На рубеже веков

Мы и не собирались этим заниматься, и разговор перешел в нормальное для военных русло, заговорили о прекрасном: театре, лошадях, женщинах.

…Мы шли по Невскому и разговаривали. Я думал, после ужина Скобелев предложит продолжить праздник, но этого не случилось.

– Скажите, Михаил Дмитриевич, – задумчиво спросил я, – а как государь отнесся к вашим идеям? Помнится, после тех демаршей, что вы устроили в Европе, и он, и покойный Александр Николаевич были весьма раздражены.

– Теперь все уладится, – беззаботно ответил Скобелев, – более того, император назначил мне еще одну аудиенцию. Вот тогда я и изложу ему все свои соображения подробно.

– А вы не находите, что делить людей по национальному признаку опасно? – небрежно поинтересовался отец.

– Полностью с вами согласен! – с жаром отозвался Скобелев. – Для меня славянин – это тот, кто с молоком матери впитал в себя славянство! Кто не отделяет себя от нашей истории, культуры, веры!

– Разумно, – протянул полковник, задумчиво глядя на шпиль Адмиралтейства, – только вот что прикажете делать с остальными?

– Остальные, ежели они хотят жить в России, должны выполнять законы и работать на благо России. Несогласные могут не задерживаться.

– Забавно!

– Да нет же, господа! – горячо вскричал генерал. – Это правильно! Да что я вам говорю! Вам надобно съездить в Москву, к господину Аксакову[4], вот кто голова!

– Нет уж, увольте, – губы полковника дрогнули в брезгливой усмешке, – я со столь фанатичными господами дел иметь не желаю.

Скобелев слегка растерялся от такого явного неодобрения, но тут же вновь заговорил:

– Может быть, Александр Никифорович, вы в чем-то и правы. Иван Сергеевич бывает несколько неумерен в своих воззрениях. Но вы же не станете отрицать, что Германия – исконный враг славян и в будущем должна быть уничтожена нами.

– Возможно, – согласился отец.

А я уловил в воспоминаниях Скобелева планы и диспозиции, разрабатываемые им на случай войны с Германией.

– Кстати! – перебил сам себя Михаил Дмитриевич. – А знаете, господа, настоящую причину, по которой я прибыл в столицу? Меня пригласил господин Мартынов!

– Не может быть! – ахнул я.

То, что Великий Магистр давно и безуспешно искал ученика, мы знали. Неужели он остановил выбор на белом генерале?

– Вы уже с ним встречались? – настороженно спросил отец.

– Да, сразу по прибытии, – довольный произведенным эффектом, отозвался Скобелев.

И тут я, забыв о приличиях, вломился в мысли собеседника и сразу с облегчением вздохнул. Об инициации речь не шла, дело было совершенно в другом. Углубляться далее в его воспоминания я не стал, потому как и без того злоупотребил своими возможностями. Скобелев поморщился и потер лоб, отец укоризненно покачал головой, а я понял, что вторжение вышло слишком мощным, и виновато потупился.

– Ну что, господа, предлагаю продолжить, – сказал полковник, мысленно успокаивая генерала, – здесь поблизости есть хорошая ресторация.

– У меня идея получше! – захохотал Скобелев. – Неподалеку проживают мои знакомые. Не волнуйтесь, не какие-нибудь желтобилетницы[5], а очень даже приличные барышни. Или вы актрис не любите?

Мы с отцом только переглянулись – неисправим!

– Извините, господин генерал, – улыбнулся учитель, – но нам одну на двоих делить как-то несподручно…

– А с чего вы взяли, что делиться придется? – изумился Скобелев. – Ежели б там женщин на всех не хватало, разве б я приглашал? Пойдемте, господа, не ломайтесь, как институтки.

Мы поняли, что не отвертеться (да не очень-то и хотелось), и пошли вслед за Михаилом Дмитриевичем. Домой мы попали благодаря ему только к полудню.

– Силен генерал, – устало вздохнул отец, садясь в кресло, – и кто из нас вампир?.. Вот вопрос.

– А я уж было решил, что господин Мартынов его в ученики готовит, – признался я, наблюдая, как лакей быстро сервирует стол к легкому завтраку.

– Бог с тобой! – Полковник в ужасе махнул на меня рукой и на всякий случай перекрестился. – Да кто же на это пойдет? Ты себе представляешь этого человека в роли ученика? Он ведь тогда окончательно распояшется!

– А Ложа? – с интересом спросил я, принимаясь за гречневую кашу, обильно политую соусом.

– Там тоже умные люди сидят… – улыбнулся отец. – Ты соуса побольше положи, вкуснее будет… Ну сам подумай, – продолжал он, принимаясь за еду, – если его на металл инициировать, то удержу на него никакого не будет, а там дисциплина жесткая. А если как обычно обратят, то учитель его сам уже через месяц удавит. Контролировать Михал Дмитриевича просто невозможно.

– Интересно, для чего он тогда Магистру понадобился? – Я аккуратно промокнул губы салфеткой и налил себе кофе.

– У них есть общие дела, – загадочно улыбнулся отец.

– А Ложа не расценит их встречу как попытку подготовки к ученичеству?

– Возможно, – после короткого раздумья согласился отец, потягивая мадеру.

– В таком случае нужно ждать контрудара. Это может оказаться довольно опасно.

– Поверь мне, сынок, то, что делает «белый генерал», – гораздо опасней. А у него и без вампиров довольно противников, которые мечтают увидеть его в гробу. Так что недовольство Ложи для него меньшее из зол.

– Да уж. Мне всегда казалось, что генерал – просто находка для Ложи, – заметил я, – ведь всегда можно найти способ держать его в узде.

– Он находка для всех, да вот незадача – такие, как он, способны только воевать. А когда войны нет, от них избавляются, пока не натворили чего. То, что умеет делать господин Скобелев, он прекрасно сделает, и не будучи вампиром. А насчет держать в узде… Петя, не дай бог тебе довести меня до того, чтобы ты узнал, что такое настоящий «зов крови»…

– А что это вообще такое? Я это выражение где-то слышал.

– Скорее всего, от княгини. Она этим со своими учениками часто пользуется, и не только она. До настоящего ученика, инициированного на кровь, учитель всегда может дотянуться.

Я задумался и вдруг понял. И то, что я понял, мне очень не понравилось.

– Вот так-то, Петя, а теперь – спать. У меня вечером дела, а у тебя лекция.

– К сожалению, последняя, – вздохнул я, – а жаль. Дмитрий Иванович – преинтереснейший человек…

* * *

– …«Зов крови»? – озадаченно нахмурился я. – Кровная связь, что ли? Когда я чувствую, что с отцом, и наоборот?

– Она самая, – подтвердила Катька, – и это очень серьезная вещь. Помнишь, я тебе как-то говорила?

– Что-то было, – признался я, – а в каком смысле «серьезно»?

– В самом прямом. Ты думаешь, эта связь только для того и нужна, чтобы знать, кто из нас где и что с нами происходит? Все гораздо сложней. Ты хоть на секунду задумывался, почему первый год птенец вообще не может без учителя? А прямой приказ отца хоть раз пытался игнорировать?

– Нет, конечно, – удивился я, – как тебе это могло в голову прийти?

– А знаешь почему?

– Даже не задумывался. Просто знаю, что должен, вот и все.

– Правильно, но если попытаешься, то сразу поймешь, почем фунт оливок в голодный год. Кровь наставника просто не оставляет тебе выбора. В первый год ты живешь только его волей, и только от учителя зависит степень твоей свободы. Более того, до прекращения ученичества наставник может при необходимости простым мысленным приказом убить ученика. Так что у нас всех очень хорошо работает инстинкт самосохранения.

– Ни фига себе! – Я ошеломленно смотрел на нее. – А как это получается?

– Трудно сказать, механизм этого явления еще как следует не изучен, но факт остается фактом. В средние века таким образом уйма птенцов гибла. Так что «зов крови» – тот подарок, который гарантирует соблюдение дисциплины и выживание нас как вида. А в Ложе у их руководства такого поводка нет и не было. Поэтому они так и распоясались.

– Да, Катюша, вот это новость! Убит наповал. Я даже не представлял, как все серьезно.

– Если бы внимательно слушал лекции, меньше бы удивлялся. Вам что, не говорили об ответственности учителя и связи его с учеником до самого конца?

– Говорили, но мы как-то не придали этому значения. И без того было ясно: приказы отца не обсуждаются. Как ты говоришь – на подсознании.

– Так и есть. Правда, чаще всего вот так подробно, как я тебе сейчас объясняю, эта информация дается только при получении права на ученика, ну или по завершении ученичества.

– А ты особенная! – Я не удержался от подколки, хотя уже давно знал ответ.

– А я врач! – Она щелкнула меня по носу. – Мне по должности положено!

Мы посмеялись и занялись делами…

* * *

Курсы закончились, дипломы вручили просто и обыденно, без напыщенных речей и напутствий, но, в отличие от остальных студентов, меня Менделеев пригласил в ресторацию, дабы отметить завершение обучения.

– Ну-с, Петр Львович, чем теперь собираетесь заняться? – спросил он, пока мы ожидали заказ.

– Наверно, в Европу поеду, Александр Никифорович собирается Париж посетить. Давненько мы там не были.

– Насколько давно? – поинтересовался Дмитрий Иванович.

– Года четыре.

– Ну и как там Париж?

– Париж как Париж, – пожал я плечами, – Петербург, на мой вкус, красивей. Только солнца там поболе и летом жарче – хоть голым ходи.

Менделеев усмехнулся:

– Интересно было бы посмотреть на город, где все голыми ходят.

– Возможно, – не стал возражать я, – только вряд ли мы получили бы от этого удовольствие – Аполлонов среди человеческой породы мало…

Меня прервал официант, начавший расставлять блюда. Ужинали мы просто, без изысков. В отличие от Скобелева, господин Менделеев не заказывал каплунов с трюфелями. Немножко красной икры, немножко черной, семужка, осетринка и водочка. Водки он заказал несколько сортов. Каждой по две стопки – ровно на один раз. Под каждую водку шла своя закуска. Как выяснилось, этой науки я еще не постиг, и профессор с удовольствием принялся просвещать меня. Как выяснилось, «Смирновку» закусывают соленым огурцом, «Анисовку» – черной икрой, а самую крепкую «Сибирскую» просто занюхивают ржаной горбушечкой, «Пшеничную» подают под горячее (поэтому мы ее не брали), все остальное осталось для меня темным лесом – во всяком случае, пока.

– Как вы все это запоминаете, Дмитрий Иванович? Во всех этих тонкостях сам черт ногу сломит.

– А вот так и запоминаю, к тому же это совершенно несложно, уж больно она (водка) – хороша. И кто бы мог подумать, что это просто раствор спирта в воде. Кстати, разбавление спирта водой – весьма увлекательное занятие. Ведь при одном и том же сочетании долей можно получить до нескольких десятков разных растворов. И отличаться они будут не только по вкусу, но и по запаху, консистенции и полезности для организма.

– Откуда вы все это знаете?

– Я ведь, батенька, в свое время диссертацию по этому вопросу написал.

– Так это вы водку изобрели? – поразился я.

– Что вы, сударь! Это сделали за много лет до моего рождения. А диссертация к водке никакого касательства не имеет.

Через полчаса я слегка захмелел и дальнейшую беседу помню выборочно. Более о водке мы не говорили. Я рассказывал о Париже, Лондоне, Праге, немножко посмеялся над Потсдамом. Дмитрий Иванович, перебивая меня, прославлял химию и говорил о великом будущем природного газа, об открытой им «периодической системе элементов» и, наконец, упомянул об аэростатах.

– Дмитрий Иванович, – поинтересовался я, – а каково это – летать?

– Незабываемое чувство, – мечтательно ответил он, – думаю, наше будущее там, наверху. Кстати, а вы откуда знаете? – Он неожиданно понял, что я говорю о его полетах на воздушном шаре. Сам он в Петербурге свой опыт особо не афишировал.

– Да уж знаю. Мы с государем тогда в Париже были, весь свет о вашем полете говорил. Не то чтобы удивлялись, но чтоб столь степенный человек, как мальчишка, в небо рвался… Хотя лично я думаю, что они просто завидовали.

– Я их могу понять, – весело рассмеялся Дмитрий Иванович, – ощущения неописуемые. И это, прошу заметить, привязанный аэростат. А представьте себе свободный полет.

– Я и такого-то не знаю. Видел один только раз это чудо на Балканской войне.

– А какой? – живо заинтересовался профессор.

– Ну, шар и шар, – замялся я, – круглый такой, с корзинкой.

– Вы меня прямо удивляете, Петр Львович, – с укоризной покачал головой Дмитрий Иванович. – Придется мне, видимо, еще курсы воздухоплавания открывать. Вы разве не знаете: бывают тепловые шары, так называемые монгольфьеры; бывают водородные, а есть еще один газ, очень перспективный, но его пока не открыли. Его, наверное, и на Земле-то нет, хотя, может быть, и есть. Определить это пока невозможно. Понимаете ли, Петр Львович, согласно моей таблице данный газ должен быть полностью инертен, то есть никакими химическими методами определить его присутствие нельзя. Но я все-таки верю, что его найдут. А летать на нем будет одно удовольствие: судя по всему, он, в отличие от водорода, совершенно негорюч.

– Вы все это смогли определить благодаря своей таблице? – поразился я.

– Поверьте мне, молодой человек, с ее помощью можно очень многое узнать. А самое главное, отныне нет в природе элементов с неизвестными свойствами.

Дома я рассказал об этом полковнику. Отец с интересом выслушал меня, но особого удивления не выказал.

– Понимаешь, Петя, это всего лишь те знания, которые были неизвестны людям, а кто-то другой знал это уже давно.

– Не может быть.

– Петя, ну подумай сам, мы ведь тоже в некотором роде искусственные существа. Нас ведь такими, как мы есть, тоже кто-то создал, и господь бог здесь, заметь, абсолютно ни при чем. Для человеческого бога мы – создания совершеннейшим образом чуждые. А ведь тех достижений, с помощью которых нас породили, никто не отменял, хотя люди их еще и не открыли. Я тебе, помнится, вкратце об этом рассказывал. – И добавил: – Пожалуй, надобно почитать труды господина Менделеева, а то, похоже, начинаю отставать от жизни.

– А что все-таки насчет наших создателей?

– О них почти ничего не известно. Можно, конечно, спросить у Первых. Но те из них, кто остался в живых, сейчас в спячке, и будить их не стоит. Знаю только одно: тебе ведь известно, что такое Земля и Солнечная система? Так вот, во вселенной таких земель и систем, похоже, очень много. И на каких-то даже есть жизнь. И очень давно с одной из таких планет на Землю прилетели гости. Жить они здесь не могли, но что-то им тут было очень нужно. А все местные виды пребывали в диком состоянии, и только homo sapiens находился на достаточном уровне развития и мог помочь им в освоении планеты. Только вот незадача: для покорения планеты человек весьма слаб и очень мало живет. Поэтому они решили его усовершенствовать, вот так мы и появились.

– А где же те, которые прилетали?

– Они получили то, что их интересовало, и вернулись домой.

– А мы?

– А мы остались. Далее мы им были не нужны. Но все, чем мы пользовались столько веков и пользуемся до сих пор – остатки тех знаний, которые они нам дали. Жаль, что слишком многое было утрачено в Средние века. Однако сейчас, как видишь, люди сами начали развивать науку, причем очень быстро. А нам остается только применять их открытия и вспоминать утерянное.

– А Дмитрий Иванович хочет курсы воздухоплавания открыть, – немного невпопад сообщил я.

– Замечательно! Но осуществить свою идею он сможет, при самых благоприятных обстоятельствах, не ранее чем лет через пять, а возможно, и более…

Прошла еще неделя, и отъезд приблизился вплотную. Вернувшись домой после прощального ужина с друзьями, я застал отца погруженным в какие-то бумаги.

– Ну, как дела? – спросил он, отрываясь от документов.

– Отлично, со всеми попрощался, всех навестил.

– Вот и хорошо, вещи собрал? С утра отбываем.

– Еще вчера, – ухмыльнулся я и, взяв со стола яблоко, с удовольствием откусил кусок. – Между прочим, видел Михаила Дмитриевича, он едет вместе с нами.

Отец слегка поморщился: раз Скобелев рядом, о спокойной поездке можно забыть. И ладно бы он один был, но нет, без своей свиты белый генерал уже давно никуда не ездит.

– Переживем как-нибудь, – подумав, решил отец, – дела не ждут.

– А господин генерал просится к нам, – добавил я, догрызая яблоко.

– В купе, что ли? – рассеянно поинтересовался полковник, упаковывая бумаги.

– Хуже.

– В каком смысле? – Отец явно насторожился.

– В ученики.

– Покажи, – нахмурился отец.

– …Добрый день, Михаил Дмитриевич, – улыбнулся я генералу, сбегавшему по ступенькам Аничкова дворца.

– Здравствуйте, Петр Львович. – Скобелев выглядел довольным и добродушным. На первый взгляд он напоминал сытого, но от этого не менее опасного тигра, в глубине его васильковых глаз пряталась тревога, странно контрастируя с удовлетворенным выражением лица.

– Что-то случилось? – полюбопытствовал я.

– Ничего особенного. Пожалуй, все даже замечательно.

– Значит, с государем у вас более нет никаких разногласий?

– Никаких! – расхохотался Скобелев. – Так правда не бывает, в этом вы правы, но основное мы обсудили и нашли, что наши мнения оказались схожи. Его величество только попросил меня воздержаться от публичных выступлений.

Я коротко глянул на собеседника. На последней фразе он недовольно нахмурился и тяжело вздохнул. Зная генерала, я не сомневался, что такая просьба не могла прийтись ему по вкусу, да и мысли его мне не понравились.

– И вы пообещали? – с сомнением осведомился я.

– Конечно! – тряхнул головой генерал. – Как я могу отклонить рекомендации его величества? Хотя мне кажется, это не лучшая политика с его стороны. Кстати, Петр Львович, а вы знаете, что создана тайная группа по охране императора?

– Слышал, – кивнул я. О том, что новая организация приглашала нас принять участие в ее деятельности, я умолчал. Господин Мартынов решил не нервировать императора явным пренебрежением его распоряжениями, а о том, что мы продолжаем негласно наблюдать и за государем, и за обстановкой в стране, Александр Александрович и без того догадывался. Скобелев вопросительно смотрел на меня, и я добавил: – Насколько я понимаю, это нечто вроде тайного общества.

– Вот-вот! Одних масонов запретили, а своих создаем! Зачем? От Ложи, что ли, защищаемся?

– И от нас в том числе, – улыбнулся я.

– Глупо! Вы со своими способностями пройдете этих, так сказать, защитничков и не заметите. Мне они тоже предложили к ним вступить…

– А вы? – Можно было и не спрашивать, ответ лежал на поверхности, о чем генерал тут же мне и сообщил.

– Отказался, конечно! Более того, я им сказал: ежели узнаю, что кто-то из моих офицеров состоит в любом тайном обществе, немедленно уволю к чертовой матери!

Я ощутил невольное беспокойство – такая организация не оставит в покое столь заметного человека, который к тому же знает о них и отказался от сотрудничества. А Скобелев неожиданно грустно продолжил:

– Устал я от всего, Петр Львович, и от интриг, и от унижения России. Взяли бы вы меня к себе, что ли…

– Так, – полковник вынырнул из моих мыслей, – вот это как раз излишне! Что ты ответил?

– Ничего. Просто внушил, что ему это совершенно не нужно.

– Умница, Петя.

– Папа, я тут подумал: может, нам другим поездом поехать?

– Ну, это уже совсем ни к чему, – улыбнулся отец…

Глава 2

Сев в поезд, я в очередной раз понял, что время не стоит на месте. Вагоны стали гораздо комфортабельней, первый класс был чудо как хорош, да и персональная туалетная комната придавала путешествию дополнительное очарование, а вагон-ресторан с прекрасным французским поваром прибавлял к поездке изысканного вкуса.

Блаженствуя на мягких диванах, я лениво думал о том, насколько это отличается от передвижения в карете, пусть даже самой дорогой. Учитель, между прочим, думал о том же, только его сравнения уходили далеко в глубь веков.

Поездка длилась неделю, но отдохнуть не удалось. Полковник оказался прав, наличие генерала Скобелева в вагоне исключало любые мысли о спокойствии. В первые дни мы честно пытались поспать, но Михаил Дмитриевич не оставлял нас в покое ни на минуту. Стоило нам только помыслить о диване, как он немедленно возникал в дверях купе и громогласно заявлял:

– Господа, вы что, спать решили? Вам же это совершенно не обязательно! Берите пример с меня – я, например, человек, но ложиться не собираюсь! Чем зря убивать время, пойдемте в ресторан, там имеется превосходное шампанское!

Сопротивляться было бесполезно, приходилось сдаваться на милость победителя. На третий день такого издевательства полковник не выдержал и предложил генералу сыграть в карты. Не заподозрив подвоха, тот согласился и был обчищен до нитки. После чего у нас появилось два дня передышки, ровно до первого отделения почтового банка. Но тут уже было легче, мы успели отоспаться и прийти в себя, да и фортуна полностью перешла на нашу сторону: в этот же вечер в ресторане закончилось шампанское, и, напившись с горя водки, генерал крепко уснул, подарив нам еще одни спокойные сутки.

К счастью, в Париже наши пути разошлись.

Добравшись до дома, отец с усталым вздохом рухнул в кресло и сказал:

– Лучше умереть, чем так отдыхать. Но он-то, подлец… так хорош, что на него и сердиться нельзя.

Я мог только согласиться и порадоваться, что мы легко отделались. По счастью, столь активно Скобелев отдыхал нечасто и не с нами.

На следующий день, пройдясь по городу, я убедился, что за годы нашего отсутствия Париж заметно изменился, но встретил нас, как обычно, мягким весенним теплом и цветущими каштанами. Уличные кафе по-прежнему приглашали посетителей, галереи предлагали картины известных и неизвестных художников, крохотные магазинчики были завалены сокровищами Востока, а на Монмартре можно было получить все удовольствия, которые только мог пожелать человек, оптом и в розницу. Расплатой за это великолепие являлся полный набор венерических заболеваний. Сифилис был так же обычен, как и банальная простуда.

Невольно мне пришло в голову, что широкая натура Михаила Дмитриевича сможет здесь развернуться во всем блеске. Но не тут-то было. В Париже он полностью окунулся в работу, а конец своего пребывания во Франции ознаменовал очередной речью о славянстве, после чего с чувством выполненного долга отбыл в Минск на маневры…

– Как думаете, государь простит ему такие вольности? – спросил я у отца, отложив в сторону газету.

– Государь, может быть, и простит, но кое-кто из его окружения – вряд ли. К тому же ходят упорные слухи, что «белый генерал» настолько радикален, что ради осуществления своих планов не остановится даже перед арестом царской семьи.

– Не может быть!

– Может не может, а слухи ходят, да ты и сам мог это заметить в его мыслях. Поэтому заинтересованные силы будут действовать адекватно. Боюсь, Петя, что мы можем потерять нашего героя.

Я только вздохнул, но долго предаваться сожалениям не было времени: в Париже, как оказалось, нас ожидали не только праздники, но и работа. Мы целыми днями и ночами сидели в библиотеке парижской усыпальницы, выбирая те манускрипты, которые описывали хоть что-то соотносящееся с последними человеческими открытиями. Этим занимались не только мы, но материала было слишком много, а открытий – еще больше.

Но все когда-нибудь заканчивается, завершилась и наша часть работы. Теперь мы могли позволить себе слегка расслабиться и с чистой совестью решили отдохнуть. В конечном итоге, надрываться на работе нас никто не заставлял.

Только теперь, вглядевшись как следует, я понял, что изменилось в Париже. Вычурный, официальный город наполеоновской постройки отошел на второй план, и я открыл для себя Монмартр.

Этот гигантский холм, ставший средоточием культурной жизни французской столицы (а для некоторых лиц высшего общества – разврата) меня сразу очаровал. Здесь располагалось немыслимое количество кабачков, кабаре, ресторанчиков, крохотных театров, галерей и, конечно, борделей. Возле дверей некоторых кафе стояли огромные кастрюли с горячим супом, который совершенно бесплатно раздавали нищим художникам и артистам, проживающим здесь же.

– Интересно, откуда пошло это название? – спросил я у отца, поднимаясь по лестнице.

– Если верить господину Федорову, оно произошло от имени римского бога – Марса. Mons Martis – Марсов холм. И я думаю, что он прав, поскольку легенда о священномученике Дионисии, гуляющем с головой под мышкой, всегда казалась мне несколько надуманной. Прямо всадник без головы какой-то.

Я только от души посмеялся над сравнением.

– А куда мы идем?

– В самое знаменитое кабаре Парижа, слушать величайшего шансонье Европы, – улыбнулся отец.

Хваленый «Черный кот» на деле оказался весьма небольшим заведением. В одной комнате располагался художественный салон, где шумели за столами художники, а по стенам висели картины, во второй же находилось крохотное варьете. В углу за скромной ширмой пряталось запрещенное фортепьяно[6]. Я удивленно смотрел по сторонам и так увлекся, что не заметил, как рядом с нами появился высокий импозантный вампир в черном бархатном костюме, брюки были заправлены в высокие сапоги, а завершал его облик ярко-красный свитер и длинный алый шарф. Черный берет, лихо сдвинутый набок, выгодно оттенял бледное лицо.