Только бы не

Выдавливаю из себя прощальную улыбку, однако у Таля другие планы. Оставив мотоцикл около черного входа, он ведет меня за лестницу, где мы скрыты от посторонних взглядов. Секунда – и я распята в его руках у холодной стены.

– Я нравлюсь тебе, да? Наконец-то ты призналась! – мурлычет Таль мне в губы. – Как же я хочу тебя! С первого дня не могу терпеть… – Упирается в меня бедрами, давит. – На все готов! Ге–ра… – стонет, захватывая мои губы.

Сейчас, когда в соседнем дворе меня ждет нежеланный гость, мне как никогда нужна поддержка. Нужна вера, что Таль хочет меня и не предаст. Не откажется от меня. Вжимаюсь в него, прячусь в запахе кожи и одеколона. В запахе мужчины, которому очень хочу довериться.

Мое тело расслабляется, на губах удовольствие, но взгляд остается чистым и острым, как битое стекло. Я сдаюсь настойчивости Таля и его желанию, но втайне держусь за леденящую реальность обеими руками. Иначе нельзя.

Увлекшись, Таль вжимает меня шрамами в стену и слизывает гримасу боли с моих губ.

– Я так тебя хочу! – шепчет. – Здесь не место, но я должен почувствовать, какая ты там внизу. Я сейчас взорвусь к чертям… – Щелчком расстегивает пуговицу на моих джинсах и запускает руку внутрь. Второй рукой подхватывает мое бедро, трется о его внутреннюю поверхность. Глаза Таля теряют фокус, лицо розовеет. Он дорвался до желанной цели и готов войти в меня прямо здесь, в закутке грязного двора. – Прости, я не должен так… – шепчет, но при этом трется все сильнее, давится словами, смесью нежности и признаний. – Я сейчас… Гера, дотронься до меня… черт, я кончил как пацан…

Послушно ласкаю его. Таль хрипит мне в ухо, мои волосы прилипают к его влажному рту.

Его пальцы все еще во мне, там, где саднит. Там, где нет и не будет ни капли влаги.

– Клянусь, я даже в юности не позволял себе такого… что ты со мной делаешь? – Таль целует меня, смущаясь. – В следующий раз я все сделаю правильно и доставлю тебе удовольствие.

Увы, у него не получится, но я и не ищу удовольствий. Душа отвергает наслаждение тела, поруганного и грязного, и я не пытаюсь с этим спорить.

Таль обещает, заверяет, целует, и я улыбаюсь в ответ.

Потому что я хочу ему верить.

Я хочу его любить.

А еще я хочу, чтобы Таль поскорее уехал. Он уговаривает меня бросить дела и поехать к нему домой, но я придумываю отговорки и прощаюсь. Как только он уезжает, я бегу домой, не чувствуя ног, не думая. Сейчас я не могу мыслить рационально, я просто бегу.

Вбегаю во двор и вижу… ЕГО. Нежеланного гостя. Он знал, что я избавлюсь от Таля и вернусь, поэтому не сдвинулся с места. Так и сидит посередине скамейки. Смотрит на меня, строгий, серьезный, замотанный в осуждение.

Набираю полные легкие воздуха и бегу прямо к нему. Хочу с разбега разбиться о его грудь, выкрикнуть в его лицо всю агонию, как будто он сама судьба.

Он следит за моим приближением с каменным лицом.

До скамейки остается не больше пяти метров. Я невменяема, вот-вот впечатаюсь в него на полной скорости. Убью и его, и себя. Зрение сужается тоннелем. В порыве бега я не замечаю, что так и не застегнула пуговицу джинсов. Молния разошлась, и с каждым рывком они сползают все ниже.

Охранники хватают меня под руки, и я бьюсь, как парус на ветру. Изгибаюсь бешеной дугой перед невозмутимым мужчиной. Свитер задирается, и мужской взгляд спускается по обнаженному животу до расстегнутых джинсов, до кружева трусиков в раскрытой ширинке.

Я замираю, повиснув дугой.

Чужой, нежеланный взгляд хлыстом обжигает мой живот. Он словно видит отпечатки чужих пальцев, вниз, вглубь, до сухого мертвого места внутри. Сжигает чужие следы взглядом, сдирает запачканную кожу. Живьем.

С усилием подняв мрачный взгляд, он смотрит на мою правую руку, которой я ласкала Таля. Он не может об этом знать, но… знает? За нами следили?!

Назло ему потираю подушечки пальцев друг о друга. Он морщится.

– Отпустите ее! – приказывает. Осмотрев двор, охранники послушно отходят в сторону.

Я не двигаюсь. Ноги парализовало, связало, спутало невидимыми стеблями, тянущими меня под землю. Бахрома сползающих джинсов утопает в грязи. Внутри ураган чувств, но я не знаю, что с ними делать, поэтому молча встречаю мужской взгляд неопределенного цвета и содержания.

– Помогло? – спрашивает он, кивая на мою расстегнутую ширинку.

– Убирайся отсюда и больше никогда не возвращайся! – Мои злые слова врезаются в тишину двора.

– Неужели ты думаешь, что похотливый сосунок справится с твоим прошлым?

– Это не твоего ума дело!

– Не справится! Он не видит дальше конца своего члена!

– Не смей! – Шагаю к нему, мой крик разносится по двору. Охрана настораживается, но я останавливаюсь по собственной воле. Всем телом упираюсь в невидимую стену прошлого.

Он резко поднимается на ноги. Его ничто не сдерживает, ни в словах, ни в действиях. А я словно в путах, в шоке. Я так близко к прошлому, что не могу дышать.

Глядя мне в глаза, он протягивает руки и застегивает мою ширинку. Вслепую возится с пуговицей, и от прикосновения теплых пальцев дрожат мышцы.

А потом он достает носовой платок, отутюженный, только вышитых инициалов не хватает. Не разрывая взгляда, он вытирает мои пальцы. Сжимает слишком сильно, трет, словно пытается содрать кожу, коснувшуюся другого мужчины. Потом, брезгливо поджав губы, запихивает край платка в карман моих джинсов. Ткань колышется на ветру белым флагом капитуляции.

Он обо всем знает, словно видел нас с Талем собственными глазами.

– Похотливый сосунок тебе не поможет, – выдает вердикт. – Таким, как он, срывает крышу от любой недоступной бабы, и они гонятся следом, пока не получат свое. Он никто, тряпка, пустое место. Я надеялся, что ты образумилась, но увы. Когда наиграешься, сообщи!

Достает из кармана визитку. Указательным пальцем поддевает верх джинсов вместе с трусиками и засовывает визитку внутрь. Картонные углы покалывают кожу.

А потом он уходит.

И тогда я просыпаюсь от гипноза и рвусь вслед за ним. Поскальзываюсь в грязи, почти падаю. Будто двигаюсь в замедленной съемке, и в каждом кадре – безуспешный рывок к обидчику, чтобы растерзать, наказать за гадкие слова и поступки. Он презирает мою боль, мою жизнь. Ломает меня каждой встречей. Отпускает меня, потом находит и ломает снова. Он не верит, что я выживу. Не верит, что я справлюсь.

Он знает, что я бегу за ним, но не оборачивается. Не боится удара в спину. Садясь в машину, бросает: – Одумаешься, сообщи! – и дает отмашку шоферу.

Бессердечный. Несправедливый. Холодный. Ненавистный.

Мужчина, не дающий мне покоя. Мэр моего города. Отец моего ученика.

Дмитрий Волинский.

Я слежу за удаляющейся машиной, потом кидаю визитку в грязь, втаптываю ее, втираю до черной массы.

Никогда ему не позвоню. Никогда. Будь он проклят!

Только в подъезде, в его смрадной одинокой тишине я прихожу в себя. Марево гнева рассеивается, и постепенно просыпается разум. Выйдя обратно во двор, я выкапываю визитку из липкого месива, рву ее на части и несу домой в грязной руке. Не хочу оставлять улику. Свидетели нашей встречи могут ее достать. Могут узнать многое, мое прошлое.

Проходя мимо скамейки, бросаю на нее горсть грязи, чтобы он больше туда не сел. Чтобы не вернулся.

***

Я докажу, что Волинский неправ.

С этой мыслью я вхожу домой, с ней же ложусь спать. Таль не похотливый сосунок, он настоящий мужчина. Да, он порывист и настойчив, но разве плохо бороться за желаемое? Таль заботливый, страстный, он искренне хочет мне помочь.

Будто в подтверждение моих мыслей приходит сообщение.

«Ты сегодня ночью работаешь?»

«Да, работаю, но не беспокойся, я доберусь сама»

«Я буду ждать у подъезда»

Когда я спускаюсь вниз, ежась от ночной свежести, Таль уже держит шлем наготове. Даже предлагает помочь с уборкой, но я отказываюсь. Пока я работаю, он спит, прислонясь к дереву, потом отвозит меня домой. Мы заходим в подъезд, и я вижу немой вопрос в его глазах.

Я в нерешительности, и тогда Таль проводит кончиками пальцев по моей щеке и улыбается.

– У меня крыша из-за тебя поехала. Я уж было отчаялся, и тут ты призналась, что я тебе нравлюсь… вот я и сорвался. Прости дурака!

Таль улыбается. Если я попрошу, он уйдет, не станет настаивать.

Смотрю на пустую скамейку перед домом. Комки грязи все еще на ней, лежат напоминанием и предупреждением.

Я должна сделать выбор: либо я доверяю Талю, либо нет. Если доверяю, тогда скажу ему правду, и мы со всем справимся вместе. А если не смогу довериться, то придется уехать. Денег мало, но придется.

Бежать или довериться. Довериться или бежать.

Глядя на скамейку, я принимаю решение. Оно дается с трудом, со странным щелчком внутри, будто лопнул канат страховки.

Я веду Таля в свою комнату.

От волнения словно ступаю по облакам, не чувствую ног. Я бы не решилась на близость с Талем, если бы не вчерашняя стычка с Волинским. Если бы он не оскорбил Таля, не назвал его похотливым сосунком, я бы еще долго сомневалась. Я делаю это назло Волинскому, но подавляю эту мысль, прячу крамольную правду туда, где не слышу ее занудный голос.

Таль не похотливый сосунок, он действительно хочет мне помочь. И меня хочет. Всю. До конца.

Мы крадемся в квартиру, чтобы не разбудить хозяйку. Пока я принимаю душ, Таль устраивается в моей постели.

Я возвращаюсь в комнату, мои руки дрожат. То, что сейчас произойдет, может стать началом нового, концом прошлого и отпущением грехов. Я готова к этому.

За окном утро. Я поменяла часы работы, и сейчас уже семь утра. Талю давно пора на стройку, однако он не торопится. Лежит поверх одеяла полностью одетый, ведет блестящим взглядом по моим влажным после душа ногам и ждет.

А я смотрю в окно, чтобы убедиться, что на скамейке никого нет. Или, наоборот, я хочу, чтобы Дмитрий снова оказался там, и тогда я закричу во весь голос.

– Ты неправ! Таль заботливый и сильный. Он мне поможет.

Таль ждет разрешения, поэтому я улыбаюсь. Одним сильным, ловким движением он сгребает меня в охапку и укладывает на постель. Подминает под себя, водит носом по коже.

– Скажи, как ты любишь? Мне быть нежным? Осторожным? – Подкупающая искренность светится улыбкой в его глазах.

Распахивает мой халат, оставляя меня в одних трусиках.

– Я буду целовать тебя здесь… и здесь… везде… – Словно помечает губами мое тело. – Из-за твоей хозяйки придется быть тихими, но это не значит, что тебе не будет хорошо. А у меня дома ты будешь кричать от удовольствия.

Его шершавая ладонь проходится по бедру, оттягивает кружево трусиков.

– У тебя нежная кожа, как у ребенка. Светлая, тонкая. – Таль хмуро осмотривает свою ладонь, покрытую мозолями. – Я тебя не царапаю?

– Все хорошо.

Прижимаюсь ближе, дергаю молнию на его джинсах, но Таль отстраняется.

– Подожди, иначе все закончится очень быстро. Я слишком сильно тебя хочу. До чего же ты красивая, светлая. Я не понимаю…

Таль колеблется на границе чего-то важного. Того, что не следует говорить сейчас, надо оставить на потом, намного позже, когда мы узнаем друг друга и положим чувства на фундамент доверия. Но нет, Таль не может сдержаться. Секреты лежат с нами в постели, и он не может их игнорировать. Повернув меня на бок, со свистом выдыхает, глядя на шрамы на спине.

– У тебя были ожоги до самой поясницы… черт… Я не понимаю, как твой мужчина посмел причинить тебе вред?! За что? Он садист? Он наказывал тебя? Гера, я не понимаю, как он мог…

Таль сделал вывод, что ожоги причинил мужчина. Я этого не говорила.

Повернувшись, прижимаю спину к постели. При взгляде на шрамы похоть Таля остыла, но сейчас, лицом к лицу он снова распаляется. Он хочет меня, несмотря на шрамы. Он хочет меня, даже думая, что я замужем. Это хорошо. Мне нужен мужчина, которому плевать на мое прошлое, на любое прошлое.

Целую его, отвлекаю, и Таль забывает о заданных вопросах.

– Я буду нежным с тобой, никогда не подниму на тебя руку!

Ласкает меня, и я изгибаюсь, отвечаю тихим «ах». Не от возбуждения, а в знак благодарности за старания. Не объяснишь же Талю, что мое тело неживое? Что сознание отслоилось, ушло, оставив на постели мертвую плоть. Поруганную.

Таль трется о меня, его стоны вибрируют в моей груди. Помогаю ему снять футболку, он отбрасывает ее на пол. Возбужденный, жадный, ласкает мою грудь, свободной рукой расстегивая джинсы.

Секунда – и я ощущаю трение твердой плоти на моем бедре.

Таль стягивает с меня трусики, сам так и остается в расстегнутых джинсах и спущенных боксерах.

Укладывается на меня, его взгляд горячий, почти невменяемый. Надрывает фольгу презерватива, но не успевает натянуть. Оргазм захлестывает его с головой. Рваными движениями Таль бьется о мое бедро, вдавливает губы в мои ребра, заглушая стоны.

Отдышавшись, обнимает мое лицо ладонями.

– Я никогда так быстро не кончал, это какое-то наваждение… При одном взгляде на тебя схожу с ума. Это пройдет, обещаю! Дай мне пять минут, и мы начнем сначала. Тебе будет хорошо.

Таль берет салфетки с прикроватной тумбочки, приводит себя в порядок и улыбается. Я отвечаю тем же. В его взгляде столько искренности и тепла, что хочется плакать. Хочется, но слез нет. Их никогда нет.

– Ты совсем не возбудилась? – Таль знает ответ, но не откажется от дозы сладкой лжи.

– Мне было приятно, – отвечаю честно.

Таль поджимает губы, впервые задаваясь вопросом, справится ли он со мной – со странной женщиной, окатившей льдом его несдержанную похоть. Он думает о причинах моей фригидности, и его лицо темнеет от гнева.

– Если твой муж… если твой мужчина насиловал тебя, я его убью! – обещает в пылу момента.

Улыбаюсь в ответ. Таль хороший человек, мне повезло.

– Не надо его убивать, – отвечаю не подумав.

– Не надо?! – Не то, чтобы Таль всерьез замышлял убийство, но мой ответ подтвердил его подозрения, и теперь он не успокоится, пока не узнает, замужем ли я. – Не надо убивать твоего мужа? – Выделяет последнее слово. Хорошие, честные мужчины не спят с замужними женщинами, и даже если Таль сделал для меня исключение, сейчас он предъявит ультиматум. – Ты разводишься с ним? – спрашивает с надеждой.

Я ищу у Таля тепла, поддержки, силы, но даже укутанная его телом, спеленатая его руками, дрожу от холода. Потому что до правды осталось два шага.

Таль целует меня, размыкая дрожащие губы языком.

– Не молчи! – шепчет близким теплом. – Скажи правду! Чем он тебя обидел? Почему ты от него прячешься? Он причинил тебе боль? Поэтому ты не возбудилась со мной? Ты боишься? Скажи правду, и я тебе помогу.

Он снова целует меня, в этот раз жадно, с напором. Он снова тверд, готов к следующей попытке разбудить мое сухое, непослушное тело. Я отвечаю ему всем моим существом. Целоваться я умею, не маленькая. Таль задыхается от возбуждения, но силой воли заставляет себя остановиться.

– Нет! Так дело не пойдет! – Нависает надо мной, его улыбка складывается в добрые морщинки. – Я больше не притронусь к тебе, пока не узнаю правду. Если мы вместе, то я имею право все знать. Твои проблемы связаны с мужем?

– Да, – отвечаю одними губами.

Таль хмурится, но знает, что сейчас не время для ревности и морали.

– Где он сейчас? Что он тебе сделал? Он не любил тебя? Бил? Изменял?

Под его настойчивым взглядом я раскрываюсь цветком лотоса. Волнение щекочет кожу, застилает зрение. Мой голос звенит. Слова вылетают кувырком и удивленно щурятся, увидев свет.

– Нет, муж меня не бил. Наоборот, очень заботился, пылинки с меня сдувал. Подвозил с работы, дарил подарки, удивлял, радовал. Он был нежным и предусмотрительным. Интересовался мной, радовался моим успехам. Он нанял домработницу, чтобы у меня было больше свободного времени. Делал приятные сюрпризы…

Хотя я и говорю в прошедшем времени, Таль мрачнеет с каждым словом.

– Тогда что не так? – непонимающе хмурится.

– К сожалению, он любил не только меня.

Слова упираются, не хотят выходить наружу. Они, как и я, знают, что через несколько секунд мир перевернется.

– Кого? – не выдерживает Таль, встревоженный ожиданием. – Любовниц? Секретарш? Соседок? Мужчин?

– Детей.

***

Пространство между нами превращается в толщу воды. Лицо Таля расплывается, теряет фокус. Черные точки закрывают обзор, зрение сужается в тоннель. Заставляю себя дышать, иначе потеряю сознание.

Уже долгие месяцы я никому не доверяю, жизнь научила меня этому самым жестким из способов. И вот я спрыгнула с обрыва, сказала правду, и свободное падение на вкус, как паника.

Таль продолжает обнимать меня, гладит по волосам, но делает это по инерции, механически. Он ожидал чего угодно, только не этого. Никто такого не ожидает. Большинство людей согласятся на многое, только бы не такое.

Только бы не…

Мозг Таля пытается справиться с неприемлемой информацией, с тем, что женщина в его объятиях связана с таким кошмаром. Он силится, но нет, синапсы бьют отбой. Талю не охватить масштаб моего прошлого.

– Ага… детей… в таком смысле… понятно… – Он почти теряет голос, и сам теряется. – Я никогда не сталкивался… с таким… – говорит срывающимся шепотом.

Таль думает о себе, о своих чувствах. Трудно винить его за это, но как же хочется!

Он смотрит на меня в ожидании… чего?!

Мужчина, обещавший мне защиту, ищет у меня поддержки.

Не находит и хмурится.

– Это ужасно! – говорит, откашлявшись.

– Да, это ужасно, – подтверждаю пустым голосом.

– О таком читаешь в газетах, но чтобы вот так, лично… – Он снова говорит о себе, о своем шоке. О своем личном столкновении с кошмаром в моем лице. – Я пытался угадать, что у тебя за проблемы. Думал, что-то простое… типа муж изменял или бил…

– Домашнее насилие «простой» проблемой не назовешь, – отзываюсь глухо.

– Нет, конечно, но… проще, чем… это.

«Это». Я бы многое отдала, чтобы больше никогда не думать и не вспоминать об «этом».

– Это же… ну… – Таль ежится. – Ужас какой! Я… в шоке. А ты… а твои друзья… родные… что сделали… другие люди? – заикается.

– Другие люди обернулись против меня, – отвечаю сухо.

Таль хотел помочь, но, столкнувшись с правдой, потерял ориентацию. Настолько, что до боли сжимает мое плечо и смотрит беспомощным, потерянным взглядом. Он надеется, что я помогу ему справиться с его собственной реакцией на мое прошлое.

Мужчина, в котором я ищу спасение, ждет помощи от меня.

И тогда я просыпаюсь от самообмана и мысленно прощаюсь с лежащим на мне мужчиной. А ведь я знала, что он не выдержит, не выдюжит. Что он мальчишка в душе. Понравилась девушка? Реши ее проблему и стань ее принцем. Но он напоролся на проблему, которая ему не по зубам, и теперь хочет отстраниться, сбежать от меня, потому что не готов к такому. Это слишком.

Он хочет сбежать, но не может, потому что знает, что сам напросился и вытянул из меня откровения, и поэтому ему неловко. Было бы лучше, если бы он ушел с честным: «Извини, это для меня слишком», но он не может. Слишком долго меня уговаривал, слишком многое обещал, и от этого ему в разы хуже. Его дыхание учащается, становится глубже, но это не возбуждение. Это осознание, мысли, образы, взрывающие его нутро. И вопросы. Жуткие, душедробительные вопросы, рвущиеся из него сквозь стиснутые зубы.

Была ли я близка с мужем.

Где он находил жертв.

Что делал с ними.

И многое, многое другое.

А в центре всего, как психоделическая вишенка на кошмарном торте, меняющая сознание и всю твою жизнь, – главный вопрос из всех…

Знала ли я.

Десятки людей, даже самых близких, твердили одно и то же: что я не могла не знать или должна была хотя бы догадываться. Люди прячутся за уверенностью, что у такого греха, несомненно, есть признаки. Очевидные улики, которые я либо пропустила, либо не хотела замечать.

Таль не оригинален, он такой, как все.

– Как ты узнала? – спрашивает хрипло.

– От полиции.

– И ты ни о чем не подозревала? – Он мне не верит, я вижу это в его глазах. Физического влечения недостаточно, чтобы безоговорочно доверять человеку, поэтому он сомневается.

Мое нутро затягивается льдом. Еще немного, и чувства впадут в спячку, и тогда я смогу перенести любую боль. Увы, даже друзья и родственники задали этот вопрос и не раз. Любящие и любимые люди допустили возможность того, что я знала о таком ужасном преступлении, но молчала.

Вес Таля давит на меня, затрудняет дыхание. Кожа сжимается, становится мала, слишком чувствительная и тяжелая. Вырваться бы, вылупиться из нее, стать кем-то другим, потому что собой быть невыносимо.

– Нет, я ни о чем не подозревала.

– Ну… тогда тебе тяжело было о таком узнать… особенно если твой муж казался нормальным…

Глаза Таля расширены, и он вроде здесь, рядом, а на самом деле далеко в своих мыслях. На дне его взгляда шок. Заметив свою наготу, он вздрагивает. Хоть он и не был во мне, все равно рефлекторно проводит по члену рукой, стирая частички меня. Мои отравленные, грязные следы.

Стрельнув в меня виноватым взглядом, наспех натягивает боксеры.

– Как он находил жертв? Что он делал… куда ходил… где…

Мое тело обмякло на постели, сдавшись безысходности.

– Гера, не молчи! Ты не можешь обрушить на меня такую информацию, а потом закрыться!

Теперь, когда мысли Таля движутся полным ходом, он требователен и груб. С силой сжимает мои плечи, надавливая на шрамы. Он не справляется с масштабом моей беды, с нашей близостью, с тем, что он хочет меня, а я… такая. Со мной случилось… такое. Таль несправедлив, как и многие другие.

Чужой грех отпечатался на мне клеймом.

– Не молчи, Гера!

Приходится найти в себе силы заговорить, от страха, что Таль разбудит хозяйку.

– Оказывается, существуют люди, продающие своих детей. Сергей много ездил по работе и… договаривался. Покупал.

Таль пытается переварить информацию, но не может. Никак. И я его понимаю.

– Если он договаривался, значит, были доказательства в компьютере, в его почте. Неужели ты не видела?

Мое нутро взрезают кривым, ржавым ножом. Я уже отпустила Таля, уже почти отключилась. Дышу по инерции и отвечаю тоже.

– В домашнем компьютере ничего не нашли. У него свое небольшое издательство. Он работал допоздна и там… он использовал рабочий компьютер.

– А куда он ездил по работе?

– В магазины и на книжные ярмарки.

– Какие книги он издавал?

– Детские, – давлюсь этим словом.

Взгляд Таля кажется наэлектризованным, во влажной глубине блестящими точками кружат страшные мысли. Броуновское движение.

– А сейчас он где?

– Он умер в тюрьме, ему помогли покончить с собой.

Несколько секунд Таль думает о значении этой фразы, потом кивает.

– Да, я слышал, что в тюрьме таким достается. – Встречается со мной взглядом и вымученно улыбается. – Значит, все закончилось… это хорошо.

Для меня ничего не закончилось и никогда не закончится. Это не то прошлое, через которое можно перешагнуть. Особенно учительнице, обожающей детей. С моими учениками ничего плохого не случилось, но…

– Все хорошо, что хорошо кончается. – Таль кривит рот, в его улыбке столько лжи, что становится горько во рту. Он видит мою беспомощность и нехотя целует меня, его губы как мятая бумага.

Внезапно он замирает. В его воображении разворачиваются очередные яркие картины.

– Вы с ним… были близки… – хрипит.

– Да.

Я с ним, он со мной, мы вместе. Да–да–да. В народе это называют «счастливый брак».

Таль силится сглотнуть. Взгляд бегает по комнате, ищет, где приземлиться, только бы не на мне, не на моем теле, запачканном прикосновениями монстра.

Таль смотрит на дверь, щурится, двигает губами. Сейчас он ненавидит себя за настойчивость, за то, что добивался меня изо всех сил. Он хочет уйти.

Внутри меня закипает ярость. Я с трудом сдерживаю крик: «Да, я была с мужем, он касался меня здесь, и здесь, и там тоже. Везде. Ты не найдешь и сантиметра моего тела, не загаженного его прикосновениями. Я прокаженная, вся, но я жертва. Не преступница, а жертва!»

– Тебе, наверное, тяжело это вспоминать.

Наверное? Лучше бы он молчал или просто ушел без слов.

Таль стыдится своей реакции. Он так хотел быть героем, который решит мои проблемы, что сдаться, не дойдя до финиша, – большой удар для его самолюбия.

– Все хорошо! – врет он. Рывком прижимает меня к себе, прячет лицо в изгибе шеи и жадно целует. Жадно врет. – Ты просто женщина, которой не повезло. Вытянула дурную карту в игре под названием жизнь.

От избитой фразы становится плохо. Я даже не пытаюсь обнять Таля, не помогаю ему притвориться, что все хорошо. Он яростно трется о меня, но эрекции нет. Я не сопротивляюсь. Пусть использует мое тело, чтобы обмануть себя, но я уже знаю правду: Талю не по силам вынести мое прошлое, как, впрочем, и мне самой. Дмитрий Волинский это предвидел, да и я тоже, но все равно задыхаюсь.