Путь домой

«Буду резать, буду бить…» Кровь. Почему кровь? Я всматривалась в карие глаза своего отражения, словно пытаясь увидеть в красных от плохого сна белках следы повреждений или кровоподтёки. Не найдя ничего подозрительного, я скорчила отражению гримасу, отругав себя за излишнюю мнительность.

Закинув тряпку в шкаф, я вновь уставилась в зеркало. Мне не помешал бы качественный отдых и ровный загар. Взлохматив растрёпанные каштановые волосы и скинув халат, я залезла в душевую кабину.

Прохладная вода смыла сонливую вялость, заряжая тело энергией, ненадолго отвлекая от пробуждающегося назойливого желания выпить чашку кофе. Сейчас. «Нужно притормозить, кажется, это перерастает в зависимость…»

Наскоро высушив мокрые волосы феном и одевшись, я сбежала по лестнице. В доме было настолько тихо, что я слышала тиканье ходиков в гостиной на стене. «Никого нет. Я одна…» – от этой мысли стало как-то легко на душе. Лишний раз пересекаться с родственницей не хотелось. Несмотря на радушие хозяйки дома, я всё равно чувствовала неловкость в её присутствии и как будто настороженность с её стороны. Мы почти не знали друг друга.

Много лет назад мама с тётей страшно разругались, вероятно, из-за наследства. Взаимное недовольство росло как снежный ком, и в результате их общение прекратилось. О Дарье мне почти ничего не рассказывали. Но прошлым летом мама с тётей созвонились. Они долго беседовали о чём-то и в итоге смогли наладить хрупкий мир, а в середине этой весны было решено, что мне пора задуматься о будущем именно в её доме.

В размышлениях о том, как лучше выстраивать взаимоотношения с родственницей, я осмотрела просторную гостиную, отделанную кремовым деревом. Из-за огромных окон в пол она казалась ещё шире. В углу напротив окна стоял электрокамин, над которым висела массивная книжная полка. На ней, прижавшись друг к другу, выглядывали корешками новенькие томики Юнга, Адлера, Эриксона… Я достала одну из книг и пролистала хрустящие белые странички, с удовольствием вдыхая запах бумаги. Кроме психологии, Дарья Михайловна увлекалась детективами. На камине сбоку от полки стоял кованый подсвечник с тремя новыми свечами и помигивал оранжевым огоньком стационарный телефон – сеть в доме не ловила, видимо из-за кольца деревьев вокруг. Но Wi-Fi исправно тянул.

Возле камина на белом пушистом ковре стояло глубокое кресло-качалка, накрытое клетчатым пледом. Сверху лежала заложенная на середине картонной закладкой книга. У стены стоял большой раздвижной диван. Видимо, он служил хозяйке дома кроватью. Ближе к камину маленькая тумбочка, а с другой стороны светлый панельный шкаф с зеркальными дверями, делавшими комнату визуально больше и отражающими большой рояль. Он был единственным чёрным предметом в этом сосредоточии света. Его лакированная поверхность блестела от падающих в комнату из окна солнечных лучей и, как в кривом зеркале, отражала окружающее.  На крышке стояла ваза, которую Дарья поспешно унесла вчера из кухни. В вазе были свежие розы. Я, чувствуя непреодолимое желание, подошла к инструменту, аккуратно открыла клавиатуру и нажала несколько блестящих клавиш, извлекая чистые тихие звуки. Они словно окутали меня вместе с ароматом цветочной свежести. На секунду в груди появилась досада от того, что я не умею играть, и как будто тоска. Это было странно. Я вышла из гостиной.

«Может быть, однажды Дарья сыграет что-то для меня. Будет повод узнать её поближе… А вдруг она не умеет и держит рояль только как подставку для вазы? Вот было б нелепо!»

Я представила себе, как лицо тётки вытягивается, и она лепечет что-то о том, что давно не играет, что это просто предмет мебели, а потом спрашивает, а что вообще мне понадобилось в её комнате. Мысленно ощущая всю неловкость ситуации, я прошла мимо комнат, отведённых под ванную и туалет на первом этаже, и спустилась в подвал, в домашний кинотеатр.

Он был уютный, с синими стенами, чтобы при выключенном свете ничего не отвлекало от главного – большой плазмы на стене. Рядом в стену был встроен холодильник, в котором сиротливо стояли пара жестяных банок с клубничным лимонадом. Тяжело было признавать это, но в душе зародилось согласие с родителями в том, что лето, проведённое здесь, может получиться не таким уж и отстойным. «Я б жила в таком домишке!» – с довольной ухмылкой отметил мой внутренний голос.

Оглядев ближе тёмную глянцевую поверхность экрана, я, повинуясь какому-то импульсу, возникшему на кончиках пальцев, я аккуратно вывела пальцем тучку. Хмуро оглядев получившийся рисунок, вздохнула и вытерла его рукавом, а потом поспешно вышла из подвала.

В холодильнике на кухне нашёлся кусок вчерашнего пирога и овощной салат. Кофемашины у Дарьи не было. И кофе тоже. Вскипятив воду в электрическом чайнике, я с тяжёлым вздохом заварила пакетик чёрного чая. Микроволновка коротко пропищала три раза, извещая о том, что пирог нагрет. Как только я села за барную стойку, в глаза бросился сложенный сердечком листок бумаги. Если бы было возможно закатить глаза так, чтобы они описали в глазницах полный круг, я сделала бы это, наверное. «Записка, сложенная сердечком… Как мило… Будто вчера я весь вечер разговаривала с Дарьей уменьшительно-ласкательными словами и блевала радугой».

Аккуратно развернув сложенный листок, стараясь не порвать бумагу, я вчиталась в витиеватый подчерк тётки:

Дорогая, извини, что это утро тебе придётся провести в одиночестве. Мне срочно потребовалось уехать ненадолго. Буду к вечеру. Осмотри дом. В твоём распоряжении библиотека и кинотеатр в подвале. В морозилке пицца, разогрей и поешь. Вечером обещаю вкусный ужин.

На телевизор установлено несколько online кинотеатров. Надеюсь, ты не успеешь соскучиться.

Д.

«Так даже лучше… Хоть на некоторое время избегу этой неловкости», – подумала я тогда и откусила от пирога. Чай был невкусным. Слишком горячим. Слишком крепким. Раздражало отсутствие кофемашины и самого кофе, пусть даже растворимого. Хотя мама всегда говорила: «Пить растворимый кофе – себя не уважать!» В такие минуты она была похожа на Дарью.

Я подошла к окну и открыла форточку. Свежесть утра коснулась лица, и я прикрыла глаза, глубоко вдыхая чистый сладковатый воздух. В голове была почти благословенная пустота. Почти. Лишь где-то в глубине черепной коробки назойливая мысль не давала полного расслабления, копошилась, как червь, и я всё никак не могла ухватить её за хвост. Я уже смирилась и даже готова была признать, что мне здесь начинает нравиться.

«Что же не так? Странное поведение малознакомой тётушки? Нет, – я отошла от окна и снова уселась за стол. – Она долгое время жила одна… Вполне возможно, что её записки-сердечки и прочие… необычности связаны с тем, что Дарья тоже не знает, как себя вести со мной…».

Я усмехнулась и снова отпила из кружки уже остывающий чай. В этот раз он показался вкуснее. Стоп: «Она что-то заперла на втором этаже, думая, что я уже сплю…, Заперла, а потом кралась к себе».

Не помню, как я оказалась наверху. Слишком быстро мои ноги несли меня туда. «Бред! Да мало ли какие секреты могут быть у взрослой, малознакомой мне женщины?!» – но руки уже дёргали легко поддающиеся дверные ручки.

«Да ладно. Интересно же! – протестовал гласу разума мой внутренний голос. – Может быть, Дарья пыталась запереть комнату, в которой ставит свои психологические опыты! А может, и ещё хуже!»

Первая комната оказалась библиотекой. Высокие, ввинченные в стены лакированные полки были заставлены книгами и наполняли её запахом дерева и бумаги. У окна стоял укрытый диагональю пледа бежевый диван с парой маленьких подушечек. Возле дивана на круглом столике в углу тонкий монитор. На поделённом на сектора экране транслировалась запись с камер видеонаблюдения. Одна показывала площадку перед входной дверью, другая беседку, в которой Дарья ждала нас вчера, а третья кусок дороги за воротами. Записывающее устройство, видимо, было вмонтировано в датчик, и тот, кто жал бы на кнопку звонка с той стороны калитки, не знал бы, что его отлично видно. «Тётушка любит всё контролировать…» – усмехнулась я. За монитором возвышалась длинная палка с крюком на конце. Бросив беглый взгляд на неё и на камеры, я вышла из комнаты.

Запертой оказалась дверь на балкон. Солнечный свет отражался теперь и в разноцветных мозаичных стёклышках-лепесточках, украшая стены и пол маленького коридора на втором этаже пёстрыми солнечными зайчиками. «Видимо, Дарья хочет узнать, как быстро я сварюсь наверху без свежего воздуха…»

Дверь напротив моей спальни я дёрнула по инерции, неосознанно. Она не поддалась. «Какой смысл запирать ночью балкон на этаже, которым ты не пользуешься? А вот запереть комнату, в которой не хочешь видеть нежелательных гостей – запросто! Интересно, какие скелеты в шкафу прячет милейшая тётушка?» – губы тут же растянулись в ухмылке от абсурдности прозвучавшей в голове мысли. «Да мало ли что Дарья заперла?.. Что вообще на меня нашло? Мне же не восемь».

Я вспомнила, как на моё семилетие мама предложила отыскать спрятанный подарок самостоятельно. Вспомнила окрыляющее чувство азарта, которое охватывало меня всё больше с каждой найденной запиской, с каждой разгаданной загадкой. Даже сам велосипед, украшенный воздушными шарами, который стоял под окном моей спальни, охраняемый папой, не вызвал такого восторга, какой подарила игра в сыщика. Мечты о детективных приключениях ещё несколько лет будоражили моё детское воображение и подарили забавное семейное прозвище «крошка-детектив», прежде чем сойти на нет.

Отходя от запертой двери, я поняла, что тайны и поиск ответов на вопросы всё ещё вызывают в душе трепет и азарт. Сбежав по лестнице, я устремилась к входной двери. На стене рядом с вешалкой и обувным комодом висела ключница. Замерев напротив украшенного маленькими ракушками ящичка, я никак не могла определиться. Казалось, что меня сейчас просто разорвёт. С одной стороны, в душе горело детское любопытство. Маленькая «крошка-детектив» требовала открыть ключницу и отпереть запертую комнату. С другой стороны, рассудительность и здравый смысл убеждали меня уважать чужие тайны. Тяжело вздохнув, я открыла ключницу. Внутри на металлических крючочках висели несколько ключей и пульт от электрических ворот. Закрывать деревянную дверцу, ничего оттуда не взяв, было проще, чем казалось. Мысленно похвалив себя за разумное решение, я вернулась в кухню. «Эта война ещё не проиграна…» – тихо прошептала внутри меня «крошка-детектив».

Остывшие чай и кусок пирога я проглотила механически, даже не разогревая, против собственной воли возвращаясь мыслями к запертой комнате. Одна идея была безумнее другой. Воображение услужливо рисовало там «пушистых шиншилл с депрессивными состояниями», для которых Дарья поехала за кормом; жутковатую комнату, стены которой обклеены записками и схемами процессов, протекающих в мозгах во время различных психологических кризисов, и Дарью Михайловну с воспалёнными от недосыпа глазами, пытающуюся разгадать тайны человеческого разума, которые сводят её с ума. А может быть, там её персональная «красная комната»… Яростно замотав головой в попытке прогнать роящиеся в голове всё более безумные идеи, я устремилась к выходу. «Вот что делает с человеком отсутствие живого общения и свежего воздуха! Нужно проветриться, пока я окончательно не свихнулась!»

Схватив в ключнице пульт и накинув на плечи ветровку, я выбежала из давящих стен коттеджа, решительно направилась к воротам. Жёлтая лампочка над железными створками приветливо замигала, и створка медленно приоткрылась. Лишь очутившись по другую сторону забора, у меня получилось очистить голову от ужасающих своей глупостью предположений. Стало легче. Глубоко вдохнув свежий лесной воздух, до боли в груди, я медленно выдохнула. Палец в кармане куртки нащупал податливую резиновую кнопку пульта. Я шла по дороге от дома в сторону блестящей между деревьями глади пруда, не оборачиваясь, слушая отдаляющееся гудение закрывающихся ворот.

Вода в пруду была прохладной и в том месте, куда я подошла, чуть замутнённой всколыхнувшимся со дна илом, будто кто-то недавно бросил в пруд камень. Солнце отражалось от водной поверхности и заставляло жмуриться. Со стороны ив двигалась фигура. Кажется, женская. И она неспешно шла прогулочным шагом в мою сторону. Я подошла к поваленной иве и села на прогретый солнцем ствол, глядя, как под моим весом утонувшие ветки макушки дерева погрузились в воду ещё больше и как в стороны бросились стайки юрких мальков. Где-то в лесу закуковала кукушка. Повинуясь совершенной охватившей меня лёгкости, я прокричала:

– Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?

«Десять, одиннадцать… Интересно, учитывает ли кукушка мой образ жизни, переживания, склонность к мигрени и пережитую кому?.. – задумалась я, отсчитывая годы. – Какой же бред приписывать инстинкту размножения пророческие качества. Кто это придумал?..»

– Привет!

Её звонкий голос раздался неожиданно, заставив меня вздрогнуть. Погрузившись в свои мысли, я совсем потеряла из виду прогуливающуюся по берегу незнакомку, и теперь она стояла передо мной. Рыжая. Она была огненно-рыжая. Девушка примерно моих лет приветливо улыбалась. Улыбались её тонкие губы, смеялись её серо-зелёные глаза, словно светились на прямом носу и щеках многочисленные веснушки. Непослушные рыжие кудри постоянно сдувал на лицо ветер, и она забавно поправляла их одной рукой. В другой руке девушка держала букетик полевых ромашек. На плечах висела джинсовая куртка. Подол зеленоватого сарафана в мелкий цветочек колыхался, и я заметила на её правой ноге, чуть ниже колена, татуировку: два чёрных одуванчика, расстающихся со своими семенами, которые символично превращались в птиц и улетали. Завершали образ надетые на босые ноги резиновые сабо. Если бы меня спросили, как выглядит лето, я бы сказала, что оно похоже на неё.

Я не видела, как выглядело моё лицо в тот момент, что оно выражало. Удивление? Растерянность? Восторг? А может быть, всё это вместе. Но я сидела, молча разглядывая стоящую передо мной девушку, будто забыв слова. Такое пристальное внимание, кажется, смутило незнакомку. Её улыбка стала казаться неловкой. Почувствовав себя предельно глупо, я промямлила первое, что пришло в голову:

– Привет! Извини, не ожидала…

– Понимаю, я выгляжу нестандартно, знаю…

– Нет-нет! – я поспешила примирительно выставить вперёд ладони. – Я имела в виду не это. Просто не ожидала… Задумалась…

Девушка заливисто рассмеялась, заставляя меня растеряться ещё больше.

– Прости, так глупо получилось! – сказала она сквозь смех. – Я просто привыкла, что людей немного шокирует мой вид, что меня рассматривают, поэтому… Меня зовут Вика!

Она протянула мне ладонь, и я увидела на верхней фаланге среднего пальца ключ, выполненный в стиле знака бесконечности. Ключ. Мысли снова мгновенно перенеслись к настенному шкафчику в прихожей. «Она запирала что-то от меня…» – я сморгнула, затыкая внутренний голос, и пожала тёплую, приветливо протянутую ладонь.

– Эмма.

Вика улыбнулась широко, открыто, и только теперь я заметила, что у неё на левой щеке ямочка.

– Местная или тебя сюда на лето сослали? – спросила девушка, плюхнувшись рядом со мной.

– Сослали… – протянула я, словно пробуя каждую букву этого странного слова, такого же необычного, как и моя новая знакомая. – Можно и так сказать. Я здесь для того, чтобы определиться, чего я хочу в этой жизни.

– Звучит перспективно, если ты собралась стать отшельником, лесником, министром сельского хозяйства или непризнанным гением.

– Да, но у меня тут тётка живёт. Психолог. Предки надеются, что она меня сможет пристроить куда-нибудь.

– Увлекаешься психологией?

– Не то чтобы… Скорее поиском приключений на свою пятую точку.

– Собственно, как и все мы.

– А ты местная?

– Нет, я здесь несколько недель. Мы дачу купили. Не пентхаус, но жить можно. Мама считает, что мне нужен свежий воздух и витамины с грядки.

– И как тебе здесь, не скучно?

Вика пожала плечами, на секунду задумавшись над ответом.

– Нет. Здесь живописно. То, что нужно для поэта в творческом кризисе.

– Ты пишешь стихи?

– Песни. Мечтаю о своей группе… – она усмехнулась как-то по-доброму.

Было видно, что ей неважно, как я отзовусь на это, посмеюсь над её желанием или поддержу его. Она словно всё решила для себя. Ей было не нужно ничьё одобрение. Вика рассказывала об этом совершенно непринуждённо, будто говорила о погоде или о том, что они готовили сегодня на завтрак.

– Споёшь для меня что-нибудь?

– Обязательно! – она кивнула совершенно серьёзно. – Пойдём ко мне. Я спою тебе под гитару и угощу клубникой. У нас её знаешь сколько! Пойдём! А то что мне одной этими «витаминами с грядки» давиться.

Она потянула меня за руку, и я поняла, что меня совсем не раздражает и не тревожит её настойчивость. Я увидела её впервые полчаса назад, но казалось, будто мы знакомы очень давно. И разве можно сказать, что ты не знаком с человеком, если знаешь, о чём он мечтает, чем увлечён и какие у него планы?

Я поднялась вслед за ней. «Ну и куда ты? Сейчас эта татуированная Вика может просто затолкать тебя в какой-нибудь тёмный подвал, и привет, пишите письма! Может, спросить её хотя бы, в какой стороне дача?» – пронеслась в голове мысль, которая показалась мне настолько нелепой, что я поморщилась. Вика, кажется, истолковала это по-своему. На лице отразилось беспокойство.

– Всё в порядке?

– Да, – кивнула я, стараясь выглядеть как можно увереннее. – Голова только немного болит. У меня бывает… А что, клубника настолько ужасная, что тебе приходится ей «давиться»?

– Обижаешь… – она наиграно надула губы. – У нас самая вкусная клубника! Просто я её уже видеть не могу. А ты подтянешь иммунную систему и послушаешь мои песни. Кстати, ты ни на чём не играешь, случайно?

– Только на нервах.

– Подойдёт!

Мы шли в сторону таких разных и таких одинаковых деревенских домов. Вика шла чуть впереди, рассказывая мне о том, что провести лето в деревне на даче можно намного интереснее, чем на морском пляже. И я понимала, что верю ей. Почему-то верю каждому её слову. Почему?

Глава 3

Мы неспешно шли в гору по просёлочной дороге.  К деревне подходили сзади. С той стороны, где так явна была разница между участками соседей. Спереди всё было примерно одинаковое. Схожие деревья и кустарники росли в палисадниках, прикрывая веточками однотипные домики с тремя окошками. Сзади нет. Где-то к дому примыкали сарайчики или небольшие бани, в огородах стояли теплицы. Беседки, где уставшие за день люди собирались вечером, чтобы отдохнуть, попить чай и полюбоваться, как закатное солнце отражается в спокойной глади озера. Кое-где над грядками склонились люди, пропалывая сорняки.

Я глубоко вдохнула запах скошенной травы и догнала Вику. Она иногда нагибалась, срывая придорожные ромашки. Её букет становился всё больше и уже не умещался в руке. Вика прижала цветы к груди. Каждый раз, когда она наклонялась за новым, сорванные ромашки путались в её растрёпанных ветром волосах, и ей приходилось освобождать цветы пальцами. Заметив, как я отвернулась, прервав разглядывание дворов, Вика усмехнулась.

– Странное чувство, да? Будто подглядываешь за частной жизнью соседей.

Я кивнула, признавая её правоту, удивляясь, как она поняла моё смятение.

– Да, пожалуй.

– Папка первым делом поставил железный забор, чтобы нас не видно было.

– И ведь не боятся, что кто-то может залезть…

– А в этом плане нечего бояться. Это только кажется, что всё разное, – она махнула рукой, словно соединяя этим жестом деревенские огороды. – На самом деле растёт всё примерно одинаково. Да и люди друг друга знают. Плюс почти у каждого собака есть.

– И у вас?

– Нет. У нас зверь покруче.

Она хитро усмехнулась. Я остановилась, глядя с недоверием, чем очень насмешила Вику.

– Не бойся, тебе понравится! – заверила она.

Из-за поворота нам навстречу вышел юноша. Заметив нас, он одёрнул футболку с надписью «The best boy» и, прищурившись, склонил набок голову, не замедляя шаг. Поравнявшись с нами, он прогнусавил:

– Не найдется зажигалки? – и поджал и без того тонкие губы.

– Не курим.

Я уже хотела обойти его, но парень, видимо, желал общения, потому что, пресекая мою попытку, приподнял тонкую руку с большой ладонью и сказал:

– Не видел вас тут раньше.

– Потому что раньше нас здесь не было, – ответила Вика. – Мы не местные.

– Египетская мать, одни приезжие… – вздохнул он, почесав несколько большой нос. – Хотя твоё лицо кажется мне знакомым, как будто… –кивнул он мне. – Мы не могли раньше нигде увидеться?

– Вряд ли… – покачала головой я.

Он раздражал меня всё сильнее своей назойливостью, гнусавым голосом. И Вика, кажется, тоже была напряжена, потому что приблизилась ко мне почти вплотную, перехватила букет и освободившейся рукой вцепилась в мой рукав.

– Ну ладно. Все люди братья. Может, на что-нибудь друг другу и сгодимся, – прогундосил он, распрямив ссутуленные плечи и становясь как будто выше. – Спросите Михея, если что, вам меня каждый подскажет…

– Михей – это имя? – дружелюбно улыбнулась Вика.

– Прозвище. Имя – Андрей. Фамилия у меня Михеев. Отсюда и погоняло… – Он многозначительно постучал пальцем по виску. – Ну, бывайте, не местные.

Мы смотрели вслед удаляющемуся Михею, и в душе было странное, необъяснимое чувство растерянности.

– Странный тип, – наконец сказала Вика.

– Михей, блин… «На что-нибудь друг другу сгодимся» … Интересно, как? – Усмехнулась я. – Позовём его, если не с кем будет на троих сообразить.

Вика шутку не оценила. Задумчиво покачав головой, тихо сказала:

– На самом деле никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь…

Я почувствовала себя немного пристыженной и постаралась сменить тему. До Викиного дома мы дошли, больше не вспоминая странного паренька.

– А вот и наш «пентхаус»! – Вика указала на типовой деревенский домик нежно-голубого цвета.

Было видно, что новые хозяева взялись за благоустройство своей новой недвижимости сразу, как только получили ключи. Рядом с домом ещё ощущался запах свежей краски. По сравнению с обветшалыми соседними, он смотрелся очень свежим, обновлённым. В него будто вдохнули жизнь. И он приветливо выглядывал из-за забора выбеленной резьбой и голубыми стенами.

– На самом деле раньше мне больше нравилось, – махнула рукой на забор Вика. – Здесь были жердочки и скрипучая калитка. А эта махина как будто не отсюда. Нелепо как-то.

Я промямлила что-то не очень вразумительное о том, что это не плохо, да и практичнее и безопаснее, чем деревянные палки. Но в целом была согласна с Викой. Железный забор был хорош для участка Дарьи Михайловны с его беседками, газонами, домашним кинотеатром… Здесь был другой мир. Простой, открытый, солнечный. Это нужно было так и оставить.

Вика вбежала вверх по деревянной лестнице на крыльцо и заглянула на террасу.

– Мам! – ответа не последовало. – Либо в теплице, либо к соседке пошла. А ты чего стоишь? Пойдём!

Она махнула мне рукой, приглашая подняться следом. Я почувствовала, как моя уверенность оставляет меня, уступая место лёгкой тревожности. «А не кажется ли, что сомневаться и кипишевать поздновато? Особенно для человека, который без лишних вопросов отправился в неизвестном направлении за девушкой, которая обещала спеть под гитару и угостить клубникой. Да я сделала всё, о чём предупреждали на уроках ОБЖ и кричали родители!» – усмехнувшись собственным мыслям, я сделала нерешительный шаг в сторону дома.

В прихожей было светло. Солнечный свет лился в комнату из окошек по периметру. Сквозняк из приоткрытых форточек чуть трепал кружева занавесок. Они колыхались, оглаживая спинку большого дивана в углу, и отбрасывали лёгкие тени на примятую подушку в его изголовье. Здесь пахло мятой. Подсушенные цветы были разложены на подносе на столе, и источали аромат свежести и уюта. Тревога, зародившаяся в душе минуту назад, теперь исчезла без следа. Я вдохнула поглубже, прикрыв глаза и слушая щебетание Вики из соседней комнаты, сопровождаемое шумом льющейся из крана воды:

– У нас соседка бабушка – божий одуванчик. Она нам молоко продаёт. Я его терпеть не могу, но блины из него получаются необыкновенные. Я таких никогда не ела. А теперь она насобирала мяты и тоже, конечно же, специально для нас. На самом деле очень здорово…

Я пропустила момент, когда она вернулась в прихожую, крепко держа в руках большой кувшин, в котором стояли, плотно прижавшись друг к другу, ромашки.

– … Я обожаю запах мяты… Вижу, ты тоже! – лицо её просияло. – А запах скошенной травы?

– А ещё воздуха после грозы…

– Самые офигенные запахи на свете! Есть, конечно, ещё море разных… Например, «мокрый асфальт» …

– Или свежая краска…

– … Но эти – мои самые любимые.

Она смотрела на меня, широко улыбаясь, а я чувствовала, что теперь уже ничего не может меня потревожить. Разве может человек, с которым вы так похожи, с которым тебе легко и тепло, причинить какой-либо вред?!