Красная Волчица

Анника отступила на несколько шагов, пяткой открыла дверь и тут же оказалась на холодной, продуваемой всеми ветрами улице. Она села в промерзший автомобиль и свернула на Сёдра-Варвследен. Руль был холоден как лед. Затормозив, чтобы пропустить толстую женщину с детской коляской, Анника порылась в сумке и достала перчатки. Слушая шипение обогревателя ветрового стекла и чувствуя, как бешено колотится сердце, она поехала в сторону Мальмюддена.

Остановившись на мосту через железную дорогу, она сверилась с картой и поняла, что уже находится в его восточной части.

На развязке, где указатель Хертэвеген сменился объявлением общинного рынка Лулео, она оказалась буквально через две минуты. С этого момента пользы от указателей стало немного. Анника прищурилась: Скюрхольмен – налево, Хертсэн – прямо, Свартэстаден – направо. Сбоку она заметила вывеску закусочной и почувствовала, что у нее кружится голова от голода. Дождавшись зеленого сигнала светофора, она свернула с шоссе и припарковалась возле закусочной. Взяла гамбургер с сыром, приправой и луком, жадно съела, вдыхая запах подгорелого жаркого и рассматривая стены из армированного стекла, искусственный фикус в углу и угловатую мебель из лакированного дерева и хромированной стали.

Это и есть настоящая Швеция, подумалось ей. Исторический центр Стокгольма – это природный заповедник. Живя там, не имеешь ни малейшего представления, что происходит в настоящей жизни настоящей страны.

Испытывая легкое недомогание от жирного сыра и непрожаренного лука, она поехала дальше. Сухой снег клубился в воздухе перед машиной и сильно затруднял езду, хотя Анника была на дороге одна. Она проехала еще несколько километров, когда из снежной мглы, прямо над ней, появилась громада металлургического комбината. Освещенный остов угольно-черных заводских корпусов как будто шевелился и дышал, издавая удивительный шум. Как же он красив! Такой мощный, грубый… и живой.

По мосту она проехала над вокзалом. Внизу пролегли десятки рельсовых путей: они пересекались, раздваивались, сливались.

Вот подъездные пути для эшелонов с рудой. Внутренности рудных месторождений везли сюда с побережья бесконечные поезда. Она однажды видела их по телевизору. Их показывали в связи с забастовкой железнодорожных машинистов.

Находясь под тем же очарованием, она доехала до освещенного плаката у въезда на стоянку под вывеской «Западная проходная».

Высившееся впереди чудовище было второй доменной печью, урчащим и грохочущим великаном, во внутренностях которого руда превращалась в железо. Дальше были видны сталелитейный завод, прокатный стан, коксовая батарея, электростанция. Над всем этим господствовал непрестанный гул, становившийся то сильнее, то слабее. Этот звук то грохотал, то пел.

Какая сцена, подумала Анника, какой спектакль!

Она закрыла глаза и некоторое время сидела, чувствуя укусы холода. Ангелы умолкли. Тем временем стало совсем темно.

После пресс-конференции Анна Снапхане вернулась домой с трясущимися коленками и влажными ладонями. Ей хотелось плакать, да что там плакать – вопить и рыдать. Изматывающая головная боль становилась еще сильнее из-за злости на этого субъекта, который улизнул в Штаты, свалив на нее всю работу. Она не нанималась отвечать за все телевидения «Скандинавия». Она притащилась в свою комнату и набрала номер мобильного телефона Анники. Больше всего на свете ей хотелось выпить стакан вина.

– Я стою около металлургического завода в Свартэстадене! – прокричала в трубку Анника с родины Анны. – Это же настоящий монстр! Фантастика! Как прошла пресс-конференция?

– Отвратительно, – мрачно ответила Анна и почувствовала, как задрожали ее руки. – Они просто разорвали меня на куски, а ребята из семьи ваших собственников старались больше всех.

– Подожди, – перебила Анника, – мне надо переставить машину, я загородила дорогу грузовику. Хорошо! Я вижу! Уже отъезжаю!

Было слышно, как в трубке взревел мотор. Анна принялась искать в ящике стола панодил. Пачка была пуста.

– Рассказывай, – снова зазвучал в трубке голос Анники.

Усилием воли Анна остановила дрожь и провела правой рукой по вспотевшему лбу.

– Они хотели, чтобы я олицетворяла сверхкапиталистическое, воинственное, агрессивное, американское и многонациональное предприятие-пылесос в действии, – сказала она.

– Альфа и омега драматургии, – наставительно произнесла в ответ Анника, – это уметь сделать нужное лицо перед мошенниками. Отлично работает. Я всегда понимаю, что вся их злость наигранна и искусственна.

Анна медленно задвинула ящик стола, поставила на пол телефон и легла рядом с ним.

– Собственно, нет, – заговорила Анна, глядя на люминесцентные потолочные лампы, медленно дыша и чувствуя, как качается под ней пол. – Мы бросили вызов основным каналам, выйдя на единственный рекламный рынок, который они пока еще не захватили, на глобальный рынок торговых марок. Но и этого мало. Мы не только отобрали у них деньги, мы отняли у них зрителей нашими насквозь коммерциализированными погаными программами, которые покупаем по бросовым ценам.

– И больше всех возмущались владельцы «Квельспрессен», так? – спросила Анника.

– Да, после того, как мы получили возможность вещать в цифровой сети, – подтвердила Анна.

– Как твоя головная боль?

Анна закрыла глаза, светильники превратились в синие светящиеся полосы, видимые сквозь прикрытые веки.

– Как всегда, – ответила она. – Я стала очень уязвимой.

– Ты и правда думаешь, что это стресс? Может быть, тебе попить легкие успокаивающие?

Анника не на шутку обеспокоилась.

– Я пробую, – пробормотала Анна и медленно выдохнула.

– Что Миранда?

Анна мотнула головой и прикрыла рукой глаза.

– Она с Мехметом.

– Это хорошо или плохо?

– Я не знаю, – прошептала она. – Я не знаю, смогу я выдерживать это и дальше.

– Ты сможешь, – сказала Анника. – Приходи ко мне завтра утром. Томас уйдет играть в теннис, а я куплю бисквиты.

Анна Снапхане рассмеялась.

Они закончили разговор, и Анника поехала дальше, продолжая испытывать неприятный дискомфорт в желудке. Она впервые подумала, что у Анны действительно есть какая-то физическая болезнь. Ее подруга много лет посещала доктора Ольссона, жалуясь на все описанные в медицинской литературе симптомы, но, насколько Анника помнила, антибиотики Анне назначали всего дважды. Один раз она приняла лекарство от кашля и, узнав, что в нем содержится морфин, впала в панику и позвонила Аннике, сказав, что стала наркоманкой.

При этом воспоминании Анника не смогла сдержать улыбку.

Она свернула с автострады и углубилась в жилые кварталы Свартэстадена.

Это действительно была другая страна или, по крайней мере, другой город. Это не Лулео, это и не совсем Швеция. Анника медленно проезжала сквозь причудливые трущобы, поражаясь их атмосфере.

Эстонский хутор, думала она, польское предместье.

Лучи автомобильных фар выхватывали из-за почерневших деревянных фасадов огороды с сараями и колодцами, просевшие крыши и уродливые ограды. Дома, почти все низкие и кривобокие, словно были построены из упаковочных ящиков. Краска на большинстве строений облупилась, окна пузырились кустарно выдутыми стеклами. Она проехала мимо эмаусского дома с призывами к освободительной борьбе – неизвестно, правда, против кого.

Анника остановилась у станции утилизации отходов на Больтесгатан и вышла, оставив сумку в машине. Шум металлургического комбината доносился сюда как тихая, звучащая вдалеке песня. Она медленно пошла вдоль улицы, заглядывая через заборы во дворы.

– Вы что-то ищете?

От крыльца одной из лачуг к ней шел человек в вязаной фуфайке и стоптанных ботинках, подозрительно косясь на ее автомобиль.

Анника улыбнулась.

– Я оказалась здесь случайно, – сказала она, – и была вынуждена остановиться. Какой фантастический пейзаж!

Мужчина замер на месте и приосанился.

– Нет в этом пейзаже ничего особенного, – сказал он. – Старый рабочий квартал, построенный в начале двадцатого века. Жители здешние очень сплочены и чертовски задиристы. Переезжать отсюда никто не хочет.

Анника вежливо закивала:

– Я понимаю, почему люди хотят остаться здесь.

Мужчина извлек из внутреннего кармана сигарету, щелкнул зажигалкой «Бик» и, клюнув на приманку Анники, приготовился к обстоятельному разговору.

– Отныне у нас есть детские садики в трех районах – в Виллекулла, Муминдалене и Бюллербю. Мы боролись, и руководство сдалось. Школа до шестого класса и организация досуга. Широкополосный Интернет. Теперь нам надо биться за сохранение старых частных домов, которые так и норовят отправить под снос.

Он выпустил густое облако дыма и посмотрел на Аннику из-под козырька шапки:

– Так что вы тут делаете?

– Я должна была встретиться с Бенни Экландом, но, приехав, узнала, что его насмерть сбила машина.

Человек покачал головой и переступил с ноги на ногу.

– Какая чертовская история. Идти домой и вот так, за здорово живешь попасть под машину. Все думают, что это страшная история.

– Здесь все всё и всех знают? – спросила она, изо всех сил стараясь не показать назойливого любопытства.

– Не знаю, хорошо это или плохо, но скорее хорошо. Мы отвечаем друг за друга, а это большая редкость в нашем мире…

– Вы знаете, где это произошло?

– Возле Шеппергатан, по дороге к шоссе. – Он махнул рукой в нужном направлении. – Это около «Блэка», большого здания у опушки леса. Молодежь ходит туда за цветами. Ну, пожалуй, мне пора…

Мужчина вышел на улицу и направился к воде.

Анника стояла и некоторое время смотрела ему вслед.

«Я хочу жить, как он, – подумалось ей. – Хочу хоть где-нибудь чувствовать себя дома».

Она села в машину и поехала в направлении, указанном мужчиной.

Место, где автомобиль насмерть сбил Бенни Экланда, находилось всего в паре сотен метров от Западной проходной, но оттуда оно было почти не видно. Факт заключался в том, что этот участок дороги был плохо виден отовсюду, за исключением подъезда жилого дома с прилегающей к нему мастерской металлических изделий, расположенных в сотне метров от места происшествия. Редкие уличные фонари, многие из которых не горели, тускло освещали заборы, снег и замерзшую глину. Слева простирался чахлый низкий лесок, справа тянулся штакетник, покрытый сверху доской.

Рудный отвал, подумала Анника. И футбольное поле.

Она заглушила мотор и продолжала сидеть в машине среди мрака и тишины.

Бенни Экланд как раз писал большую серию статей о терроризме. В последней опубликованной статье речь шла о теракте с Ф–21. После этого его насмерть сбила машина, сбила в самом пустынном и глухом районе Лулео.

Она не верила в случайные совпадения.

Через несколько минут из подъезда дома вышел мальчик-подросток и медленно приблизился к месту преступления, обозначенному полицейской пластиковой лентой. Мальчик был без шапки и держал руки в карманах. Волосы торчали, словно из замерзшего желе. Анника улыбнулась. Холод открывает благословение в блеске замерзших волос.

Мальчик стоял в двух метрах от ее машины и бесстрастно смотрел на горку цветов и освещенный кусок забора.

Улыбка Анники погасла, когда она поняла, как всколыхнула смерть Бенни Экланда местных жителей. Все скорбели. Будут ли скорбеть ее соседи, если она умрет?

Едва ли.

Она включила мотор, решив ехать к Рудной гавани. В тот момент, когда она повернула ключ зажигания, мальчик подскочил на месте, как от пощечины. Аннику поразила эта чрезмерная реакция. Заслышав громкий неожиданный звук, парень бросился бежать назад, к дому. Подождав, пока он исчезнет за забором, Анника поехала к гавани, где нашли угнанный автомобиль.

Дорога была черной и скользкой, заканчивалась она замкнутым проулком с большими воротами, помеченными названиями крупных компаний и акционерных обществ. Большие краны, бетонированные причалы.

Она решила вернуться к месту происшествия и развернула машину.

Проезжая мимо мастерской, она посмотрела на жилой дом. В левом от подъезда окне ей почудился силуэт мальчишеской головы с взъерошенными волосами.

– Я не хотела тебя испугать, – вслух подумала она. – Почему ты вдруг стал таким боязливым?

Она остановила машину у забора и вышла, захватив с собой сумку. Взглянула на домну номер два, которая и отсюда выглядела весьма внушительно. Потом повернулась к забору, в лицо ударил ледяной ветер. Улица была только одним из путей въезда в жилой квартал.

Анника достала из сумки карманный фонарик и осветила место, огороженное пластиковой лентой. Прошедший за сутки снегопад скрыл все следы, которые мог бы рассмотреть неспециалист. На льду, покрывавшем асфальт, не было видно следов торможения, а если они и были, то уже стерлись.

Она осветила забор в десяти метрах от ленты. Там погиб Бенни. Комиссар Сюп был прав, говоря, что Бенни Экланду было суждено закончить жизнь воздушным полетом.

Анника стояла с фонариком в руке, прислушиваясь к отдаленному заводскому гулу. Она снова краем глаза увидела в окне – теперь в правом – силуэт мальчишеской головы.

Надо постучаться, раз она все равно здесь.

Во дворе стоял непроглядный мрак, и Аннике пришлось посветить под ноги фонариком, чтобы не споткнуться. Дом походил на автомобиль со свалки. Казалось, он готов вот-вот обрушиться, железная крыша проржавела, краска со стен давно облупилась.

Она выключила фонарь, сунула его в сумку и вошла в узкую дверь подъезда. На лестничной клетке стоял непроглядный мрак.

– Что вы тут делаете?

Она едва не задохнулась от неожиданности и принялась лихорадочно рыться в сумке в поисках фонарика. Говорили справа. Это был ломающийся голос подростка.

– Кто здесь? – с трудом выдавила из себя Анника.

Раздался щелчок, и подъезд залило ярким светом. Анника растерянно зажмурила глаза. Ей показалось, что покрытые коричневым налетом стены падают на нее, что потолок вот-вот ее раздавит… Она схватилась руками за голову и вскрикнула.

– Что с вами? Успокойтесь.

Мальчик был в толстых вязаных носках, долговязый и худой. Он стоял, опершись спиной о дверь с табличкой «Густафссон», и смотрел на Аннику сумрачно и настороженно.

– Господи Иисусе, – сказала Анника, – как ты меня напугал.

– Я не сын Божий, – усмехнулся парень.

– Что? – переспросила Анника. В ушах ее зазвучал хор ангелов: зима тоскует по жаркому лету. – Будьте вы прокляты! – крикнула она им.

– Вы что, ненормальная? – спросил мальчик.

Она собралась с духом и посмотрела ему в глаза. В них читалось любопытство, смешанное со страхом. Голоса стихли, потолок встал на место, стены перестали трястись.

– Нет, просто у меня иногда кружится голова.

– Что вы здесь высматриваете?

Она вытащила из сумки мятую салфетку и вытерла нос.

– Меня зовут Анника Бенгтзон, я журналистка и приехала сюда, чтобы увидеть место, где погиб мой коллега.

Она протянула мальчику руку, и он, немного поколебавшись, ответил на рукопожатие.

– Вы знали Бенни? – спросил он и высвободил из ее ладони свои узкие пальцы.

Анника покачала головой.

– Нет, но мы писали об одних и тех же вещах, – сказала она. – Вчера я должна была с ним встретиться.

Свет на площадке снова погас.

– Значит, вы не из полиции? – уточнил парень.

– Ты не можешь включить свет, дорогой? – попросила Анника, чувствуя, что впадает в панику.

– Вы и правда не в себе, – уверенно произнес мальчик. – Или просто боитесь темноты?

– Нет, я не в себе, – призналась Анника. – Включи, пожалуйста, свет.

Мальчик щелкнул невидимым выключателем, и лампа мощностью сто пятьдесят ватт осветила подъезд до последнего закоулка.

– Послушай, – сказала Анника, – а не могу ли я воспользоваться вашим туалетом?

Мальчик засомневался:

– Вы же понимаете, что я не могу пускать в дом чужих людей.

Анника не смогла сдержать смех.

– Ладно, – сказала она, – тогда мне придется писать прямо на лестнице.

Мальчик округлил глаза и открыл дверь, не снимая руки с ручки.

– Только не говорите ничего мамаше, – попросил он.

– Честное слово, не скажу, – пообещала Анника.

Ванная была застлана украшенным розовыми солнышками виниловым ковриком, модным в семидесятые годы. Она ополоснула лицо, вымыла руки и пригладила руками волосы.

– Ты знал Бенни? – спросила она, выйдя из туалета.

Парень молча кивнул.

– Кстати, как тебя зовут? – спросила Анника.

Мальчик опустил глаза.

– Линус. – Голос его пробежался – вверх-вниз – по всем пяти буквам имени.

– Линус, – сказала она, – знаешь ли ты в доме кого-нибудь, кто видел, что случилось с Бенни?

Мальчик прищурил глаза и сделал два шага назад.

– Так вы все-таки из полиции, или как?

– Ты оглох, или как? – передразнила Анника. – Я такой же газетный писака, как Бенни. Мы писали об одних и тех же вещах. Полиция утверждает, что кто-то случайно сбил Бенни и скрылся с места происшествия. Я сомневаюсь, правда ли это. Может быть, ты знаешь того, кому доподлинно известно, что произошло той ночью?

– Полицейские уже были здесь и спрашивали то же самое.

– И что ты им сказал, Линус?

Голос мальчика сорвался на фальцет, когда он заговорил.

– Что я ничего такого не видел. Что пришел домой, когда обещал. Что ничего не знаю. А теперь уходи!

Он шагнул к ней, подняв руки, словно собирался вытолкнуть ее за дверь. Анника не сдвинулась с места.

– Есть разница между разговором с полицией и разговором с прессой, – медленно произнесла Анника.

– Это понятно, – ответил Линус. – Когда говоришь с прессой, на следующий день попадаешь на первую страницу.

– Каждый, кто говорит с нами, имеет право остаться анонимным, если хочет. Никакая власть не может спросить нас, с кем мы говорили, так как это ломает устои. Свобода высказывания. Бенни ничего не говорил тебе об этом?

Мальчик остановился, широко раскрыв глаза. В них читался явный скепсис.

– Если ты что-то видел, Линус, или знаешь того, кто видел, то этот человек может обратиться ко мне и все рассказать – его имя нигде не будет упомянуто.

– И вы поверите в то, что расскажет такой человек?

– Я не знаю, это, разумеется, зависит от того, что он может рассказать.

– Но вы же должны будете написать об этом в газете?

– Я напишу только факты, не упоминая о человеке, который их рассказал, если, конечно, он этого не захочет.

Она смотрела на мальчика, чувствуя, что на этот раз интуиция ее не подвела.

– Собственно, домой ты возвращался не тогда, когда был должен вернуться, не так ли, Линус?

Парень переступил с ноги на ногу и сглотнул так сильно, что кадык на худой шее судорожно дернулся вверх и вниз.

– Когда ты должен был вернуться домой?

– Последним автобусом номер один, он приходит в двадцать один тридцать шесть.

– На чем же ты приехал вместо этого?

– Есть еще ночной автобус, пятнадцатый. Он идет до Мефоса. Он возит мужиков в ночную смену на завод… я всегда им езжу, когда задерживаюсь.

– Но тогда тебе приходится идти пешком, не так ли?

– Это недалеко. Мне надо только перейти по мосту через железную дорогу, а потом пройти по Шеппергатан…

Он бросил на Аннику быстрый взгляд, развернулся на пятках и пошел в свою комнату. Анника пошла за ним. Когда она вошла, он уже сидел на кровати, застеленной покрывалом и украшенной вышитыми думками. На столе лежали учебники и стоял старенький компьютер. Комната была чисто убрана, все вещи расставлены и разложены по местам.

– И где же ты был?

Он поджал под себя ноги и сел по-турецки, молча глядя на руки.

– У Алекса есть широкополосный Интернет. Мы играли в Сети в «Теслатрон».

– Где твои родители…

– Мама, – перебил ее мальчик и бросил на нее сердитый взгляд. – Я живу с мамой. – Он снова потупился. – Она работает в ночную смену. Я обещал ей, что не буду поздно ходить по улице. Соседи тоже присматривают за мной. Поэтому мне приходится красться, когда я возвращаюсь домой поздно.

Она смотрела на этого рослого маленького мальчика, и вдруг на какое-то мгновение ее обожгла жуткая тоска по собственным детям. Глаза ее наполнились слезами, и пришлось несколько раз вдохнуть открытым ртом, чтобы они не полились по щекам.

Таким станет и Калле всего через несколько лет, подумала она. Чувствительным, рассудительным и ранимым.

– Значит, ты поехал другим автобусом, ночным? – спросила она дрогнувшим голосом.

– От конечной остановки он отъехал в половине первого. На этом же автобусе ехал и Бенни. Он знает мою мать. В Свартэстадене все друг друга знают, поэтому я спрятался на заднем сиденье.

– Он тебя не видел?

Мальчик посмотрел на Аннику, как на непроходимую тупицу.

– Он сильно нагрузился, очень сильно. Если бы он был трезвым, то поехал бы на машине, это же ясно.

Да, это ясно, подумала она, ожидая продолжения.

– В автобусе он спал, – сказал мальчик. – Водитель разбудил его в Мефосе. Пока он просыпался, я выскочил в заднюю дверь.

– Где жил Бенни?

– Вон там, на Лаксгатан.

Он махнул рукой в сторону, но Анника все же не поняла, где искать эту Лаксгатан.

– И ты видел, как он шел домой от автобусной остановки?

– Да, но так, чтобы он не видел меня. Я шел сзади, к тому же валил сильный снег.

Он замолчал. Аннике стало жарко в куртке. Не говоря ни слова, она сбросила ее с плеч, взяла в охапку и села на стул у письменного стола.

– Что же ты видел, Линус?

Мальчик еще ниже опустил голову и принялся переплетать пальцы.

– Там стоял автомобиль, – сказал он.

Анника ждала.

– Автомобиль? – спросила она наконец.

Он судорожно кивнул:

– «Вольво-V70», хотя тогда я точно этого еще не рассмотрел.

– Где ты его увидел?

Мальчик шмыгнул носом.

– Он стоял за забором футбольного поля, мне было видно только половину машины. Багажник был спрятан, я его не видел.

– Но ты же разглядел марку?

Он не отвечал, сплетая и расплетая пальцы.

– Как же ты сумел разглядеть марку машины?

Мальчик поднял голову. Подбородок его дрожал.

– В машине сидел один человек, – сказал он. – На перекрестке есть фонарь, он немного освещал и машину. Одна рука водителя лежала на руле, он держал руль вот так.

Мальчик поднял руку ко лбу, потом опустил ее и задержал в воздухе, положив на воображаемый руль. Глаза его стали бездонными, как колодцы.

– И что ты стал делать?

– Я ждал. Ведь я тогда не знал, кто это.

– Но ты видел, что это V70?

Он энергично тряхнул головой:

– Сначала нет. Только потом, когда он выехал на улицу. Я увидел габариты и задние огни.

– Что необычного было в габаритах?

– Они осветили весь зад машины, и я увидел, какая она красивая. Я почти уверен, что это V70 золотистого цвета…

– Значит, человек за рулем включил мотор и выехал на улицу?

Линус кивнул, поморщился и собрался с духом.

– Он включил двигатель, медленно выехал на улицу, а потом дал газа.

Анника ждала продолжения.

– Бенни был пьян, – сказал мальчик, – но услышал, что сзади едет машина, и отошел в сторону, но машина повернула за ним, тогда Бенни перебежал на другую сторону, но и машина не отстала, и посередине улицы она его сбила…

Он перевел дух.

– Что было дальше?

– Что-то типа бум-бум, а потом он проехал дальше.

– Ты услышал два удара, потом Бенни взлетел в воздух? И приземлился у забора футбольного поля?

Мальчик молчал несколько секунд, потом опустил голову еще ниже.

Анника едва удержала желание положить руку ему на плечо.

– Он не упал возле футбольного поля?

Линус помотал головой и вытер нос тыльной стороной ладони.

– Нет, он остался лежать посреди дороги, – почти беззвучно произнес мальчик, – а машина тормознула так, что вспыхнули все стоп-сигналы. В это время я и увидел, какая это машина. Потом он дал задний ход, а Бенни лежал на дороге, и машина еще раз его переехала… лицо и голову… да, она проехала по голове.

Анника почувствовала, что сейчас ее вывернет наизнанку. Пришлось дышать открытым ртом.

– Ты уверен? – прошептала она.

Мальчик кивнул, и Анника увидела его волосы, торчавшие словно кисточки из густого желе.

– Потом человек вышел из машины, взял Бенни за ноги и оттащил к Рудному отвалу. Потом он отряхнулся, сел в машину и уехал в сторону Шёфартсгатан, к гавани.

Теперь Анника смотрела на мальчика совсем другими глазами. В ней боролись недоверие, отвращение и сострадание. Правда ли это? Если да, то какая же отвратительная! Бедный парень.

– Что ты сделал после этого?

Мальчик затрясся. Сначала задрожали руки, потом ноги.

– Я… подошел к Бенни. Он лежал около высокого забора и… Он был мертвый.

Мальчик обхватил себя худыми руками и принялся тихо раскачиваться из стороны в сторону.