Ханская дочь

Собрав на крутом склоне гор горный лук, они взбирались на ее вершину и ели здесь какие-то колючие луковицы, растущие среди камней. Их они прозвали морской капустой. Затем они спускались к подножию, делали перерыв и ели принесенный из дома хлеб с горным луком. Побросав рюкзаки и сумки, полные лука, в одно место, мальчики и девочки шли на склон противоположной горы, где росли белые березы. Здесь мальчики вытаскивали перочинные ножики, делали нарезы на стволах берез и все, присосавшись губами к прохладным стволам, пили сок. Прозрачный сок тек обильно, вполне утолял жажду. Иногда они тут же играли в прятки.

Вечером Гульзифа непременно готовила в печи беляши с горным луком, добавляя к ним яйца.

Дружба, веселье и солидарность этого дня у мальчишек и девчонок не проходила, и через одно-два воскресенья все снова договаривались, собирались и отправлялись за щавелем. За ним они шли уже в другую сторону от села на склон небольшой горы Акбулат.

Мамин пирог с щавелем был вкуснее. Он был сладкий.

Вообще, они привольно и самостоятельно пользовались щедрыми дарами своего края в течение всего лета. И если сбор горного лука, щавеля был как забава для детей, то сбор земляники, малины, дикой вишни, смородины, красной калины и черемухи становился в пору их созревания первым делом женщин Абзана. Уже с утра на склоны гор, в леса тянулись, ковыляя, старушки, шли размеренно зрелые женщины с ведрами, торопливым шагом проходили башкирские молодые женщины в белоснежных платках, защищающих их от жаркого солнца, а также девушки в открытых сарафанчиках или брюках, футболках. От лучей солнца они защищали не голову, а свое личико широкополыми шляпками и панамками.

В один из таких дней Гульзифа попросила свою дочь зайти к соседям и позвать за ягодами учительницу Алмабику Шакировну. Амир запрягал лошадь, чтобы отвести их на Юлдашевские горы. Айгуль побежала к соседям.

Она открыла калитку и смело вошла во двор, собаку соседи не держали. В летней кухне никого не было, и она решила зайти в дом. Она прошла длинный прохладный чулан по чистым доскам и вошла в дом. Прямо напротив двери, над кухонным столом висело огромное зеркало, и Айгуль увидела себя с ног до головы. На нарах, возле печки, сидела старая мать Алмабики Шакировны.

Айгуль с ней поздоровалась и спросила соседку. Бабушка ответила, что дочь в той комнате и попросила Айгуль пойти туда. Она отказалась и сказала, что подождет здесь.

Айгуль уставилась на черные пиявки в литровых банках, наполненных водой. Эти пиявки всегда удивляли ее. Ими лечилась бабушка. У Айгуль никогда не было бабушки и дедушки. Все они умерли очень рано, но словам мамы, в годы войны и еще в какие-то годы репрессий.

Из другой комнаты вышла Алмабика Шакировна.

– Мама вас зовет, папа уже лошадь запряг, – сказала Айгуль, поздоровавшись.

– Сейчас иду. Я уже приготовилась. Возьму только ведро, – ответила она.

Гульзифа обычно брала с собой Айгуль. Амир довозил их до Юлдашевских гор. Оставив женщин на целый день, он поворачивал назад, обещая, если будет возможность, приехать за них к вечеру.

Дальше они пошли пешком. Айгуль шла впереди и молча слушала разговор мамы и соседки о житейских делах. Наконец, они дошли до ягодного места. Айгуль присела в траве и ахнула. Земляники было так много, что можно было, не вставая с одного места, лишь передвигаясь, набрать полбидона. В каком бы месте она ни раздвигала траву, всюду росла ягода – красная крупная, величиной с мамин наперсток.

– Здесь еще не проходил никто в этом году. Мы первые! – обрадовалась Алмабика Шакировна.

– В новом году – новая пища, отлетит от меня всякая болезнь, – произнесла поговорку Гульзифа и попробовала первый раз в этом году созревшую ягоду. Алмабика Шакировна проделала то же самое. Айгуль первым делом сначала наелась ягод, оставив бидон в стороне, и только потом приступила к сборке. Бидон наполнялся быстро, так как ягоды были крупные, и собирать их было одно удовольствие.

Соседки-подружки собирали ягоды и говорили о быте, о детях, и о политике. Они смеялись над выборами, проводимыми каждый год в селе, потому что результаты выборов были всегда заранее известными всякому голосующему, поскольку на каждое депутатское место претендовал только один кандидат.

Айгуль мало что понимала в таких разговорах, но слушать обожала.

– Советская власть, конечно же, хорошо, – продолжала Гульзифа, – Одно плохо – она уничтожила религию здесь. Молодежь не верит в аллаха, потому и нет у нее сдержанности.

– Верно, верно, – согласилась Алмабика Шакировна, – вот моя мать чтит Аллаха, – я тоже верю в Аллаха. А вот дети наши уже нет. Советская власть не разрешает.

– Сейчас уже, наверное, нельзя возвратить, – сожалела Гульзифа.

Видимо, в ней протестовала кровь ее предков, в каждом поколении которых были муллы. Ее отец, в начале века преподававший в деревушке Райманово башкирским детям арабский язык и учивший их сурам Корана, после прихода советской власти переучился на советского учителя в педагогическом училище. Это совпало со студенческими годами Гульзифы, и они, отец и дочь, вместе получили дипломы.

– Моя мать до сих пор жалеет, что такую красивую мечеть низвергли и сломали. – – Мне тоже было очень жаль ее, – сказала соседка.

Айгуль чуть не рассмеялась. Две учительницы, и говорят о таких вещах! Слова сожаления матери о том, что изничтожили религию, она и раньше слышала. От нее не раз слышала и расспрашивала сама и о своем прапрадеде Хажи бабай, который привез из арабской страны золотой перстень с камнем. Если приблизить камень к глазам, то можно было, по рассказу матери, увидеть изображение Мадины и Мекки. Этот перстень передавался по наследству и дошел до мамы. Но она потеряла его, не уберегла реликвию и всегда сетовала на военное лихолетье, на переезд. Как хотелось бы Айгуль взглянуть на такие загадочные, такие восточные Мадину и Мекку, о которых она никогда не слышала и не читала, кроме как из уст матери.

Набрав ягод, Гульзифа предложила перекусить и попросила Айгуль принести родниковой воды в литровой банке. В каждой расщелине Юлдашевских гор бил ключ чистейшей воды. Деревенский хлеб запивали прохладной вкусной водой. Гульзифа и Алмабика накрыли чистыми белыми полотенцами ведра, полные ягод, и двинулись в обратный путь. Айгуль несла свой бидон и кустик ягод для Арслана. Иногда, не удержавшись, она лезла рукой в бидон и брала самую крупную ягоду.

– Папа едет! – радостно вскрикнула усталая Айгуль, увидев вдалеке лошадь, запряженную в телегу. – Мама, давайте сядем и подождем.

– Нет, дитя мое. Лошадь тоже надо жалеть. Она тоже целый день работала, пойдем, – ответила Гульзифа дочери.

Айгуль согласилась. Как приятно сесть в телегу, болтать ногами и смотреть вниз на уходящую, плывущую дорогу.

Глава IV

I

Помимо нескончаемых работ по дому, Гульзифа усиленно изо дня в день вязала пуховые платки. Сесть на нары, улучив время между делами и прясть с веретеном тонкую нить из козьего пуха для будущей шали, она всегда считала для себя хорошим отдыхом. Так она говорила, когда Айгуль приставала к ней и просила, чтобы она посидела просто так, без всякого дела и отдохнула.

Все жители Абзана держали коз, и женщины занимались вязанием пуховых платков. Продавать свои шали они ездили в поселок Саракташ, а кто побойчее – на вещевой рынок в город Оренбург. Покупали их горожанин, а покупать их заставляла суровая зима Южного Урала. Кроме них, эти большие красивые шали ручной работы скупали вечно снующие на рынке спекулянтки, которые потом везли платки в Среднюю Азию, где высоко ценились и охотно покупались богатыми узбеками.

Внимание Гульзифы, в основном, было сосредоточено на старших детях – Галиме, Зайнаб и Резеде. До Айгуль не доходили новые вещи. Детство ее было босоногое. Летом, даже в клуб на детский сеанс, она ходила босиком, а после третьего класса, в ее возрасте наступил такой момент, когда она начала стыдиться стоять босиком с билетом в руках возле клуба, дожидаясь с подружками начала сеанса кино.

Это чувство стыда было преходящим у Айгуль, а на самом деле она росла упрямой девочкой. Мать и старшие сестры ругали ее лишь одним словом "настырная". Кроме того, она росла как мальчишка и этим была обязана Роберту. Она вслед за ним лазала по деревьям, играла в войну, обустраивала штабы на чердаках, дралась с мальчишками – друзьями брата, летом целыми часами не вылазила из реки Ассель, которая протекала за огородами их Школьной улицы. Зимой тоже не сидела дома. В конце января, в начале февраля, температура воздуха падала до тридцати градусов ниже нуля. С самого утра по местному радио объявляли об отмене занятий в школе, и уличная детвора, обрадовавшись, с утра хватала санки, лыжи, переходила покрытую льдом реку и на весь день пропадала в горах. Под их валенками, под полозьями легких алюминиевых сапог и деревянных лыж отчаянно скрипел снег.

Малыши дрожали от холода, мерзли, но домой не шли, так как их старшие сестры и братья не торопились. Некоторые тут же утоляли жажду, облизывая нетронутый, не затоптанный снег с краю их лыжни или следов от сапог. Наконец они приходили домой, закоченевшие от мороза, с головы до ног их одежда была в снегу, влажные варежки превращались в лед, носы сопливили и были красные, платки у девочек давно сбились с голов. Дома они не могли даже расстегнуть пуговицы на пальто, просили своих мам. Пальцы остро болели от холода. А потом весь оставшийся день они не отходили от теплой печки. Наутро все забывалось, и они опять готовы были идти мерзнуть и играть на горе.

Все это разом закончилось для Айгуль после четвертого класса из-за каприза Роберта. Ему загорелось учиться в интернате. Он был более самостоятелен и обстоятелен, чем веселая и наивная его сестренка и все время рвался куда-то из дома. Не успел он поступить в школу и окончить два-три класса, как прослышал про музыкальную школу в Уфе. Он заставил мать узнать через редакцию детской уфимской газеты адрес музыкальной школы. По его желанию Гульзифа повезла его в столицу, но набор был закончен, и их не приняли.

Все лето после четвертого класса Роберт теребил родителей, прося отдать его в интернат. Гульзифа уступила и, выполняя желания сына, уголяя его ненасытную жажду познания другой жизни, повезла его в августе в поселок Ермолаево вблизи города Кумертау. Директриса школы-интерната сказала, что документы в порядке и зачислила Роберта в пятый класс. И она, узнав, что в селе осталась его сестренка-двойняшка, сказала Гульзифе, чтобы она привозила и дочь, заявив, что их нельзя разлучать. Мать дала согласие.

Так Айгуль в первый раз покинула родной дом, хотя у нее и не было такого желания. Она всегда была маменькиной дочкой. По приезду в интернат она впервые увидела работающий телевизор, который стоял в зале на первом этаже. А позже Роберт сообщил ей, что здесь учатся еще трое девчонок из их села, только в старших классах. После отъезда мамы Айгуль стало грустно, а вездесущий Роберт был в полном восторге.

В классе Айгуль стала лучшей ученицей, все контрольные работы по математике выполняла и сдавала первой, по русскому языку получала только отличные отметки. Неплохо учился и Роберт. Она принимала участие в спортивных соревнованиях по бегу и участвовала в конкурсе художественной самодеятельности, посвященного пятидесятилетию Советской Армии. Читала она стихи татарского поэта Мусы Джалиля "Яма". Конкурс проходил в огромном спортивном зале, и когда она закончила читать, в зале творилось что-то невообразимое. Все бурно аплодировали, некоторые плакали, потом говорили только о ней. Она заняла в этом конкурсе первое место, и военный человек с важными глазами вручил ей приз – альбом в кожаном переплете для фотографий.

В школе-интернате учителя были совсем другие. Они были красивые, модно одевались, красили брови и губы и были более веселы на уроках, чем сельские учителя. Айгуль очень полюбила новый предмет – иностранный язык, а также учительницу, всегда модно одетую, с изящным силуэтом на фоне темной классной доски, и имевшую, по мнению Айгуль, чисто немецкую прическу. Айгуль всегда была активна на этом уроке и учила новые слова наперед. Придя на следующий урок, она уже знала перевод новых слов. На уроке учительница почему-то брала вместо указки в руку свою расческу с длинной и тонкой ручкой и говорила, что сейчас мы вспомним обо всех существительных немецкого языка, которые знаем. Однажды Айгуль с радостью встала на уроке и ответила своей учительнице самостоятельно выученное слово: "Die Blume"3, а ее любимая учительница с улыбкой и удивленно кивнула ей и произнесла "Richtig"4 .

На зимние каникулы Айгуль и Роберт остались в интернате. Родители не смогли приехать за ними. Интернат полностью опустел, остались лишь единицы, чьи родители жили в отдаленных районах. Классная руководительница Тамара Николаевна, пригласила их и еще одну девочку к себе домой в гости. Муж Тамары Николаевны оказался красивым интеллигентным башкиром. Они растили и воспитывали двух сыновей. Несуетливо, спокойно и сдержанно она гостеприимно угощала учеников обедом. Дядя Рашит был хорошо осведомлен о школе, где работала Тамара Николаевна, да и сама учительница за столом говорила только о своем классе и о мероприятиях, которые ждут ее учеников на каникулах. К чаю она подала клубничное варенье собственного приготовления и раздала ребятам маленькие розетки, чтобы они положили себе варенье.

После каникул зима тянулась невероятно долго. Такого еще не было в жизни Айгуль. За это время она изведала всю тоску по дому. Каждый день после обеда все ученики класса шли из жилого корпуса в учебный корпус, заходили в класс и выполняли домашние задания, но уже со своей воспитательницей Кларой Петровной. Айгуль с домашними заданиями справлялась быстро. Потом она чинно сидела за партой и молча смотрела в темно-фиолетовый квадрат неба в настежь раскрытой форточке. Она вспоминала свою вольную жизнь в Абзане.

Здесь в местный поселковый кинотеатр их водили всей школой по воскресеньям строем, из дома мама отпускала почти каждый вечер, разрешив им взять мелкие деньги из кармана ее зимнего пальто. Правда, здесь они смотрели каждый вечер телевизор, что не дошло еще до их села. Было еще одно развлечение в Абзане, по которому она сейчас сильно скучала. В каждую пятницу вечером она ходила со старшими сестрами в интернат. В восемь вечера просторный вестибюль интерната превращался в концертный зал. У кого был талант и природная смелость, те выступали со своим номером, кто не обладал ими, были зрителями. Концерт шел долго. Здесь пели башкирские песни, исполнялись мелодии на курае и народные башкирские танцы. Но Айгуль больше всех нравились сценки, небольшие спектакли, которые исполняли десятиклассники. Особенно ей понравилась одна девушка – заводила всех сценок. Звали ее Аклима. У нее была короткая стрижка, что было редкостью среди девушек из башкирских классов. На концерте она выступала в белой блузке с воланчиками, узкой черной юбке, в прозрачных тонких капроновых чулочках и в туфлях на высоком каблуке. Она всегда участвовала в сценах и однажды вышла на сцену в тонких дамских перчатках из гипюра и красивой шляпке. В руках она держала маленький ридикюль.

После концерта стулья убирались и начиналась танцы. Вальс, когда парни имели возможность пригласить своих подруг, чередовался с зажигательной башкирской плясовой. Айгуль больше нравился веселый танец, когда девушка, танцуя перед парнем, вызывала его в круг. Парень и не думал отказываться, и пускался с девушкой в пляс.

Теперь, вместо всего этого, лишь ее взгляд в небо, где далеко-далеко мерцает одна единственная звездочка.

Мать приехала навестить их в марте месяце. И ужаснулась. Роберт болел бронхитом, Айгуль – гриппом. Обувь детей была постоянно мокрой, сушить было негде. По утрам, в семь часов, в общежитие приходила старшая пионервожатая и воспитательницы, и всех выгоняли во двор на утреннюю зарядку без зимней одежды, несмотря на пургу или холод. В спальне разрешалось оставаться только тем, кто перенес какую-либо операцию. Затем дети умывались холодной водой, завтракали в большой столовой и шли в учебный корпус на занятия. Айгуль была в болезненном состоянии, и когда мама через два дня прощалась с ней, она вовсю плакала. Роберту все было нипочем, он пошел проводить маму до ворот интерната.

Айгуль осталась совершенно одна в комнате. Подруги все ушли на занятия. Она накрыла голову теплым платком и полезла на подоконник. Открыв широкую форточку, просунула туда голову и стала высматривать маму во дворе интерната. Она увидела, как они шли по заснеженному двору, направляясь к высоким железным воротам. Вдруг шторы комнаты раздвинулись и появились две светлые головы мальчишек.

– Девочка, мы сейчас тебя изнасилуем, – сказал мальчик.

– Дурак, – буркнула Айгуль в ответ.

Она не понимала значения слова мальчишки, но чувствовала что-то плохое. Мальчики исчезли, она опять взглядом отыскала вдали родной силуэт мамы. По щекам ее текли слезы. Мама остановилась возле ворот и что-то говорила брату. Наконец, мама ушла, а Роберт повернул в обратную сторону.

С приходом весны Айгуль повеселела, она опять превратилась в резвую веселую девочка. По воскресеньям она пела, танцевала и устраивала спектакли с подружками. В субботу она организовывала балы. После отбоя девочки и не думали спать. Из своих простыней и пододеяльников они сооружали бальные платья, обнажающие их плечи, украшали свое декольте бантами, а из платков делали себе вуали. Свои веера, по примеру Айгуль, девочки делали из листов школьных тетрадей, которые они вырывали с самой середины. Ее жизнь отравляла лишь Оля, которая училась в седьмом классе и была у пятиклассниц-девочек пионервожатой. Она приходила к ним в комнату, ругала и унижала. Особенно нещадно она придиралась к Айгуль. Айгуль не выказывала ей, как другие девочки, ни симпатии, ни уважения. "Она похожа на цыганку", слышала Айгуль ее слова в свой адрес в темноте, когда Оля оставалась ночевать в их комнате и сплетничала с двумя-тремя девочками. В конце концов девочки собрались, пригласили Клару Петровну и пожаловались ей на Олю. Особенно плакала Хамдия, хотя это Айгуль должна была плакать, жалуясь на характер Оли. С этого дня Оля больше не появлялась в их комнате.

Айгуль всю зиму писала письма своей маме и получала ответы от нее, которые она читала вместе с братом. А в конце апреля написала, что не собирается учиться здесь, а если Роберт хочет, пусть остаётся здесь.

Кроме прилежной учебы, Айгуль начала сочинять стихи, и дала почитать

одно из них девочкам. Им очень понравилось, они уговорили ее показать их Кларе Петровне. Ей не понравилось слово "воображала" в стихотворении -

такие слова нельзя было употреблять в стенах школы. У Айгуль разом пропало желание еще сочинять стихи.

На майские праздники родители забрали двойняшек домой. Первого мая

они пошли в Абзанскую школу, к своей учительнице и в класс, к своим одноклассникам. Учителя и школьники готовились в честь праздника к демонстрации перед школой. Роберт и Айгуль нашли свой класс и заняли места в рядах демонстрантов. На Айгуль была новая белая блузка и темно-синяя короткая юбка в складку. Такую форму, с иголочки, им выдали в интернате. Волосы она заплела в две косички с белыми бантами на концах. Банты ей подарила Зайнаб. Демонстранты прошествовали по главной улице Абзана с транспарантами "Да здравствует 1-е Мая" до сельсовета. Потом школьники разошлись по домам.

В летние каникулы брат и сестра вернулись домой. Мать сразу решила не

отправить их на следующий учебный год в интернат.

– Живите дома! Вы не сироты, чтобы жить в таких казарменных условиях. – сказала она.

Эксперимент Роберта был закончен.

II

Летом Айгуль получила новые красивые вещи. Наконец-то и о ней

вспомнили. Утром она надела с превеликим удовольствием платье из сатина в мелкую клеточку, натянула новые сочно-бордового цвета чулочки, поверх них желтые носочки и надела легкие туфельки.

– Так не носят – поверх чулок носки, тем более на летнюю обувь, – пропела свое замечание с легким осуждением ее старшая сестра Резеда, поглядев, как она со своей подружкой Асией собирается в книжный магазин. – Пожалуйста, переоденься и не позорься.

Резеда всегда была из трех сестер самой изысканной, сведущей в моде, а также самой требовательной к маме, когда это касалось девичьих нарядов. Айгуль же просто радовалась тому, что ей купили.

– Ну и что? А мне нравится, – возразила Айгуль, уходя за покупкой, и тут же вернулась за забытой игрушечной сумочкой, где лежали деньги.

– Айгуль, учебник русского языка не покупай, я могу тебе дать свой. – Он мне уже не нужен, – сказала Галия.

Айгуль согласилась. Многие девчонки и мальчишки с их улицы передавали летом свои учебники друг другу, старшие – младшим. Галия была дочерью Алмабики Шакировны и близкой подругой Резеды, они учились в одном классе и были неразлучны. Она жила вместе с мамой и бабушкой, потому в их доме был идеальный порядок, спокойствие и достаток. Галия была очень аккуратной девушкой, учебники у нее были всегда как новенькие. Резеда свои учебники передала Роберту.

В книжном магазине приятно пахло от новых учебников свежей типографской краской. Айгуль купила учебники на русском языке, Асия на башкирском и для седьмого класса. Они были одногодки, но Айгуль пошла в первый класс с восьми лет. Айгуль тут же заинтересовали учебники по литературе и истории. Кроме того, она любила рассматривать все карты по географии и атласы мира.

– Пойдем мимо клуба, посмотрим, что за фильмы сегодня, – предложила Айгуль, когда они вышли из магазина и уже прошли мимо киноафиши, висевшей в центре села.

Асия согласилась, хотя её родители редко пускали в клуб на фильмы. А Айгуль не знала в этом ограничения. Она с малых лет не пропускала ни одного интересного фильма в клубе. Когда Айгуль была поменьше, то ходила со своим братом Робертом, и если у них или у матери не было денег, они вдвоем быстро решали эту проблему.

Они находили в сарае свежие яйца, несли их в ладошках в магазин, где продавщица Шагида апай принимала их и давала каждому по пять копеек. Столько стоил и билет в кино. От магазина они уже бежали вприпрыжку в клуб на детский сеанс.

Афиша из крашенной фанерной доски обещала индийский фильм "Сангам". Подружки обрадовались.

В Абзане, казалось, не было ни одного человека, который бы не любил эти душещипательные, красочные фильмы далекой Индии. Вечером в клуб валил и млад, и стар, и на сеансе все лили слезы. В такой день дети Раймановых ходили на детский сеанс в семь вечера, а сами взрослые – на вечерний сеанс, оставляя младших под присмотром старших детей.

– Сепиля, зайди за мной вечером, пойдем вместе на индийские фильмы. Папа меня всегда отпускает, – попросила Асия, вспомнив о былом.

Айгуль заулыбалась и согласилась. Своим домашним именем она была обязана именно Асие. Давным-давно, когда они были совсем крошками, Асия заходила к ним во двор и спрашивала: "А Сепиля дома? Она выйдет играть?". Родители приветливо отвечали.

III

Придя домой, Айгуль уселась было в саду просмотреть учебники, как пришла ее подруга Таня.

– Когда же ты приехала? – обрадовалась Айгуль.

– Вчера медногорским автобусом, – ответила Танька и, не останавливаясь, затараторила про то, как она гостила в Кувандыке у своей тети. Веселая полная болтушка Таня оставалась верна себе. Она была самой близкой подружкой Айгуль. Хотя Асия и жила в соседнем доме и их дворы имели общий низкий забор, Айгуль общалась и играла с ней куда меньше, чем с Таней. Отец Асии был слишком строг, и девочки не смели лишний раз выйти на улицу.

– Приехали мои племянники с Севера в Кувандык, они старше меня, но я им прихожусь тетей, – болтала Таня.

– Постой, постой, – прервала поток слов Айгуль, – ты же намного моложе их, как ты можешь быть их тетей?

– Мой старший брат рано женился, а я у мамы поздний ребенок, – ответила Таня и, не вдаваясь в подробности, описывала дальше внешность Коли и Саши, их рыбалку, песни под гитару вечером.

Но Айгуль так и не поняла, и эти переплеты родственных связей остались для нее загадкой.

Рассказывая друг другу о проведенном лете, они спустились к речке Ассель за огородом и взобрались на свое место – на ветвистую плакучую иву. Большая ива склонилась к реке, ее ветви почти касались воды. Айгуль видела под собой тихую гладь воды и бросала засохшие листочки в Ассель. Она слушала подругу и вдруг поняла, что-то в ней изменилось. Таня стала другой. Но в чем? Раньше они болтали обо всем – о школе, о девчонках села, о том, что происходит в их домах. Но сейчас было что-то новое… Да, Таня заинтересовалась парнями. Она говорила о них как девушка. Вот это и было ново. Айгуль была удивлена. Подруга была почти на два года младше её… Она сразу почувствовала, что не приемлет это новое, загадочное изменение в поведении своей подружки.

IV

Когда они вернулись во двор и распрощались до вечера, Айгуль зашла на кухню, и ей показалось, что такой прекрасный летний день померк для нее. В доме вовсю шел очередной скандал родителей. Как всегда, мама при этом делала хозяйственные дела по дому, отец сидел сложа руки и только ругался.