Путь домой

Мария Блинова

Путь домой

Глава 1

Не знаю, когда это началось. Может быть, когда родители решили избавиться от меня, отправив на лето к тётке в забытую всеми деревню. Может быть, когда я молча ехала на переднем пассажирском сиденье папиной машины, игнорируя его попытки поговорить. Впрочем, скоро он замолчал. Наверное, думал, что я обижена, но мне было уже всё равно.

Как только мы выехали из города, начался ливень. Что-то сжалось внутри от дурного предчувствия. В голове пронеслась мысль о недобром знаке, но я поспешно отбросила её: «Чушь! Какие знаки?! Как бабка у подъезда!»

По радио играла заезженная песня. Почувствовав привычное раздражение, я надела наушники, и через несколько секунд свежий хит заглушил бесящую мелодию. Глядя на запотевшее, залитое дождём стекло, чувствуя, как боль привычно сдавливает виски, я нарисовала на окне несколько тучек. Влага собиралась в капли, и они стекали из нарисованных облаков. Путь был долгим и утомительным, однообразный пейзаж за окном размывался дождём. Чувствуя, как к мигрени добавляется головокружение, я прикрыла глаза.

– Эмма, подъезжаем, – сухо обронил отец.

Видимо, я уснула, а за это время ливень кончился и забрал с собой головную боль.

Густой лес с обеих сторон шоссе сменился рядами фруктовых деревьев, за которыми виднелись дома. «Наверно, здесь очень красиво, когда цветут сады…» – эта мысль заставила губы дрогнуть в улыбке, я покосилась на отца.  Он не заметил этой лёгкой перемены в моём настроении. Хорошо. Ещё не хватало, чтобы он решил, что был прав, что мне тут может понравиться!

На въезде в деревню стояли старые покосившиеся домики. Было видно, что они давно не ремонтировались, даже освежающей покраски не видели много лет. На лавочках перед небольшими палисадниками сидели старушки. Они провожали взглядом нашу чёрную «Октавию» и возвращались к прерванной беседе.

«Интересно, кто-то из них может оказаться моей тёткой? – думала я, незаметно разглядывая идущих по своим делам женщин. – И в каком из этих домов я проведу лето?»

Отец говорил, что мы гостили у тёти Даши, когда мне было лет пять, но, как ни старалась, я так и не смогла ничего об этом вспомнить.

Съехав с шоссе, мы свернули на просёлочную дорогу. Слева росли стройные ивы. Они склонялись к пруду, по гладкой поверхности которого плавали кувшинки. «Октавия» свернула на грунтовку, ведущую сквозь небольшой пролесок к тёмно-коричневому забору, с колоннами из светлого кирпича. Это место было совершенно не похоже на деревенские дома на въезде. На долю секунды я поймала себя на ощущении, будто за той отгороженной прудом и ивами чертой находится другой мир.

Загорелась лампочка, и тёмная створка ворот медленно поехала в сторону, пропуская машину внутрь. Колёса тихо зашуршали по вымощенной плиткой подъездной дороге. Во дворе посередине аккуратно подстриженной лужайки, в окружении розовых кустов возвышалась беседка. Внутри сидела женщина. Когда машина подъехала к пристроенному к дому гаражу, хозяйка поднялась, отставляя на столик фарфоровую чашку, и неторопливо пошла в нашу сторону.

В то время как я, недовольно сопя, выбралась из машины, тётя Даша уже подошла к нам, и я смогла разглядеть её лучше. Это была женщина весьма интеллигентной наружности. Несмотря на то, что ей пошёл уже пятый десяток, выглядела она моложе своих лет. Моя новообретённая родственница была высока, а собранные в высокий пучок тёмные волосы придавали ей величия. Она внимательно посмотрела на меня, и я почувствовала, как по коже пробежали мурашки от её пристального изучающего взгляда. Отец смущённо топтался где-то справа, доставая из багажника чемодан.

– Эмма? – бархатистый голос Дарьи был мелодичным, он мне понравился, но этот странный вопрос вызвал некоторое изумление.

«А вы ждёте кого-то ещё?» – усмехнувшись, я протянула тётке руку:

– Здрасьте, Эмма.

Губы Дарьи Михайловны тронула улыбка, которая почему-то показалась мне горькой, но женщина тут же сжала пальцами мою ладонь, и в следующее мгновение улыбалась уже приветливо и открыто.

– Меня зовут Дарья Михайловна. Ты можешь звать меня тётя Даша или просто «Даша», как тебе будет удобнее. В последний раз я видела тебя, когда ты была совсем крохой, а теперь… Ты очень изменилась… Такая большая уже стала! Ты меня совсем и не помнишь, наверное, мы с твоей мамой давно не виделись, но она много рассказывала о твоих… успехах!

Слушая эту стандартную и как будто заученную фразу, я не могла отделаться от скользкого ощущения, которому никак не получалось дать точное определение. Фальшь? Нет, взгляд внимательных медово-карих глаз был открытым, а это странное рукопожатие – искренним. Тогда что же не так?

Может, меня смутила эта «аристократичная» выправка? А может, некоторая механичность в том, что она сказала? Будто наспех выучила избитую фразу. Или, может, её профессия накладывает такой своеобразный отпечаток на манеру общения? Может, всё это из-за того, что большую часть жизни она слушает, а не говорит?

Дарья Михайловна была психологом. Она специализировалась на депрессивных состояниях, имела несколько научных трудов в этой области и состояла в российском психологическом объединении.

Глядя на обнесённый высоким забором участок, я думала о том, что её специальность может пригодиться и мне. Провести лето хотелось несколько иначе. Я мечтала о поездке с мамой в Турцию или хотя бы совместно отправиться к морю. Чувствовать между пальцами ног мягкий тёплый песочек, слушать шум накатывающих на берег волн. Я была уже достаточно большая, чтобы не мешаться родителям в отпуске! Так почему?.. Почему?!

А тётя тем временем наконец обратила внимание на пыхтящего с вещами отца:

– Виктор, – обращение получилось несколько властным, и она поспешила исправиться, дружелюбно улыбнувшись и протянув руку, – здравствуйте, надеюсь, вы благополучно добрались?

Отец явно чувствовал себя не в своей тарелке и, неловко пожав протянутую ладонь, пробасил:

– Да, спасибо, всё хорошо, – а потом зачем-то добавил: – Очень рад Вас видеть! Спасибо.

Дарья Михайловна чуть изогнула бровь, а отец, поняв, что сказал что-то лишнее, густо покраснел, смутившись.

– Прекрасно, прошу за мной, – она развернулась и величественно направилась в сторону дома.

Следуя за ней, я услышала, как сзади облегчённо выдохнул отец. Я наконец позволила себе закатить глаза: «Что ж, лето будет просто отличным!»

Дом казался уютным: высокий двухэтажный белый коттедж внутри был обставлен просто, без вычурного лоска, но со вкусом. Небольшая прихожая с расположенной по стене лестницей на второй этаж, выполненная в спокойных постельных тонах. В углу у входа крючковатая кованая вешалка, на которой висела шаль и чёрный зонт-трость. На стенах ассиметрично висели картины с изображениями рыбок и кораллов. Прихожая вела в просторный зал и на кухню.

– Сумку Эммы отнесите на второй этаж! Там твоя спальня, дорогая, вторая дверь налево. Первая: туалет и душевая. Разберешь вещи и спускайся к чаю, я испекла пирог… – Дарья Михайловна говорила что-то ещё про домашний кинотеатр в подвале и библиотеку на втором этаже, но я уже не слушала.

Женщина пропустила нас на лестницу, а сама скрылась в проёме кухонной двери. Мы молча поднялись на второй этаж. Здесь был такой же небольшой коридор с картинами на стенах и по две двери с каждой стороны. Как объяснила хозяйка дома, слева двери вели в мою комнату и ванную, а справа, видимо, была библиотека. В конце коридора пятая белая дверь с пёстрой мозаично-стеклянной вставкой, изображающей букет цветов, видимо, вела на крытый балкон, а на потолке маленьким серебристым колечком поблёскивал люк на чердак с выдвижной лестницей.

– Там она, наверное, держит зверей в клетках и изучает их депрессивные состояния, – невесело кивнула я на маленькое колечко в потолке. –  Меня вы сюда отправили, чтобы она пополнила свою коллекцию научных открытий?

– Зря ты так, – отец пожал плечами, открывая дверь предназначенной мне комнаты. – Дарья Михайловна очень хороший человек. Тебе пора определиться со своим будущим, а она может в этом очень помочь…

– Мы всегда должны думать об этом смутном будущем. А «сейчас»? Как же настоящее? У меня больше не будет этого лета!

– Хватит, Эмма! – он понял, что прозвучало немного резко, и, вздохнув, продолжил. – Тебе тут понравится. Возможно, в будущем ты будешь вспоминать это лето как самое лучшее и благодарить нас за то, что провела это время с пользой, а не на пляже, обмазываясь кремами сначала от загара, потом от солнечных ожогов.

– Ну конечно…

Отец поставил сумку у порога комнаты.

– Мне пора, – пробормотал он, а потом, кашлянув, спросил: – Проводишь меня?

Я кивнула, ставя на зарядку телефон, и мы спустились. Всю дорогу меня не покидало ощущение нереальности, скомканности происходящего. Дарья Михайловна провожать зятя не вышла, она гремела посудой на кухне, а отец к ней не заглянул.

– Это лишнее, – ответил он на мой удивлённый взгляд.

Возле машины папа неловко бросил на прощанье:

– Давай, принцесса, будь умницей… – и протянул руку к моим волосам, желая их растрепать, как делал в детстве.

Я увернулась, ощущая нестерпимое желание высказать ему всё, что думаю о них и их поступке. А ещё сказать, чтобы уезжал побыстрее. Мне не хотелось признаваться в этом даже себе, но я чувствовала, что мне не хочется его отпускать, что я не уверена в том, что справлюсь здесь без них.

Он сел в автомобиль, и машина чуть просела под его весом. Хлопнула водительская дверь, и отец принялся махать мне за стеклом.

– Давай уже, – я поморщилась, поправляя длинные рукава кофты.

Машина завелась, электрическая створка отъехала в сторону, и «Октавия» медленно выехала со двора, а потом ворота закрылись, оставляя меня с нахлынувшим чувством одиночества и страха. Глаза начало противно щипать, и, чтобы не поддаваться эмоциям, я вернулась в дом и принялась разбирать вещи.

Первым делом, проверив уровень заряда на телефоне, я просмотрела новостную ленту в социальной сети. Ничего. Будто никто и не помнил о том, что я была. О том, что пару недель назад мы сидели за одной партой в одном классе. Новые фото. Выпускные ленты. Нелепые фартуки… На этих фотографиях нет меня. Мерзкое ощущение, будто меня предали. Будто я не вписалась в их представление о фотографии, которую стоит выложить. Будто меня вычеркнули вместе с той, из-за которой начался весь этот бред.

– Сука!.. –  я выключила телефон и со злостью положила его на тумбочку. – Да пошли вы все!

«Через пару месяцев будете поливать друг друга всем ядом, на который каждая из вас способна!.. Даже рада, что теперь не участвую в этом!» – поднявшись с кровати, раздраженно решила я. Нужно было успокоиться.

Комната, выделенная мне, была небольшая, но светлая и уютная. Возле кровати стояла маленькая прикроватная тумбочка, у стены напротив – лакированный шкаф. Ходики в виде совы размеренно отсчитывали секунды, раскачивая маятником и шевеля огромными совиными глазами влево-вправо. Возле окна висела полочка с книгами. Я усмехнулась и провела пальцем по теплым корешкам «Сияния», «Бегущего человека» и «Кэрри», соседствующим с «Колыбельной» Паланика и «Крысиным королём».

«Кажется, тётя Даша меня очень ждала… Славно! Всегда мечтала стать книжным червём!.. – усмехаясь, подумала я. – Может, почитаю в дождливые дни, если позволят мигрени…»

В комнате было душно, я подошла к окну и подергала ручку, но она не поддалась. С губ сорвался раздражённый вздох: «Нужно попросить ключ. В солнечную погоду тут можно свариться!»

Раскладывая вещи на полки шкафа, я торопилась. От жары снова начали болеть виски, поэтому, закончив с распаковкой дорожной сумки, я, не задерживаясь, спустилась на кухню.

Тётя Даша уже накрыла чай на красной барной стойке, возле которой красовался подобранный в соответствующей цветовой гамме табурет с длинными ножками. Кухня была светлая и просторная. В центре стоял стол, на нём фарфоровая вазочка со свежесрезанными розами. Их аромат не распространялся за пределы кухни. Вдохнув сладковатый воздух, я почувствовала, будто в груди что-то болезненно сжалось. Словно давно забытое воспоминание, которое даже будто не моё, как бывает, когда ты случайно наяву столкнёшься с чем-то, напомнившем забытый сон. Без образов, лишь на уровне смутных чувств.

Дарья Михайловна заметила перемену в моём лице и тоже устремила взгляд на розы. В глазах её появилась настороженность, а потом как будто тень испуга.

– Подождёшь меня немного, дорогая? – с этими словами тётя схватила со стола вазу и унесла её в другую комнату.

Немного растерявшись, я кивнула. Словно в попытке сгладить напряжённость, которая почти физически ощущалась между нами, стоило только оказаться в поле досягаемости друг друга, я сделала пару робких шагов за ней.  «Стоп! Мне что, больше всех нужно?!» – одёрнув себя, я занялась осмотром комнаты, обставленной в красно-кремовых тонах.

Кухонный гарнитур был яркий, но однотонно-красный, а белые обои с тёмными элементами Эйфелевой башни и бордовыми ягодами вишни дополняли подобранную мебель. Здесь было настежь открыто окно, и ветерок колыхал лёгкий тюль, всё же принося с улицы запах роз, растущих возле беседки.

– Как ты разместилась? Всё понравилось? – Дарья Михайловна возникла сзади неожиданно, я вздрогнула, а она прикрыла окно.

– Д-да, спасибо, – мне потребовалось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться. – Я хотела спросить про ключ от форточки.

Дарья Михайловна меж тем уже прошла на кухню и разливала чай по фарфоровым чашкам в тон вазочке, которую она унесла. Как только я сказала про ключ, она замерла.

– Ключ от окна?..

– Да, в комнате было очень душно, я хотела открыть окно, но оно оказалось заперто.

– Да, конечно… – она обернулась, глядя на меня растерянно. – Я поищу. Видишь ли, я почти не пользуюсь вторым этажом, окна там заперты уже давно… Я поищу ключ для тебя, надеюсь, эта маленькая неприятность не испортила впечатление?

– У Вас уютный дом! – искренне ответила я, взгромоздившись на табурет.

Дом мне и правда понравился, по сравнению с нашей квартирой с окнами на заброшенную стройку торгового центра, который смотрел на нас из-за ограждений пустыми глазницами окон и в котором теперь по ночам собирались бомжи и наркоманы, здесь было очень просторно и спокойно. Дарья Михайловна пододвинула ко мне тарелочку с куском ягодного пирога:

– Да, надеюсь, тебе тут очень понравится. В любом случае, здесь есть чем заняться. Я уже говорила, но повторюсь: в подвале домашний кинотеатр, наверху библиотека, там ты найдёшь много интересных книг…

– А ребят много в деревне? – чувствуя, как Дарья Михайловна вновь пускается в дебри словесной экскурсии, я решила сменить тему.

– Нет, Эмма, – ответила тетка как-то немного резко, а потом добавила мягче. – Деревня старая, кто сюда будет ездить? Молодежь больше в город тянется.

– Ясно, – я ощутила укол разочарования.

Ещё одно напоминание о том, что, несмотря на уютное убранство коттеджа и подстриженную лужайку под окном, я нахожусь далеко от того, к чему так привыкла: мои друзья. Их совсем немного, но зато они самые лучшие! Правда, в последнее время у нас возникали проблемы… «Да пошло всё!» –  вновь одёрнула я себя. Но на минуту мне до щемящей в груди тоски показалось, что меня здесь забудут. Забудут о том, что оставили меня в этом спокойном, как гладь воды в озере, месте.

– Возможно, ты устала с дороги? – голос тетки вывел меня из невесёлых раздумий. – Ванная комната, как я уже говорила, находится рядом с твоей. Если что-то нужно, я обитаю на первом этаже.

Я согласно кивнула, в душе радуясь возможности принять душ. Усталость стремительно навалилась на плечи, а горячий чай, разливаясь теплом по телу, расслаблял его. Подавив зевок, я спрыгнула с табурета и, поблагодарив Дарью Михайловну за вкусный чай, направилась наверх.

Стоя под упругими тёплыми струями, я опять ощутила волнообразный приступ головной боли. Она то накатывала, то отступала. Я выкрутила кран с холодной водой. Температура потока воды, льющегося из лейки в потолке кабины, резко упала. Тело покрылось мурашками. Я обхватила руками дрожащие плечи, чувствуя, как зубы начинают отбивать ритм, но боль отступила. Закрыв воду, я, дрожа от холода, вышла из душевой, тут же завернувшись в тёплое махровое полотенце.

Подойдя к висящему над раковиной запотевшему зеркалу, я провела по гладкой поверхности рукой. Мама всегда ругалась: из-за этого на стекле потом оставались разводы. «Интересно, как отреагирует на это Дарья?» – усмехнулась я, а потом вспомнила о том, что тётя не пользуется вторым этажом.

Вздохнув, я отодвинула мокрую чёлку и потрогала уродливый шрам на правом виске, снова с неприязнью разглядывая его. Несколько лет назад я упала с качелей. Результатом стали перелом ноги, нескольких рёбер, травма головы и несколько некрасивых шрамов на руках, обязывающих меня ради избежания бесконечных расспросов почти всегда носить одежду с длинным рукавом. Родители сходили с ума, когда это случилось. Несколько дней я провела в коме. Позже врачи говорили: то, что я выжила и не потеряла способность разговаривать, – чудо. Считается, что тогда я легко отделалась, но постоянные спутники непогоды – мигрени – заставляли задаться вопросом: действительно ли легко? Растрепав волосы, чтобы они прикрывали чуть бугристый участок кожи, я отправилась в комнату.

За окном, опять шёл дождь. Я присела на кровать, чувствуя, как боль снова возвращается. После того падения нарастающая боль в висках всегда преследовала меня в дождливую погоду. В косметичке лежали таблетки, но спускаться за водой, чтобы запить их, не хотелось. Я надеялась, что к утру дождь пройдёт, и головная боль вместе с ним. Вымученный вздох сорвался с губ. Телефон безжизненно темнел на тумбочке. «Позвонить маме? –  нерешительно я смотрела на чёрный экран. – Нет. Не хочу. Пошли они оба!»

Выключив звук, чтобы звонок от родителей, вдруг забеспокоившихся о брошенной дочери, не разбудил меня, я положила телефон обратно и закрыла глаза. Засыпая, я услышала, как где-то на этаже несколько раз провернулся в замочной скважине ключ, а потом тихий скрип ступенек, под осторожно ступающими ногами.

Глава 2

– Вышел месяц из тумана… – голос был тихий, но заполнял собой всё пространство вокруг. – Вынул ножик…

«Странная считалка… Никогда её не понимала…» – я шла вперёд в темноте, пока не уткнулась в стену. Дрожащие руки нащупали и повернули ручку двери.

– Вынул ножик из кармана…

– Ты где? – насторожено прошептала я, по телу побежали мурашки, но холодно не было.

– Я везде… Всё равно тебе водить…

Яркий свет ударил по привыкшим к темноте глазам. На мгновение я решила, что ослепла. Впереди не было видно ничего, кроме света. Абсолютно. И так ярко, до рези в прищуренных глазах. Я протянула ладонь, закрываясь, и она утонула, исчезая в ослепительном тумане. Шаг вперёд. Ещё один. И свет померк, а я оказалась в окутанном осенней дымкой старом саду. По телу пробежал озноб, заставивший зябко поёжиться и обхватить прикрытые лишь коротким рукавом белого летнего платья плечи. Такого платья, с голубыми цветочками на подоле, у меня никогда не было, но оно на мне идеально сидит, как вторая кожа, колыхаемая осенним ветром ниже талии.

Ветер срывал жёлтые листья с вековых дубов. Я шла вперёд, не разбирая дороги, ориентируясь лишь на вкрадчивый шёпот:

– Буду резать, буду бить… Хочешь узнать продолжение?

– Кто ты? – очередной порыв ветра вновь заставил поёжиться, или это от страха так дрожало моё тело?

– Ты ведь знаешь продолжение… А на следующую ночь я зарежу твою дочь…

– Тупая считалка! Где ты?

– Раз, два, буду ждать… Выходи меня искать… – смех звонкий и задорный, прогнавший холод и леденящий ужас. Смех, от которого сердце замерло в груди от тоски. Смех, пропитанный нежным запахом роз и дождя. Такое странное сочетание…

Она появилась из ниоткуда. Словно её соткал туман. Сначала я увидела очертания качелей, какие стоят обычно на детских площадках. Они смотрелись слишком одиноко и немного зловеще среди этого неухоженного сада. С каждым моим шагом скрип старых, давно несмазанных железных креплений доносился до моего слуха всё отчетливее. А потом осенний туман сотворил её…

Девушка раскачивалась на одиноких качелях теперь уже молча, и если вначале я всё отдала бы за то, чтобы она замолчала, то теперь пожертвовала бы многим, чтобы вновь услышать её голос. Она тоже была одета легко: в платье – отражение моего собственного, и босоножки, с тонкими ремешками. Соломенная шляпка на голове у девушки совсем не спасала от моросящего дождя её разметавшиеся по плечам влажные волосы. Я не видела её глаз, спрятанных за нелепо смотрящимися в эту пору солнечными очками, но была уверена, что девушка смотрит на меня. Кажется, она сидела здесь давно. Я не могла отвести от неё взгляд, и всё, чего мне ещё хотелось, это коснуться её руки. Для чего? Чтобы проверить её реальность? Шаг. Ещё шаг. Всё ближе и ближе.

– Кто… Кто ты? – мой голос дрогнул от смутного ощущения, что я знаю, ответ, знаю чей это голос.

– Раз, два…

– Ты не замёрзла?

Какая нелепость! Почему её состояние меня так волнует?

Губы девушки тронула чуть заметная улыбка:

– Нашла… – протянула она в ответ медленно, словно распевая каждую букву.

– Почему ты так одета?

«Действительно?! Её одежда занимает меня больше всего сейчас?!» – я дрожала. Почему-то вдруг захотелось бежать, но я застыла напротив раскачивающейся на старых качелях незнакомки и не могла пошевелиться. Глаза заволокло прозрачной влагой, искажая девушку на качелях. До рези. Я зажмурилась.

– А ты? – прошелестело в ответ.

Щекам вдруг стало нестерпимо горячо, будто по ним потекли тонкие раскалённые струйки огня. «Это слёзы. Просто слёзы… Почему?» – я резко открыла глаза, но девушки передо мной уже не было. Теперь я сидела на этих качелях. Руки потянулись к мокрым щекам. Слёзы всё бежали и бежали, стекая на платье. Их было так много. Поднявшийся ветер холодил лицо, делая огненные дорожки ледяными. Отняв от глаз дрожащие пальцы, я с ужасом увидела струящуюся по ним кровь и бордовые пятна на белой юбке и груди.

Сначала мне показалось, что я ослепла. Вокруг стояла абсолютная темнота. Тёплого густого воздуха было катастрофически мало разгорячённым лёгким. Я дёрнулась, вырываясь из плена одеяла, и, не удержавшись на кровати, с грохотом свалилась на пол. Руки поспешно сорвали с головы толщу ткани, и я жадно вдохнула, показавшийся вдруг ледяным воздух. Дрожащей рукой нашла выключатель, и на тумбочке возле кровати мягким зеленоватым светом загорелась лампа. Свет показался слишком ярким.

«Слышно ли было внизу моё падение? – я замерла, зажав рот рукой, прислушиваясь. Тихо. –  Здесь либо хорошая шумоизоляция, либо Дарья Михайловна не жалуется на сон».

Сбившееся дыхание начало выравниваться. Я успокаивалась. По горлу прокатился тяжёлый глоток. «Приснится же такой бред…» – словно желая снять с лица липкую плёнку ночного кошмара, я провела по нему рукой. Ладонь тут же стала влажной. Кровь. Это кровь! Сердце с новой силой забилось, разгоняя по телу жидкий ужас. Я отняла от лица дрожащие пальцы, разглядывая поблёскивающую в свете настольной лампы ладонь. Это слёзы. Просто слёзы. Откуда они?

Решительно плюхнувшись на кровать, я вновь укрылась с головой одеялом, только теперь расслышав, как ливень бьёт по оконному стеклу. Как ни странно, головная боль утихала.

Утром я чувствовала себя совершенно разбитой. От воспоминания о ночном кошмаре делалось гадко на душе. Но от того, что он не стал рядовым сном, о котором и не вспомнишь с первыми лучами солнца, делалось ещё хуже. В ушах стояла считалочка. Я спустила ноги с кровати и, сев на край, привычно провела руками по лицу. «Вышел месяц из тумана… Хватит!» – отчаянно замотав головой, я постаралась прогнать остатки сновидения. «Нужно было вчера выпить таблетку…»

Спускаться к завтраку совершенно не хотелось. Я подошла к окну, разглядывая умытые ночным ливнем деревья и розовые кусты под окном и у беседки. Вид справа загораживал балкон, отражая стёклами утренний солнечный свет. В груди вновь появилась досада из-за невозможности открыть окно и впустить в комнату утреннюю свежесть: «Нужно поторопить Дарью с ключом…»

Укутавшись в пушистый домашний халат, я поплелась в душ. Меня сразу окутал запах моей комнаты: кофе и ваниль. Я люблю кофе. Меня оно успокаивает, а иногда спасает от приступов. Жужжание перемалываемых зёрен, журчание молока, стекающего в кружку. Пара капель ванильного сиропа. Мой любимый утренний ритуал, от которого теперь остались лишь воспоминания и пакетик кофейных зёрен в шоколадной глазури.

На зеркале в душевой остались разводы после моих вчерашних прикосновений. Глядя на размытые очертания ладоней, я ощутила злость на саму себя. Мои прошлые мысли о реакции Дарьи казались совершенно нелепыми. В голове возникло сравнение с человеком, наплевавшим в собственный колодец. Резко раскрыв шкафчик под раковиной, я нашла махровую тряпочку и принялась с остервенением оттирать стекло. Постепенно ткань справилась с некрасивыми отпечатками, и я уставилась на своё раскрасневшееся отражение.