Полная версия
Путь домой
– Ну что, так и будем стоять в дверях? Пойдём, доставлю тебе высшее эстетическое удовольствие!
В комнате было темнее, но просторно. Старая печь, которая теперь использовалась для хранения на лежанке тёплых вещей, казалось, делила комнату на две. За печью стояла кровать. Стол у окна был застелен клеёнкой с цветочным орнаментом. На него Вика поставила вазу, и кивнула на укрытый пледом диван в углу, на котором лежала гитара.
Диван был скрипучим и мягким. Я ела клубнику, которую Вика насыпала в большую салатницу, и слушала, как её звонкий голос отражается в каждой клеточке моего тела. Проникает туда, куда никогда не просочились бы даже воздух или вода…
Она не смотрела на меня, когда пела, погрузившись с головой в музыку. Она пела так, словно была в этой комнате одна. Наверное, так и нужно. Когда ты не думаешь о том, что на тебя смотрят, твой танец идёт от души. Он твой, и он для тебя. Наверное, с песней так же…
– Дождь барабанит по стёклам и крышам.
Дождь, мы друг друга уже не услышим.
Это дождь, он повсюду: внутри и возле.
Этот дождь всё поделит на «до» и «после» …
Я слушала и думала о незначительных вещах, которые делят наши жизни на «до» и «после». О вещах, которые естественны для нас, как дуновение ветра. Но если вложить в него чудовищную силу, то он способен стать ураганом и стереть города с лица земли. Тогда этому ничтожному ветерку, обретшему невероятную силу, дадут имя, он войдёт в историю… Он поделит жизни людей на эти пресловутые «до» и «после».
Домой я вернулась, когда солнце уже стало клониться к закату, окрашивая небо в розовато-оранжевый цвет, а знойный воздух, убавив духоту, опускался на деревню усталым грузом. Здесь было прохладнее, чем в деревне. Из-за окружавших дом со всех сторон деревьев тут уже были сумерки. Садовые фонтанчики поливали газон и кусты роз, прогоняя духоту. Я не без удовольствия вдыхала запах свежести, цветов и мокрой земли, когда дверь распахнулась и на крыльце показалась Дарья Михайловна.
– Добрый вечер, милая моя! – её тон, встревоженный, как будто испуганный и в то же время рассерженный, не предвещал ничего хорошего. – И где, позволь узнать, ты была весь день?
Я почувствовала, как в груди поднимается волна раздражения на этот глупый вопрос и на саму Дарью.
– Гуляла, – отрезала я, проходя мимо замершей в дверях Дарьи.
– А почему не брала трубку?! Я звонила пять раз!
Вытащив телефон из кармана, я с удивлением обнаружила пропущенные от незнакомого номера и перечёркнутый колокольчик на самом верху. Я забыла включить звук. Горькое разочарование заставило больно прикусить уголок губ. Ни одного звонка от родителей. Впрочем, может, Дарья не звонила им… А её возмущённый голос всё продолжал доносить мне о том, как она волновалась, не обнаружив меня дома. Она волновалась, а родители, видимо, совсем нет!
– Я не должна отчитываться! – голос звенел от разъедающей обиды. – Извините, Дарья Михайловна, но мне не восемь лет, а Вы не моя мамочка, чтобы я без устали строчила эсэмэски. Если Вы думали, что я проведу лето в домашнем кинотеатре или библиотеке, то вынуждена Вас расстроить.
Я видела, что мои слова задевают её, кажется, даже больше, чем хотелось. Как она смотрит растерянно и печально. Мне стало даже жаль её и стыдно за то, что говорила, возможно, слишком грубо. Поэтому конец своей тирады я произносила уже не так бойко. Но мне нужно было расставить границы. Нужно было показать, что не нуждаюсь в опеке. Что сама могу решать, как провести это время, раз уж так вышло, что вынуждена быть здесь. Могу решить, с кем мне общаться и сколько. Хотелось развернуться и уйти в свою комнату, но я понимала, что это будет как раз по-детски. Я выдержала взгляд Дарьи Михайловны.
– Ладно. Как скажешь… – её голос прозвучал немного сдавленно.
Она вздохнула и прошла мимо меня в свою комнату. А потом оттуда раздался треск огня в электрическом камине, открылась крышка рояля, и Дарья заиграла тихую и печальную мелодию. Я стояла в прихожей, слушая звуки, извлекаемые из натянутых струн деревянными молоточками, и чувствовала себя бесконечно одинокой. Повесив ветровку на вешалку, я перевела взгляд на приоткрытую дверку ключницы.
Мелодия сменилась другой, ещё более размеренной и печальной. Будто оплакивала потерянное навсегда. Будучи не в силах вернуть время и задержаться там. В ней уже не чувствовалась боль. Лишь горечь и сожаление. Я бесшумно поднялась к себе в комнату и легла на кровать. Здесь музыка казалась тише. Но её власть над душой не стала слабее. Наоборот. Мелодия заставляла вслушиваться в каждую ноту.
«Это дождь, он повсюду: внутри и возле». С музыкой так же. Она повсюду. Наверное, так со всем, что ты не можешь потрогать, а можешь лишь ощутить. С тем, что способно оказать на тебя влияние. С тем, что может пробуждать желания и чувства. Чувства… Я достала из кармана ключ.
«Так нельзя. Это неправильно!» – голос совести вопил и бил тревогу, словно предчувствуя, куда заведёт поиск ответов на вопросы, притаившиеся за той дверью в комнате напротив. Я потянулась положить ключ в карман. «А с другой стороны, ну что может случиться? Я только одним глазком посмотрю и всё. Пока Дарья играет. Никто ничего и не узнает даже!»
Сделка с собственной совестью. Как часто люди заключают её, оправдывая проступки, как я в тот вечер: «Я же не смогу уснуть, если не узнаю», «Сама виновата! Могла бы раньше запереть, чтобы я не мучилась», «Я же никому не делаю плохо!»
Уговаривая себя, я медленно подошла к двери. Голос совести уже молчал. Его вытеснили любопытство и азарт. Дикие, необузданные, почти первобытные эмоции. Я прислушивалась к собственным шагам, надеясь, что они не звучат слишком громко и попадают в такт какому-то вальсу, который теперь лился из-под пальцев Дарьи. Ключ тихо вошёл в замок и так же тихо повернулся. А может, это просто кровь начала шуметь в ушах от напряжения, и я почти не услышала щелчков. Дрожащая рука, словно не принадлежащая мне, аккуратно повернула ручку двери. Всё. Маятник запущен. Я выдохнула, будто перед прыжком в ледяной бассейн, и заглянула внутрь.
Глава 4
Там было темно. Очень темно. Видимо, из-за плотных штор, не пускающих в комнату уличные сумерки. А ещё меня сразу удивил запах. Он был никакой. Не пахло ничем вообще. Словно в этой комнате не было жизни. Словно даже время там остановилось. Прислушавшись к звукам рояля с первого этажа, я приоткрыла дверь пошире и плавно протиснулась в комнату, тихо прикрыв за собой.
Лучик фонарика телефона осветил стены. Светлые, как в моей комнате. Книжные полки на стене, точь-в-точь как у меня. Ночник на прикроватной тумбочке и кровать.
Комната была похожа на мою как две капли воды. Зеркальная комната-близнец. Но что-то в ней всё же было иначе. Как будто другой характер. Стараясь ступать как можно тише, я подошла и села на кровать, пытаясь понять, что за чувство овладело мной. Это не было похоже на удовлетворение или растерянность. Лучик фонарика продолжал медленно блуждать по стенам, и закрытым дверям шкафчика. Почему-то мне было абсолютно плевать, что в нём висит. Я была целиком поглощена охватившим меня чувством. Свет упал на прикроватную тумбочку и осветил лежащую на ней книгу «Тайна тибетского сокровища». Дежавю. Вот что это за чувство. Неуловимое ощущение, будто мне всё здесь знакомо. «Всё просто. Моя комната похожа на эту. У Дарьи две одинаковые гостевые комнаты. А я уже напридумывала всего…» – отогнав такое внезапное ощущение, я поднялась и направилась к выходу.
«Успокойся, крошка-детектив, тайна раскрыта, подозреваемая уличена в имении двух одинаковых гостевых, в которых не найдены следы её психологических экспериментов. Пора завязывать с этими детскими играми!»
Я положила руку на ручку двери и замерла, а затем, повинуясь внезапному порыву души, вернулась к тумбочке и забрала книгу о приключении девушки-сыщика с собой.
Музыка уже давно стихла. Дарья Михайловна, вероятно, спала на своём диване, и огромный рояль охранял её ночной покой. Я лежала, сбив одеяло в ноги, и смотрела в потолок, по которому плясали тени, отбрасываемые уличными фонариками возле розовых кустов. Ходики показывали половину первого ночи. Но сон не шёл, несмотря на насыщенный событиями день. Преследующие меня вчерашним вечером головные боли сегодня совершенно отступили. Видимо, циклон ушёл, забрав с собой мучающие меня дожди. «Этот дождь всё поделит на «до» и «после» …», «…может, и я вам на что сгожусь…» Усталый мозг воспроизводил обрывки услышанных в течение дня фраз, отказываясь успокоиться.
Вика… Михей… Огромная чёрная кошка Василиса, которая испугала меня, когда я собиралась от Вики домой. Я вспомнила, как, спускаясь с крыльца, услышала громкое шипение, будто под деревянными ступенями свились клубком змеи. Громкий вскрик вырвался, кажется, прежде чем я успела запрыгнуть обратно.
– Что случилось? – озадаченная Вика выглянула в прихожую.
– Там змеи!
В ответ Вика звонко рассмеялась.
– Я же говорила, тебе понравится! Василиса! Василиса!
Она всё продолжала смеяться, а из-под крыльца вышла огромная пушистая кошка с маленькими кисточками на ушах и, грозно глядя на меня, прошествовала в дом.
– Она очень умная, но диковатая, – объяснила мне Вика. – Дом охраняет лучше собаки. Если б ты была не со мной, Василиса на тебя бросилась бы. Единственное, она, как любая кошка, любит погулять.
Погулять… Это я тоже люблю. Особенно там, где написано «Проход запрещён», «Травмоопасно», «Ремонт» … Пальцы машинально коснулись бугорков шрамов на виске. Или, например, там, где заперто. Я замерла, вновь коснувшись, а потом чуть сильнее сжала тёплый корешок книги Кэролайн Кин. Ночник мгновенно осветил комнату мягким желтоватым светом. Говорят, для того чтобы уснуть, нужно почитать перед сном. Проверим. Я раскрыла книгу. Лёжа это делать было не очень удобно, но я не смогла отказать себе в удовольствии и, надавив пальцем на страницы и выгнув обложку, чуть сдвинула подушечку. Страницы пролетали, веером мелькая перед глазами, обдавая меня лёгким ветерком. А потом… А потом из книги выпал сложенный лист бумаги, надёжно спрятанный кем-то между страниц. Я мгновенно села, отложив книгу в сторону, и развернула случайную находку. Сначала, из-за недостатка освещения, текст показался мне неразборчивым, но когда я поднесла листок к ночнику, увидела лишь строчки цифр:
«127/13 27/1/2 71/2/8 71/2/9 122/1/3 122/1/4, 4/35/4 29/2/2 128/2/7 44/40/6 44/40/7 137/2/5, 141/1/1, 8/2/3 1/10/5.
29/2/2 275/39/7 13/1/1 13/1/2 89/41/9, 7/1/1 1/22/6 198/2/1-2.»
По спине пробежал неприятный холодок, будто сквозняк из запертого окна. Троичное сочетание цифр сразу навело на мысль, что на бумаге зеркально написаны даты. Память мгновенно провела аналогию с сюжетом фильма, в котором девочка с даром провиденья указала даты и координаты крупнейших катастроф в будущем. Только вот название фильма я не смогла вспомнить. Этот эпизод словно ластиком стёрло. Я отложила листок и прикрыла глаза, пытаясь собрать разрозненные мысли воедино. Но добилась только головокружения. Пора заканчивать. Хватит с меня загадок на сегодня.
Вопреки опасениям, уснула я быстро, даже не заметив, когда размышления о цифрах на бумаге перешли в странный сон о том, что я нахожусь в больнице. Резкий запах медикаментов и раздражающий отрывистый писк аппаратуры. Я не могла пошевелиться, окружённая белым светом. А потом надо мной склонилась Вика с небрежно завязанными в хвост почему-то цыпляче-жёлтыми волосами. «Помоги мне, пожалуйста! Забери меня отсюда!» – но язык остался неподвижным. Ни одного звука не сорвалось с пересохших колючих губ. Тихо скрипнула дверь, и в поле зрения появилась Дарья. Она плакала исступлённо и обессиленно, как плачут люди, когда они уже не в состоянии ничего изменить, но и смириться пока не могут.
– Вам нельзя здесь находиться… – прошептала ей Вика.
– Пожалуйста… Пожалуйста… – Дарья мотала головой и всхлипывала, безрезультатно пытаясь хоть ненадолго взять себя в руки.
– Состояние стабильно тяжёлое… – будто самой себе отстранённо прошелестела она.
– Может, и я на что сгожусь… – Михей распахнул дверь, внося странную чужеродную сумятицу.
Он стремительно двинулся к моей кровати. Вика робко отошла в сторону, а Дарья, жалобно вскрикнув, вжалась в стену. В её глазах промелькнул нечеловеческий ужас, но она не позволила себе отвернуться, видимо, желая видеть последние секунды моей жизни.
Михей подошёл к пищащему слева от кровати аппарату и начал поочерёдно нажимать на нём что-то.
– Прогнозы неутешительные… – механически откликнулась Вика.
«Убери свои грёбаные руки, урод!» – но он не услышал моего безмолвного крика. «Дарья! Дарья! Не давай ему! Убери его!..» – но она тоже не слышала меня. Лишь дрожала, забившись в угол. А потом появилась она в своём белом платье и солнечных очках, скрывающих глаза.
«Мне жаль… Ведь вместе с тобой умру и я… Клянусь» – беззвучно произнесли её губы.
– Нет! – я открыла глаза, не сразу сообразив, что нахожусь в своей комнате совершенно одна. Не было затухающего звука больничной аппаратуры, не было Вики, Михея и рыдающей Дарьи. А самое главное – не было её.
Тяжело дыша, я села и провела ладонью по лицу. Солнце уже не светило прямо в окно, а ходики показывали половину одиннадцатого. Я взяла телефон и привычно нажала на знакомый квадратик. Удивительно, что со временем ты даже перестаёшь задумываться, руки берут телефон и выходят в сеть раньше, чем ты осознаешь, для чего это сделал. Лента запестрела фотографиями и жизнеутверждающими постами. Решив, что обязательно почищу подписку, я быстро заглянула в мессенджер. Пусто. Ни одного сообщения. «Пошло оно всё! – отложив телефон, решила я. – Почищу группы, и будет там так же пусто, как в диалогах… А потом я удалюсь, а они пусть и дальше зависят от выкладывания своих фоток в белье, без белья и авакадных завтраков», – кивнув своим мыслям, я спустилась с кровати и направилась в ванную.
На кухне Дарья гремела посудой, видимо, готовила завтрак. Стоя под падающей сверху водой, я подумала, что зря вчера так резко разговаривала с ней. Она же просто волновалась. Быстро одевшись, высушила чёлку, максимально зачесав её, пряча шрам. Заметив валяющуюся возле кровати раскрытую книгу, я подняла её и положила на тумбочку. Потом, передумав, выдвинула ящик и спрятала книгу между вещей на тот случай, если Дарья решит подняться в моё отсутствие. Вчерашний листок с цифрами я тоже хотела убрать, но, повертев в руках, положила в сумку.
«Покажу его Вике, – решила я. – Интересно, что она скажет обо всём этом…»
Смутное ощущение, появившееся после неприятного сна, будто я затронула что-то страшное и необъяснимо опасное, усилилось, когда я решила забрать листок. Это раздражало, как засевшая глубоко под кожу заноза. Поэтому я вошла на кухню, забыв поздороваться.
Дарья стояла у плиты спиной ко входу, и когда я вошла, принялась усердно перемешивать содержимое небольшой кастрюльки. Молчание, повисшее в комнате, угнетало. Оно навалилось грузом невысказанных слов, упрёков, страхов, переживаний…
– Дарья… – я решила первой нарушить его. – Послушайте, я вчера…
Она подняла вверх руку, заставляя замолчать, и повернулась. Её взгляд был направлен к окну, но я поймала себя на мысли, что у тётки блестят глаза, будто она плакала. От этого стало совсем паршиво.
– Эмма… – она смущённо кашлянула, а затем тихо продолжила. – Не стоит. Я действительно вчера перегнула. Ты не маленькая девочка, тебе не требуется опека, а я, как ты верно заметила… тебе не мать. Но так как ты гостишь у меня, и я несу за тебя ответственность… В общем, я хотела бы знать, где ты и с кем… – она замялась. – Не для того, чтобы контролировать тебя, а чтобы…
– Я поняла, – получилось резковато, но я была рада, что объясняться с Дарьей не нужно. Кажется, она решила всё верно: нам обеим нужно расставить точки над «i» и выстроить какие-то взаимоотношения, а это невозможно без правил. Теперь я должна сообщать Дарье своё примерное местонахождение, и она будет спокойна. Чтобы перевести тему, я быстро спросила: – Мама не звонила? Я не смогла связаться с ней вчера.
Это была ложь, но кто проверит, да и зачем. Кто узнает, что я не хочу звонить? Что я ненавижу их за то, что им, видимо, всё равно, как я здесь. Нравится ли мне. Появились ли у меня друзья или я сижу, как, наверное, мечтает Дарья, в обнимку с книгами.
– Твоя мама?.. – она выглядела растерянной. – Звонила. Передавала привет… Ты знаешь, тут очень плохо ловит связь, попробуй позвонить со стационарного, он у меня в комнате.
Я кивнула и проследовала за ней в зал. Может всё же стоит. А может, в глубине души я всё же хотела услышать мамин голос. Наверное, я и сама не до конца отдавала себе в этом отчёт, а Дарья уже достала записную книжку и протянула мне, раскрытую на номере «Сестра». Я не смогла сдержать усмешки и покачала головой.
– Спасибо. Я знаю номер мамы.
Смущённо кивнув, Дарья Михайловна захлопнула кожаную обложку и поставила книжку на полку. Она пристально смотрела, как я набираю номер, кажется, забыв, что нужно моргать. Лишь встретившись с моим взглядом, тётка вышла из комнаты, оставив меня наедине с гудками, раздающимися из трубки. Отсчитывая монотонные звуки, я вновь осматривала комнату. Рояль был открыт. В вазе стояли свежие розы. На кресле у камина всё так же лежала заложенная книга некоего Ф. Патнема… Гудки прекратились. На звонок никто не ответил.
Глава 5
Я вышла из зала и тут же наткнулась на Дарью. Она стояла возле барной стойки и натирала полотенцем блестящую тарелку, делая это так усердно и тщательно, что мне показалось, ещё немного – и керамика треснет. Как только я показалась на пороге комнаты, она принялась тереть тарелку ещё сильнее. Я подошла к столу и налила в стакан воды из кувшина. Дарья прекратила терзать посуду и поставила тарелку на стойку.
Я глотала воду через силу, чувствуя взгляд тётки, сверлящий мою спину. «Что тебе нужно, Дарья? О чём ты думаешь?» – её тревожность передалась и мне. Я вдруг почувствовала, что мы с ней словно два сапёра аккуратно движемся в неизвестном обоим пространстве, боясь задеть скрытые в нашем подсознании мины. Куда мы движемся? Навстречу друг другу? Мне было достаточно, чтобы просто в одном направлении.
– Не переживай, что не смогла дозвониться, – сказала Дарья, выводя меня из задумчивости. – Мы разговаривали с ней утром. Она, кажется, собиралась в кино. Наверное, теперь отключила звук на время сеанса.
Я кивнула, ставя стакан в мойку, и неожиданно для себя ответила:
– Надеюсь, мама отлично проведёт время, – проходя мимо замершей у барной стойки Дарьи, я увидела, что она впилась в столешницу с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Злится? – Я прогуляюсь до озера. Не знаю, когда вернусь.
Уже у двери я услышала, как в ответ тихо прошелестело:
– Будь, пожалуйста, осторожна.
До озера я почти бежала. Только возле его блестящей глади, под тенью раскидистых ив, тревога и напряжение покинули меня. В висках слабо, но навязчиво извивался болезненный червь. Хотелось холодного кофе со свежим апельсиновым соком. Я сглотнула и побрела по берегу, тяжело дыша, вглядываясь между деревьями. Странно было признаваться себе в этом, но я искала Вику. Хотелось, чтобы она вновь шла мне навстречу, собирая цветы, а потом мы пошли бы к ней петь песни и есть клубнику. Или сварили бы кофе. Или… С ней могло быть много всяких «или». С Викой было легко. И я нуждалась в этой лёгкости, которой мне так не хватало с Дарьей.
Тётка была напряжена, натянута, как готовая вот-вот лопнуть струна, каждый раз, когда я была рядом. Она не знала меня и боялась, как взрослые боятся трудных подростков. Боятся вопросов, которые они задают, боятся жестов и их поступков. Боятся перемен. Дарья боялась перемен. Она словно заперлась в своей раковине. В своей библиотеке, отгородилась от мира за своим роялем и огромной плазмой. Оставив для коммуникации лишь маленькую ниточку – стационарный телефон и, возможно, маленькое окошко в виде переписок в соцсетях с такими же растерянными друзьями.
Вика была другой. Викина семья была другой. Они были живыми. Там не было неловкостей. Там была жизнь. Разная. Стремительная. Естественная. Непредсказуемая. Живая. Я вспомнила, как вчера впервые увидела Викину маму Иру. Она вошла в калитку. Высокая, поджарая и с короткой стрижкой «боб», отчего её лицо было похоже на солнышко в обрамлении рыжих лучиков-волос. Она улыбалась, держа в руках накрытую салфеткой корзину.
– Ты похожа на свою маму, – заметила я Вике.
– На маму? – она удивлённо взглянула на калитку. – А, так это ведьма, забирающая молоко у соседских коров! – крикнула она так, чтобы женщина услышала.
– Не вводи свою подругу в заблуждение! Я всего лишь меняю клубнику на души! – ответила раскрасневшаяся от быстрой ходьбы женщина.
– Вот, видишь, с кем приходится жить? – вздохнула Вика.
– С кем? – та невинно хлопала глазами.
– С самыми лучшими, крутыми и весёлыми, хоть и чудаковатыми людьми! – ответила ей Вика, а потом обратилась ко мне. – Эмма, это моя мама Ира.
Это было легко и непринуждённо. Настолько естественно, что я на секунду ощутила лёгкий укол зависти. Я не могла себе представить таких отношений с моей матерью. Та была больше схожа с Дарьей, хоть и не являлась копией. Мама чётко разграничивала понятия «родительство» и «дружба». Я отчётливо помню, как сделала пирсинг в пупке. Как было страшно рассказать об этом родителям, но они всё равно узнали, когда обнаружили в мусорном ведре розоватые после обработки ранки ватные палочки. Мама долго причитала, заламывая руки, и капала в стакан валериану. А отец велел немедленно всё вынуть и обработать прокол. О том, чтобы набить тату, не могло быть и речи. Наверное, я сама виновата в таком отношении… Кончики пальцев вновь коснулись виска.
Вика вскоре обнаружилась. Она сидела на иве, на которой вчера нашла меня, опустив босые ступни в воду, и медленно двигала ногами, глядя, как свет играет на коже через толщу воды.
– Привет, – я разулась и пошла к ней по нагретому солнцем стволу. От каждого моего шага он всё больше погружался в воду, и Викины ноги по колено утонули, но она словно не заметила этого, с улыбкой глядя на меня.
– Ты в порядке? – спросила она вместо приветствия и хмыкнула в ответ на мои удивлённо поднятые брови. – У тебя такое лицо, будто…
Она замолчала, склонив голову и глядя на меня изучающе, будто желала понять, что же не так с моим лицом, и подобрать подходящие слова.
– … Будто ты очень долго жевала какую-то невкусную гадость, а теперь пытаешься понять зачем это сделала.
– Ого! Я ожидала чего угодно, но…
– Экспромт иногда находит на меня, – кивнула Вика, усмехаясь. – Я бы сказала, что это моя сильная сторона.
– Нет. Ты себе льстишь! – возразила я и, закатав до колен спортивные штаны, уселась рядом.
Я смотрела на округлый берег и думала о том, что легче почему-то не становится. Возможно, дело было вовсе не в Вике, не в Дарье и даже не в моей семье, а во мне. От себя невозможно убежать, даже если очень сильно разогнаться. В итоге обязательно споткнёшься. А ещё мне нужен был кофе. И чем крепче, тем лучше.
– Ты сегодня какая-то странная… – прошелестела рядом Вика.
Наверное, она была права. В последнее время это как будто стало нормой. «Ты не представляешь себе, что такое «странно», Вика!» – незаметно запустив пальцы в сумку, я провела по кромке сложенного листка. Мы снова молчали. Вика, подставив лицо солнцу, думала о чём-то своём, может, рифмовала строки ещё одной песни, а я не знала, как начать этот разговор и стоит ли. Что, если это касается только нашей семьи? Что, если в этом вообще нет никакой тайны, просто моё богатое воображение. Что, если, все эти странности создаю я сама?! И вообще, стоит ли втягивать в это Вику? Что-то жгло меня изнутри. Распирало и пенилось, словно брошенная в колу конфетка Ментоса. Желание поделиться. Необъяснимая и необъятная жажда рассказать о том, что творится вокруг меня, и пусть уж Вика решает, чокнутая я, или в этом доме творится что-то странное. Не давая себе передумать, я вытащила из кармана листок и, не глядя, протянула его Вике.
– Что это?
«Не спрашивай! Потому что я не знаю. Разверни! Посмотри! Скажи мне, что это!»
Она помедлила, будто увидела что-то на моём лице, хоть я и постаралась как можно спокойнее и расслабленнее смотреть перед собой на противоположный берег. Но потом бумага тихо зашелестела. Я знала, что Вика разглядывает числовой ряд.
– Я не понимаю…
– Я нашла это вчера ночью в книге, которую взяла на тумбочке в запертой от меня комнате… – только теперь мой взгляд переместился на Вику. Я немного боялась увидеть на её лице разочарование, почти зная, что его не будет, и оказалась права.
Удивление, азарт, желание услышать историю целиком – вот что отражалось в серо-зелёных глазах напротив. На секунду мне показалось, что это мои чувства. Мои эмоции. И я упивалась ими. Я рассказала Вике всё с самого начала. И про то, как Дарья заперла комнату, когда думала, что я уже сплю, и про то, как я мучилась, отгоняя навязчивое желание сходить туда, и о том, что я проиграла, взяв ключ под первые стройные звуки рояля из соседней комнаты, и зашла в спальню, так похожую на мою. Я закончила рассказ на том, как из книги выпал листок, и посмотрела на внимательно слушающую меня подругу.