Дилерия: Пленники Времени

Гном взял его осторожно, словно боялся обжечься. Приложил к прибору со множеством линз. Заворчал. "Сплав… сложный. Очень. Не знаю такого. Рун нет. Знаков – нет. Эти узоры… они не несут информации, мастер. Они просто… есть. Как шум. Но металл…" Он постучал по нему маленьким молоточком. Звук был глухой, незвучный, странно поглощающий. "…он не резонирует нормально. Как будто глухой к нашей реальности."

Аргонис взял обломок обратно. Его пальцы коснулись холодной поверхности. И тут он почувствовал. Не через приборы. Не через слух. Через самую глубинную связь с камнем и металлом, что была в его минотаврской крови. Слабый, еле уловимый резонанс. Но не с землей Дилерии. С чем-то чужеродным. Как далекий, искаженный звон колокола из другого мира. И в этом звоне была не просто странность. Была угроза. Тонкая, как лезвие бритвы, но неоспоримая. Он сжал обломок в кулаке, ощущая его холодный ожог сквозь кожу. "Оно не отсюда," – прошептал он так тихо, что услышал только сам себя. "И оно… здесь не одиноко."

(Настоящее – Пустошь): Ярость и Тень

Пустошь Атарима к западу от лагеря Союза была не просто выжженной. Она была оскверненной. Камни, еще недавно плавившиеся от энергии взрыва, застыли в причудливых, болезненных формах. Воздух висел тяжело, пропитанный запахом гари и чем-то кислым, химическим. Трава, редкие кустарники – все было черным, хрупким, рассыпающимся в пыль при малейшем прикосновении. Здесь, на периферии разрушения, и рыскали отряды зачистки.

Ургал Громобой шел впереди небольшого отряда, его массивный топор, вытащенный из земли у поминального костра, был закинут на плечо. За ним брели несколько его орков из Драш-Наар, люди-следопыты из Харадуна и Тарнис Клинок Зари, его эльфийский лук наготове. Глаза Ургала, алые от невысказанной ярости и недосыпа, сканировали местность с хищной интенсивностью. Каждый обгоревший труп твари, каждый клочок искаженной Скверной земли – все это било по его нервам, как молот. Проклятие. Проклятье на эту землю, на эту Тьму, на эту потерю!

"Вон там!" – резко указал один из следопытов, человек по имени Марк. "Движение! За валунами!"

Все замерли. Ургал щелкнул пальцами – сигнал к тишине и готовности. Он двинулся первым, крадучись с удивительной для его размеров ловкостью. За валуном, в небольшой впадине, копошилось нечто. Не гибрид, не знакомая тварь. Это был сгусток живой, пульсирующей лиловой слизи размером с крупную собаку. От него отходили щупальца-псевдоподы, которые с жадным шипением поглощали остатки обугленной органики и даже впивались в камень, оставляя дымящиеся ямки. Существо фокусировало лиловую энергию в небольшое, горячее ядро в центре.

Белая ярость, копившаяся в Ургале с момента похорон, с момента осознания пустоты, накрыла его с головой. Тварь. Потомство Тьмы. Живое напоминание о том, что поглотило их. Разум померк. Остался только рев Грома в крови, требующий разрушения.

"АААРРРГХХ!!!" – его вопль разорвал тишину пустоши. Он ринулся вперед, не дожидаясь приказа, не думая о тактике. Его топор взметнулся в закатном небе, обрушившись на сгусток Скверны со всей силой отчаяния и ненависти.

Удар был сокрушительным. Топор вонзился глубоко, разбрызгивая липкую, едкую массу во все стороны. Тварь взвыла – звук, похожий на скрежет металла по стеклу. Но она не умерла. Ее ядро вспыхнуло ярче, щупальца метнулись к Ургалу, пытаясь обвить его ноги, прожечь доспехи.

Ургал был неистов. Он вырвал топор, рубил снова и снова, не замечая брызг едкой слизи, шипящей на его коже. "УМРИ! УМРИ, ТВАРЬ! УМРИ ЗА НИХ!" – его крики сливались с хриплым воем раненого существа. Он потерял счет ударам, потерял ощущение окружения. Его мир сузился до этого лилового сгустка ненависти, которое нужно было уничтожить любой ценой.

В его безумии он не видел, как один из его орков, молодой воин по имени Горн, бросился ему на помощь, пытаясь отсечь щупальце, тянущееся к вождю. Ургал, в пылу ярости, занес топор для очередного удара по корчащемуся сгустку. Траектория… Горн оказался прямо на пути. Лезвие, несущее всю мощь Ургала, сверкнуло в воздухе, направляясь прямо к шее орка. Горн замер, его глаза расширились от ужаса и непонимания.

Время замедлилось. Никто не успел крикнуть. Никто не успел двинуться. Кроме Тарниса.

Капитан эльфов не бросился вперед. Он не крикнул. Он просто посмотрел. Его взгляд, холодный, как лезвие, пронзительный, как стрела, ударил в Ургала. В самый момент замаха. Взгляд, полный нечеловеческой силы воли и немого приказа: Остановись.

И Ургал… остановился. Его мышцы, налитые яростью, дрогнули. Топор замер в верхней точке, дрожа от напряжения. Он встретился взглядом с Тарнисом. В алых глазах вождя орков бушевал ураган бешенства, боли, потери. Но сквозь него, как молния сквозь грозовую тучу, пронзил ледяной луч осознания. Он увидел Горна. Увидел свой топор, занесенный над своим же воином.

Ярость схлынула так же внезапно, как и накатила, оставив после себя ледяную пустоту и жгучую волну стыда. Он опустил топор, тяжело дыша, слюна капала с его клыков. Горн отшатнулся, бледный под зеленой кожей.

Тварь, воспользовавшись паузой, с жалким шипом попыталась уползти. Тарнис плавным движением натянул тетиву и выпустил стрелу. Зеленоватое пламя окутало наконечник. Стрела вонзилась точно в лиловое ядро. Раздался хлопок, и тварь взорвалась клубящимся, быстро рассеивающимся лиловым паром.

Тишина повисла тяжелым покрывалом. Все смотрели на Ургала. Он стоял, опустив голову, сжимая древко топора так, что древесина трещала. Не в ярости теперь. В бешенстве. Но не на тварь. На себя. Его могучие плечи вздымались от тяжелого, хриплого дыхания. Он едва не убил своего. Из-за Тьмы. Из-за боли. Из-за них. Стыд был хуже любой раны. Он резко развернулся и пошел прочь, в сторону лагеря, не глядя ни на кого. Его шаги были тяжелыми, как будто он тащил на себе всю тяжесть этой проклятой пустоши. Тень, которую он отбрасывал в свете угасающего солнца, казалась больше и чернее его самого.

Глава 3: Шепот Артефактов

(Прошлое) – Лагерь Железного Клыка, Ночь: Тень Сокровищницы

Ад барака сменялся иным адом – зловонной теснотой "кухни" Железного Клыка. Не хижина для приготовления пищи, а грязный навес у огромных котлов, где варилась неопознаваемая похлебка из гнилых кореньев и объедков. Ивиэль, стоя на коленях у закопченного котла, скребла затвердевший нагар железной щеткой. Руки ныли, спина горела, но сознание было остро как бритва. Каждый нерв был натянут. Она здесь не случайно.

Из шатра вождя Гротока, стоявшего в двадцати шагах, доносились приглушенные, но яростные голоса. Шаман Грошак и сам вождь. Они спорили часто, но сегодня в голосах звучало нечто большее – алчность, смешанная с разочарованием. Ивиэль притворилась, что уронила щетку, и медленно поползла за ней, приближаясь к щели в грубо сколоченной стене навеса.

"…говорил, набег на Оазис Теней провалом будет!" – гремел Гроток, и Ивиэль почувствовала, как дрожит земля от его шагов. "А ты: 'Там сила, Гроток! Сила древняя!' Где сила, Грошак? ГДЕ? Горстка золотишка да эти… безделушки!" Раздался звук падающего предмета.

"Сила спит, Вождь!" – зашипел шаман, его голос был как скрежет камней. "Или ранена… как тот камень. Но она ЕСТЬ! Чувствую кожей! Тот прут… он светится холодом, как лунный лед! Рука немеет, если держать долго! А камень… теплый камень, но он треснул… еле светится изнутри, как уголь под пеплом. Они не простые!"

"Светится? Трещит?" – Гроток фыркнул с презрением. "Не греет, не режет, не зовет духов! Игрушки для шаманов! Покажи МНЕ силу, Грошак! Покажи, как она сокрушит Серый Камень или напугает степных демонов! Иначе все это – пыль!"

"Нужно время, Вождь! Понимание! Ритуалы! – Грошак звучал почти умоляюще. – Хранить их надо… бережно! В сокровищнице… под замком и двойной охраной! Пока… пока я не разгадаю их песню. Или не сломаю, чтобы выжать силу!"

Раздался еще один удар – кулаком по столу. "Храни! – проревел Гроток. – Но знай, шаман: терпение Железного Клыка не вечно. Игрушки должны стать оружием. Или они станут твоим саваном. Понял?"

"Понял, Вождь."

Ивиэль отползла обратно к котлу, сердце колотилось так, что, казалось, вырвется из груди. Прут… светящийся холодом. Камень… теплый, треснувший. Образы вспыхнули в сознании с ослепительной, болезненной ясностью. «Лунный Корень» – его холодный, серебристый свет пронизывал тьму. «Сердце Илтариона» – его тепло, его пульсирующая жизнь, его трещина, нанесенная в последней битве с Малгором. Их артефакты! Они здесь! В этом проклятом прошлом! В сокровищнице Железного Клыка! Не просто украденные трофеи, а непонятые, но охраняемые "игрушки".

Она схватила щетку и с лихорадочной силой принялась драить котел, стараясь заглушить дрожь в руках. Надо было дожить до ночи. До темноты барака. До Кэнана. У них появилась цель. И адрес.

(Прошлое) – Лагерь Железного Клыка, Ночь: Шепот в Тени Клыка

Ад рудников сменился адом барака. Душное, вонючее помещение, набитое измученными телами, стонами и тихим плачем. Воздух был густым от запаха немытых тел, гноящихся ран и отчаяния. Кэнан лежал на жестких досках нар, притворяясь спящим. Каждый мускул горел, каждый сустав ныл. Но боль была фоном. Главное – тишина за стеной и шепот Ивиэль, прижавшейся к нему в темноте так близко, что губы почти касались его уха. Ее дыхание было теплым и частым, взволнованным.

«Кухня…», – прошептала она, едва слышно. Буквально. «Сегодня… меня послали чистить котлы… возле шатра вождя. Шаман Железного Клыка… Грошак… и сам Гроток… они говорили. Ругались».

Кэнан не шевельнулся, лишь прикрыл глаза плотнее, сосредоточив весь слух на ее словах. «О чем?»

«О добыче… с последнего набега на южные оазисы. Гроток злился… что мало золота. Грошак… он сказал: «Но мы взяли тот прут… помнишь? Тот, что светится холодом, как лунный лед? И камень… теплый камень, но он треснул… еле светится». Гроток зарычал: «Безделушки! Что с ними делать? Покажи силу!» Шаман ответил: «Сила спит… или сломана. Нужно время… понимание. Хранить в сокровищнице… под замком и охраной. Пока»».

Кэнан почувствовал, как сердце у него пропустило удар, а потом забилось с бешеной силой. Прут, светящийся холодом. Теплый камень. Треснувший. Образы вспыхнули в сознании с болезненной ясностью. «Лунный Корень»… холодный, серебристый свет. «Сердце Илтариона»… теплое, пульсирующее жизнью, но поврежденное в их последней битве. Их артефакты! Они здесь! В этом проклятом прошлом! В сокровищнице Железного Клыка!

Он резко повернул голову, его глаза в темноте встретились с ее горящими изумрудными точками. Он увидел в них то же осознание, ту же дикую, обжигающую надежду. «Их артефакты!» – его собственный шепот был хриплым, полным невероятности и азарта. «Здесь. В крепости. В сокровищнице».

Ивиэль кивнула, ее пальцы вцепились в его рукав. «Да. Я поняла сразу. Это… это шанс?»

Шанс. Слово повисло в вонючей темноте барака, сияя как единственная звезда в кромешной тьме. Шанс не только выжить. Шанс вернуться. Вернуть то, что было их силой, их связью, их ключом к своему времени. Но как? Сокровищница вождя… самая охраняемая точка в лагере. Они – рабы, избитые, закованные.

«План, – прошептал Кэнан, его мозг, оглушенный каторгой, начал работать с лихорадочной скоростью. – Нужен план. И… помощь.» Его взгляд скользнул по темным силуэтам на соседних нарах. На гнома с обритой налысо и покрытой шрамами головой – Бори, который ворчал во сне что-то о «славных шахтах Форджхолла». На молодого минотавра, Грака, чьи рога были еще короткими, а в желтых глазах горела не покорность, а дикая, неукротимая ненависть ко всем оркам без разбора. На пару людей, чьи лица были пустыми, но в чьих руках, сжатых в кулаки даже во сне, читалось не сломленное отчаяние, а затаенная ярость.

«Начнем с них, – шепнул он Ивиэль, кивнув в сторону Бори и Грака. – Завтра. Осторожно.»

(Настоящее – Палатка Кэнана/Ивиэль): Призраки в Картах

Палатка была тихой. Слишком тихой. Раньше здесь всегда стоял гул – споры над картами, смех Кэнана, тихие напевы Ивиэль, скрип пера. Теперь здесь царила мертвая тишина, нарушаемая только шелестом пергамента под руками Лиры Вейн.

Она сидела на складном табурете перед походным столом Кэнана. На столе – хаос, знакомый и чужой одновременно. Карты Дилерии, испещренные его уверенными пометками маршрутов, опасных зон, мест силы. Записи в потертом полевом журнале – наблюдения за погодой, расчеты запасов, зарисовки странных растений или руин. Но Лиру интересовало другое. Она методично, с хирургической точностью, перебирала стопки бумаг, отложенных в сторону. Черновики. Личные заметки. То, что не предназначалось для чужих глаз.

Ее лицо было бледным, маскообразным. Пустые глаза скользили по строчкам, но видели не чернила, а пустоту поминальных костров. Руки, однако, действовали автоматически, профессионально – разглаживали смятые листы, сортировали их. Нужно разобрать. Упаковать. Сохранить. Для… для чего? Для кого? Мысли кружились, как пыль в заброшенной комнате.

И вдруг ее пальцы наткнулись на листок, выпавший из пачки черновиков. Он был исписан плотно, нервным, торопливым почерком Кэнана, заметно отличавшимся от его обычных аккуратных записей. Словно он писал это в порыве, под сильным впечатлением. Лира машинально поднесла листок к тусклому свету масляной лампы.

Слова прыгали перед глазами, сначала не складываясь в смысл: "…вихрь… не просто ветер… время… рваное, как парус в шторм… Старые Слезы… эпицентр? Эфирные разломы… как швы на теле мира…" Ниже: "…легенды кочевников… 'провалы во времени'… духи уносят неосторожных… или артефакты?.. 'Ключи Поворотов'…" И еще ниже, крупнее, подчеркнуто: "Хроно-вихри? Теория? Взаимосвязь: выброс эфирной энергии + геологический разлом + ??? = временная аномалия?"

Лира замерла. Дыхание перехватило. "Хроно-вихри". "Провалы во времени". "Временная аномалия". Слова ударили по ней, как обухом. Не абстрактные теории. Это… это было про них. Про Кэнана и Ивиэль. Про их исчезновение в разломе после удара по Сердцу Малгора. Его ум, его любопытство, его привычка записывать все, даже самые безумные гипотезы кочевников или обрывки древних легенд… Он предполагал. Он искал объяснение тому, что в итоге с ними случилось.

Руки Лиры задрожали. Не от горя теперь. От внезапного, острого, почти болезненного пробуждения мысли. Пустота внутри заполнилась ледяным, цепким интересом. Она схватила другие бумаги, лихорадочно перебирая их. Вот набросок карты Атарима с концентрическими кругами, расходящимися от Старых Слез, помеченными: "Зоны эфирной нестабильности (предполаг.)". Вот список ссылок на свитки из архивов Харадуна с пометкой: "Проверить: упоминания аномальных исчезновений". А вот… почти неразборчивая запись на полях: "Роран упоминал… 'древние камни, поющие о прошлом'… в каньонах к западу от Слез. Записать подробнее. Возможно резонанс?"

Она откинулась на спинку табурета, сжимая злополучный листок с теорией "хроно-вихрей" так, что бумага смялась. Сердце бешено колотилось. Это не просто черновики. Это… ключи. Обрывки мозаики, которую Кэнан пытался сложить. Мозаики, которая теперь объясняла их отсутствие не просто гибелью, а… перемещением? Во времени? Безумие. Абсолютное безумие. Но… Аргонис чувствовал "не Малгора" в разломе. Эфирные аномалии скачут. Найден странный артефакт нездешнего вида. И эти записи…

Лира встала. Ее движения были резкими, лишенными прежней механистичности. Она аккуратно сложила все бумаги, связанные с временными аномалиями, эфирными разломами и легендами, в отдельную папку. Дрожь в руках не утихала, но теперь это была дрожь не отчаяния, а от осознания чудовищной, почти кощунственной надежды. Она погасила лампу и вышла из палатки, крепко прижимая папку к груди. Ночь встретила ее холодным дыханием Пустоши и мерцанием странных искр над руинами Старых Слез. Ей нужно было найти Аргониса. Сейчас же. Пусть его камень "поет". Пусть его связь с землей чувствует "нездешнее". У нее теперь есть слова, чтобы описать кошмар, который, возможно, не был концом. У нее была теория. И она намеревалась ее проверить. Тайно. Потому что сказать кому-то вслух "они, возможно, не мертвы, а затерялись во времени" – значило бы прослыть безумной. Но Лира Вейн пережила слишком много, чтобы бояться безумия. Она боялась только бездействия.

(Прошлое – Барак): Зародыш Бунта

Тьма в бараке была не просто отсутствием света. Она была живой, густой, пропитанной стонами, хрипами и запахом отчаяния. Кэнан лежал неподвижно, прислушиваясь к ритмичному храпу орка-надсмотрщика за дверью. Рядом, прижавшись плечом, Ивиэль была напряжена как струна, ее дыхание поверхностное, учащенное. Между ними, в щели грязных досок нар, лежал крошечный камешек – знак, что разговор можно начинать. Безопасных слов не было. Только шепот, тоньше паутины, теряющийся в общем гуле несчастных.

«Бори», – выдохнул Кэнан, едва шевеля губами. Голос был хриплым от усталости, но твердым. «Гном. Слева. Шахтер. Видел, как он сегодня чуть не снес кайлом голову надсмотрщику, когда тот пинал его за «медлительность». Отчаяние. Злое. Готовое к вспышке.»

Ивиэль кивнула, ее волосы едва шевельнулись. «Грак. Минотавр. Юный. Ненависть… как печь. Горит в нем. Орки убили его стадо? Родных? Не знаю. Но он ищет смерти… или мести.» Она сделала микроскопическую паузу. «Люди… Драк и Мара. Брат и сестра? Из оазиса, что сожгли. Мара плачет по ночам. Драк… его кулаки сжаты всегда. Даже во сне.»

Кэнан мысленно отметил пару. Выжившие, не сломленные. Заложенная в них ярость могла стать топливом. Или погубить всех. Риск. Но какой выбор был у них? Без помощи они никогда не доберутся до сокровищницы. Никогда не вернут артефакты. Никогда не увидят свой мир.

«План… простой. Слишком простой. Почти самоубийство,» – прошептал он, чувствуя горечь на языке. «Отвлечение. Шум. Хаос. Пока орки бегут туда… мы – в сокровищницу.» Он не стал уточнять, что «отвлечение» должно быть грандиозным. Кровавым. Со смертями. «Нужны руки. Сильные. И те, кому нечего терять.»

«Бори… может знать про замки? Или подкопы?» – предположила Ивиэль. Гномы славились умением обращаться с камнем и металлом.

«Грак… сила. Много силы. И ярость, чтобы проложить путь,» – добавил Кэнан. «Драк и Мара… глаза, уши. Быстрые.»

Молчание. Огромность задуманного давила. Они были слабы, забиты, под постоянным присмотром. Любой неверный шаг – пытка, смерть или хуже того, для Ивиэль.

«Начнем с гнома,» – решил Кэнан. «Завтра. В шахте. При работе. Осторожно.»

Следующий день в руднике был кошмаром, как и все предыдущие. Воздух, пыль, боль, крики надсмотрщиков. Кэнан и Ивиэль работали рядом с Бори. Гном был невысок, коренаст, но казался согнутым под невидимой тяжестью. Его движения были механическими, глаза – тусклыми, уставшими смотреть в каменную тьму без надежды. Кэнан подобрался ближе, пока надсмотрщик орал на другого раба.

«Форджхолл,» – прохрипел Кэнан, не глядя на гнома, бросая породу в тачку. Слово было произнесено так тихо, что его почти заглушил лязг кайла Бори.

Гном замер. Не поворачивая головы, он медленно поднял взгляд. Тусклая искра мелькнула в его глубоко запавших глазах. «Что?» – его шепот был похож на скрежет камня.

«Знакомо?» – Кэнан продолжил грузить породу, делая вид, что сосредоточен на работе. «Славные шахты? Дым кузниц? Звон молотов?»

Бори стиснул кайло так, что костяшки побелели. «Мертво,» – проскрежетал он. «Все мертво. Орки сожгли. Всех…» Голос сорвался. Он резко ударил кайлом по породе, отколов большой кусок.

«Не всех,» – настойчиво прошептал Кэнан. «Ты жив. И ярость твоя жива. Она горит. Как у меня.» Он посмотрел прямо на гнома, поймав его взгляд. В глазах Кэнана не было лжи. Только такая же ярость и горечь. «Хочешь дать им плату? Не просто умереть. Нанести удар? Настоящий?»

Бори замер. Его маленькие, глубоко посаженные глаза сверлили Кэнана, оценивая. «Безумец,» – прошипел он. Но в его голосе не было отрицания. Было… любопытство. Жажда.

«Может быть,» – согласился Кэнан. «Но если шанс есть? Один из тысячи? Стоит ли он того, чтобы остаться рабом?» Он наклонился, делая вид, что поправляет рукоять тачки. «Сокровищница Гротока. В ней есть… кое-что. Что может все изменить. Нужны руки, знающие толк в замках и камне.»

Бори не ответил сразу. Он снова ударил кайлом. И снова. Потом, между ударами, бросил: «Подкоп? Тоннель? Нелепо. Охрана. Камни. Время.»

«Не подкоп,» – возразил Кэнан. «Шум. Большой шум. Отвлечение. Пока они бегут туда… мы – внутрь. Быстро. Один шанс.» Он видел, как в глазах гнома борются отчаяние и пробуждающаяся, опасная надежда. «Думай. Мы поговорим позже.»

Он отошел, оставив Бори с его мыслями и кайлом. Искра была заронена.

Следующей целью стал Грак. Юный минотавр работал недалеко, таская огромные валуны, которые с трудом поднимали двое людей. Надсмотрщики особо не приставали к нему – его сила была нужна, а ярость, бьющая ключом, делала его непредсказуемым. Кэнан дождался, когда Грак поставит камень, и подошел, делая вид, что помогает поправить груз.

«Ненавидишь их,» – прошептал Кэнан прямо, без предисловий. Время для тонкостей кончилось. «Так же, как я.»

Грак повернул к нему свою бычью голову. Желтые глаза горели диким, необузданным огнем. «Всех,» – хрипло прорычал он. «Всех орков. Сожрать. Сломать.»

«Один?» – спросил Кэнан. «Или с теми, кто тоже ненавидит? Кто готов ударить? Сильно. По самому их логову? По их вождю? По их сокровищам?»

Грак фыркнул, выпуская клубы пара из ноздрей. «Сказки. Ложь. Умереть пытаясь?»

«Может быть,» – снова согласился Кэнан. «Но если есть шанс… не просто умереть. Навредить им так, чтобы они запомнили? Вырвать то, что они считают своим?» Он подошел ближе, его голос стал жестче, как сталь. «Сила у тебя есть. Ярость есть. Хватит ли духа рискнуть? Или ты будешь таскать их камни, пока они не сломают тебе рога для потехи?»

Взгляд Грака стал еще свирепее. Он сжал кулаки размером с голову ребенка. Мускулы на его плечах и спине вздулись буграми. «Когда?» – выдохнул он одно слово, полное первобытной жажды разрушения.

«Скоро,» – пообещал Кэнан. «Будь готов.» Он видел – этот не отступит. Ярость нашла фокус.

Драк и Мара стали последними. Сестра сидела, прислонившись к стене штрека в короткую минуту передышки, ее плечи тряслись от беззвучных рыданий. Брат стоял рядом, его лицо было каменной маской, но глаза метали молнии ненависти ко всему вокруг. Кэнан подсел к ним, предлагая глоток мутной воды из общей фляги.

«Оазис Сихара?» – тихо спросил он. Он слышал, как надсмотрщики издевались, упоминая это название.

Мара всхлипнула громче. Драк стиснул зубы. «Сожгли,» – проскрежетал он. «Всех… родителей… маленькую Лили…»

«Они любят жечь,» – глухо сказал Кэнан. «Любят ломать. Потому что боятся. Боятся, что кто-то встанет и даст сдачи.» Он посмотрел прямо на Драка. «Я дам. И другие дадут. Но нам нужны глаза. Быстрые ноги. Чтобы предупредить. Чтобы отвлечь. Чтобы знать, куда бежать.»

Драк уставился на него. «Бежать? Куда?»

«Не просто бежать,» – поправил Кэнан. «Ударить и бежать. Забрать у них то, что они украли. То, что может помочь нам… и другим.» Он кивнул в сторону Грака, который мрачно наблюдал за орками, и Бори, который теперь копал с каким-то новым, яростным упорством. «Шанс. Один. Хотите попробовать? Чтобы Сихара не была напрасной?»

Мара перестала плакать. Она подняла заплаканное лицо, в ее глазах, полных боли, мелькнул огонек. Драк долго смотрел на Кэнана, потом на сестру. Он кивнул. Один раз. Коротко. Решительно. «Что делать?»

Кэнан позволил себе едва заметный вздох облегчения. Ядро было сформировано. Хрупкое. Опальное. Готовое взорваться или рассыпаться от первого же толчка. Но оно было. В темноте шахты Железного Клыка, среди стона и грязи, зародился крошечный росток бунта. Росток, который они должны были вырастить в оружие. Или погибнуть, пытаясь.

(Настоящее )– Временная Лаборатория (шатер): Зов Сквозь Бездну

Шатер, который гномы-инженеры окрестили "Временной Лабораторией", был больше похож на гнездо обезумевшего изобретателя. Столы ломились от приборов: гудящие эфирные детекторы, сложные астролябии с нанесенными поправками на "локальные искажения", проекторы, отбрасывающие на холст мерцающие карты с зонами аномальной активности. Воздух пахло озоном, горящим металлом и концентрированной гномьей мыслью. В центре, над разложенной картой кратера, склонились Аргонис Свифтгрей, Грунт Молотобоец и пара других гномов с умными, усталыми глазами. Они спорили о показаниях приборов, тыча пальцами в зоны особенно сильного мерцания.

Лира вошла без стука. Ее появление – бледная, с горящими глазами, сжимающая папку как щит – заставило их замолчать. "Мастер Свифтгрей. Мастера," – ее голос звучал хрипло, но твердо. "Мне нужно показать вам кое-что. И… я прошу выслушать. Без смеха. Без сомнений. Пока."