Шёна Райх: охота на принца

Вместе с кучером на облучке сидел паж в зелёно-коричневой ливрее, тонкий и гибкий парнишка Ганс с лукавыми глазами. Но не стоило его недооценивать в силу молодости. В запасе у пажа имелось много трюков и хитростей. И магического оружия, естественно.

Внутри кареты, напротив единственного пассажира, ехал главный телохранитель по имени Эрих. Ещё не старый, но с коротким ёжиком совершенно седых волос. Загорелый, изрисованный шрамами, с печатью глубокой скорби на лице. Надо ли говорить, что и у него было полно всевозможных магических средств защиты и нападения? Надо ли упоминать, что он владел тайными боевыми приёмами, которые постиг, пока отшельничал в горах и следил за повадками диких кошек? Надо ли объяснять, что он знал языки соседних держав, птиц, зверей, деревьев и грибов, секреты трав, приёмы первой помощи и дорогу в царство мёртвых и обратно?

Теперь пора повнимательнее рассмотреть пассажира. Совсем юный, лет шестнадцати-семнадцати. Чуть полноват, русые кудри, над губой пушок. Но вообще, скорее, приятной наружности. Кто же этот человек с такой немногочисленной, но грозной охраной?

Это его высочество принц Маркус Пелофилакский, младший наследник Райнского престола, которого спешно отослали мир посмотреть и себя показать. Инкогнито, естественно.

Принц Маркус не был силён в теории магии, но о Законе магического предопределения, понятное дело, многократно слышал. Он не обладал выдающимися способностями к волшебству, но как представитель Магической Династии, да продлятся её годы, сам по себе был магической сущностью первого порядка. Именно поэтому то немногое волшебство, что осталось ещё в Лоррее, сразу же почуяло его присутствие и жадно потянулось к младшему наследнику.

На первом же привале подполз к принцу бледный, как рыбье брюхо, змеёныш и молвил человеческим языком:

– Добрый юнош-ш-ша, а добрый юнош-ш-ша! Воз-з-зьми меня с-с-с с-с-собой!

Принц Маркус, который всего лишь отошёл в кусты по малой нужде, чуть не справил тут же и большую. Он помнил сказки и знал, чем может грозить общение с говорящими змеями. Вскрикнул, отпрыгнул прочь от гада ползучего, подтянул штаны и хотел уже дать дёру, под защиту верных спутников, как у его плеча явился седой телохранитель Эрих. С минуту он, прищурившись, рассматривал змеёныша, а потом хрипло изрёк:

– Возьми. Пригодится.

– Но в сказке золотая змея…

– Эх, твоё высочество. Такой большой, а самого простого не понимаешь, – покачал головой многомудрый Эрих. – У тебя тут совсем другая змея. И совсем другая сказка.

Телохранитель вернулся к костру.

Принц привёл себя в порядок и несмело протянул ладонь. Змеёныш сверкнул янтарными глазёнками и заполз к нему на руку.

– Я сын з-з-змеиного ц-с-саря, – поведал он. – Давай мне по капле с-с-своей крови в день и нос-с-си на с-с-себе, пока с-с-силы дос-с-станет. С-с-сос-с-служ-ж-жиш-ш-шь мне эту с-с-служ-ж-жбу – и я тебя тож-ж-же выруч-ч-чу.

Принц подумал-подумал и согласился. Вынул из-за пояса ножичек, сделал тонкий надрез у основания большого пальца. Отвернулся, чтобы не видеть, как змеёныш питается. А тот присосался, будто пиявка, выпил, сколько просил, и обвился колечком вокруг мизинца Маркуса, закусив свой хвост. И не скажешь, что живой.

Путники двинулись дальше. А на том месте, где младший наследник Райнского престола пролил на землю жёлтый ручей, проклюнулся тоненький росток и быстро-быстро потянулся к небу.

К вечеру карета подкатила к постоялому двору. Кучер отправился распрягать и устраивать на ночь пару верных лошадок, паж пошёл договариваться насчёт комнаты и ужина. Многознающий Эрих, ни на шаг не отходя от подопечного, так и зыркал по сторонам, искал опасности, – но, по счастью, не находил.

Пища оказалась вполне сносной, в комнате почти не было клопов, даже наличествовало кое-какое развлечение в виде потрёпанной сказительницы известного поведения. Маркус, Ганс и Фриц слушали её байки с вялым интересом, а Эрих всё морщился, хмурился и ни разу даже взгляда от кружки не поднял. Очень скоро все устали и отправились спать.

Уже в полночь младшего наследника разбудил холод, бегущий вниз по хребту. У его постели стоял призрак, сквозь которого беспрепятственно сияла луна и дул ветерок, напитанный запахом конюшни.

– Смилуйся надо мной, молодой господин, – прошелестел призрак. – Только ты во всей Лоррее можешь мне помочь.

Спавший на полу телохранитель Эрих приподнялся на локте, но потом фыркнул, закатил глаза и повернулся на другой бок.

– И чего тебе надо? – спросил принц, неистово протирая глаза.

– Раньше это был мой постоялый двор. Я умер три года назад, и его унаследовал мой старший сын. Он хороший управляющий, и моя семья живёт в достатке. Только вот… Прижил я дочку на стороне. Любил её, тайком навещал и оставлял её матери кое-что для девочки. Но муж моей любовницы что-то подозревал и никогда не любил мою дочь. Сейчас девочке туго приходится, тем более, её мать недавно умерла в родах. Вот я и хочу кое-что передать дочке.

Принц досадливо кивнул. Он знал, что призраки безвредны, но очень привязчивы и настырны. Проще выполнить просьбу, чем еженощно слушать заунывные причитания. Многознающий телохранитель недовольно заворчал, сел и начал одеваться.

– Надо выкопать клад. Он прямо здесь, на конюшне, – быстро сказал призрак. – Копать неглубоко, лопата хорошая есть. И дочка живёт всего в двух шагах.

Принц хотел разрешить Эриху лечь обратно спать, но потом подумал, что на конюшне лопатой работать – не его высокородное дело.

Стойла были достаточно чистые, и многомудрый телохранитель даже не очень громко ругался. Вскоре лопата звякнула о глиняный горшочек.

Принц отёр его пучком соломы, полюбовался в свете луны и пошёл за призрачным проводником. Тот привёл его к добротному плетню: все колышки, как молодая поросль, смотрят точно в небо. За плетнём вскочили на ноги две матёрые псины. Сразу видно, не дворняги, а породистые, притом обученные не лаять попусту, а сразу кусать того, кто попытается перелезть через плетень. За пышными яблонями дом был виден плохо, но в окнах стояли стёкла, а ставни украшали сложные резные узоры. Судя по всему, хозяин здесь основательный. Призрак без помех проплыл сквозь забор, мимо собак и к крыльцу. Через несколько минут вернулся.

– Я могу явиться ей во сне, но наяву она меня не видит. Скоро она должна проснуться, – пообещал горе-папаша.

Телохранитель скрестил руки на груди, набычился и приготовился ждать.

– Эрих, а ты не мог бы отойти подальше? – попросил принц. – При виде такого здоровяка, да ещё ночью, девушка может и в обморок упасть. Лично я бы обделался.

Эрих молча скрылся за высоким кустом. И тут как раз на крыльце показалась девушка.

– Биргит её зовут, – подсказал призрак.

– Биргит! – громким шёпотом позвал принц.

Девушка вздрогнула. Кликнула одну из собак, взяла за ошейник и только тогда решилась приблизиться.

– Я здесь по просьбе одного вашего родственника. – Принц решил проявить осмотрительность. – Который умер три года назад, не успев позаботиться о вашей судьбе.

Девушка беззвучно округлила рот и подошла почти вплотную к плетню.

Призрак принялся сбивчиво говорить слова любви и прощания. Принц передавал их почти без пропусков, только в третьем лице. На глазах Биргит заблестели слёзы. Наконец дух её отца сделался совсем прозрачным и с тихим вздохом истаял. Принц, которому порядком надоело пересказывать чужие трогательные признания, протянул девушке горшочек и со всей учтивостью откланялся. Маркус был доволен собой: помог страждущей душе обрести покой, а Биргит дал надежду на удачное замужество. Проявил благородство и даже сапоги в навозе не измазал. Перед тем как улечься спать, он записал в новенькой тетради, купленной специально для этого путешествия: «Бескорыстная помощь ближнему и прогулка на свежем воздухе способствуют крепкому сну».

Наутро принц покинул постоялый двор и селение, ни разу не обернувшись. На этом история заканчивается и начинается сказка, достойная публикации в сборнике барона фон Зальтца.

Биргит спрятала горшочек, но иногда потихоньку доставала оттуда по монетке, покупала себе то одно, то другое и прятала в сундук со своим приданым. Конечно, ей хотелось побаловать себя и принарядиться, и по молодости она иногда бывала неосторожна. Вскоре старшие единоутробные сёстры начали замечать у неё новые серёжки, бусы, ленты. Завистливые и злоязыкие, они заподозрили, что у Биргит появился богатый жених. Возможно, она допускает с ним вольности, что может навлечь позор на всю семью.

Сёстры принялись следить за девушкой, но жениха не обнаружили. Зато очень скоро выяснили, где Биргит прячет горшок. Накануне гуляния они тайком выгребли из горшка все монеты, и остался в нём лишь ржавый гвоздь, который лежал на дне, ещё когда прежний хозяин постоялого двора зарыл клад на конюшне. Сёстры убрали горшок в Биргитин тайник, прикрыли его, сделали всё, как было. А наутро, довольные, надели лучшие платья, браслеты и серьги и отправились на гулянье. Ушли и прочие домочадцы, одна Биргит осталась, чтобы тайком вынуть из своего горшочка пару монет.

Как же она убивалась, когда увидела, что горшок пуст! Как плакала и закусывала толстую косу! Как рыхлила землю ногтями и размазывала по лицу слёзы пополам с грязью… Девушка вытряхнула из горшка гвоздь и отшвырнула прочь со злости. Но гвоздь отскочил от донышка опрокинутого набок ведра и упал точнёхонько ей на колени. Биргит воткнула гвоздь в землю, и он тихонько загудел, точно отзвук огромного басистого колокола. Тогда девушка поняла, что гвоздь непростой. Аккуратно выдернула, обтёрла передником. Подумала, что бы с ним сделать, и не нашла ничего лучше, чем нарисовать им кружок. Только она соединила конец линии с началом, как кривоватый кружок на земле превратился в сверкающую серебряную монетку. Биргит охнула и в несколько минут наполнила горшок до краёв. Побежала в дом, умылась, переоделась, быстро сшила из обрезков ткани мешочек для гвоздя и повесила его на шею. А потом взяла все монеты с собой и пошла на праздник.

Купила платье, не самое дорогое, но такое, что лучше всего шло к её внешности. Вкусно поела и попила, украсила себя лентами и бусами. Вдоволь натешилась обретённым богатством, но вскоре поняла, что сестрицы, которые и прежде не раз показывали сорочьи повадки, разыщут и украдут её монеты, сколько бы их ни было. Или, что ещё хуже, выведают тайну гвоздя. Тогда Биргит зашла в лавку торговца заморскими тканями и на весьма выгодных условиях вложила оставшиеся деньги в его дело. Купец заинтересовался предприимчивой девушкой и уговорился с ней встретиться после закрытия лавки. Они веселились и танцевали у костров до самой полуночи.

Биргит вернулась домой и целый год жила тише воды, ниже травы. Не поддавалась на уговоры, лесть и угрозы сестёр, молчала, когда её пытался расспрашивать неродной отец, ни разу не прибегла к помощи гвоздя. В день праздника она дождалась, пока все уйдут из дома, нарядилась в то самое платье, нарисовала себе полный горшочек монет и направилась к торговцу тканями, чтобы узнать о своём доходе и сделать новый вклад. Тот вернулся из странствий с немалой прибылью, с большим запасом новых товаров и историй о приключениях и диковинках. Больше всего ему хотелось поскорее рассказать эти истории необычной девушке и вновь протанцевать с ней до утра.

Когда костры праздника догорали, купец предложил Биргит уехать вместе. В дальние удивительные страны, под палящее солнце, к изобилию сочных плодов и аромату пряностей. Влюблённые задержались на целых три дня, чтобы сыграть свадьбу честь по чести, а потом без сожалений покинули Лоррею. По настоянию Биргит на следующий год они приехали торговать в совсем другое село.

Дела у купца шли по-разному, но Биргит всегда была рядом, отважно деля с ним горести и радости, бесстрашно пускаясь в приключения и давая мужу мудрые советы. Если торговля шла плохо или супруги лишались товара либо дохода, по возвращении в Лоррею их дела неизменно поправлялись. Жена никогда не раскрывала своей тайны, но оказалось, что наполнить горшочек серебром она не может ни на борту корабля, ни при переходе через горячие пески. Это удавалось только на чёрной и жирной земле, где она родилась и выросла.

Супруги прожили долгую и счастливую жизнь. Торговец оставил старшему сыну процветающее дело, а  Биргит на смертном одре передала старшей дочери тайну и гвоздь. Всех остальных детей они тоже наделили достойным наследством, а самое главное, привили им осмотрительность и умение мудро распорядиться деньгами и удачей.

Руна

Едва Шёна разложила свой немудрящий скарб по местам, как со стороны окна послышался тонкий и нежный звон. Девушка удивилась, а потом обнаружила источник звона на своём столе и вопросительно посмотрела на соседку. Та, перелистывая страницу, равнодушно повела плечиком:

– Тебе сообщение.

На столе лежала свёрнутая в трубочку и перетянутая бечёвкой записка: «Ваше первое задание ждёт у двери комнаты. Зигмунд Шлосс, куратор по вопросам дисциплины».

Очень некрасивая студентка приоткрыла дверь. Снаружи аккуратной пирамидкой лежали скрученные ковровые дорожки. В общей сложности десять штук. Рядом скромно прислонилась к стене сплетённая из прутьев выбивалка. Девушка вздохнула, посмотрела влево и вправо по коридору. Тишина и пустота. Крякнув, она взвалила один ковёр на плечо, другой подхватила под мышку, кончиками пальцев уцепила выбивалку и двинулась вниз по лестнице. Всякие хозяйственные приспособления вроде перекладин для ковров, должно быть, находятся на заднем дворе. Осталось понять, как туда попасть. И управиться до ужина. Эту здравую мысль голодный желудок очень горячо и громко поддержал.

На нижнем этаже Шёна поймала давешнюю рыжую служанку, и та махнула на дверь в глубине вестибюля, напротив парадного входа. Очень быстро нашлась и перекладина, даже несколько. Шёна вздохнула свободнее: во-первых, она сгрузила ношу на жиденькую траву, а во-вторых, возле других перекладин уже трудились с выбивалками две служанки, а значит, ей не придётся чистить от пыли все ковры в замке.

На первых двух дорожках очень некрасивая сирота выместила все сегодняшние неудачи, страхи и тревоги. На второй партии она стала не только некрасивой, но к тому же, очень пыльной и растрёпанной сиротой. Девушка по-простому повязала на голову косынку и сделалась неотличима от служанок. На третьей партии ковров одна из работниц пожаловалась, что в спину вступило, и пошла искать себе сменщицу. На её место прибежала уже знакомая Шёне пухленькая рыжая девушка. Принялась за работу весело, с шутками и песнями. В прежнем составе служанки работали молча, притворялись, будто Шёну не замечают, а этой не терпелось всё выведать.

– Меня Руна зовут. Ты новенькая?

– Угу, – буркнула сирота и нанесла ковру особенно мощный удар.

– Горничной взяли? На испытательный срок?

– Не-а.

– Руна! – цыкнула вторая служанка, более взрослая и солидная. – Это студентка!

Рыжая ойкнула, но замолчала совсем ненадолго.

– А чего тогда с нами тут вошкаешься?

– Наказали, – нехотя призналась Шёна.

– Это за что? Когда ты успела? – изумилась болтушка.

– За то, что не дала себя ограбить, пока до академии добиралась. Раз у меня нет диплома, то нельзя превышать недельную норму волшебства. Только вот охранять меня некому, а свои полгроша я без боя не отдам.

Руна по-мальчишески присвистнула и покачала головой. Шёна стащила с перекладины шестую по счёту дорожку, размяла ноющие мышцы рук, шеи и плеч.

– Скоро ужин. Надо поспешить.

На четвёртой партии ковров разговор зашёл про столицу. Руна очень серьёзно посоветовала:

– Не появляйся на улицах с полуночи до часу. В это время выпускают золотарных крыс. Говорят, их десять тысяч, и все они не живые, а сотворённые. За час они очищают город от мусора и нечистот, а если бродягу найдут, то и от него очистят.

Ещё поведала пару историй о загадочных исчезновениях и ужасных смертях в академии за последний год. Потом стала потихоньку выспрашивать у Шёны, кто она, и откуда, и что, и как, и почему. Оказалось, что не отвечать этой трещотке совершенно невозможно. На пятой паре ковров, узнав, что лучшую выпускницу Приюта для магически одарённых девиц поселили вместе с Миллефьоре, Руна ужаснулась:

– Вот это уж змеюка так змеюка! Если ты ей не ровня, то для неё ты и не человек вовсе. Славная у нас будет королева!

– То есть? – не поняла Шёна.

Руна округлила глаза, не очень большие, но настолько насыщенно-коричневые, что тоже почти рыжие.

– А ты не знала? Да-да, тебя подселили к невесте нашего наследного принца Франкуса. Так что ты аккуратнее. Но вдруг умудришься ей угодить, и тогда будешь при дворе мармелад марципаном закусывать.

– То есть они помолвлены? – пролепетала Шёна и чуть не выронила выбивалку.

– Ну не то чтобы помолвлены… – Руна оперлась о своё орудие труда, радуясь передышке. – Вроде бы, помолвка должна состояться ближе к зиме. Но уж она вокруг него увивалась! А потом – он вокруг неё.

– Откуда ты всё знаешь?

Рыжая фыркнула:

– Мы служанки. Мы всё знаем.

– А где же сам принц? Тоже в академии?

– Не угадала. Все благородные начали съезжаться неделю назад. Миллефьоре явилась третьего дня – и принц с ней. А позавчера ни с того, ни с сего он сорвался и укатил куда-то за город. Телохранителя своего тут оставил. – Руна мечтательно прикрыла глаза.

Глухо, будто на пробу, брякнул колокол. Потом размялся и ударил уже всерьёз.

– Ужин через десять минут, – объяснила служанка, спешно подхватывая выбивалку.

Шёна выругалась. Неужели придётся ещё и без ужина остаться? Девушка взяла в руку плетёное приспособление, которым вот уже два часа добровольно мучила и себя, и ковры, – и остервенело набросилась на ни в чём не повинный последний половик. Руна поглядела на неё, поглядела и сказала:

– Иди уж. А то не успеешь. И так вон тощая какая, будто неделю тебя в темнице держали. – Она подумала и добавила: – И грязная такая же.

– Ну, мыться мне уж точно некогда. После ужина покажешь, где у вас тут удобства? – с безмерным облегчением спросила Шёна. Несчастный желудок уже не урчал, а стенал на все лады.

– Конечно. Иначе наша графиня тебя и на порог не пустит, – согласилась рыжая.

– Я бы и сама себя не пустила, – кивнула Шёна, вручила доброй служанке свою выбивалку и помчалась на запах густой похлёбки на мясном бульоне.

О том, как нашли виновных

«Дорогая Лизхен!

Я долго пыталась разглядеть себя в мутных дешёвых зеркалах приюта, в боках начищенных кастрюль, в бадейке с водой. Но только здесь, в академии, за содержание которой щедро платят родители студентов, я увидела себя во всей красе. Нда.

Ничего сверхъестественного. Никакого кошмарного уродства, какие показывают на ярмарках. Никаких жутких бородавок. Просто я некрасивая. Лупоглазая, крючконосая, кривозубая, с вороньим гнездом на голове. Вылитая фройляйн Фогель, разве что помладше. И вроде бы, чего огорчаться? Я никогда не была настоящей красавицей вроде тебя. Такие люди тоже живут и работают – взять хотя бы фройляйн Фогель. Но я не хочу всю жизнь, как она, куковать в одиночестве.

Когда она меня нашла, я ровным счётом ничего не соображала. Дверь в кладовку кто-то открывал, из запасов опять украли сыр и ветчину, а у меня пропал твой гребень. Всех девчонок выстроили во дворе в ряд, и Гроссмуттер лично разорялась полчаса. Меня медленно вели мимо этого строя, я вглядывалась в лица. Голова трещала, а язык и ноги были точно из пакли. Но что-то вдруг прояснилось, а может, я просто заметила дрожащие губы и бегающие глазки одной из толстух.

– Верни мне гребень, – слабо прошептала я.

Фройляйн Фогель не расслышала, и я повторила громче. И тогда одна из троицы, которая боялась, что я их выдам, не выдержала и разревелась. Выла она протяжно, басом, как молодой бычок, зовущий мать. Наставницы сгребли трёх девчонок и поволокли в общую спальню. Меня тоже потащили следом. Внутри тощего комковатого тюфяка Мии нашли шкурку от ветчины и деревянный гребень с перламутровой вставкой. Я вцепилась в гребень так, будто на его месте была ты, Лизхен, – настоящая, живая, тёплая. Будто нам представилась последняя возможность попрощаться.

Троицу допросили и высекли. Две толстухи обливались слезами, размазывали сопли по лицу и умоляли не выгонять их. Миа молча терпела и злобно зыркала на меня. Наставницы так и не смогли выяснить, откуда взялось такое мощное проклятие у беглянок из глухой деревни. Как сумели они в пылу потасовки сплести настолько страшные чары. Может, у кого-то из них были могучие предки, и обрывки древней магии тайно передавались из поколения в поколение? Как бы то ни было, троицу выставили из приюта за воровство. Дело с проклятием замяли, ведь за такие дела дурёхи могли и на каторгу отправиться.

Но я-то никуда не делась. И мою новую внешность трудно было спрятать.

Гроссмуттер несколько часов подряд водила надо мной руками. То плевала, то пришёптывала, то притопывала. Воскуряла что-то вонючее, обмахивала меня голубиным крылом, давала то выпить мерзкое варево, то карту вытянуть, то бросить камешки на тряпицу. В конце концов, она вздохнула и покачала головой:

– Не могу понять. Скорее всего, завязано на принца, как и большинство таких проклятий. Тупые деревенщины, не могли что попроще выдумать?

Я впервые слышала, как Гроссмуттер обзывает воспитанниц, и до меня начало доходить, что я могу остаться уродиной навсегда.

– А какое условие? – тихо спросила фройляйн Фогель и рассеянно погладила мои жёсткие, спутанные волосы.

– Какое-какое… – Гроссмуттер устало опустилась в мягкое кресло, вытянула ноги, прикрыла глаза. – Если бы так легко было понять! Для этого особые амулеты нужны. Проще всего, если поцелуй. Тогда свозим её на Целовальный вторник – и дело в шляпе. Хуже, если замужество. Нельзя сказать, что неосуществимо, ведь она девочка умная, а обедневшего принца без права на престол найти можно. Если здесь не отыщет, то в Ционнию подастся, там этих принцев как грязи, и куда ни плюнь – всё наследники древнего рода с личным замком на две комнаты и ледащей клячей на конюшне. Но самое безнадёжное – если проклятие прицельное и имеет в виду именно отпрысков нашей Магической Династии. Или именно истинную любовь. Ну и досталась тебе доля, девочка, – вздохнула старая ведьма.

– А как же Закон магического предопределения? – напомнила фройляйн Фогель, прижимая меня к себе.

– Вот за что люблю тебя, Фрида, – это за веру в чудо, – усмехнулась Гроссмуттер.

И я поняла, что только это мне и осталось. Надеяться на чудо».

Из дневника Шёны Райх

Ужин

В две́ри столовой Шёна проскочила, когда они уже были готовы магически закрыться. Девушка оказалась в просторном вытянутом зале: тёмный серый камень стен и высокие окна. В торце зала – возвышение, а на нём недлинный стол, застеленный бордовым бархатом. Там трапезничали директор, преподаватели, комендант и прочее начальство. За тремя длинными столами попроще расположились студенты.

Едва двери захлопнулись за спиной девушки, она тут же запоздало сообразила: надо было уговориться с Руной, чтобы та стащила ей немного еды с кухни, а не являться пред сиятельные очи золотой молодёжи в таком растрёпанном и запылённом виде. Шёна схватила поднос и встала к окошку раздачи, как было заведено в приюте, но уже через несколько секунд поняла свою ошибку: с подносами возились только слуги. Вся еда была уже на столах.

Тихонько выругавшись, девушка отошла к рукомойнику, обтёрла влажной тряпицей лицо и руки. Тряпица тут же украсилась серо-бурыми разводами. Шёна перевязала косынку так, чтобы спрятать растрёпанные волосы. Прекрасно сознавая, что после упражнений с выбивалкой пахнет от неё будь здоров, выбрала меньшее зло: стол возле окошка раздачи, где ела прислуга.

– Фройляйн Райх, пересядьте за стол первого курса согласно правилам академии, иначе вам грозит новый штраф, – прокатился по залу слегка гнусавый голос.

Шёна нашла источник звука за столом преподавателей. Бледный молодой человек неопределённых лет, но со вполне определёнными залысинами. Видимо, это и был Зигмунд Шлосс, куратор по вопросам дисциплины.

Шёна встала, сжимая и разжимая кулаки. Шумно выдохнула и, стараясь не бежать и не пригибаться, прошла через весь зал. Заняла несчастливое, угловое место среди первокурсников. По привычке постучала по столу, как делали все девчонки и наставницы в приюте, независимо от возраста, если приходилось сидеть на углу. Студентка с блестящей чёрной косой и маленькими карими глазками фыркнула:

– Боюсь, что в твоём случае деревенские заговоры вроде «Сижу на углу, жду мужа с углом» не помогут. Тут нужна магия посильнее.

Кто-то справа пробормотал:

– А я-то думал, это академия для элиты…

Шёна внутри вся кипела и клокотала. Но она заставила себя повернуться к обидчице, долго таращилась на неё исподлобья своими выпученными глазами и медленно-медленно растягивала губы в жутком оскале. Потом молниеносным движением выдернула у противной студентки один глянцевый чёрный волосок. Та возмущённо вскрикнула.