Уходящие натуры

– Джуна, вы испытываете чувство неудовлетворенности собой?

– Испытываю. Особенно когда начинаю думать: что же это я пятнадцать лет работала, и все это никому не нужно? Посещают иногда такие "черные" мысли. Ведь сколько экспериментов проведено за эти годы. Я мечтала и мечтаю о том, чтобы профилактическая методика вошла в каждый дом. И я счастлива, что наконец-то начали ее изучать.

– Боитесь ли вы чего-нибудь?

– Мне бы еще лет шесть сыну отдать, а больше ничего не боюсь.

Вахо 11 лет. Маму, к сожалению, видит не часто. Методика воспитания у Джуны, как она сама определила, "свободная". Сама она с ІІ лет сирота. И, видимо, считает, что самостоятельность полезна – закаляет. Джуну вот почти воином сделала…"и одним в поле".

– Когда я обижаюсь на Вахо, он сразу чувствует, и это очень сильно действует, сильнее всякого наказания. Я вообще думаю, что детей наказывать не за что. Наоборот, к их жалобам, просьбам всегда надо прислушиваться. Бывает, ребенок говорит: "Мама, у меня голова болит, мне тяжело" И мы сразу начинаем подозревать: лодырь, притворяется, в школу идти не хочет…

А он правду говорит, в ответ на которую слышит такую суровую отповедь. Мы внушили себе, что надо реагировать только так это не родительская интуиция подсказывает, а просто выработался стереотип поведения, может быть, себя вспоминаем, личный опыт. И все становится однозначным: симуляция. А ребенок, конечно, начинает думать о нашем несправедливом к нему отношении, не понимая причины. Обижается. И вот тут, может, в первый раз ставится под сомнение родительский авторитет, родительская правота. Появляется недоверие. А потом удивляемся, почему сын стал как чужой? Я верю Вахо.

Вахо по характеру командир. И у Джуны характер волевой. Поэтому их общение происходит почти на равных "как мужчина с мужчиной".

– Джуна, с чего для вас начиналась поэзия? С подражания?

– Нет. В моих стихах древняя Ассирия, моя родина. Хочу, чтобы люди знали, кто такие ассирийцы. Я воспроизвожу то, что слышала в детстве, притчи, и то, что чувствую сама. Пишу свободным стихом, или верлибром:

И постель свою я выстлала цветами

И всех аромат цветов вдыхала я,

И близко-близко пред глазами летели облака,

И птичьи голоса не долетали до меня…

У меня по мотивам этой легенды о любви есть и картина…

Мы сидели в мастерской, и Джуна показала на стену, где висела картина. Много картин. Здесь господствовали синий, зеленый, розовый цвета. И женские глаза, напоминавшие глаза самой Джуны. Мне даже показалось сначала, что это все автопортреты.

– Вам удается выразить себя с помощью живописи?

– Однажды ко мне за помощью обратился Илья Клейнер. У него болела нога, и я лечила. Как-то спросила у него: кто вы по профессии? Он ответил: художник. Я обрадовалась. Умоляю вас, сказала, покажите мне как вы пишете. Он дал мне несколько уроков. А потом я накупила книг, учебников по живописи, чтобы узнать, как правильно накладывать тени, как соблюдать пропорции, как нарисовать цветок, профиль человека. Первое время ничего не получалось, но я работала.

Начала воспроизводить древнюю Ассирию, как представляла ее себе. Например, в образе девушки, над которой, как корона, корабль-птица.

Почти все картины написаны по мотивам моих рассказов, поэм. Есть у меня притча "Воительница". Было такое время, когда Ассирия воевала, захватывала разные страны. И пришла женщина-воительница, которая положила конец этим войнам. А затем внезапно исчезла. Люди долго искали ее, но не нашли. И тогда на скале высекли ее изображение, как помнили. Я же его как бы воспроизвела на картине.

За Джуной интересно наблюдать. Она кажется немного рассеянной. Взгляд постоянно куда-то улетает. Улыбается больше глазами, а когда удивляется, брови взлетают вверх и застывают там, пока все не разъясниться.

Когда Джуна выступает перед аудиторией, кажется, что в ней пропадает талант актрисы. Впрочем, говорят, что каждая женщина в какой-то степени актриса. Правда, не каждой удается сняться в кино. А Джуна уже сыграла врачевательницу в фильме "Юность гения" об Авиценне.

Когда Джуна говорит, возникает ощущение, что декламирует. Некоторая монотонность речи напоминает сеанс гипноза.

Она очень заразительно смеется, отмечая чью-нибудь удачную шутку, всплескивает руками. Когда слушает, морщит лоб и сдвигает брови к переносице, отчего все лицо как-то заостряется. Есть в ее облике сходство со стрелой, летящей в цель. Она стройна, высока, юна. Делает кому-то массаж, а сок стороны кажется, что гимнастка разминается.

Джуна следит за собой. Делает гимнастику, по вечерам любит прогуляться по Арбату. Но следит не только за внешностью. У нее хорошая библиотека: книги по искусству, философии, сборники стихов, медицинская литература. Джуна много читает и благодаря хорошей памяти многое помнит, знает. Все свои стихи, даже поэмы может прочитать сходу, только попроси.

– Современная женщина – кто она? В чем, по-вашему, ее слабость, а в чем сила?

– Мне кажется, что современная женщина мало уделяет себе внимания. Она должна быть элегантной. Красота ласкает наш глаз. Женщина должна быть цветущей. А ее затягивает быт, работа.

По дороге домой она вынуждена бегать по магазинам, потом еще готовить, стирать, убирать. По себе знаю, как сложно все успеть и остаться веселой, приветливой, очаровательной.

Я считаю, что часть забот с женщин можно снять, если организовать торговлю продуктами прямо на производстве. Обычно ведь бежишь в магазин и покупаешь сразу килограмм колбасы, чтобы не ходить еще и завтра. А так бы рабочий день закончился женщина спустилась на проходную, а там уже разложены по пакетам сыр, масло, колбаса, яйца. Самое необходимое. Небольшими порциями. На следующий день можно будет купить все свежее. Все-таки помощь хотя бы в одном. Это не фантастика, это реально.

Джуна оптимистка. Это помогало и помогает ей в тяжелые дни. Она всегда верила в удачу, в победу. И когда работала барменшей в Тбилиси и когда была просто массажисткой.

Сила "одинокого воина" в добрых делах, благодаря которым он обретает поддержку. Пусть не всем и не всегда Джуна могла помочь, но никому от ее лечения не становилось хуже. Зато ярких лучше стало многим. И они своими рассказами добавляют красок в портрет Джуны. Бело-красно-черной Джуны. Это ее любимые цвета одежды. Стендаль.

Если попытаться в одной фразе сформулировать суть ее характера, то, мне кажется, что она лихая наездница, мечтающая скакать впереди.

Создающая Библию

(очерк о целительнице Джуне Давиташвили опубликован в газете "Деловая женщина" в 1990 году)

Она кажется сухой веткой, вынужденной после гибели ствола цепляться за жизнь. Отзывы – от авантюристки до аферистки сопровождают все ее поступки. И подстегивают азарт. Она себе – и кнут, и пряник. Если б не препятствия, может, и не случилось бы такой взвихренной борьбой Джуны, подобной амазонке, оседлавшей свое время. Ее стиль одежды – как у всадников, ковбоев – в обтяжку и чаще – брюки. Красно-бело-черные цвета. "По Стендалю", – шутит Джуна. Или не шутит? Она над собой не иронизирует. Все всерьез.

– Вы себя лечите?

– Да, конечно, я сама себе помогаю, но это индивидуальная методика, она очень сложная. Каждый не сумеет овладеть ею.

(В ее аптечке хранится уйма лекарств. Она, как и все смертные, пьет таблетки? Но никогда не говорит об этом в интервью).

– Вы верите в приметы: черная кошка, число 13?

– Я очень люблю тринадцатое число. Есть люди, которые верят, что это плохо, а я проверяла на себе – всегда хорошо. А кошка – это… животное. Я ее не боюсь.

– Что для вас является чудом? Употребляете ли вы вообще это слово? По отношению к чему?

– Я думаю, что вся наука состоит из маленьких чудес. Когда металл взлетел в воздух, все сказали: чудо! Когда внесли телевизор в дом, все сказали: чудо! Мы просто уже привыкли к этим чудесам. Само слово "чудо" – это, по-моему, просто жаргон. Вот говорят: я целый день работала, пришла домой, всю квартиру убрала, вечером почитала книгу – удивительно, насколько хватило у меня сегодня энергии и здоровья, просто чудо! Но разве это чудо? Это обыкновенные вещи. Другое дело, когда произносят, глядя на картину: сотворил художник великое чудо! Чудо и творчество тесно связаны. Сам человек – чудо. Рождение ребенка… Говорят: чудом остался жив… Это просто жаргон такой.

(Почему-то кажется, что такие вопросы должны быть ей близки, а она их будто отталкивает от себя, и вместо желанно-странных ответов получаешь осадок недовольства вопросами).

– Когда вам не верят, сомневаются…

– Я не слушаю, мне не интересно, что говорят те, кто не верит. Я делаю.

– С чего начинались для вас поэзия, живопись?

– Поэзия моя – это древняя моя Ассирия. Я хочу, чтобы люди знали, кто были ассирийцы. Я пишу о притчах. Воспроизвожу то, что говорили мои предки, и то, что сама чувствую. С отцовской стороны мой дядя – композитор, другой – художник, брат двоюродный – театральный певец в Армавире Краснодарского края. Все они живут там. Просто, когда мне было грустно, тяжело, я поняла, что не должна терять ни минуты, ибо в этом заключается моя жизнь. Я не хочу напрасно жить. Я хочу творить. Творить на благо человека. И доказать, что каждый способен на это…

Фанфары. В небо – голуби. С неба – цветы. Такие слова – как марш экстрасенсов. Парад пациентов. Дирижер – Джуна.

Она очень кинематографична. Живчики-глаза, заточенное, как карандаш, острое лицо, рваные движения на все четыре стороны разом, длинные, сухие, цепкие пальцы: по жизни карабкаться. Только звук лучше выключить, когда она на публику вещает – неумелый театр, который выдает ее следующий порыв: телекамеры отвернуться, и она смахнет с голоса пафос, обретет естественность и, как ни странно, станет куда интереснее и таинственнее. Когда она включается на речь – так и слышится щелчок, – простота кажется вульгарной, как если б человек читал стихи, сидя на унитазе. Она вещает гекзаметром, но, заканчивая распев, обретает вполне бытовые интонации. Ее можно сбить с монолога, но вернется она к тому, на чем оборвалась.

Джуна заучивает свою жизнь наизусть, придумывая на ходу биографию и уже не отличая правду от вымысла: "Велогонку выиграла, когда спортом занялась… Красный диплом получила, когда операцию без ножа провела…" и так далее. Разным людям она рассказывает порой ничуть не похожие друг на друга крохи о себе, но это лишь дополнительные облака ее туманности. Она лепит себя, как прижизненный памятник. Послежизненный уже есть: бюст, как она серьезно шутит, на могилу стоит в доме. И в смерти своей она должна выглядеть так, как ей того хочется. А главное – знать, видеть, какой останется в памяти, на земле.

Она коллекционирует победы. Но… не она ухватила удачу за хвост, а хвост этот опутал Джуну и, словно повязками рану, она занавешивается наградами. Ее согревает не успешный результат дела, а титул как признание. Само же дело может не заканчиваться и даже не начинаться. Уж больно непредсказуем, капризен любой финиш, любой старт – дело случая. Хотя говорят: дело рук твоих, Джуна! Но Джуна сама – дело случая.

Интересно все, что с ней происходит: на наших глазах пишется легенда. Будто наконец-то удалось подглядеть за существом, создающим Библию… о себе.

Любопытно следить за событиями ее светской жизни – этапы роста. Выпустили за рубеж. Принял Папа. Стала Президентом. Получила титул Превосходительства. Собралась выпускать газету "Вестник Джуны". Неистощима на открытия себя. По возрастающей. Или всеохватывающей. И ведь сбывается, осуществляется.

Началом был массаж. Потом залпы: стихи, проза, живопись, песни. Ее не гнетет комплекс неумения. Она, как возлюбленная удачи, ревнует ее ко всем и всему и в награду за верность пользуется взаимностью. Будто когда-то заложила удаче душу.

Ее картины ценны росчерком "Джуна". Мешки писем-откликов на любую публикацию о ней. Вы садитесь на табурет в ее мастерской, а под сиденьем оказываются десятки, сотни экземпляров журналов с ее стихами, рассказами, интервью. И вам дарят их с подтекстом: прочитай сам – передай другому.

Когда Джуна поет на экране телевизора, она – в комнате – заставляет всех замолчать и подпевает самой себе, любуясь с неутаимым восхищением, как мать – дочерью. В такие минуты хочется оставить ее одну, прикрыть за собой дверь, прижать палец к губам, ограждая от вмешательства этого ребенка, живущего в своем – далеком от нашего мире. Порой кажется, что она сама с трудом верит: неужели все желания сбываются?

Недолюбленная, она жаждет быть любимой всеми. И подкупает людей, чем только удается, на что хватает ее воображения и способностей. Она одаривает руками, если в них верят, картинами, если они нравятся, песнями, если их слушают, наконец, едой, если не брезгуют. Она окружает себя людьми, в которых нуждается. Не в низко корыстном смысле, а в высоко человеческом: корысть природы, натуры, генов, если бывает такая.

Чем больше людей жужжит в ухо: "Джуна – гений", – тем слаще ее слуху, покойнее ее духу. Она может верить или не верить лести, но любовь должна звучать.

Она никому не причиняет зла. Все ее проклятия, якобы настигавшие, – лишь катализатор для мнительности. Бьет не слово Джуны, не заряд, пущенный глазами ли, руками ли. Человек терзается сам – губителен самогипноз. Вера в магию Джуны – это неверие в себя. В ней нуждаются, заполняя свою пустоту, беспомощность. Ее выжимают для вкуса, запаха, цвета. Для жизни. В таком случае почему бы ей не выжимать других?

К ней стучат на коленях надежды, униженные последним шансом. Бремя последнего шанса – неженская ноша, даже не человеческая. Возможно, для многих ее пятиминутные целебные пассы действительно целебнее всех лекарств. Одно имя Джуна завораживает боль. "Вера" – лучшее заговорное слово. Профессор, исследовавший ее энергетику, рассказывал: пациентам говорили – завтра в пять часов вас придет смотреть Джуна. Завтра к пяти часам у пациентов резкое улучшение самочувствия. Но в пять часов им объявляли: Джуна придет не сегодня, а завтра. И у пациентов такой же резкий упадок сил.

А ей в кого верить? Она окружает себя людьми – лишь бы не пустовало. И когда все расходятся по домам-делам, не великая целительница, а женщина в цепях украшений мечется по квартире в панике, предчувствуя, что останется одна. Видимо, ей с собой страшно.

Пока она нужна, ее окучивают. Но она наверняка чует цену этого преклонения и срок, отпущенный ей, – черноту людскую по себе знает.

Кто кого переиграет: она – окружение или окружение – ее? Кто кого достойнее? Игра в поддавки. И каждая сторона уверена, что поддается она…

Недоигравшая Джуна наигрывается всласть. Затвердив внешнюю свою оболочку, она вряд ли знает свою сущность. Самокопание лишает целеустремленность энергии. Ее натура, похоже, загадка для самой Джуны. Ей некогда философствовать, не для того ворвалась в жизнь. Если вы принимаете ее правила игры, то включаетесь в круг приближенных. Если нет – о вашей потере не пожалеют.

Поступь Джуны достойна восхищения. Это поступь личности, идущей на запах славы. Она добилась значимости одного лишь имени своего. Оно ее переживет. Иное беспокоит: дотягивает ли она до своего имени? Джуна – это как помпезная, вычурная рамка, облегающая негрунтованную холстину. Простота содержимого неминуемо возмутит оболочку – и она выплюнет нутро, как тело отсечет душу. И тогда, можно не опасаться, Джуна не выпрыгнет из легенды о себе, не взбунтуется, не опорочит имени – замрет в нем, не будоража больше ни завистников, ни поклонников своей сильной поступью по собственной слабости. Ради того, чтобы стать Джуной для самой себя.

– Меня нельзя сравнивать с Распутиным, потому что Распутин не имел медицинского образования. Я все-таки имею… Я ничего плохого не сделала. Единственный мой путь в жизни – это наука, и никогда я от нее не отрекусь, до последнего вздоха. Если воевать, то до конца. И только победа…

P.S. После публикации статьи меня вместе с главным редактором газеты вызвали на ковер к Джуне, как в кабинет чиновника. В ее доме присутствовали придворные. И разъяренная героиня. Она щедро материлась в мой адрес, негодуя, что я оболгала ее светлый образ, потрясала мундиром (естественно, своим, только звания я не помню) с огромным количеством медалей, значков, орденов, как если бы это был выставочный ошейник эталонной собаки или же способ хранения коллекции, требовала от меня раскаяния, грозила наслать на меня своих телохранителей ассирийцев, предупреждала, чтобы я не удивлялась, если меня встретят ночью в подъезде и изуродуют или случайно на мою голову упадет кирпич… Я слушала молча. А чтобы слова Джуны не слишком проникали в голову, прокручивала там раз за разом анекдот, рассказанный мне друзьями перед самой встречей (спасибо за этот спасательный жилет):

Дело происходит в публичном доме. Из комнаты выскакивает проститутка и с криком: "Ужас! Ужас! Ужас!" – мчится прочь. Мадам отправляет в эту комнату другую проститутку. Спустя минуту, она тоже выскакивает с криком: "Ужас! Ужас! Ужас!". Ничего не понимающая мадам говорит: "Ладно, сама пойду". И поправив прическу и декольте, поднимается в комнату. Через полчаса выходит: "Ну, ужас. Но не "ужас, ужас, ужас"!".

Благодаря этому анекдоту я смотрела на матерящуюся Джуну почти с улыбкой. Отчего она еще пуще расходилась. Но после ее угрозы закрыть газету, опубликовавшую данный пасквиль (мне думается, Джуна ничего не поняла в моей статье, ей просто так преподнесли: мол, пасквиль), я решила уступить. И сказала: "простите". Мне-то казалось, что ничего плохого я не написала, наоборот, была полна сочувствия к героине. Но, видимо, следовало проще изъясняться.

Что последнее я слышала о Джуне? Кажется, в 2006 году она попалась на удочку Григория Гробового, обещавшего воскресить ее сына Вахо, погибшего в автокатастрофе. Она заплатила ему за это обещание. Но Гробовой обманул. И я видела на телеэкране почти плачущую Джуну, пытающую неизвестно кого: как же так можно? Ее правда. Если она кого и обманула в этой жизни, то не так жестоко. Отчаявшаяся женщина на телеэкране мало напоминала успешную целительницу Брежнева и ему подобных. Постарела, конечно. И опустошилась. Видимо, отдала все, что было отпущено… 8 июня 2015 года Джуна Давиташвили скончалась на 66-м году жизни.

Рыжая бестия

(интервью с фигуристкой Натальей Бестемьяновой опубликовано в еженедельнике "Неделя" в 1990 году)

То она будто ветка лозы – вьется, обвивается, обволакивает. То обернется лукавым Чарли, у которого в каждой улыбке слеза, а в слезинке – разрезанная луковица. То лихой ведьмочкой налетит, закружит. То заломит руки в безумном отчаянии и пойдет на крест ради возлюбленного. И каждый раз словно с неба падает звезда, рассыпается на искры, которые неизбежно попадают в ее глаза. И они светятся. Разве этот свет измеришь по шестибальной системе? Разве титулы неоднократной чемпионки Советского Союза, Европы и мира, победительницы Олимпийских игр 1988 года расскажут о том, какая она на льду?

– Наташа, здравствуйте. Похоже, у вас в квартире ремонт.

– Вот надумала стены сломать.

– Все?!

– Некоторые.

– Вам это, видимо, свойственно. Сначала вы сломали стены своего одиночного катания, затем вообще покончили со спортом.

– У меня действительно было несколько этапов. Первый завершился переходом из одиночного катания в танцы, хотя я могла спокойно кататься и дальше одна, занимала бы более или менее высокие места, но почувствовала, что чахну, что мне нужно выше, больше, во мне буквально свербит цель, которой я могу достичь. И даже не столько верхняя ступень пьедестала почета маячила в мечтах, хотя принято считать, что эта цель для спортсмена главная, ради нее надо выкладываться до предела. Победа приятна, лестна, ублажает самолюбие. Но моя задача была и есть – выразить себя на льду, показать, что я могу… Второй перелом – уход из фигурного катания. Нам с Андреем было легче, чем многим до нас. Не стояла проблема: куда? Мы уходили не на пустое место. Ледовая труппа "Все звезды" сформировалась еще в 1985 году. И мы сразу решили – уйдем только туда. Но потом так случилось, что труппа распалась на два коллектива, и передо мной встала проблема выбора: либо оставаться у Татьяны Анатольевны Тарасовой, либо переходить к Игорю Бобрину, который создал Театр ледовых миниатюр. Муж, естественно, перетянул. Андрей на меня за это обиделся, видимо, посчитал такой поступок предательским, мы расстались – дуэт распался. Больше всего я боялась, что кто-нибудь скажет: одна она уже не та. Мне стало важно для себя понять, что я значу, потому как давно забыла свое одиночное катание, а тут пришлось кататься и одной, и с разными партнерами. Это меня дико сжигало. Друзья говорили: что ты все время доказываешь, ты в своей жизни уже все доказала! Но я, наверное, себя убеждала, правильно ли поступила. Так же в свое время я утверждалась в решении уйти из одиночниц в танцы – первое время плакала, когда слышала свои старые мелодии. Естественно, переход из одной жизни в другую дается с болью. Вот и в Театре я год мучилась. А как только немного успокоилась, к нам пришел Андрей.

– Был у вас театр дуэта, теперь – театр труппы. Самолюбие не пострадало?

– Поначалу трудно было привыкнуть, смириться, что аплодисменты, раньше адресованные нам с Андреем, звучат для всей труппы. Я ловила себя на таком интересном чувстве, что мне не то чтобы обидно, но как-то неуютно, что я должна с кем-то делиться успехом. А теперь уже привыкла и рада нашему дружному коллективу, мы единомышленники. Я по натуре лидер, хотя, может быть, спорт меня такой сделал. Но без своей команды ни работать, ни жить невозможно. Я люблю одиночество, порой боюсь его, но все равно люблю оставаться одна. Иногда устаю от того, что в театре много общаюсь, отвыкла за десять лет в спорте. Сейчас как бы возвращаюсь в мир, наверстываю упущенное. Потому что общение людей – главное, что у нас есть.

– Кто сыграл роль Пигмалиона в вашей жизни?

– Пигмалиона?.. Их было несколько, не то чтобы пигмалионов… Я очень благодарна и преподавателям в школе – у нас были прекрасные отношения, я любила школу – и первому тренеру Эдуарду Плинеру, он, наверное, хотел стать для меня таким Пигмалионом, что-то слепить, но это, видимо, шло в разрез с моими стремлениями, с моим внутренним пафосом, что ли. Мне кажется, я многое взяла от мамы. Она была необыкновенно одаренным человеком с абсолютным вкусом к красоте, но она воспитывалась в детском доме, потом война, и мама просто не смогла раскрыться. У нее был идеальный музыкальный слух, она пела, танцевала. Почему я оказалась в фигурном катании? Маме в детстве самой этого хотелось, но не удалось, и она мечтала, чтобы я танцевала и на меня смотрели люди. Такая картина стояла у нее перед глазами. Но мама не дожила до момента, когда я начала все-таки выигрывать – умерла в 1981 году, когда мы с Андреем только-только всходили… В Татьяну Анатольевну Тарасову я влюбилась, она стала моим кумиром. Я вообще влюбчивая, тем более встречая человека, с которым по духу совпадаю. Пришла я к ней в тяжелый период каких-то ее личных неприятностей, чувствовала, что ей трудно и на каждой тренировке старалась помогать – всегда улыбалась, выслушивала, не перечила, на льду буквально летала, чтобы ее подбодрить. Когда ты помогаешь человеку, ты растешь сам. Я была просто маленькой девочкой, а у нее занимались и Роднина, и Моисеева, но все равно мне кажется, что уже тогда я занимала достаточно много места в ее сердце. Мы сохранили с Татьяной Анатольевной дружеские отношения, творческий разрыв не стал разрывом человеческим. Игорь из меня многое сделал и делает. Сначала это было мое преклонение перед ним как личностью, потом дружба, любовь, огромное уважение. Наши отношения очень органичны, естественны. Я не терплю, когда мне что-то навязывают, когда меня подавляют. Мне кажется, то, что во мне есть, проявится и расцветет лишь в атмосфере любви, поддержки, похвалы. Счастье артиста, когда его аккуратно подводят к тому, чего он и сам хочет.

– Вас не ущемляло, что, может быть, за ваш счет кто-то старается показать себя, я не имею в виду Татьяну Анатольевну.

– Мы можем конкретно о ней говорить. У нас всегда было содружество троих. Она, конечно, человек властный и, наверное, кто-то может предъявить ей претензии, но не мы. Она нас хорошо чувствовала, а мы – ее. Если она вдруг в разговоре заявляла: "Это Я поставила танец!" – я понимала, что просто она плохо спала или что-то с ней произошло, потому что это было неправдой, мы всегда все делали вместе.

– А что вас может оттолкнуть от человека?

– Вы хорошую фразу сказали: когда за мой счет пытаются показать себя. Вот этого я не могу принять.

– Вы конфликтный человек?

– Я могу конфликтовать, но я легко успокаиваюсь. Если виновата, мне не зазорно попросить прощения. И легко прощаю людям, если они оказались слабее, недостойнее ситуации. Но есть вещи, которые прощать нельзя, это балует человека, и он позволяет себе все больше и больше. Я даже вывела для себя такую теорию – чтобы помогать людям, необязательно, идя по тропинке, каждый раз прыгать в болото и вытаскивать кого-то оттуда, лучше вытаскивать своим притяжением, не сбиваясь с дороги, а уж кто погиб, тот погиб.