимо приближаются к базе. Складка между бровями становилась все глубже.

Она тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли. "Хотя… какая мне разница? Я уже здесь больше не работаю,» – напомнила она себе и решительно повернула ручку двери.

Анна Сергеевна, начальница отдела, встретила ее с материнской заботой во взгляде.

– Точно не передумала? Таких, как ты сложно отыскать, – прозвучал знакомый нежный голос.

– Да, меня ждет Москва, – Лилия старалась говорить уверенно. – Новая квартира, новый город, новая жизнь, в конце концов.

Она и сама не знала, убеждала она начальницу или себя.

Нижний Новгород, когда-то такой родной и теплый, теперь казался городом призраков. За каждым углом – воспоминания: по этой набережной она гуляла с мамой, в этом кафе они как-то болтали с отцом, а в том парке впервые поцеловалась с будущим мужем. Теперь все это превратилось в молчаливые памятники прошлому.

Семь месяцев назад рак шейки матки забрал ее маму, и, возможно, все могло сложиться иначе, обратись они к врачам хотя бы на пару месяцев раньше. Отец пропал без вести во время теракта в «Планете кино». Ну а муж стал избивать ее каждый божий день, и развод стал неизбежен. Человек, которому она доверяла больше всех, показал свое истинное лицо – жестокое и чужое.

После этого каждая улица родного города словно насмехалась над ней, напоминая о счастливых днях, которые никогда не вернутся.

Тоска разъедала душу, как ржавчина разъедает металл. И в конце концов, она поняла – либо уезжать, либо медленно растворяться в горьких воспоминаниях. И Лилия выбрала первое.

Когда реальность ускользает прямо у тебя из-под ног, когда она задыхается, смеясь прямо тебе в лицо, когда она забирает у тебя все, оставляя взамен один лишь единственный пинок под зад, попробуй вспомнить все, ради чего ты держалась до этого.

Людей, которые пропадали без вести четвертый год к ряду, так ни разу и не нашли. Поиски вели добровольцы вместе с полицией и участниками поисково-спасательных организаций. Добровольцев было много.

Они шерстили вечерами весь город вдоль и поперек. Заглядывали в самые мрачные районы и промзоны. Выезжали в пригород, в поселки и деревни. Искали в лесу, и поле, прочесывали берега Оки и Волги. Но люди так и не находились.

Поначалу, когда полиция только занялась этим делом, они решили, что в городе объявился серийный убийца. Отбитый наглухо маньяк-психопат, который не различает пола и возраста. Но затем, когда террористы организации «Альфа Новый Мир» оказались в центре внимание, то кусочки головоломки сложились воедино.

Планета кино. В тот вечер там собрался, наверное, весь город. День премьеры.

Когда родной человек пропал без вести, надежда живее всех живых в твоем сердце. Она становится твоим кислородом.

Когда родной человек, твоя плоть и кровь, испарился в руинах, ты сделаешь все что угодно, чтобы найти его и спасти. Ты будешь готова свернуть горы строительного мусора голыми руками.

Когда отец Лили не вернулся в тот вечер домой, ее мир не просто перевернулся с ног на голову – он разлетелся на мелкие осколки, которые она до сих пор пыталась сосчитать. Некоторым головоломкам никогда не суждено было быть разгаданными, но это не мешает нам пытаться

Кадры с камер видеонаблюдения показывали по всем каналам. Каждую минуту, каждый час, каждый день – одни и те же кадры. Взрыв был такой мощности, что торговый центр сложился как карточный домик. Знаете, как в замедленной съемке падает башня из домино? Вот так же рухнуло здание. И Громова, глядя на экран телевизора, не могла унять слез. Те текли сами по себе, как вода из неисправного крана.

Если человека не нашли под завалами в первые сутки, то вероятность того, что он выживет, через 72 часа падает с 81% до 22%. Так говорила статистика. Хронические заболевания и возраст могут уменьшить этот шанс вдвое. Отцу Лилии было 62 и диабет мучил его уже последние 15 лет.

Каждый день она наблюдала, как эти проценты таяли, словно сугробы под струями пожарной пены.

Громова посещала место завалов каждый день. То самое место, где раньше стоял торгово-развлекательный центр. Конечно, за ленту ее не пускали, но ей нужно было увидеть. Физическая необходимость лицезреть руины, будто от этого зависела жизнь ее отца. Она стояла там часами, как часовой на посту.

Прошло несколько дней, а она все не могла унять слез. Соленые капли на лице – вот и все, что остается от твоей истерики. Последняя балка уехала в кузове грузовика, последний кирпич отправился на свалку, а ты замечаешь это краем глаза, пока разглядываешь в зеркальце первые седые волосы.

Работы МЧС завершились. Раненых увезли в больницы, а погибших похоронили. Но ни среди первых, ни среди вторых ее отца не было. Об этом ей сказал начальник бригады, протягивая стакан воды дрожащими руками. Тест ДНК найденных останков – конечностей, внутренностей – тоже не дал результатов.

Эксперты, эти всезнающие люди в белых халатах и с серьезными лицами, сначала сказали, что скорее всего, ее отец находился слишком близко к эпицентру. Так близко что его тело скорее всего просто разорвало на тысячу мелких кусочков. Но разум Громовой отказывался верить в это. В глубине души она знала, что отец жив. И даже если на самом деле все было не так, и в ней поселились лишь заблуждения, для ее веры это не имело ни малейшего значения.

Кадры с камер видеонаблюдения крутили по всем каналам, и на двух из них Громова увидела своего отца также ясно и четко, как видела сейчас свою размашистую подпись на заявлении об увольнении. Подпись, похожую на разбитое стекло.

Это видео было снято в торговом центре за две минут до взрыва. Оно выглядело как обычная запись с камеры наблюдения. Немного зернистая картинка. Качество было таким, что можно было различить лица, но не эмоции.

Вот он – слегка сутулый, с редеющими волосами, в любимой джинсовой жилетке с карманами. Просто шел по второму этажу, мимо аптеки, не зная, что каждый его шаг записывается для истории. Мимо него туда-сюда сновали прохожие. Безликая масса. Десятки незнакомцев, случайно собранные судьбой в одной точке пространства и времени. В самой неудачной точке из всех возможных.

Но его силуэт выделялся среди них, как будто был обведен невидимым маркером. Его походка. Его жесты. Это был он, такой родной, такой заботливый. Последние две минуты его существования в этом мире, застывшие навечно в цифровой памяти.

А потом он просто испарится.

Когда она не нашла его имени во всех списках и отчетах по этому теракту, облегчение смешалось с новой волной тревоги. Неизвестность оказалась хуже определенности.

Если человек вышел из дома и не вернулся, то вероятность найти его живым через 72 часа падает до 30%. Отца Лилии не было дома уже семнадцать дней.

Сперва она присоединилась к отрядам добровольцев и поисковым организациям. А потом и вовсе оставила работу в уютной лаборатории. Микробиология, когда-то казавшаяся призванием, поблекла перед новой целью. Сначала – волонтерство в поисковых отрядах. Потом – полная смена курса.