Громов: Хозяин теней – 4

И Тимофей.

И как-то… если кто-то хоть близко сунется.

– Тише, Беточка… не нужно бросаться словами. Их ведь могут неправильно понять.

А вот и новый гость. Господин Светлый. Или правильнее говорить «товарищ»? Хотя гусь свинье… ладно, в этом случае я даже свиньёй быть готов. Ныне он сменил обличье и теперь походит на чиновника средней руки и средних же возможностей. Пиджак неплох, но рукава уже лоснятся, на ботинках, пусть и старательно вычищенных, давние заломы. Зато шляпа новая, по моде.

И часы на запястье серебряные.

– Доброго вечера… Еремей, верно?

– Ну.

Протянутую руку Еремей проигнорировал, что, впрочем, Светлого не смутило.

– Светлов. Юрий Венедиктович.

Светлов, значится. Интересно, правда или нет. Думаю, что нет.

– И не стоит воспринимать Эльжбету всерьёз. Женщины тяжело переживают отказы, особенно, когда так уверены в своей неотразимости, как наша Эльжбета.

Та фыркнула и отвернулась.

– Обычно у неё получается договориться, но раз уж такое дело… со мной выпьете?

– Нет.

– Отчего же? Тоже не нравлюсь?

– Так не баба…

– Так и баба вам не особо.

– Юра!

– Так смотря какая баба, – Еремей явно издевался, причём позволяя понять, что издевается. И Эльжбета аж пятнами пошла. – Вопрос повторю. Чего вам от мальца надо?

– Сила его. И способности. Которые, прошу заметить, без нашей помощи просто сгинут. Как и он сам. Долго ли он протянет на фабрике? Год-два? А потом что? Чахотка, вылечить которую вполне возможно, если у вас есть деньги. Но у тех, кто работает на фабрике денег, как правило, нет. Выбиться в мастера? Это под силу единицам. Да, юноша целеустремлённый, но одной целеустремлённости недостаточно. Нужно образование. И удача. А ещё, при наличии дара, хороший наставник, который покажет, как с этим даром совладать.

Эк человек за меня переживает.

Я прямо расчувствовался.

– И ты наставишь?

– Я? Нет. Боюсь, это не моя сфера. Я могу лишь определить наличие одарённого и только.

Радует.

Несказанно. Хотя… если есть и такие определяльщики, то найдутся и другие. Говорить, что им показалось и на самом деле я дара не имею, бесполезно. Не поверят.

– С его слов я понял, что мальчик в курсе своего происхождения. Возможно, он начал учиться, – Светлов делал большие паузы, предлагая Еремею продолжить беседу. – Но затем всё изменилось. И путь дарника для него закрылся. Кстати, вполне обычное дело… нам постоянно твердят, что дарники – редкость. Что каждый подобен жемчужине, найти которую сложно. На деле же дарников довольно много. Просто одним везёт. Их талант начинают развивать едва ли не от первого вздоха. Занятия. Наставники. Родовые секреты, которые по сути знание, сокрытое от других. И мы получаем очередного одарённого аристократа, свято уверенного в собственной исключительности. Другие же вынуждены жить, как живётся. И дар их, не получая поддержки, потихоньку чахнет.

– Сейчас расплачусь.

Главное, чтоб они прямо тут не решили устранить преграду к такому нужному мне. Призрак на всякий случай подбирается поближе. И Еремей, явно почуявший его присутствие, качает головой.

– Что вы предлагаете?

– Обучить мальчика. Открыть ему новые пути…

– На каторгу и на виселицу? – Еремей откидывается на спинку кресла. – Давайте без этого вашего… словоблудия. Конкретно.

– Деловой человек?

– Вроде того.

– Что ж, как деловой человек вы можете назвать свою цену.

– А потянете?

– У нас большие возможность.

– У «вас» – это у кого? Хотелось бы знать.

– Зачем?

– Мало ли… вдруг да не только для байстрюков у вас большие возможности, – Еремей выразительно смотрит на Эльжбету, которая забилась в угол и там с мрачным видом давится дымом. А дымок непростой. Вот точно ширяется.

– А вам они нужны?

– Отчего бы и нет… жизнь – она такая. Деньги – что? Сегодня они есть, а завтра, что те пташки, фьють и улетели. Возможности – это другое. Совсем другое… вот была б возможность присоединиться к хорошим людям, которые и за народ болеют, и себя не забывают. Которые вроде за новый мир, но так, чтоб в этом новом мире им хорошее место досталось…

– А вам оно на кой?

– Мне? Говорю же. Сложности у меня. С деньгами. Не умею я с ними. А потому продать мальчонку я могу, но это… как мой хозяин говорит? Одиночная сделка. Бизнеса она не делает.

– Этот тот занятный молодой человек с характерной внешностью? – выказал свою осведомлённость Светлов. Вот всё-таки надеюсь, что он не из провокаторов, потому как в ином разе полиции точно доложит. А внешность Мишкина и вправду приметная.

Нет, в Петербурге всякого народу хватает. Китайцев вон целая слобода, негры тоже встречаются, и Мишку принимают то за калмыка, то за полукровку китайского. Но это если так, мимоходом. А вот полиция… тут поди пойми, чем оно обернётся.

Полезут разбираться. А там и выползет чего не того.

– Он.

– Вы с ним давно знакомы?

– Знаком, – Еремей голову склоняет, впивается взглядом. – Ты мне тут не финти… на полицию я не работаю. А вот ты – тут вопрос другой.

– Да что он себе позволяет?! – Эльжбета очнулась.

– Тихо, – рявкнул Светлый. – Позволяет… за вами чуется… прошлое.

– У всех есть прошлое. Разное. И вот что я тебе скажу, гражданин революционер, – Еремей наклонился и выкинул руку, вцепившись в галстук, да так, что Светлый даже глазом моргнуть не успел. – Сунешься к моим без разрешения, я тебя прямо тут и похороню.

Эльжбета взвизгнула.

– Цыц, – Светлый не испугался, но пальцы Еремея убрал. – Беточка… иди, проверь, там уже люди должны собираться. Вспомни, что ты у нас хозяйка этого чудесного дома. Встреть там… а мы побеседуем. Убивать приходилось?

– Приходилось.

– И как?

– Кровавые мальчики в глазах не пляшут. А у тебя?

Отвечать Светлый не стал. Но отодвинулся на всякий случай, и револьвер достал, вроде как на колено положил, но ствол в Еремея смотрит. Намёком.

Ну-ну. Призрак, если что, его сожрёт раньше, чем он выстрелить успеет.

Да и Еремей не из тех, кто будет сидеть и глазами хлопать.

– Убрал бы ты пукалку от греха подальше. Ещё вон, стенку попортишь… в общем так. Если хотите дело иметь, то ищите для всех.

– И для твоего… хозяина?

– И для него.

– А он согласится?

– Смотря сколько предложите.

– То есть, никакой идейности?

– Идейность вон дурочкам скармливай, вроде той, которую ты под Савку подпихнуть пытаешься.

– Это…

– Случайность?

– Она самая.

– Ну-ну, – Еремей глядел с насмешкой. Правда, чуялось, что господину Светлому от этой насмешки было совсем даже не смешно.

– То есть, хозяин готов? А хозяйка?

– Даже близко чтоб не совались.

– Для девушек работы как раз больше… и не обязательно рискованной. Мы можем устроить её, скажем, машинисткой или гувернанткой. У женщин вообще возможностей в некоторых делах куда больше.

– Не лезь. Моим это не понравится. Они Танечку любят.

– А ты?

– А тебе на кой? Всё с камушком не успокоишься. Брось, видел я такие игрушки. Их обойти не так и сложно.

– Какие ещё видел?

– Разные.

– С артефактами ты знаком. Руки замарать не стесняешься. Опыт имеется и боевой… что ещё?

– На той стороне бывать доводилось.

– Даже так? – а вот теперь гражданин Светлый точно заинтересовался.

– Пару лет хаживал. Добытчиком. Потом подцепил заразу. Пришлось уходить. Вылечился, – Еремей говорил кратко и правду. Прав он. Примитивный артефакт. Опытный человек справился бы лучше. Вот только Светлый при всём своём опыте с артефактом давно. Привык. Приспособился. И теперь всецело на него полагается.

На наше счастье.

– Потом место вот нашёл… в роду одном. Правда, теперь и рода не осталось, только детишки одни. За ними и приглядываю. Мальцов учу… всякому-тразному.

– А на фабрику на кой полезли? Не за заработком же?

И всё-таки Светлов не дурак.

– Может, и за ним?

– Не дури. Твой хозяин мог бы и в автомастерскую пристроить. Его уважают. А условия там получше и перспективы имеются. Мальчишки грамотные, толковые. Чего таких на фабрике гробить?

– А вот для того, чтоб ты спросил…

Револьвер шелохнулся, но Еремей погрозил пальцем:

– Не спеши. Ты нас искал. Мы тебя.

– Меня?

– Кого-нибудь навроде тебя… вот и нашли друг друга. Самое время порадоваться.

Ага. Только вот физия у Светлова какая-то совсем не радостная.

Глава 8

16 апреля проживающая в доме Кукуева, в Спасском тупике, мещ. Сусанна Верина обнаружила, что у нее из гардероба похитители унесли плюшевую ротонду, шинель и разное платье, а также золотые вещи, всего на 430 рублей, а вчера Верина по городской почте получила письмо, в котором оказались квитанции на заложенные в городском ломбарде вещи, которые у нее были похищены.[16]

Новости

– Ой, что это с ним? – голос Светланы слегка выбивает из равновесия. Кажется, я увлёкся.

– Ничего. Спит. Притомился крепко, – Метелька чуется рядом, что успокаивает. – Не трогай. Пускай отдохнёт. Знаешь, до чего это непросто, когда целый день мешки тягать. Он ещё и болел долго.

– Да?

Так и тянет ответить в рифму, но тут же на меня падает что-то тяжёлое и пахнущее дамскими духами.

– Так теплее… – вздыхает Светлана. – А ты не устал?

– Я покрепче буду.

– Вы разные.

Поэтому мы всё ж отбросили идею записаться родичами. Потому как и вправду разные. Во-первых, чем дальше, тем более заметным становится моё с Тимофеем сходство, спрятать которое не получится при всём желании. Во-вторых, так же заметна разница между мной и Метелькой.

– Ага. А ты тоже из благородных…

– Мы не выбираем, где рождаться! – а вот теперь Светлана недовольна. – И моей вины нет…

– Так кто ж виноватит, – Метелькин голос спокоен. – Сбежала из дому?

– С чего ты взял?

– Ну, вряд ли б тебя маменька с папенькою сами отпустили бы, – резонно заметил Метелька.

– Мама умерла. Отец снова женился. Нашёл себе молоденькую… такая дура!

Кто бы сомневался.

Ладно, пока не трогают, возвращаюсь, очень надеясь, что Еремея не подстрелили, а Светлого не сожрали. Не то, чтобы он мне сильно приятен, но как показал опыт, найти революционеров не так и просто.

– …вам нужны люди, нам – возможности, – голос Еремея звучит спокойно. А вот Светлов напряжён. Не верит? Правильно. Я бы на его месте тоже не поверил. – Можем объединиться ко взаимной выгоде.

– Зачем?

– Вам? Я боец и неплохой. Могу и участвовать. Могу и учить. К вам же приходят большею частью идейные, но безрукие. Так что грамотный наставник пригодится.

– А ты грамотный?

– Рекомендации предоставить? – теперь в голосе насмешка.

– Если есть, что ж с ними в приличный дом не устроишься?

– Так… не возьмут. Во-первых, старый я уже для приличных домов. Там предпочитают помоложе, позлее, поздоровей. И чтоб рожа была приятная глазу. Во-вторых… снова же старый я с мальцами возиться и капризы хозяйские терпеть. Там не сдержусь, тут отвечу. Так надо ли оно?

– Правдоподобно.

И на артефакт пялится.

А Еремею что. Он вообще у нас человек весьма себе правдивый.

– Да и проверять станут в приличном доме… на мне ж всякое есть. Случалось в жизни попадать в ситуации. Разные.

– Покойник числится?

– Покойник… это у тебя, может, покойник. У меня уж и кладбище наберется среднее руки, – прозвучало хвастливо. Еремей ещё улыбнулся так, от души. Чтоб проняло. Светлова проняло, хотя он старательно виду не показывал.

– С тобой понятно. А хозяин твой?

– А что хозяин? Думаешь, ему жить весело? Вон, имение продать пришлось, земли тоже. Долги едва-едва прикрыл и остался с голой жопой. Дворянским чином, чай, не прокормишься. На службу? Так на службу рекомендации надобны, людишки, которые за тебя похлопочут, если в приличное-то место. И с той службы ещё поди-ка прокормись. У него ж на руках двое, почитай, немощных. Один блажной, другая – девка. Так бы, может, на военную пошёл, да где ж их оставишь? Не гляди, Светлов, что дворянского роду. Парень хороший. Крепкий. И решительности хватит…

– Ты прям сватаешь.

– Скорее уж это… как там… обрисовываю точки соприкосновения и взаимного интересу! Во! – Еремей поднял палец. – Кстати, тоже дарник. Тебе ведь дарники нужны.

– Это как-то…

Нужны.

Вот только предложение больно неожиданное.

– Хорошо, – Светлов руку от револьвера чуть отодвигает. – И какая вам выгода? В революцию, как понимаю, ни ты, ни твой… хозяин, – он выделил это слово, показывая, что нисколько не верит, будто у Еремея хозяева могут быть, – не верите. Денег ради?

– Куда ж без них. Вот знающие люди бают, что намедни с купцом первой гильдии Весенниковым неприятность случилась. Вёз деньги с фабрики в банк, а нехорошие люди машину-то остановили. И деньги отняли, а самого Весенникова так побили, что целители не берутся предсказать, выживет ли.

– Полагаете, мы имеем какое-то отношение…

– А на той неделе банк ограбили, – перебил Еремей. – Главное, у всех, кто в зале был, изъяли и деньги, и драгоценности, а взамен роздали прокламации с уверениями, что всё-то изъятое пойдёт народу. Ещё можно несколько мелких налётов вспомнить. Или вот…

– Хватит. То есть вы хотите денег?

– Я – да. Точнее не просто денег, но постоянных. Так сказать, регулярного дохода, который позволит закрыть основные жизненные интересы. А вот хозяин полагает, что надобно искать не деньги, но возможности. И что в любом деле можно возвысится. Но в вашем как раз это сделать проще.

– С чего бы?

– С того, что грамотных и сильных среди вас мало. Это… как его… конкуренция невелика.

– Он самоуверен.

– Есть такое. Но скажи, что не прав?

– Надеюсь, он понимает, что обратной дороги…

– А давай ты вот встретишься и сам спросишь, чего он там понимает, а чего не понимает. Я что? Я человек простой. Чего сказали, то и делаю.

– И чего делаешь?

– За хозяйством приглядываю. За Татьяной Ивановной, чтоб никто не обидел. За Тимошкою нашим… за мальчишками вон. И за тобою буду, если финтить вздумаешь.

На револьвер Светлов посмотрел, но руки убрал под стол, а после поинтересовался:

– А что за дар у него?

– У кого?

– У твоего хозяина? Чтоб мне понимать… насколько мы можем соответствовать его чаяниям. Так сказать. Или тоже промолчишь?

– Отчего же. Тут тайны нет. Охотник он.

– Даже так? Из чьих?

– Из своих. Собственных. Чего? Бискуповский он.

– Не слыхал.

– А то ты обо всех слыхал, – фыркнул Еремей. – Это тут, в Петербурге, бояре сидят, важные да именитые. На границе ж народец попроще. И Охотников там есть.

Тонкое место.

Самое, пожалуй, шаткое в нашей такой чудесной и почти правдоподобной легенде.

– Из ляхов?

– Когда-то давно, если так-то. Уж не одну сотню лет тут живут. Имечко осталось. Родовые грамоты тоже… были.

– Были?

– Были, – подтвердил Еремей. – Сгинули. С поместьем.

– Как так?

– Обыкновенно. Охотники не только тебе нужны. И Мишкин род не сам собою измельчал.

И снова Светлов на артефакт косится, убеждаясь, что слышит он правду и только правду. А как уж эту правду истолкует, тут не наша головная боль.

– Большие бояре мелких не больно жалуют. Ныне и вовсе подминать стали. Особенно некоторые.

– Воротынцевы?

– Они… у старика руки были длинные. Всё гребли да гребли…

– Новый не лучше.

– Может, и так. Нам с того дела нет.

– Если охотник, что ж артель не собрал? Или не пошёл служить?

– К кому? К тем, кто род до краю довёл? Или к другому кому, кто тоже жилы вытянет, а потом выплюнет и забудет, как звали? Да и Охотник из него не то, чтоб сильный. Так… чует тварей. Видеть учится. На той стороне бывал пару раз, но по краюшку. А это не то, что надобно. Тем паче не та у него натура, чтоб там выжить. Он скорее делец. Или артефактор…

А вот последнее слово заставило Светлова вздрогнуть.

– Ну да об этом ты с ним потолкуй… если желание будет.

Еремей поднялся.

– Ну… спасибо за чай. Что-то засиделся я… мальчишки, если захотят, пусть остаются. Послушают. Глядишь, вправду проникнуться.

Взгляд Светлова сверлил спину.

Нехорошо.

Будто примеряясь.

И уверен, что Еремей тоже этот взгляд чуял, хотя и шёл будто бы расслабленно.

– Передай там, чтоб потом не шлялились, где попадя. И на фабрику, если что, могут не идти.

– Нет. На фабрику пусть пока ещё походят. Пару дней всего… для дела, – Светлов принял решение. – А как сделаем, так и поглядим, что дальше будет со всеми вами…

Дальше было, честно говоря, скучно.

Полутёмная комната, некогда бывшая библиотекой. От библиотеки сохранились книжные шкафы, плотни придвинутые один к другому, и запылённые книги в ближайшем. Ковёр тоже убрали, но светлое пятно паркета выдавало, что когда-то он был.

Зато появились лавки.

И стулья.

И даже кафедра, с которой гражданин Светлов ярко и эмоционально рассказывал о тяжёлой жизни рабочих. Рассказывал рабочим же, потому у некоторых нашёл живейший отклик. Пришли немногие. Несколько бледных женщин, державшихся вместе. И они-то, судя по перешёптываниям, явились не ради идей, а за вещами, которые Светлана обещала отдать после собрания. Пухлый пьяноватый мужчинка, явно не понимавший, где находится. Пара подростков нашего с Метелькой возраста. И к нашему удивлению – Анчеев. Его мы даже сперва не узнали. А он, глянув на нас с Метелькой, отвернулся и сплюнул под ноги. Сел в самом тёмном углу, себя обнявши, да и замер так.

Были ещё какие-то люди, незнакомые да и желания познакомиться не вызывающие. Кто-то тихо перешёптывался, но в целом хлебали чаёк, грызли розданные баранки и внимали лекторам. Те же, явно чуя настроение аудитории, с просвещением не затягивали, высказывались кратко и в целом по делу.

После всем предложили подписать воззвание к Думе от имени Союза Петербуржских рабочих с требованиями сократить трудовой день, отменить штрафы и запретить телесные наказания. Кто-то даже к бумаге подошёл.

Как ни странно, задерживать нас не стали, только у самого выхода поджидал Симеон.

– Как вам? – спросил он, подпрыгивая то ли от переполнявших его эмоций, то ли от холода. На ногах у Симеона были домашние тапочки, на плечах – пиджачишко, который, может, и смотрелся, но вряд ли грел. Тем паче, что ветер с реки поднялся холодный, пронизывающий. Меня и в тулупе пробирало.

– Любопытно, – ответил я. – Только смысла не понимаю.

– В чём?

– В воззваниях.

– Так… если многие люди подпишутся, то в Думе увидят, что народ требует перемен!

– А думаешь, они не в курсе? Про рабочий день, про штрафы… – я сунул руки в рукава и подавил зевок. А потом огляделся.

Так, поводок у меня, конечно, вырос, но не настолько, чтобы можно было отойти от дома. А послушать, чего говорить будут, надо бы. Пусть товарищ Светлов минутой прежде бодро вещал с трибуны о светлом будущем, которое мы всенепременно построим, совместными усилиями и трудовой крестьяно-рабочей коммуной. Но мне хотелось послушать, о чём он станет беседовать за закрытыми дверями.

А он станет.

– Слушай… а Светлана – она кто? Твоя сестра?

– По духу и партии!

Ага. Значит, не родная. И вон как смутился. Стало быть, и чувства к ней отнюдь не родственные испытывает. Не те, в которых признаться прилично.

– А она где?

– Сейчас женщинам раздаст вещи, которые удалось собрать. И присоединится.

– Вы не тут живёте?

– Не совсем… во флигеле. Там, – он махнул куда-то в сторону сада, на который уже опускались сумерки. – А вы… уходите, да?

– Может, поужинаем? Нормально. А то я проголодался, пока эту нудятину слушал. Метелька, а ты?

– Не откажусь. Я тут корчму видел недалече. Сёмка, как тут, дают на вынос?

– Можно даже заказать доставку. В доме телефон имеется, – это Симеон произнёс важно, глянув на нас сверху вниз. Мол, небось нам о таком и не мыслилось.

Правда, сдулся тотчас.

– Но там недёшево, а я…

– Поиздержался?

– Вроде того.

– Угощаю, – я вытащил из кармана деньги. – Раз уж мне за сидение тут обещано было, так грех на сидение и не потратить…

Он моргнул светлыми ресничками.

– Звони, – повторил я. – В корчму свою… или иди. Только нормальной еды пусть снесут. А мы пока воздухом подышим. Сад поглядим… можно?

– Отчего ж нельзя?

Наивный какой.

Но раз можно, то воспользуемся.

И неспешно ступаем по заросшей тропе, делая вид, что интересен нам не столько дом, сколько эти вот голые палки, прихваченные свежим ледком. Он же хрустит и блестит в космах травы. А дом мрачен и тёмен. Окна забраны ставнями и сходу он кажется нежилым. Но это обманчивое впечатление и как минимум дворник должен знать, что дом – очень даже жилой.

А значит, и городовой знает.

И про дом, и про хозяйку его, которая даже мне кажется подозрительной. И про других личностей. И о чём это говорит? А о том, что у этих самых личностей крыша отменного качества, коль уж до сих пор это гнездо народных вольностей не разорили.

Вот и думай. То ли сам гражданин Светлый на полицию работает, то ли…

– Не нравятся мне они, – Метелька по-прежнему прячет руки в подмышки.

– А то мне, можно сказать, нравятся… Кстати, мы им тоже не особо симпатичны.

– Не всем.

– Ты про что?

– Про девицу эту. Она аж прям распереживалась, когда ты того… ты в следующий раз аккуратней, Сав. Эта-то дура, но мало ли, кто и чего подумает.

Его правда.

Мало ли.

Далеко нам уйти не позволяют. Из чёрноты на дорожку шагает фигура:

– Стоять! Кто такие?

Окрик резкий.

Тип высокий. И что куда важнее, с револьверами в руках. И в левой, и в правой. От так прям по-ковбойски.

– Гости, – говорю. – Заблудились малёха. Сёмка велел во флигель идти.

– А сам где?

– Так, пошёл ужин вызванивать. Посидеть думали. Покумекать… газеты почитать. Так а где флигель-то? Тут у вас темень, прям страх. У нас на фабрике и то посветлее будет.

Чистая правда, между прочим.

– Там, – револьверы опускаются. – Вон, прямо, видите?

– Не-а…

– Я вижу, Савка, ты чего? Вона, тот? – Метелька руку вытягивает и тычет. – Такой, кривой? И ещё дерево подле?

– Где?

– Да там!

– Пойдём, – тип засовывает револьверы за пояс. – Провожу, раз вы Сёмкины друзья… тоже студенты?

– Мы? – Метелька расхохотался во весь голос. – Эк придумал ты, дядька! Поглянь, ну какие из нас студенты. Скажешь тоже. Работаем мы. На фабрике. Воротынцевской. А сюда от нас позвали послухать.

– И как?

– Послухали.

– И?

– Чего? Смешно бають. А Сёмка, он ничего, весёлый. И сестрица его хороша…

– Губу-то не раскатывай, – произнёс тип, не скрывая раздражения. – Не про тебя девка…

– Я ж так, просто…

– Иди, просто он…

Глава 9

Одному студенту Медико-Хирургической Академии, при переходе с 1-го курса на второй, было дано неудовлетворительное свидетельство. В присутствии других студентов он дерзко потребовал в том отчета от ученого секретаря конференции; товарищи приняли его сторону; произошел шум. Студент (был исключен из Академии. Тогда студенты, неизвестно кем подстрекаемые и созываемые, стали собираться в числе нескольких сот человек уже в здании Академии и с запальчивостью требовали возвращения исключенного товарища.[17]

Отчёт генерала Шувалова о расследовании студенческих беспорядков.

Поводок пришлось достраивать по уже известной схеме. Призрак, забравшись на толстую ветку дерева, что росло близ дома, свесил куцые крылья и глаза прикрыл. А уж Тьма добралась до окна и в него просочилась.

Комната та же.

Только теперь в кресле, которое Еремей занимал, устроилась Эльжбета. Она запрокинула ногу за ногу, и глаза прикрыла, и в целом казалась спящей, только вот рука с зажатым в пальцах мундштуком слегка покачивалась.

А вот гражданин Светлов расхаживал по комнате.

– Не маячь, – произнесла Эльжбета хрипловатым голосом.

– Я думаю.

– Да что там думать. Надо было Митюшу следом послать и всё. Или Потоцкого.

– И?

Он развернулся и встал напротив окна.

Прищурил жёлтые глаза, и усы шевельнулись.

– Ты сам говорил, что нет человека – нет и проблемы…

– Тут бы скорее Митюши не стало бы. Вместе с Потоцким.

– Испугался старика?

– Старый, дорогая, не значит слабый. И я своему чутью верю. Этот и мне бы шею свернул, будь у него такое желание. А потому здесь не стоит спешить.

– Думаешь?

– Именно, что думаю…

– Ты ему веришь?

– Не больше, чем он нам. Где-то правду сказал, где-то…

– Неужели, соврал? – теперь в её голосе насмешка.

– Хуже. Сказал правду, но не всю…

– Аристократ желает присоединиться к революционерам…