Красная Волчица

– У него не было половины головы и половины лица, их размазало по земле, и спина была изломана. Ошибки быть не могло. Я все понял. Я пошел домой, но всю ночь не мог уснуть.

– И ты ничего не рассказал полицейским?

Он покачал головой и трясущейся рукой вытер слезы.

– Я сказал маме, что пришел домой без четверти десять.

Анника наклонилась вперед и неловко положила руку ему на колено.

– Линус, – сказала она, – то, что ты мне рассказал, очень страшно. Это просто омерзительно. Думаю, тебе надо рассказать это какому-нибудь взрослому человеку, потому что очень тяжело, просто нельзя носить в себе такой ужас.

Мальчик резко отодвинулся, сбросив ее руку со своего колена, и прижался спиной к стене.

– Вы обещали! – выкрикнул он. – Вы сказали, что не будете упоминать мое имя!

Анника беспомощно подняла руки.

– Ладно, – сказала она. – Я не собираюсь никому ничего говорить. Мне просто страшно за тебя. Я давно не слышала таких жутких историй.

Она опустила руки и поднялась.

– То, что ты видел, очень важно для полиции, чтобы выяснить истину, но это ты и без меня понимаешь. Ты умный парень. Смерть Бенни – не случайность, и ты единственный, кто знает это доподлинно. Ты согласен с тем, что убийца может спокойно уйти от ответственности?

Подросток упрямо смотрел на свои колени.

Аннике вдруг пришла в голову одна мысль.

– Тебе знаком… человек в машине?

Мальчик поколебался, сплетая и расплетая пальцы.

– Возможно, – глухо произнес он. Потом вдруг резко поднял голову и посмотрел Аннике в глаза. – Который теперь час?

– Без пяти шесть, – ответила она.

– Черт. – Мальчик вскочил со стула.

– Что случилось? – спросила Анника, когда он пробежал мимо нее на кухню. – Ты говорил, что, наверное, знаешь человека, сидевшего за рулем той машины…

– Сегодня моя очередь готовить ужин, а я еще и не начинал.

Он снова показался в дверном проеме.

– Скоро придет мама, – затравленно сказал он, – вам надо уходить, прямо сейчас!

Анника надела куртку и шагнула к Линусу.

– Подумай о том, что я тебе сказала, – произнесла она и попыталась улыбнуться.

Она оставила мальчика с грызущим чувством неисполненного долга.

Томас чувствовал, как в нем вскипает раздражение. Он стоял перед входом в детский сад и набирал на домофоне одну комбинацию цифр за другой. То же самое, что и вчера. Стоит как идиот и не может войти.

– Ты не знаешь код? – спросил он у стоявшего рядом сына.

Мальчик покачал головой.

– Нет, его всегда набирает мама, – ответил он.

Через секунду замок открыли изнутри. Вышла женщина лет сорока, ведя за руки двух сопливых трехлеток. Томас буркнул нечто вроде благодарности, придержал дверь перед Калле и вошел в вестибюль.

– Весело было ходить в детский сад, – мечтательно произнес мальчик.

Томас рассеянно кивнул и внутренне собрался. Каждый раз, входя в детский сад, он чувствовал себя инопланетянином. Его кожаная куртка, портфель и блестящий галстук являли слишком резкий контраст с тапочками и дешевыми кофточками нянечек и воспитательниц. Среди крошечных сапожек и лилипутской мебели он чувствовал себя неуклюжим великаном, потным и неуместным. Наверное, все дело в неумении общаться, в невозможности участвовать в контакте, установившемся между его детьми и персоналом. Он не мог рассуждать об одном и том же рисунке в течение десяти минут, его начинало распирать от нетерпения, он уже не понимал, что это – прекрасная Елена или кошка. Он не мог долго задерживаться на одной мысли, на одном действии.

Дочка сидела за столом и вырезала фигурки, когда он вошел в группу. Эллен делала рыбок и растения для своего моря.

– Помочь тебе одеться? – спросил он.

Она удивленно воззрилась на него.

– Я уже давно одеваюсь сама, – наставительно произнесла она, положила на место ножницы и бумагу и пошла к своему шкафчику – стройный человечек с маленькими ножками и неугомонными ручками.

На улице Флеминга они сели в автобус, и только после того, как он тронулся, Томас осознал свою ошибку.

– Я хочу начать играть в хоккей, – сказал Калле, пока Томас пытался отодвинуть в сторону какого-то пенсионера в коляске, чтобы не дать ему переехать Эллен.

Перед внутренним взором Томаса замаячила мрачная перспектива возить сына через центр города несколько раз в неделю.

– Ты не думаешь, что тебе слишком рано играть в хоккей? – спросил он.

– Вильям уже занимается в «Юргордене». Они говорят, что он уже переросток.

Боже милостивый, подумал Томас.

– Старушка, сиди спокойно, – сказал он дочери. – Мы скоро приедем.

– Я спотела, – сказала девочка.

– Надо говорить «вспотела», – презрительно изрек Калле. – Ты никак не научишься говорить.

Полкилометра до их квартала на Хантверкаргатан они ехали четверть часа. Калле два раза упал, когда шофер резко тормозил, не успевая проехать перекресток из-за пробки на улице Шееле.

Пот тек по спине Томаса, он вдыхал окись углерода и витавшие в воздухе вирусы и клялся себе плюнуть на все партийные дрязги и проголосовать за тех, кто пообещает разобраться с пробками в Большом Стокгольме.

– Мама дома? – спросила дочка, когда они наконец добрались до своего подъезда и проходили мимо соседней квартиры номер тридцать два.

– Мама в Норланде, – сказал Калле. – Она же вчера говорила.

– Мама дома? – снова спросила девочка, обращаясь на этот раз к Томасу. В голосе ее звучала неистребимая надежда.

Он посмотрел в ее такие доверчивые глазенки, на ее румяные щечки, на маленький рюкзачок. На мгновение ему стало нехорошо. «Что мы наделали? Какую ответственность взвалили на себя! Как можем жить с этим? Как выживут дети в этом дьявольском мире?»

Томас тяжело сглотнул, наклонился к дочке, снял с ее головы мокрую от пота шапочку.

– Нет, крошка, мама на работе. Она приедет завтра. На, возьми шапочку, а я открою дверь.

– Что у нас на обед? – поинтересовался сын.

– Лосятина с луком и запеченная картошка.

– Ням-ням, – облизнулась Эллен.

– Объеденье, – поддержал сестру Калле.

Из квартиры потянуло чем-то сырым и затхлым. Уличные фонари уже отбрасывали снизу желтый свет на штукатурку потолка. На улице сгущались сумерки.

– Калле, зажжешь свет?

Мальчик быстро переоделся, пошел на кухню, включил свет и электрическую печку. Анника заморозила обед в пластиковом пакете, чтобы они могли разогреть его в микроволновой печи, но Томас предпочитал традиционно разогревать еду в духовке.

– Можно нам поиграть в компьютере, папа?

– Если сумеете сами его включить.

– Ура! – закричал сын и бросился в библиотеку.

Томас сел к столу и принялся просматривать газету, которую не успел прочесть утром. Новый теракт на Среднем Востоке, биржа покатилась вниз, лекарства продолжают дорожать. Он почувствовал, что неприятный запах стал сильнее.

Томас отложил в сторону газету, поднялся и осмотрелся.

Когда он открыл шкафчик под кухонной раковиной, в нос ударило тухлятиной.

Рыба.

Он сразу вспомнил, что вчера утром Анника говорила ему о рыбном супе. Преодолевая подступившую к горлу тошноту, он заглянул в шкафчик, но в этот момент зазвонил мобильный телефон. Томас закрыл крышку, хорошенько ее придавил и поспешил к телефону. Звонила коллега из областного совета.

– Я получила из типографии брошюры, – сказала София Гренборг. – Я понимаю, что ты в отпуске, но мне кажется, захочешь на них посмотреть.

В голове словно забулькало шампанское.

– Господи, да что же такое случилось, что ты звонишь? Само собой, мне надо посмотреть. Вы не можете прислать мне пару экземпляров на Хантверкаргатан?

Он вернулся на кухню и открыл окно, чтобы выветрить отвратительный запах.

– Ага, – задумчиво произнесла София, видимо записывая. – Это Кунгсхольм, не так ли?

Он продиктовал Софии код двери, чтобы передать его курьеру.

– Звонили из департамента, – продолжала София. – Крамне интересуется, нельзя ли перенести встречу на более ранний срок, например на завтрашнее утро.

Томас выглянул в окно, посмотрел на двор. Придется пропустить теннис.

– Нет, – сказал он. – Моя жена в отъезде и вернется только завтра после обеда. Встречу лучше всего провести в ближайший понедельник.

– Он дал понять, что не намерен ждать до понедельника, – сказала София. – Мы можем провести встречу без тебя?

Мысль о том, что его отшвырнули в сторону, сначала изумила Томаса до немоты, а потом оскорбила.

– Нет, – торопливо сказал он, – нет-нет, Анника приезжает около пяти, так что встречу можно провести часов в семь.

– Отлично, я – за. Увидимся завтра вечером.

Он сел, держа в руке телефон. Сквозь щель приоткрытого окна доносился шум дувшего во дворе ветра.

Опять этот департамент. Новый проект на самом деле получился удачным. После обсуждения на местах, которое имело оглушительный успех, он получил право свободно выбирать задания для объединения муниципальных советов.

Ведь именно Анника считала, что он должен заняться политикой, несмотря на все связанные с этим опасности. Можно, конечно, взяться за более престижные вещи, но она видела дальше, оценивала возможные перспективы.

– Ты должен желать большего, – сказала она однажды своим обычным несентиментальным тоном. – Зачем заниматься пустой болтовней в муниципальных советах с их никчемными проектами, если у тебя есть шансы завязывать массу полезных контактов выше?

Так он ввязался в открытую политику и в те опасности, какие она за собой влекла.

Ногам стало холодно от сквозняка. Томас встал и закрыл окно.

Проект был задуман после анализа анкет, которые показали, что четверть всех председателей муниципалитетов и почти пятая часть исполнительных руководителей подвергались насилию или получали угрозы, связанные с исполнением своих обязанностей. Угрозы, прежде всего, исходили от частных лиц, но относительно часто их высказывали расистские и националистические группировки.

Ответы на вопросы анкеты привели к созданию рабочей группы, которой было поручено исследовать угрозы и насилие в отношении политиков. Помимо Шведского объединения муниципальных советов в созданном комитете приняли участие объединение областных советов, советы по профилактике преступности, департамент юстиции, управление государственной полиции, полиция безопасности и некоторые депутаты коммунальных и областных советов.

Он тяжело опустился на стул и хотел было взять газету, но передумал.

В объединении проект не пользовался большой популярностью, и немало людей удивленно вскидывали вверх брови, когда он заговаривал о нем.

Задача рабочей группы заключалась в том, чтобы способствовать укреплению открытого демократического общества и разрабатывать конкретные предложения о том, как надлежит вести себя должностным лицам в сложившейся ситуации. Среди прочего надо было выработать руководство и провести региональные конференции в сотрудничестве с интеграционными организациями и комитетом изучения живой истории.

Именно он и София из объединения областных советов стали инициаторами этого дела, и, несмотря на то что работа с проектом затянулась на несколько месяцев, он чувствовал, что выбрал верное направление. Мало того, они заручились фантастической поддержкой со стороны Министерства юстиции.

Появилась реальная перспектива работы в правительстве, а ведь ему еще нет и сорока.

В руке завибрировал мобильный телефон. Томас нажал кнопку, не дожидаясь, когда раздастся звонок.

– Как жаль, что тебя здесь нет, – услышал он голос Анники – Я еду мимо Западной проходной металлургического комбината в Свартэстадене. Это под Лулео. Ты не представляешь, какая это божественная красота. Я сейчас опущу стекло. Слышишь гул?

Томас откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Единственное, что он слышал, – это треск на поганой линии сотовой связи, созданной на деньги какого-то супербогатого американского шведа.

– Папа, – это был Калле, – у нас завис компьютер.

Сын стоял в дверном проеме, в глазах его был неподдельный ужас.

– Подожди, Анника, – сказал Томас, отнял трубку от уха и повернулся к сыну: – Я ведь сказал уже, что вы и сами можете с ним справиться. Через двадцать секунд нажми кнопку, подожди, когда погаснет индикатор. Посчитай до десяти и перезапусти компьютер.

Мальчик убежал.

– Металлургический завод? – спросил он. – Разве ты не на военно-воздушной базе?

– Там я уже была, но я встретила одного парнишку, который…

– Но ты все успела?

Ответа он не получил. Среди молчания он слышал лишь шум или, скорее, ритмичный грохот. От разделявшего их расстояния он почувствовал стеснение в груди.

– Мне очень тебя не хватает, – проговорил он.

– Что ты сказал?! – Анника старалась перекричать шум.

Он промолчал, тяжело вздохнув.

– Как ты себя чувствуешь, Анника? – спросил он.

– Чертовски хорошо, – рассмеялась она. – Очень сильной и очень твердой. Вы ели?

– Лосятина стоит в духовке.

– Почему ты не поставил ее в микроволновку? Я уже.

– Я знаю, – перебил он жену. – Можно я перезвоню тебе позже? Здесь полно.

Он продолжал неподвижно сидеть с телефоном в руках, испытывая какое-то иррациональное беспокойство, граничившее с бешенством.

Ему не нравилось, что Анника постоянно куда-то ездит. Не нравилось, и все. Она не слишком хорошо себя чувствовала. Он точно это знал, но когда Томас пытался говорить с ней на эту тему, она становилась холодной и замыкалась в себе. Он хотел, чтобы она всегда была рядом, чтобы все было как надо, чтобы жена была спокойна и счастлива.

После того ужасного Рождества, когда худшее уже было позади, все, как ему казалось, постепенно наладилось. Анника немного поблекла, но зато стала более собранной. Она много играла с детьми, пела и танцевала с ними, вырезала и клеила аппликации. Все свое время она посвящала попыткам объединения жителей квартала и переоборудованию кухни. Это последнее желание появилось после того, как им удалось выкупить право аренды. Мысль о том, что они смогут выкупить квартиру по цене вполовину меньше рыночной, вселила в Аннику поистине детскую радость, но, как и всегда, денег не было даже на это. Сам он к покупке относился с философским спокойствием, понимая, что деньги приходят и уходят. Но Анника не давала ему забыть о том, как он прогорел с акциями «Эрикссон».

Он бросил взгляд на духовку. Наверное, лосятина уже достаточно согрелась, но Томас не встал, чтобы достать и поставить мясо на стол.

Когда Анника снова начала работать, она стала отдаляться от него, стала отчужденной и непонятной. Иногда, во время разговора, она застывала и цепенела с открытым ртом и выражением ужаса в глазах. Когда он спрашивал, что случилось, она смотрела на него так, словно никогда прежде его не видела. От этого Томас покрывался гусиной кожей.

– Папа, у меня ничего не получается.

– Попытайся еще раз, а я сейчас приду.

Перед этой неприятностью он был совершенно бессилен. Он в последний раз посмотрел на утреннюю газету, и до него вдруг дошло, что этот журналистский труд сегодня же вечером будет выброшен на помойку и забыт.

Чувствуя свинцовую тяжесть в теле, он накрыл на стол, бросил грязную детскую одежду в стиральную машину, нарезал салат и показал Калле, как запустить компьютер.

Как только они сели обедать, явился курьер с брошюрами, которые предстояло обсудить и оценить завтра вечером.

Пока дети болтали и баловались, он читал сжатую информацию о том, как должны вести себя политики и должностные лица, если им угрожают. Он прочитал материал дважды.

Потом он подумал о Софии.

Анника заглушила мотор, остановившись перед темным подъездом редакции «Норландстиднинген». Желтый свет уличного фонаря скупо освещал панель.

В то время, когда она сидела дома, у Томаса появились возможности, которые он быстро усвоил и стал принимать как должное. В течение трех месяцев он принимал как должное все ее услуги, считал жену и детей украшениями жизни. Вечера его были свободны для тенниса и рабочих встреч, в праздники и выходные он катался на яхте и ходил на хоккей. Но с тех пор, как она вернулась на работу, Томасу опять пришлось привыкать к разделению труда. Он упрекал ее в том, что она работает под тем предлогом, что ей нужен покой и отдых. На самом деле хотел есть теплую еду, которую она бы ему подавала, и – странно – эти мысли вызывали у нее злость.

Она открыла дверь машины и вышла на неубранную улицу. С заднего сиденья она взяла сумку и компьютер.

– Пеккари? – произнесла она в микрофон домофона. – Это Бенгтзон. Мне надо обсудить с тобой одно дело.

Дверь открылась, и Анника вошла в темный и мрачный вестибюль.

Ночной редактор встретил ее на верхней площадке лестницы.

Она с удивлением вдохнула запах устоявшегося перегара и постаралась говорить тихо и медленно.

– Бенни натолкнулся на то, что ему было не положено знать, – сказала она.

Пеккари широко распахнул глаза. Кровеносные сосуды их явно взывали о помощи.

– Речь идет о Ф–21?

Анника пожала плечами.

– Пока об этом рано судить окончательно, – сказала она. – Мне надо пообщаться с Сюпом.

– Он всегда уходит с работы ровно в пять.

– Но он же не умер, – возразила Анника.

Пеккари усадил ее за стол в отделе писем. Анника поставила на стол ноутбук и осторожно расчистила место, сдвинув в сторону груду писем. Она сразу позвонила в полицию и узнала, что комиссар Сюп действительно ушел домой ровно в семнадцать ноль-ноль.

– Как его зовут по имени? – спросила Анника у дежурного.

Удивленный полицейский не смог ей ответить.

– Я сам не знаю, если честно сказать.

Он громко обратился к кому-то сидевшему в том же помещении:

– Хёрни, как зовут нашего Сюпа помимо Сюпа?

В ответ послышалось какое-то невнятное бормотание.

– В списках личного состава он значится, как Л. Г.

С редакционного телефона она позвонила по 118118 и обнаружила, что номер блокирован. Помнится, то же самое они делали в «Катринехольмскурир» – некоторые звонки были слишком дорогими для редакции. Она отсоединила телефонный шнур от аппарата и включила провод в гнездо своего компьютера, потом нажала клавишу ноль для выхода в телефонную линию и подключилась к серверу «Квельспрессен».

Через домашнюю страницу Телии она смогла сразу же убедиться, что в телефонных справочниках Лулео, Ронео, Питео, Будена, Каликса и Эльвсбюна нет абонента Сюпа с инициалами Л. Г. Наверное, он давно не менял регистрацию номера, подумала Анника и набрала фамилию в поисковой строке.

Там нашелся Сюп, Ларс-Гуннар, 1941 года рождения. Родился в Лулео, на улице Кронвеген.

Вернувшись на страницу Телии, Анника вписала Кронвеген в поисковое окно адресов и нашла двух абонентов. Некто Айно Сюп имел два номера, зарегистрированные по адресу Кронвеген, 19. Она отсоединила шнур от компьютера и снова подключила его к телефону.

В этот момент зазвонил мобильный телефон, и Анника схватилась за голову.

– Я чертовски занята, – сказала она Анне Степхане. – Или почему, ты думаешь, я тебе не звоню?

– Что-что? – не поняла Анна.

– Где ты? – спросила Анника.

В трубке что-то шумело и трещало.

– Алло! – кричала Анна. – Алло? Ты опять во что-то впуталась?

Анника произнесла тихо и раздельно:

– Я нашла убийцу журналиста. Позвони мне в двенадцать, если не будешь спать.

Она отключилась и набрала первый из номеров Айно Сюпа, но попала на факс. По второму номеру Анника попала точно по адресу.

– Значит, вы тоже из тех, кто не стесняется звонить даже домой, – сказал комиссар, не проявив, однако, особого раздражения.

Как Бенни Экланд, подумала Анника, закрыла глаза и произнесла:

– Скажите, «вольво», который вы нашли в Рудной гавани, был марки V70? Машина желтого цвета?

В трубке послышались включенные на полную громкость телевизионные новости, потом звук стал тише.

– Теперь вы меня заинтриговали, – сказал комиссар, не отвечая на вопрос по существу.

– Это не утечка, – поспешила уточнить Анника. – Я поговорила с возможным свидетелем. Мои данные верны?

– Я не могу это комментировать.

– А если не для протокола?

– Можно я поменяю телефон?

Он отключился. Прошла целая вечность, прежде чем трубка снова ожила. На этот раз телевизионного фона не было.

– Можете ознакомиться у дежурного с записями в журнале заявлений в полицию в Бергнэсете за четверг, – сказал он.

– Но это соответствует действительности?

Молчание комиссара подтверждало уверенность Анники.

– Теперь я хочу, чтобы вы мне что-нибудь рассказали, – сказал Сюп.

Она помедлила, но только для вида. Без комментариев комиссара ей не обойтись.

– Я беседовала с человеком, – заговорила Анника, – который видел, как Бенни Экланд был сбит машиной на Шеппергатан в Свартэстадене, между Мефосом и Сандгатан. Желтый автомобиль марки «Вольво-V70» стоял у въезда на футбольное поле, двигателем к улице.

За рулем сидел один мужчина. Больше в машине никого не было. Когда Бенни Экланд, шатаясь, прошел мимо автомобиля, водитель включил двигатель, выкатился на улицу и на полной скорости погнался за Экландом. Мой свидетель утверждает, что Экланд пытался уйти от машины, отбежав сначала на одну сторону улицы, а потом на другую, но автомобиль упорно и целенаправленно следовал за ним и сбил приблизительно на середине дороги.

– Господи, – пробормотал комиссар.

– На самом деле все было еще хуже, – продолжала Анника. – Машина ударила Экланда дважды. Его тело описало в воздухе дугу и упало на проезжую часть. Машина затормозила, сдала назад и переехала сначала тело, а потом голову. После того как машина, двинувшись вперед, еще раз переехала голову, из машины вышел водитель и оттащил труп к забору футбольного поля. Там он оставил тело и поехал в сторону, как ее. Шёфартсгатан, к Рудной гавани. Какие повреждения были на автомобиле?

– Перед капота и ветровое стекло, – без колебаний ответил Сюп.

– Вам следовало бы заподозрить, что это не обычный случайный наезд. Череп был расколот на мелкие части, позвоночник сломан в нескольких местах, а внутренние органы буквально превращены в месиво.

– Совершенно верно, вскрытие сделали сегодня днем, оно подтверждает ваши слова. Значит, есть человек, который все это видел?

– Свидетель просит, чтобы его имя не разглашалось.

– Вы не можете повлиять на этого человека, убедить его пойти на контакт с нами?

– Я уже пыталась сделать, что могла, но охотно попытаюсь еще раз.

– Если данные свидетеля подтвердятся, а скорее всего, так и будет, это значит, что мы имеем дело с умышленным убийством.

Анника записала эти слова на компьютер.

– Вы не припомните прямо сейчас, что такого мог написать Бенни Экланд в последнее время, что навлекло на него смертельную угрозу?

– Экланд никогда не стеснялся писать о самых противоречивых и неприятных вещах, так что здесь нет ничего странного и необычного. Но в данной ситуации мои преждевременные комментарии являются нарушением служебного долга. Если показания свидетеля соответствуют действительности, тогда, естественно, мы будем открыто рассматривать все возможные мотивы убийства.

– Вы сами будете вести расследование?

– Нет, но я буду осуществлять связи с прессой, поэтому обращаться вам надо будет все же ко мне. Вести расследование будет по-прежнему Андерссон из прокуратуры, но она теперь так погрязла в изучении законов, что, наверное, пока об этом не знает.

Закончив разговор с комиссаром, Анника пошла в редакцию. В тесной комнатке, буквально пропитанной статическим электричеством, за длинным столом сидели осоловевшие редакторы с бледными лицами и бегающими глазами.

– Нам надо поговорить, – сказала Анника ночному редактору.

Крупный высокий мужчина с удивительным проворством встал из-за стола и повел Аннику через помещения редакции в отдел спорта, где открыл дверь в чуланчик, служивший, очевидно, курительной комнатой. Анника осталась стоять в дверях, так как, несмотря на проникающий в щели сквозняк, в комнатушке стояло невероятное зловоние. Пеккари закурил сигарету и закашлялся.

– Девять лет не курил, а сегодня утром опять начал, – сказал он. – Закрой дверь.

Анника переступила порог и искоса взглянула на потолок. Дверь она оставила полуоткрытой. Стены, казалось, навалились на нее, было нечем дышать.

– Так в чем дело? – спросил Пеккари и выпустил против ветра струю дыма.

– Бенни был убит, – сказала Анника, почувствовав, как сильно забилось ее сердце. – У меня есть свидетель, который видел, как это случилось. Полиция признает, что найденные ею улики подтверждают слова свидетеля. По меньшей мере пока. Может быть, выйдем отсюда?

Ночной редактор посмотрел на Аннику как на призрака, зажав в кулаке не донесенную до рта сигарету.

– Ну, пожалуйста! – Анника была не в силах больше ждать. Она распахнула дверь и шагнула в коридор.