Шёна Райх: охота на принца

Итак, начнём же первую сказку о золотой змее.

***

В далёкой-далёкой стране жила-была девушка, умная, трудолюбивая, собой пригожая. Да только никто не хотел её в жёны брать, потому что жила она бедно и приданого у неё никакого не было. И до того она обнищала, что не на что было льна купить, чтобы спрясть его на самопрялке и хоть немного на жизнь заработать.

Сидела девушка и кручинилась. И тут из-под лавки выползла золотая змея. Девушка испугалась, хотела её прибить, а та и молвит певучим, нежным голосом:

– Не губи меня, а лучше пощади и дай чего-нибудь поесть.

Девушка испугалась: никогда не видела она, чтобы змеи разговаривали.

– Ну хорошо, раз ты по-нашему говорить умеешь, то не буду тебя убивать. А только накормить мне тебя нечем: сама последние крошки только что доела.

– Что ж, спасибо и на том, – пропела змея. – Если хочешь, я твоей беде могу помочь. Возьми меня в руки и обвей вокруг шеи. И разом станешь богата и счастлива.

Девушка была на самом краю отчаяния, поэтому и доверилась змее. Но не знала она, что на самом деле то была не змея, а злобная колдунья, которая после магического поединка была вынуждена прозябать в чешуйчатом теле и питаться лягушками и крысами. Только она обвилась вокруг шеи девушки, как та сгорбилась, почернела лицом, стала страшная, как смерть на чужбине.

– И будешь ты меня на себе носить, – засмеялась змеюка сквозь стиснутый в зубах хвост. – И не сможешь снять. А пройдёт неделя – так и помрешь, а твои красота и молодость мне достанутся.

Горько заплакала несчастная, выбежала прочь из дому, хотела броситься с утёса в реку, да змея сдавила ей горло и не позволила этого сделать. Тогда догадливая горбунья прохрипела:

– Раз ты хочешь, чтобы я целую неделю протянула, тогда корми меня. Да не чем-нибудь, а самыми вкусными яствами с королевского стола.

– Будь по-твоему, – согласилась золотая змея. – Прикрой меня каким-нибудь платком, иначе подумают, что ты дорогое ожерелье украла.

Заколдованная так и сделала. И змея указала ей путь к королевскому замку. Долго шла горбунья и под вечер оказалась у толстой крепостной стены, у высоких ворот. Со стороны замка доносились музыка, смех, радостные возгласы.

– Безобразную горбунью не пустят на порог, не примут на работу. Как ты собираешься добыть мне еду?

– А ты смотри.

Змея разжала зубы и запела, да таким чарующим голосом, что заколдованная девушка так и села на ближайший камень. Не прошло и четверти часа, как узкая дверь для стражи со скрипом раскрылась, и явился прекрасный юноша в богатой одежде, с клинком в серебряных ножнах у пояса. Взгляд у него был затуманенный, а в руках – блюдо из чистого серебра. На том блюде было столько яств, что хватило бы и четверым.

– А ну, невежа, сделай книксен: сам принц тебе еду выносит, – прошепелявила золотая змея, которая вновь стиснула в зубах свой хвост.

Бедняжка присела в книксене, но принц того и не увидел. Поставил на землю блюдо, повернулся и удалился, точно во сне.

Горбунья съела, сколько могла, а потом змея велела ей встать на четвереньки, связалась на её шее крепким узлом и слопала всё, что оставалось на блюде. На плечи и спину девушки легла непомерная тяжесть.

– Раз ты накормила меня, – сказала околдованная горбунья, – то и напои. А то пить хочется – сил нет. И держать тебя сил нет.

Змея снова раскрыла рот и запела чудным голосом. И вновь вышел принц, на этот раз – с серебряным кувшином вина. Поставил на землю и точно так же, не видя никого перед собой, удалился.

Девушка сделала пару глотков, а змея прикончила остальное.

– Ну а теперь проведи меня в замок! – потребовала заколдованная. – Хочу спать на постели принца!

– Не много ли ты хочешь? – возмутилась ведьма в образе золотой змеи.

– Не много, если мне жить всего неделю осталось. Веди, говорят тебе!

Змея что-то поколдовала, и дверь для стражников приоткрылась – ровно настолько, чтобы горбунья проскользнула внутрь. Её не заметили солдаты короля, к ней не примчались сторожевые псы, ни один из гостей не увидел чёрной тени, кравшейся по коридорам и лестницам.

Вот вошла девушка в спальню принца, скинула верхнее платье, спряталась за плотной шторой и стала ждать.

– Что же ты не ложишься, дурёха? Сама просила спать на постели принца, – пробурчала колдунья.

– Я одна спать не собираюсь. А вот принц войдёт, так ты его ко мне и примани.

– Ух, ты и лакома! – поразилась змея, но не стала возражать.

После полуночи явился и принц. А колдунья опять принялась петь. Только вот юноша был будто напуган и не спешил приближаться к горбатой уродине.

– Что-то не работает твоё колдовство, – возмутилась девушка.

– Да уж больно ты страшна, – прошипела ведьма, но стала петь громче и соблазнительнее.

И принц поддался её чарам. На негнущихся ногах приблизился к горбунье, взглянул в её чёрное лицо невидящими глазами.

– Позвольте, ваше высочество, я помогу вам раздеться, – проворковала заколдованная девушка, а змее велела: – Ты пой, не останавливайся, пока я с ним не закончу, не то он стражу вызовет.

Золотая змея старательно пела, а горбунья принялась расстёгивать пуговицы на жилете у принца. Из невидящего глаза у того скатилась слеза. Руки заколдованной дошли до пояса, и тут…

Она сдёрнула с шеи змею, прижала её башмаком, выхватила из серебряных ножен у принца меч и разрубила гадину. Колдовство немедленно спало с юноши, и он хотел уже закричать.

– Не губите меня, ваше высочество! – взмолилась горбунья. – Пощадите! Взгляните, я разрубила змею. Эта змея была страшная ведьма, она околдовала меня и велела явиться к вам и убить. Но я не смогла посягнуть на вашу милость, а изловчилась и убила её саму. И теперь только вы можете снять с меня проклятье этой карги, иначе я останусь страшной горбуньей и умру через шесть дней.

Юный принц не стал сразу созывать стражу. Он подумал, велел горбунье отбросить меч, сам его подобрал. Потребовал, чтобы она отошла и отвернулась к стене. С замиранием сердца девушка подчинилась. Она уже ожидала, что принц отсечёт ей голову. Но тот прежде решил рассмотреть золотую змею. Только он сделал к ней шаг, как змея начала расти, пухнуть, извиваться и превратилась в безобразную старуху. Принц тихонько охнул. Горбунья повернулась.

– Теперь вы верите мне, ваше высочество?

– Верю, – кивнул юноша. – И как же я могу снять с тебя проклятье?

– Как это всегда бывает. Ведь поцелуй принца развеивает любые чары.

Юноша вздохнул, подошёл к уродине, зажмурился и поцеловал её в щёку. Тут же вспыхнули разноцветные огни, и горбунья снова стала белой и пригожей девушкой.

На следующий же день принц объявил о своём желании на ней жениться, а уже через месяц сыграли свадьбу.

Вот как бывает, дорогие читательницы. Чистая сердцем девушка не погибнет от рук неправедных. Ей достанет смекалки и смелости, чтобы найти единственно верный путь к спасению. И наградой за её испытания будет поцелуй принца и долгая, счастливая жизнь».

Из сборника сказок «В поучение юным девицам»

барона Людвига фон Зальтца

Комментарий

«В сказке о золотой змее условие отмены проклятия не высказано напрямую, но для героини и рассказчика оно очевидно. Однако было бы странно, если бы ведьма прокляла девушку, не скрывая условия отмены, а потом согласилась вести её во дворец и даже в спальню принца. Фон Зальтц, видимо, это заметил, поэтому ведьма в истории не произносит условия отмены. Но мы понимаем, что без такого условия проклятие не могло бы подействовать. Это не единственная нелогичность, допущенная фон Зальтцем, однако новые и новые поколения девочек, воспринимая его сказки в нежном возрасте, продолжают в них безоговорочно верить. На свою беду».

Из выпускной работы Шёны Райх

по теории магии «Закон магического

предопределения: правда и вымысел»

Встреча в академии

За́мок её величества вдовствующей королевы Гренуйетты ощутил на себе прикосновение женской руки. Толстые стены с фасада обросли розовым мрамором. Из приземистого строения, рассчитанного на длительную осаду, проклюнулись изящные и совершенно бесполезные башенки.

Высшая академия дипломагии, притулившаяся на невысоком холмике рядом, была похожа на приживалку, которая устроилась на самом краю лавки и рада любым обноскам и подачкам. Ни декором, ни архитектурными ухищрениями академия похвастаться не могла. Маленькая, жалкая копия королевской крепости – то ли усадьба, то ли форт за толстым и высоким кирпичным забором. Однако почти за сто лет своего существования академия приобрела богатых покровителей, так что внутри длинной трехэтажной коробки можно было увидеть и изразцовые печи, и бархатные шторы.

Очень некрасивая девушка мялась у дверей вот уже минут десять, вдыхала запахи из правого крыла, где явно располагалась столовая. Делала вид, что рассматривает узор на ковре парадной лестницы, а сама косилась на проходивших мимо студентов. Беззаботные, избалованные отпрыски мелких и крупных аристократов, в каждом движении, походке и осанке которых читался приговор: «Тебе здесь не место, сиротка-оборванка».

Наконец, одна из пробегавших мимо служанок, пухленькая и рыжая, сжалилась над лучшей выпускницей приюта и позвала начальство.

– Шёна Райх? – больше припечатала, чем спросила сухопарая женщина в чёрном платье, единственным украшением которого был длинный ряд пуговиц от подбородка до пола. – Вы опоздали к общему собранию первокурсников и обеду.

Запах тушёной капусты с рыбой, витавший в воздухе, говорил о том, что ещё не всё потеряно, но девушка не смела спорить. Комендант явно была раздражена, что приходится повторять для одной нерадивой студентки то, что всего час назад рассказывала сотне пунктуальных. Голос женщины был по-военному громкий, и на новенькую уже многие косились. Кто не любит развлечься за чужой счёт? Фройляйн Райх втянула голову в плечи.

– Я фрау Ингрид Шульц, комендант академии. В моём ведении находятся ключи, содержание здания и прилегающих территорий, обеспечение чистоты, порядка и текущего ремонта. Вам будут предоставлены стипендия, жильё, питание, учебники и форма. За любой проступок и порчу либо утерю имущества с вас будет взыскано. От вас требуются неукоснительное следование правилам и выполнение учебной программы.

Женщина повела желтоватой рукой, и Шёна уставилась на большую меловую доску, на которой был каллиграфически начертан устав заведения. Но за время ожидания девушка и так почти всё запомнила наизусть.

– Занятия начинаются завтра. Первый бой колоколов – подъём, через полчаса второй удар – начало занятий. Далее по расписанию. Его можно увидеть налево по коридору в учебное крыло. Вот ключ от вашей комнаты.

Она достала из кармана тонкий кожаный шнурок, на котором болтался круглый жетон с номером. Магический ключ? «От вашей комнаты»? Вот это роскошь! Видимо, шнурок полагалось носить как браслет.

– Да, и хотя к учебному процессу я не имею прямого отношения, но педагогический совет просил меня поприветствовать вас от своего имени и назначить вам первое наказание в этом году.

Комендант нанизала на шнурок ещё один жетон, толстенький, деревянный, с горящей голубой руной, вырезанной с одной стороны.

– Вы не успели ещё и ступить на порог, а уже превысили положенную по закону недельную норму волшебства для недипломированных. За это вы на две недели лишаетесь возможности творить магию, за исключением особых случаев во время занятий. И ввиду того, что денежный штраф вы выплатить не в состоянии, педагогический совет вошёл в ваше положение и позволил вам искупить проступок трудом.

Шёна тупо таращилась на деревянный жетон. Шнурок в её руке пришёл в движение, и не успела девушка вскрикнуть, как он обвился вокруг запястья и связался хитрым тугим узлом.

– Я вообще-то левша, – буркнула она.

Шнурок потрепыхал кончиками и, точно понятливая змейка, ловко переполз на правое запястье. Там и замер. Руна тускло мерцала. Шёна вновь подняла глаза на коменданта. Та поджала губы и завершила инструктаж.

– Спальни девушек на втором этаже и налево. Поздравляю с началом учебного года.

Беззвучно повернувшись на месте, фрау Шульц уплыла прочь, точно фамильное привидение. Отобедавшие студенты при виде её умолкали и чуть не на цыпочках спешили убраться с дороги.

Шёна вздохнула, теребя горловину котомки. В груди стало пусто и тревожно: не было той надёжной опоры, на которую девушка всегда рассчитывала. Она не чувствовала магии. Будто кто-то оттяпал половину тела, но навёл морок, чтобы с виду всё было как прежде. Удивительный день: дважды Шёну пытались ограбить, дважды она выпутывалась, но возгордилась своей удачей, и на третий раз у неё отобрали то, что фройляйн Райх считала неотделимым.

Неуверенно, точно по обледенелому склону, а не по застеленной ковром лестнице, она поднялась на второй этаж. «Ничего, мозги на месте, руки на месте, а значит, как-нибудь переживу эти две недели». Девушка сглотнула и отправилась искать «свою» спальню.

О судьбоносном дне

«Дорогая Лизхен!

Я теперь в Хелльхайме. Представляешь, мы можем столкнуться совершенно случайно. Ты наверняка все шесть лет порхаешь по балам и приёмам, лёгкая, неотразимая, весёлая. Подмигиваешь кавалерам. А может, ты уже замужем? Мне кажется, как бы сильно ты ни изменилась за это время, я узнаю тебя в первый же миг. А вот ты меня – вряд ли.

Рассказать тебе о проклятии? Ведь ты не видела, как всё случилось. Да я и сама не всё видела…

Я очень чётко помню тот день. Самый судьбоносный. Сначала у меня отобрали тебя, Лизхен.

Нам было по тринадцать лет.

Хмурый осенний рассвет. Мы с утра были на дежурстве: ты помогала в столовой, а я, как часто бывало, в библиотеке. Старая, трясущаяся фрау Мюнстер что-то проскрежетала про капли воска на полу и вдруг зашаталась, заохала, чуть не рухнула на месте. Я, как могла, её поддержала, довела до стула и позвала ближайшую наставницу. Та велела бежать в село к знахарке за настойкой. Сунула мне в руку монетку. Я накинула на плечи платок, обула разношенные башмаки и побежала.

Жирная грязь разъезжалась под ногами, дождь хлестал по лицу. На выезде из села в глубокой колее завязла телега, и пока я её обходила, сама поскользнулась и плюхнулась в лужу. Монетка выскочила из руки, сверкнула и булькнула в мутно-коричневую воду. Я рванулась за ней, но меня чуть не опередили чужие худющие руки. За телегой плелась нищенка с бешеными, почти белыми глазами. Она-то и попыталась нашарить в луже мою денежку, но я оказалась проворнее. Тогда она вцепилась мне в подол и чуть не опрокинула обратно в грязь. Однако нищенка была слаба. Я вывернулась и побежала прочь, в шуме дождя почти не разбирая ругани, которую она посылала мне вслед.

Знахарке было недосуг со мной возиться. Она быстро цапнула мою монетку, схватила с полки пузырёк настойки, которой лечила нашу библиотекаршу, и заторопилась к больному.

Когда я возвращалась, телега так и не сдвинулась с места, а нищенки и след простыл. Тяжёлое предчувствие заворочалось в груди, но я отогнала его и припустила к приюту, чтобы доставить лекарство, согреться и переодеться в сухое.

День шёл своим чередом. Утреннее построение, хоровое пение “Многая лета, королева Гренуйетта”, потом зарядка, завтрак и занятия. Фрау Хайнрихсон что-то бубнила на уроке бытовой магии…

И тут дверь распахнулась. На пороге показалась Гроссмуттер. А подле неё – самая яркая женщина из всех, что я видела. Среди девчонок, одетых в застиранную серую форму, среди стен, некогда выкрашенных в бежевый, но теперь выцветших до неузнаваемости, среди чёрных, как вороны, наставниц и рядом с Гроссмуттер, похожей на отшельницу, – эта женщина прямо-таки излучала коралловый цвет. А какими от неё пахло духами!.. Она была созданием из другого мира.

Незнакомка обвела взглядом всех и задержалась, конечно же, на тебе, Лизхен. На твоих роскошных каштановых волосах, и насыщенно-голубых глазах, и кукольно-гладкой коже, и изящных руках. Она поманила тебя, Гроссмуттер кивнула, и вы вышли в коридор. Дверь захлопнулась. А я больше не могла думать об уроке. Вместо того чтобы подогреть воду с помощью чар, я чуть не подожгла парту. Я чувствовала: случилось нечто непоправимое.

Еле дождалась перемены, опрометью бросилась в общую спальню тебя искать, но – не нашла. Твой шкафчик опустел, кровать была заправлена аккуратно, как никогда. У меня внутри всё сжалось. Прозвенел звонок. Следующим уроком была история, но я не могла усидеть на месте. И тут ты ворвалась в класс, извинилась, сказала, что на минутку, и позвала меня за дверь. Я посмотрела на фройляйн Фитц таким умоляющим взглядом, что она в кои-то веки не стала делать строгое лицо, а кивнула.

Ты успела только шепнуть, что тебя удочерят, что ты будешь жить в семье богатого негоцианта (я запомнила это слово: “негоциант”, как будто оно могло объяснить, почему я больше тебя никогда не увижу). Ты сунула мне в руку гребень с перламутровой вставкой, который когда-то получила за успехи в магии и рукоделии, поцеловала в щёку и пообещала: “Я обязательно найду тебя. Нескоро. Но обязательно. Мы встретимся. А ещё ты обязательно выйдешь за королевского сына”. Тут тебя подхватил коралловый вихрь, и ты исчезла в запахе духов и топоте четвёрки, запряжённой в настоящую карету.

Я спрятала гребень за пазуху и вернулась в класс. Голос фройляйн Фитц звучал глухо, будто она кричала в плотно прижатую к губам кружку. Так звучали для меня все голоса. Я не понимала ни слова, мне было всё равно. Заработала несколько замечаний за невнимательность, схлопотала внеурочное дежурство по классу. Двигалась, будто по грудь в воде, дышала с трудом, не могла думать. Во время ужина отупело таращилась на буквы, которые кто-то вырезал на столешнице. Я смутно помнила, что буквы складываются в грубое слово, но не могла его прочитать. После ужина я долго возилась с уборкой в классе, как будто не знала, для чего нужно ведро и что делать с тряпкой.

Вернулась в общую спальню уже после отбоя и сразу поняла, что не могу там находиться. Ведь твоя кровать была аккуратно застелена. Как никогда. И я, наплевав на приютские правила, тихо-тихо сбежала вниз по лестнице и налево, туда, где были хозяйственные помещения. В глухом тупике возле кладовок темень была непроглядная, и я наконец разрешила себе разрыдаться. Достала из-за пазухи гребень и гладила, гладила его, запоминая каждую мелочь, каждый изгиб. Потом слёзы закончились. Я сидела без движения и пыталась почувствовать тепло твоих рук, которые только сегодня держали эту вещицу. Я будто наяву видела, как ты его трогаешь, как проводишь им по блестящим каштановым волосам, неповторимо подмигиваешь мне, напевая любимую мелодию. Я тоже попыталась её промычать, но голос дрожал и сбивался на всхлип. Будто желая себя наказать, я впилась гребнем в растрёпанные волосы и дёрнула до боли. И только тут услышала, что ко мне кто-то приближается.

Бежать было некуда. Двери кладовок заперты на ключ, а выход из тупика только один. Передо мной оказались три толстые девчонки из недавно прибывших. Они были плотные, откормленные, с мозолистыми руками крестьянок. То ли родители устали их содержать, то ли девчонки, почувствовав в себе капельку волшебной силы, сбежали искать более лёгкой доли. Они уже нахватались самых полезных фокусов, научились зажигать тайный огонёк (пусть и не слишком умело, потому что я всё равно видела его бледный свет). И судя по всему, наловчились без ключа отпирать двери: экономка уже неделю жаловалась, из кладовки по ночам пропадают сыр и колбаса.

– А это ещё кто? – сказала самая жирная. – А ну пошла отсюда, козья морда!

– Миа, она же про нас расскажет, – шепнула та , что несла тайный огонёк на вытянутом вверх указательном пальце.

– Не расскажет, – гадко усмехнулась Миа, закатывая рукава длинной ночнушки. – Кто не умеет держать язык за зубами, тот остаётся без зубов.

– Гля, девки, какая у неё цацка, – заметила третья толстуха, и я похолодела.

Я никогда так не дралась. Понимала, что при таком перевесе в их пользу ничего не смогу сделать. Но всё равно царапалась, брыкалась и кусалась, бросалась заклинаниями и чистой силой. А они бросались в ответ. Потом меня схватили со спины, куда-то поволокли. Пальцы-сосиски выхватили у меня гребень, висок обожгло болью.

А наутро фройляйн Фогель нашла меня. И не узнала».

Из дневника Шёны Райх

Миллефьоре

Шёна Райх шла по мягкому ковру в левом коридоре второго этажа и робела. Вот и нужная дверь с номером «17». Девушка покрутила жетончик на запястье и приложила его к двери. Замок щёлкнул, дверь приоткрылась. Затаив дыхание, новоиспечённая студентка вошла.

Это оказалась комната на двоих, и в ней уже была жилица. Она сидела на постели, выгребала из миски изюм и сушёные яблоки и увлечённо читала.

– Привет, – бросила соседка, не отрываясь от книги.

– Привет, – ответила Шёна.

– Я Миллефьоре фон Кальтхерц.

Она перелистнула страницу и неосторожно задела глиняную миску локтем. Несколько изюмин просы́палось на покрывало и на пол. Тут же из-под кровати новой знакомой выползло нелепое существо вроде гнома, сложенного из обрывков тряпья, черепков от кувшина, палочек, соломинок и прочего домашнего сора. На чём-то вроде головы у него было что-то вроде красного платка. Существо проворно слопало всё, что упало с кровати. Шёна взвизгнула и поджала одну ногу.

– Не бойся. – Соседка наконец подняла глаза от страницы и посмотрела на очень некрасивую сироту. – Это Хютхен. Слуг в академию с собой брать не полагается, вот я и сделала себе помощника.

Шёна хотела спросить, а как же штрафы, но потом подумала: у кого есть слуги, которых полагается с собой брать, тот штраф заплатит и не поморщится.

– Это что же, ничего на полу нельзя оставлять? – уточнила Шёна, разуваясь.

– Он пока не очень хорошо отличает мусор от не-мусора, – задумчиво сказала Миллефьоре.

Как раз в этот момент Хютхен выскочил из-под кровати и хотел уже броситься на разбитые, пыльные башмаки Шёны. Та взвизгнула, ногой упёрлась в условную голову помощничка по хозяйству, подхватила с пола обувь, но тут же уронила котомку с вещами. Из неё мгновенно выпали: сменная сорочка, небольшая записная книжка в кожаной обложке, пара толстых носков, в которые явно было упрятано что-то увесистое, и гребень с перламутровой вставкой. Хютхен обрадовался новым игрушкам, а Шёна заорала:

– А ну, не трожь мои вещи!

– Хютхен, место! – прикрикнула соседка, но существо то ли не слышало, то ли просто не могло удержаться…

В общем, после нескольких минут шумной возни из условной пасти Хютхена удалось вырвать пожёванную сорочку, поцарапанный гребень и порванный в клочья носок, из которого сочилось что-то зелёное и сильно пахнущее мятой.

Шёна чуть не плакала, собирая жалкие пожитки. Миллефьоре колдовала над Хютхеном, заставляя его сметать черепки и слизывать с пола мятную жижу.

– Ну вот, видишь, он умеет лужи вытирать.

– Только сначала сам же их  и делает, – буркнула Шёна.

Ей наконец-то выдалась минутка осмотреть комнату и новую соседку, хотя куда приятнее было бы их изучать, если бы настроение не подпортили сегодняшние злоключения.

Комната была разделена на две одинаковые половины. Слева возле входа – рукомойник и зеркальце – пожалуй, единственные предметы обстановки, нарушавшие симметрию. На полу ковровая дорожка, добротная, но порядком поблёкшая и вытертая. Слева и справа от неё – по кровати с балдахином, под каждой из них – по ларю для одежды. А дальше, у большого окна с видом на парк, окружающий академию, два письменных столика и два аккуратных стула. Невиданная роскошь после общей спальни в приюте.

А Миллефьоре… Даже воспоминание о Лизхен казалось рядом с ней невыразительным. Это была истинная принцесса из сказок: густые пшеничные волосы до ягодиц, яркие синие глаза, упрямая впадинка на подбородке, которая больше подошла бы мужчине. Белая кожа и нежный румянец, тонкие пальцы и стройная фигура. Если бы Шёна была юношей, она тут же влюбилась бы. Да она и так почти влюбилась. Почти, потому что во взгляде у соседки не было ни капли тепла.

Златовласая протянула Шёне тяжёлую монету.

– Вот. За испорченные вещи.

– Это очень много, – начала было лепетать сирота, но потом прикинула, что впереди зима, а ботинки Хютхен пожевал от души.

«Нечего строить из себя неизвестно что. Все прекрасно знают, кто́ ты и что́ ты. Никого ты не обманешь, изображая благородство. Так что засунь свой язык туда, откуда ничего хорошего не выходит, и бери деньги, пока дают», – велела Шёна сама себе.

И принялась потихоньку располагаться.

Младший принц путешествует инкогнито

По разбитым дорогам Лорреи катила удобная, крепкая, но не слишком роскошная карета. В самый раз для аристократа средней руки. Каретой правил кучер Фриц, коренастый, немногословный мужчина в плаще с капюшоном. За спиной у него было два меча с потёртой оплёткой на рукоятях, а на шее болтались явно самодельные и очень зловещие амулеты.