Уходящие натуры

– Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами?

– Именно. По-настоящему талантливые люди внутри слабые. Если бы я не встретила тех, кто меня взрастил, полив благодатную почву, которая во мне была, наверняка захирела бы. Обидчивая, ранимая, жутко стеснительная девочка… Игорь тоже очень ранимый человек, поэтому моя задача – оберегать его от всяких внешних помех. А бездарности, как бы они ни пробивались, но все равно видно: дешевка есть дешевка.

– Вы кто по гороскопу?

– Козерог. Я верю в гороскопы, сопоставляла, и очень многое сходится. Все, что там написано, во мне есть. Среди фигуристов много Козерогов, особенно среди чемпионов.

– А кто или что влияет на ваши вкусы?

– Я очень много смотрю фильмов, на игру актрис. Люблю театр. В свое время сильно повлияла на мои вкусы Татьяна Анатольевна. Когда я к ней пришла, мне было семнадцать лет – самый женский расцвет.

– У вас нет ощущения, что за прошедшие годы вы прочитали, посмотрели и узнали достаточно для того, чтобы отныне просто расходовать накопленный багаж?

– Так не бывает. Так нельзя. Надо все время пополняться. Что-то устаревает в душе, что-то уходит. Да и вообще, чтобы не состариться, надо все время жить новым.

– Вы водите машину?

– Летом научилась, получила права, но я, по-моему, не очень способна к этому, в дороге отвлекаюсь, я такая рассеянная, люблю въехать в кого-нибудь, поэтому зимой мне вообще не дают водить.

– У героинь ваших спортивных танцев, казалось, вся жизнь на вдохе, любовь на вдохе, а выдох равносилен смерти, падению в нее. Вы сгорали в собственной страсти и сжигали своего возлюбленного. Это шло от внутренних переживаний или таков был образ, предложенный тренером?

– Изначально это исходило из того, что спорт без надрыва не бывает. Плюс мой темперамент – я легко зажигаюсь. Это на поверхности, поэтому темы танцев подбирали под меня. Но получалось сжигание ради сжигания. Надрыв шел от нашей духовной бедности, актерского несовершенства, возможно. Спустя время мы стали браться за более глубокие вещи – появились "Половецкие пляски", "Кабаре". Созрели для более тонкой работы. А в горении ради горения есть некоторая неправда.

– Наташа, спорт, наверное, лишил вас детства?

– Нет, я жила в очень благополучной семье, благополучной по атмосфере счастья. Жили небогато, но дружно. Папа работал, мама много болела, поэтому занималась нами. У меня есть старший брат. Он закончил Московский институт инженеров транспорта, недавно защитил диссертацию. У него замечательные жена и сын. У нас с ним всего два с половиной года разницы, но он всегда любил меня любовью старшего брата. Ходил на соревнования, мама потом спрашивала: ну и кто тебе понравился? Да-а, – отвечал, – никто не понравился, правда, была там одна хорошенькая рыженькая девочка… Во мне сохранилась атмосфера благополучного дома.

– Вы пытаетесь повторить ее в своей семье?

– Тяжело это повторить, потому что у нас пока нет детей. Но создание домашнего уюта в нашей жизни – обязательно. Игорь тоже к этому стремится, поэтому мы и вместе. Я человек домашний. Люблю вышивать, иногда готовить. Игорю. Раньше не умела, а он готовит прекрасно, но ему нравится, когда это делаю я, поэтому научил.

– Спорт не обедняет личность?

– Спорт не обедняет, если личность не бедна сама по себе. Меня в детстве тянуло ко многому и разному. И музыкой занималась, и математика, физика легко давались. Мне интересно все новое примерять на себя. Я прибегала с тренировки в школу и была в курсе последних событий, одноклассники узнавали новости от меня и удивлялись, как я все успеваю. Когда внутри пожар, он рано или поздно вырвется.

– Вас не посещает желание взбунтоваться против режима, дисциплины, нормированности жизни?

– Это парадокс. Я нуждаюсь в абсолютном режиме из-за своей, видимо, неуравновешенной психики. Когда его нет, плохо сплю, быстро поправляюсь. И в то же время, если режим очень долго длится, я от него жутко устаю. То есть, получается, сама себя в режим затыкаю, а потом бунтую против него.

– У актеров принято спрашивать, есть ли роль, которую мечтаете сыграть. У вас хочется спросить о том же.

– Не знаю. Мне привычнее воплощать чей-то замысел, чем самой что-то предлагать. Может, просто время не настало. Я сейчас катаю Маргариту в "Фаусте" – это не слепое гетевское прочтение, а современный "Фауст". Спектакль уже был, когда я пришла в театр. И это мое счастье. Он длится 50 минут – большая физическая нагрузка, но эмоциональная отдача настолько велика, что об усталости забываешь. Я мечтаю о спектакле, который будет поставлен на меня, о спектакле с Андреем, который только пришел и важно, чтобы он почувствовал себя своим, нужным. Но в то же время, настолько интересно дело, которым мы занимаемся, настолько логично оно связывает нашу прошлую жизнь с теперешней и ведет нас дальше, что работаю с удовольствием.

– Кто вам сейчас делает костюмы?

– Когда мы с Андреем готовились к профессиональному чемпионату мира, то, как всегда, обратились к Вячеславу Михайловичу Зайцеву, но ему самому было некогда и он предложил своего сына Егора. Я сначала испугалась, а потом мы пообщались, он сделал эскизы, и получились костюмы. Вячеслав Михайлович очень точно почувствовал, что нам пришла пора измениться внешне, и в то же время Егор сумел сохранить стиль отца. А в театре у нас работает очень интересный художник по костюмам Татьяна Семеновна Сафарова.

– У кого в Театре рождается замысел поставить тот или иной спектакль, кто подбирает музыку?

– Этим занимается Игорь. Конечно, существует и худсовет, но в основном Игорь предлагает темы, к нему приходят авторы.

– Он не диктатор?

– Нет, он никогда не навязывает свое мнение. У меня часты с ним расхождения, особенно когда я только пришла, мне тяжело было перестроиться со стиля работы Татьяны Анатольевны на его стиль. Мы спорили. Но он не давил на меня, то есть я сумела сохранить то, что принесла из школы Тарасовой и начала впитывать то, что дает Игорь. Мне кажется, нельзя с артистом быть диктатором. Он может замкнуться.

– Вы суеверный человек?

– Раньше была, сейчас нет. В детстве, помню, перед соревнованиями металась, не знала, какую примету исполнить, лишь бы все было в порядке. Я считаю, что это комплекс.

– А что для вас опора в жизни?

– У человека должны быть корни. Сейчас любое интервью западного корреспондента заканчивается вопросом, почему я еще не уехала из страны, раз это уже возможно? Я много об этом думала. Родина… это чересчур громко сказано, то, как обычно в газетах пишут – это не про меня. У меня свое ощущение, понимание человеческих корней. Наверное, я смогла бы жить везде, приспособилась бы. Но существует нечто, без чего трудно, может, кому-то это покажется мещанством, но я хочу после долгого-долгого отсутствия приехать домой, сесть на свой диван, включить свой телевизор и сидеть. Правда, для этого, естественно, должен быть и свой телевизор, и свой диван, и свой дом, чего многие лишены. Так что мне грех жаловаться. У нас с Игорем есть какой-то достаток, на котором можно основать опору. Когда говорят о творчестве, любят упрекнуть: творчество, мол, не подразумевает под собой зарплату. Я на это всегда отвечаю, что творчество должно быть оплачено, иначе его не будет. Не случайно, наверное, Чарли Чаплин в своих воспоминаниях больше пишет не о творчестве, а о своих разговорах с импресарио. Это очень смешно. Необыкновенно одаренный человек… Когда начинаешь читать, кажется, сейчас что-то узнаешь о том, что же он такое делал, а все воспоминания о том, где и когда он заключил контракт. Думаешь: какой кошмар, перед какими бедами стоят люди! А с другой стороны, может, ему и не надо было ни о чем писать, все и так видно на экране.

– Вы, конечно, знаете, что несколько человек из коллектива "Все звезды" после турне остались в Америке, попросили политического убежища…

– Я хорошо знаю этих ребят. В наше-то время, когда без проблем можно уехать из страны насовсем или заключить контракт с зарубежным ревю, вдруг просить политического убежища!.. Значит, так сложилась ситуация. Видимо, они хотели остаться по-хорошему, но не смогли, возможно, в посольстве отказали. Трудно судить, не зная подробностей. Но я считаю этих людей умными и уверена, что они обдумали свой шаг. Правда, ощущение такое, словно их обрекли на одиночество, и это жутко. Хорошо хоть наша реакция на подобные поступки изменилась – нет прежней драматизации, нетерпимости. Что же касается того, подвели они коллектив или нет, то, насколько я знаю, турне они отработали. Наши контракты, конечно, несовершенны. Наш КзоТ – это нечто! Например, я подписываю трудовое соглашение, где сказано, мол, я обязана за два месяца до ухода подставить администрацию в известность. Но ничего не написано, что будет, если я не выполню требование. В западных ледовых ревю, я знаю, людям выплачивают деньги, но какой-то процент придерживают. Если отработаешь контракт, эти задержанные деньги тебе отдадут. Если нет – ты их не получишь. Вот и думай, что выгоднее.

– Конкуренция губительна для творчества?

– Без конкуренции, мне кажется, вообще не бывает прогресса. В жизни люди конкурируют друг с другом, и в этом нет ничего зазорного.

– И в карьере тоже, хотя когда-то нам внушали, что карьерист – синоним чуть ли не мерзавца.

– Какая глупость! Да, нельзя пользоваться запрещенными приемами, не должно быть черной конкуренции. Когда я вижу, что я сегодня не в форме, а кто-то в форме, так это же я не в форме.

– А что влияет на ваше настроение?

– Усталость. Сил не так много у человека вообще. И если раньше они расходовались направо-налево, потому что была высокая цель – Олимпийские игры, то теперь задумываешься о смысле жизни.

– Институт физкультуры в качестве образовательного учреждения был для вас неизбежен?

– Это было несложно. У нас же принято, что нужен диплом. А я окончила школу с аттестатом 4,5 балла, требовалось только два экзамена сдать, я была мастером спорта. Написала сочинение, что и в школе легко делала. И в институте практически не училась, все сдавала экстерном. Насколько я любила школу, ее атмосферу, настолько я не знала институт, я его не почувствовала. Это плохо. Наверное, институт физкультуры – это не тот вуз, где мне надо было учиться. Но на другой у меня не хватило бы сил. Игорь мне предлагает поступить на курсы для тренеров в ГИТИСе, которые создала в свое время Пахомова, а он там преподает. Но мне было бы интересно учиться на актерском. Правда, для этого нужно действительно много учиться. А я хочу кататься.

– Вы не думаете о работе тренера?

– Тренером надо родиться. Это талант. Я не вижу себя тренером. Наверное, просто эгоистка. Хочу сама кататься, получать цветы, слышать аплодисменты. Может быть, через несколько лет я и захочу стать тренером, придется же кем-то быть. Но это уже "придется".

– А домохозяйкой?

– Никогда! Человек должен работать. Замыкание в четырех стенах не способствует развитию личности. Хотя мама рассказывала, что когда появились мы с братом, она сказала: мне больше ничего не надо в жизни. Быть может, когда у меня появятся дети, я скажу то же самое. И это будет логично. Продолжение меня.

– Политикой интересуетесь?

– Нет. Газет не читаю. Я доверяю собственному ощущению того, что вижу.

– Вы человек порыва?

– Наверное, да. Я мечтаю о стабильности, но никогда не могу ее достичь.

От А до Я: страна с привкусом Пугачевой

(очерк опубликован в 1999 году в газете «Настоящее время»)

В одной из многочисленных за последнее время телепередач о себе Алла Пугачева выдохнула: "Народ не прощал мне моего счастья". Народная артистка, оказывается, всю жизнь провела с этим ощущением. А мы томились в догадках, что же делает ее такой несчастной? Да это ж мы! Народ. Не допускавший ее до счастья. Это ж в угоду нам она страдала – душила радость на корню. Потом отмахнулась – и ушла со сцены, с глаз наших долой. Подхватила первого подвернувшегося – влюбленного – и устроила себе праздник. Назло народу. Опять назло. Это она с нами всю жизнь сражалась? И сейчас, когда на сцену вернулась, вопреки тем, кто уже обозвал живой легендой и успокоился было, что путь свободен, шлагбаум снят.

Пугачеву как будто распирает азарт вписаться: Ха! Думаете не смогу так, как вы тут можете?! И одновременно – старомодная потребность противостоять. Старомодная по времени и по лучшим моментам ее натуры. Лучшим – для профессии. О, эта безграничная сопротивляемость ее организма. На том стоит. Страдалица, которая изо всех сил сдерживает слезы, но если уж невмоготу – отвернется к окну и плачет себе тихо. Правда, так, что все догадываются: именно плачет, а не хихикает. И жалость пронзает самых бесчувственных.

Но симпатией к ней проникаешься лишь тогда, когда видишь ее неловкой от растерянности. Не от повседневного отсутствия вкуса и меры, а от того, что вдруг забыла, что она живой классик, звезда и тому подобное, и потерялась, как сороконожка в думе: какой ногой-то? Звеня многочисленными медалями, облизанными другими. Так цыганка лижет петушков на палочке, чтоб блестели и раскупались. Так ОРТ и др. зализывают Пугачеву и Киркорова. Ради себя в основном: поглядите, какие у нас петушки! Они наши! Наши!

Она всегда опиралась на мужчин. Они ее уравновешивали. Что кинорежиссер Александр Стефанович, который капал на мозги: вперед, вперед, машину, квартиру, деньги… То ли ради себя стараясь, то ли о жене хлопоча. Что Евгений Болдин, ее многолетний директор, который обеспечил профессиональный тыл, собрав лучшую в стране команду, способную сотворить грандиозное шоу "только у Пугачевой". Жили они, правда, на разных квартирах. Он объяснял это тем, что она сова, а он жаворонок, то есть устал выносить ночные посиделки. К тому же последние годы у него была другая любовь, ныне – жена Ирина. Говорят, когда она забеременела, тогда и порешили с Аллой разойтись. А до того он даже о венчании поговаривал. Сам всегда скромно держался управляющим при госпоже, но без его управления имение развалилось. И хозяйке ничего не оставалось, как выйти замуж. Самой стать домоправительницей при юном даровании, требовавшем служения. Впрочем, он тоже рад был служить. Первое время их пара вызывала умиление: как детишки за ручки держатся, в глазки друг другу глядят и что-то там в своей песочнице ковыряют. Народ снова бесцеремонно лез подсмотреть, а они, жеманничая, спинками ограждали: ах нет, это наше счастье. А потом то счастье словно с цепи сорвалось – таким навязчивым стало, что народ сам прочь побежал: спаси и сохрани! – а пара за ним: мы счастливы, мы счастливы! Особенно он старается. И ростом позаметнее, и возрастом попростительнее.

Последний мужчина Пугачевой уже явно ее перевесил. И она не в тех годах, чтобы легко гнать в шею. Да такого теленка не прогонишь – не уйдет. Ему на этом лугу сладко пасется. Он все больше становится внешне похож на жену, будто мерки с нее снимает, отражением делается, за двоих конфеты трескает. Алла уже вполне без зеркала может обходиться: глянула на мужа – а там такая девушка большеглазая, какой, может, только в мечтах и бывала, вот радость-то. Спасибо, Филипп, за остатнее счастье!

Говорят, из рукописи книги о себе Пугачева попросила убрать одну деталь: что у Киркорова в среде "голубых" кличка Маруся. А другую деталь не рискнул оставить издатель. Помните, давнее предсказание Алле, когда она еще работала концертмейстером в цирковом училище: выйдешь замуж за первого встреченного сегодня мужчину. Девушка явилась на работу и тут же наскочила на одного, потом на другого, с которым разговорилась, упомянув предсказание и кивнув в сторону якобы суженого. А второй – будущий отец Кристины – успокоил: так тот же "голубой". Теперь тот "первый" – директор Филиппа.

Киркорова когда-то за зазнайство и заносчивость отпустили из Театра песни Пугачевой: пусть, мол, сам побарахтается, коли такой самодостаточный. А он пошел другим путем, единственно правильным – с тыла. Говорят, Алла много помогала молодым да одаренным… Жанна Агузарова, как колобок от дедушки-бабушки, в Америку укатила. Ольга Кормухина в религию ушла. Владимир Кузьмин тоже было в США женился. Сергей Челобанов сейчас примадонне аранжировки делает. Конечно, это все личностные особенности. Но все же какая-то странная цепочка из обогретых и не оценивших, шарахнувшихся прочь или отшвырянных. Будто Пугачева для них последним испытанием явилась, камнем, после которого резкий скачок на другую дорогу. Помощь примадонны, видно, трудно выносимая блажь. Среди молодых певцов бытует вера: без напутствия Аллы не пробиться никуда, но… Если она учует, что ты действительно талантлив – тогда тебе точно никуда не пробиться. Понравиться ей – еще хуже, чем не понравиться. Потому что первого она тебе не простит.

Пугачевой, чтобы вернуться, понадобилось всех остальных, наплодившихся за два года ее творческой паузы, под себя подмять. Указать: "Молчалин, вон твой чуланчик!" И сыпанули как миленькие в бункер под названием "Рождественские встречи": какая честь! Она ж только ножкой притопнула да крышечку захлопнула. И никому не дозволила блеснуть. Никто не исполнил самую популярную песню из своего репертуара. Небось, сглотнули, что в концепцию программы не вписываются шлягеры, нужны, мол, сплошь новинки. И всех перетасовала так умело, что самые вредные оказались в наиболее невыигрышном месте, а те, кто доказал лояльность и неопасен – близ хозяйки крутились. Лайма Вайкуле, последние годы делавшая вид, что дружит с Пугачевой как с собой, так как без этого ей, чужестранке, не удержаться, вылетела из концерта после первого вечера. Передружила. На словах, якобы уступила Алле право первой ночи с публикой. Но это объяснение хозяйки. "Так сама Лайма решила?"– "Да нет, я у нее не спрашивала, но уверена, что она поняла мою потребность". А куда деваться-то? Ей здесь еще петь и петь.

А то, что публика хотела больше Пугачевой, так вопрос: какая публика? Фанаты, звонившие певице после первого вечера и вопрошавшие: почему вас так мало? Еще бы. К ним смысл жизни вернулся. И кумир, проникшись их фанатизмом, разметал коллег: я вернулась или нет?! Кринолин на зад, декольте – на грудь. Спотыкаясь с непривычки, артистка суетилась на сцене, как первоклассница на выпускном балу: как ее туда занесло? Прежнее обаяние азарта выродилось в усталую подневольность. Так женщина заходит в магазин, где ей ничего не надо, но все покупают, и она поддается, хватает, что под руку попадет, изображая ликование. А верхняя губа кривится то ли в наглости, то ли в робости, но на всякий случай – в оскале. И глаза не горят, а тускло мерцают. То ли: чихала на вас всех. То ли: не допущу, чтоб чихнули на меня. И руки прячет. Она их всю жизнь прячет. Может, подсказал кто. Может, сама догадалась, что не красят ее, выдают. Руки продавщицы овощного ларька.

Да, похудела вот. А голоса почти не осталось. Все больше речитативом песни исполняет. Раньше просто разговорные фрагменты вставляла, а теперь, скорее, музыкальные вкрапления в речь проскакивают. Уже совсем низко и сипло. Рычит, бурчит и якобы актерствует. Точнее – рожи корчит и волосы все поправляет да поправляет, будто нервный тик такой: руки к вискам тянутся, чтобы взбить что-нибудь кверху, приподняться на цыпочки хотя бы таким способом. Это когда на голове нет шляпы. Она их возлюбила, как ближнего своего. Говорили, волосы ей попортили, долго залечивали и, чтобы прическами не терзать, шляпой прикрыли. Так она в одной и той же разве что только не спала. И то – сомнительно. Она после похудания кажется весьма рассеянной. Зрачки глаз вроде на тебя обращены, а взгляда нет, не ловится: ау, Алла Борисовна! – и рукой машешь, а она куда-то сквозь тебя движется. Говорят, на концерте в честь художника-постановщика Бориса Краснова Пугачева взялась исполнить его любимую песню, да слова забыла. Фонограмма-то сама по себе звучит, а что губами изображать? Так полпесни и провела спиной к залу.

А поет-то что нынче? Слезы сдерживаешь, вспоминая ее "Расскажите, птицы", "Балет", "До свиданья, лето", "Не отрекаются, любя", "Как тревожен этот путь"… Даже "Паромщик" кажется шедевром по сравнению с современным репертуаром. То она нелепо ерничает, то молодцевато фальшивит, то мрачно констатирует. И все тяжело, с раздраженными всхлипами: как мне все надоело, но как я без этого проживу? Она же должна бороться. Ее должны не принимать. Хотя нет, это опять прошлое. Нынче она, может, и желала бы противостояния – по инерции, это все же зажигает, бередит, но силы не те, томность развалилась в нутре, как в кресле, и жаждет благ: натерпелась за жизнь – пущай другие страдают, как я, от меня. И народная любовь. Она ведь ради нее противостоянием занималась. Хотя это была игра в поддавки. Будто чиновники чувствовали, что если станут мешать (время от времени) Пугачевой, то создадут ей ореол мученицы, свободолюбицы – и получится кумир масс, которого можно использовать в таком качестве. Народ этих игр не ведал. Он просто любил хоть кого-то, кто волен плюнуть вверх за себя и за того парня. Ее за раскованность почитали. Может, как Аркадия Райкина.

Она же будто выплакала и высмеяла все, что за душой было. А теперь только изображает наличие при полном отсутствии. В память о собственном прошлом, с которым невыносимо расстаться. Ее отношения с собственным возрастом – печальная история. Она от него стала бегать. В мини платья, в девчачьи ужимки. И превратилась в кукольную несуразность. Раньше казалась взрослее, мудрее и достойнее. Раньше у нее было будущее. А сейчас думается, что ничего нового ей уже не надо. Не ищет она ничего. Только говорит об этом, как мозги пудрит – себе и окружающим. Ее вершки – с чужого плеча. Ее корешкам давно тепло, сытно и темно. И если б не народ, который опять ей чего-то не прощает, наверняка не прощает, она б не вернулась. И неизвестно, кому бы от этого было плохо.

Из искры возгорится пламя

(интервью с певицей Еленой Ваенга опубликовано в журнале "Ваш гинеколог" в 2010 году)

Наконец-то есть возможность сказать: Алла Борисовна, на выход, у нас появилась настоящая певица. То есть спокойно отдыхайте – страна не пропадет. И наш журнал не мог остаться в стороне от такого события. Потому что Елена Ваенга – это поистине лекарство. Натурпродукт, ценность которого многие из нас в конце концов осознали. Особенно женщины. Они в нашей стране в авангарде культурных вещей, как подопытные кролики.

Вступительная

Я долго ходила на работу мимо ее афиши, машинально отмечая странность не то фамилии, не то псевдонима. Ваенга. Такого еще не было: даже не знаешь, где ударение ставить. А лицо на фотографии похоже на одну исполнительницу романсов. Наверное, что-то в этом же роде поет? Пока однажды знакомая не спросила: ты слышала Ваенгу? – уверенно ударив по "а". И хитро добавила: послушай в ю-тубе. Ну, конечно, где же еще сейчас услышишь музыку, альтернативную той, что на ТВ? Но из любопытства набрала "Ваенга" и опешила от количества просмотров. И вообще от количества этой не то фамилии, не то псевдонима. Я не просто послушала. Я посмотрела. И будто на сеансе проповедника побывала. Но наконец-то самого стоящего, в отличие от всех предыдущих обманщиков. Своим голосом она меня уложила на ринг, а энергичной левой рукой окончательно прибила в ряды своих агитаторов.

Ничего не поделаешь, есть люди, которые и на эстрадный концерт ходят, как на церковную службу. И в эстрадном артисте ищут пастуха. Неспроста в нашей стране родилось такое нелепое и такое многозначительно словосочетание "храм искусства".

Спустя дни актриса Ирина Печерникова, та, что "Доживем до понедельника", чью книгу воспоминаний я написала год назад, шутливо печально сказала мне в телефонном разговоре: Нина мне изменила. Говоря о женщине, когда-то бывшей ее поклонницей, а потом ставшей другом. Я уточнила: "С кем же?" И услышала: "С Ваенгой". Поневоле у меня вырвалось: "Я ее понимаю".

После этого был концерт в Театре эстрады и еще два в Подмосковье. Везде аншлаги. По три часа живого звука с неповторяющимися песнями. Это нетрудно – их, по словам автора-певицы, 800. То есть были одиночки, звучавшие во всех трех концертах, но они выскакивали не запланировано, не по бумажке, а по ситуации: просьбе зала, стечению чувств. Неповторимость программ Ваенги – это отдельный аттракцион: что она пела вчера? Сегодня иное. И она иная. Только платья в привычной стилистике пьес Островского. И ритуал тот же: на сцену выходят музыканты, появляется бек-вокалистка, подходит к микрофону и включает его, а кажется, что делает в него выдох, будто проверяет на отклик. Потом она же опускает на пол листок с прописанным распорядком песен. Иногда этот список выносит сама Ваенга, вылетающая к уже подготовленному микрофону, и бросает себе под ноги, чтобы потом не обращать на него внимания. Распорядок произведений важен для музыкантов, но они смирились, что каждый вечер все перекраивается по ходу взаимоотношений певицы с залом, с пространством и временем.