Только бы не

Таль резко отстраняется, хватается дрожащей ладонью за волосы. Я столько раз пережила панику, что странно наблюдать ее у другого человека.

– Куда он ездил на ярмарки? – Голос Таля скрипит сквозь спазм в горле.

Прохладный воздух комнаты холодит обнаженную грудь, но я отвечаю спокойно, как будто не лежу голая в момент очередного страшного суда.

– Мы жили в нескольких часах езды отсюда, но муж ездил по всему региону.

– Какие книги он продавал?

– Я уже говорила, детские.

– Какие детские?! – кричит.

– В основном, интерактивные.

Таль приподнимается, нависает надо мной. Его мышцы дрожат.

– Те, в которых жмешь на кнопки, и они пищат и поют? Отвечай, Гера! – ударяет кулаком о стену.

– Да.

– В каких городах он был?! Назови!

– Он ездил по всему региону…

Таль выкрикивает название города, и я киваю.

Таль бессвязно матерится.

– Там живет моя дочь. У нее таких книг целая полка… Она что-то говорила про библиотеки… Может, это была ярмарка… – Таль скатывается с постели, выхватывает телефон из кармана. Роняет его на пол и падает на колени, матерясь и дрожа. Три раза печатает код, чтобы разблокировать телефон, и наконец набирает номер. Раздается веселый женский голос автоответчика, сообщающий, что Лена не может подойти к телефону, потому что делает «что-то интересное».

Таль поднимает на меня беспомощный взгляд.

– Ленки нет дома, – говорит, часто моргая. Вскочив на ноги, отходит к окну. Расстегнутые джинсы висят на его бедрах. – У дочки куча книг… Я не знаю, где они их брали. Ленка хорошая мать… Она заботится… кружки всякие, танцы… лучшее для дочки… И я денег не жалею… но вдруг…

– Таль! – Дрожащими руками натягиваю трусики и халат, поднимаюсь на ноги. Хочу успокоить Таля, помочь, чтобы он мог рассуждать трезво. Хочу объяснить ему, что ярмарки тут ни при чем и книги тоже, что рабочие поездки были всего лишь предлогом, что полиция разоблачила криминальную сеть…

Но потом я заставляю себя замолчать. Что я знаю о женщине по имени Лена? Ничего. Я и мужа своего не знала. Совсем.

Таль набирает другой номер.

– Наталья Ивановна, а Лена где? Поменяла смену? А… ладно. Галчонок в порядке? Уфф… спасибо. Я после школы с ней поговорю. Да, соскучился…

Инстинкт родителя – тут же получить доказательство, что с ребенком все в порядке. Даже если потенциальный обидчик мертв. Даже если по телефону невозможно задать вопросы, которые сводят Таля с ума. Ему необходимо просто услышать голос дочери или хотя бы убедиться, что она в порядке.

В нем говорит паника, сейчас он не способен мыслить рационально.

Мне знакомо это состояние.

Нахожу в себе силы поправить одежду, застегнуть халат, и Таль замечает мое движение. Смотрит на меня так, словно видит впервые.

– Таль, прошу тебя…

Отмахнувшись от меня, он подхватывает футболку и выходит из комнаты.

Хлопает входная дверь.

Таль ушел.

Он даже имени моего не узнал… не спросил про шрамы… Вообще обо мне не подумал.

Страх щекочет кожу пузырьками. Во что выльется паника Таля? Что он сделает? Кому расскажет?

Если меня снова станут преследовать и мучить, я не выдержу.

Мечусь по комнате, нервно поправляю постель, разглаживаю морщинки на пододеяльнике. Отматываю несколько бумажных полотенец и брызгаю моющей жидкостью на окно. Тру изо всех сил, рисую влажные прямоугольники, сходящиеся в центре. Оттираю мой мир, мой пустой прямоугольный мир от Таля, от случившегося. От опасности.

Я выбила пробку из бутылки прошлого, и оно вырвалось наружу взболтанным шампанским

Внутри что-то кровоточит, наверное, душа.

Нет… я не могла снова ошибиться. Не могла же?! Таль сильный, заботливый, он просто в шоке. Сейчас он одумается и вернется… поддержит меня, спасет…

Ломая ногти о перила, бегу на улицу. В халате и трусиках. Босиком. Дверь квартиры остается распахнутой. Выбежав на крыльцо, в панике смотрю по сторонам. Таль в шоке, и это объяснимо. Когда стало известно о деяниях моего мужа, весь город был в шоке. Но Таль обещал меня защитить. Он не отвернется от меня, никому не расскажет о моем прошлом, ведь иначе моя жизнь снова превратится в кошмар.

Взгляд останавливается на площадке, где был припаркован мотоцикл.

Таль уехал.

И тогда у меня заканчиваются силы.

Падаю на колени и кричу. Яростно, дико, надрываюсь до металлического привкуса во рту. Возмущаюсь собственной глупостью, доверчивостью и надеждой на хорошее, которую так и не смогла в себе искоренить. Мир кренится, пульсирует, и я ложусь на крыльцо, ослепнув от боли. Защитный кокон чешуйками ссыпается на землю, и моя душа корчится в ярком свете реальности, ее тонкая кожа снова сожжена.

Теряю связь со временем, не ощущаю утренней прохлады. Прихожу в себя только когда над головой раздаются шаги. Неритмичные, и это раздражает, заставляет съежиться. Я люблю четкий ритм, прямоугольники и стерильную чистоту. Таль не вписывается в мою жизнь, он порывистый и асимметричный, но мне кажется, я смогла бы его полюбить.

Если бы он не стряхнул меня, как липкую заразу.

Шаги замирают. Мужчина наклоняется ко мне, проверяет пульс. Другой рукой достает телефон. Я лежу на крыльце, глядя, как колышется черный материал его брюк. Мне нравится отутюженная, четкая стрелка.

– Как она? – раздается резкий вопрос из телефона. Голос Дмитрия Волинского не спутаешь.

– В сознании. Лежит у подъезда, – незнакомый голос над моей головой.

– Одна?

– Да.

– Заберите ее. С вещами. Подчистите территорию и разберитесь с хозяйкой.

– А с мужиком что делать?

– Он уехал или ошивается поблизости?

– Уехал.

– Найдите. Сделайте так, чтобы он ее не искал и не болтал.

Меня поднимают на руки, несут вверх по лестнице. Я смотрю на рукав серой мужской рубашки, вижу волокна ткани, мелкие неровности. Я узнала мужчину, это охранник, который удерживал меня вчера во дворе.

– Виктория, соберитесь! – Мужчина встряхивает меня, пытаясь привести в чувство. – Все будет в порядке, но сейчас вы должны взять себя в руки. Хозяйка квартиры дома? – Он останавливается перед распахнутой дверью и заглядывает внутрь. – Похоже, она еще спит, – отвечает сам себе и прикрывает за нами дверь. – У вас много вещей?

Хватаюсь за него, сжимаю его плечо изо всех сил. Ему наверняка больно, но он не жалуется, и я не отпускаю, потому что в ушах все еще звучит его «все будет в порядке». Еще одна ложь, но сейчас она мне необходима. Даже если он бросит меня в костер, я умру с верой, что он говорит правду.

– Ваши вещи здесь или разбросаны по всей квартире? – Мужчина оглядывает мою комнату. Я не разбрасываю вещи. Я люблю порядок и стерильную чистоту. – На кухне есть что-то ваше?

В холодильнике мой суп. Вкусный овощной суп, только вчера сварила, не хочу его оставлять.

Вытираю мокрый нос о рукав мужской рубашки, меня потряхивает, мышцы ломает. Это не страх, нет, это во мне просыпается прошлое. Заново бежит по сосудам, проникает в клетки, и я дрожу от его яда. Меня отбросило на месяцы назад.

Охранник приказывает кому-то за спиной.

– Проверь квартиру и забери вещи, а мы поедем вперед. Ждать нельзя. Лучше пусть истерика начнется в машине, а не здесь, а то соседи набегут.

Кто-то соглашается, хлопает дверцей шкафа.

– Не т-т-т-рогайте меня пж-ж-жалста…– выбиваю зубами дробь. – Ос-с-ставьте меня!

Охранник выносит меня на лестницу.

– Я выполняю приказ и не могу вас оставить, – говорит успокаивающим тоном. – Меня зовут Вадим. Я отвезу вас в безопасное место, хотя… любое место лучше этой дыры. Там вы поговорите с начальством и зададите все интересующие вас вопросы.

Требую освободить меня, но делаю это чисто по инерции. За пеленой шока проснулся инстинкт самосохранения, и его посыл очевиден: мне нельзя здесь оставаться. Я проиграла, ошиблась в Тале. Он увидел бездну моего прошлого и отвернулся. Кому он расскажет? Как поступит? Хорошо, что меня увезут отсюда. Я не боюсь мужчину, бережно несущего меня на руках. Он всего лишь исполнитель и не желает мне зла. Я не хочу видеть Волинского, но мне от него не спрятаться, судьба доказывает это снова и снова. Все это время он ждал моей слабости, моего полного падения, и вот, дождался. Но я найду в себе силы, чтобы расставить точки над всеми буквами наших несуществующих отношений.

Пнув ботинком дверь подъезда, Вадим выходит во двор.

– Почему она так дергается? Судороги, что ли? – спрашивает водитель.

– У нее шок. В багажнике есть одеяло?

– Я что, на пикник ехал?! Нет, конечно.

– Принеси из квартиры!

Меня укладывают на заднее сиденье, заворачивают в плед и пристегивают двумя ремнями безопасности.

И мы едем.

Я не ощущаю ни времени, ни холода и прихожу в себя только когда меня берут на руки и вносят в гостиницу. Так и несут на руках, хотя я могу идти. Даже бежать могу, но не хочу. Некуда и не за чем. Пропала сила воли, да и желание жить тоже затерялось по пути. И обуви нет.

Меня ставят на ноги у двери гостиничного номера. Прежде чем пустить внутрь, проверяют карманы халата, будто у меня была возможность обзавестись оружием.

– Проходите! – подталкивают в номер.

Сидящий за столом мужчина поднимает голову, дает знак охранникам, и те выходят в коридор. Прижимаюсь спиной к двери, но они закрывают ее, грубо царапая шрамы.

Стою на пестром ковре. Босая, в халате.

Дмитрий Волинский смотрит на меня. Строгий, серьезный, в костюме-тройке. Как и всегда.

– Набегалась? – отвешивает мне оплеуху этим словом.

Впору валиться ему в ноги, потому что мои собственные не держат. Но, сцепив челюсти, я скалюсь непокорным зверьком.

– Меня привезли сюда против воли!

– Ты предпочла бы и дальше валяться у подъезда? – приподнимает бровь.

– Моя жизнь тебя не касается! – гордо вскидываю подбородок. Я скорее умру, чем покажу Волинскому свою слабость.

– Я бы не стал гордиться тем, что тебя подобрали на улице, как мусор. Как труп бродяжки.

Дмитрий давит тяжелой энергетикой, нити его контроля тянутся ко мне, щекочут запястья. Но гнев уже начал свое целебное дело, и сил прибыло, поэтому я держусь с ним на равных.

– Ты любой мусор подбираешь, или я особенная? – Вкладываю все силы в насмешку.

При слове «особенная» Дмитрий сжимает зубы.

– Тебя отвезти обратно? Я могу это организовать. Тебя положат на то же место, где нашли.

– Я сама доеду, только прикажи своим бугаям отдать мне вещи и деньги.

– Бугаям? – повторяет Дмитрий по слогам, не одобряя мое отношение к охране. – Вадим мой личный помощник.

Небрежно пожимаю плечом.

– Прикажи лично помогающему тебе бугаю отдать мне вещи, и я уеду.

Мы долго и мрачно убиваем друг друга взглядами, и на это уходят мои последние силы.

– Каковы шансы, что ты согласишься поговорить, как взрослые люди? – наконец нарушает тишину Дмитрий.

– Нам не о чем говорить. Отпусти меня и оставь в покое!

– И что тогда?

– Я уеду туда, где ты не сможешь меня найти.

Дмитрий щурится, постукивает пальцами по столу.

– Я? Не смогу тебя найти? Уверена в этом? – перекатывает слова на языке.

Нет, не уверена. Куда я только ни уезжала – далеко от родного города или близко, – он меня находил.

Дмитрий сжимает кулак, потом разжимает и смотрит на пальцы. Наверняка представляет, как схватит меня за шкирку и вышвырнет на улицу. Он может раздавить меня одним звонком, одним умело пущенным слухом. Он думает об этом прямо сейчас, о своей власти надо мной.

Ему нравится держать меня за горло.

Пусть наслаждается, потому что однажды, очень скоро, я отвечу тем же. Не знаю как, но найду способ.

***

Теперь все кажется очевидным.

Факты наслаиваются друг на друга, каждый из них кричит и машет красным флагом. Но по отдельности они ничто. Не улики, а ничего не значащие обычности.

Я, учительница начальных классов, познакомилась с будущим мужем у школьных ворот.

Он стоял около школы. Это улика или нет?

Вроде не улика, но, пережив такой кошмар, видишь все по-новому. Могла ли я уже тогда заподозрить неладное?

В конце школьного дня завязалась драка, и я подошла разнять мальчишек, когда заметила красивого статного мужчину на противоположной стороне улицы. Тогда я работала в обычной школе, в ней детишек больше, чем в частной, и всех родителей не упомнишь. Мужчина стоял невдалеке от школьных ворот, прислонясь к машине.

– Красавчик, да? – подмигнула коллега, заметив мой взгляд.

– Не замечала его раньше.

– Ты права, мы бы давно заметили такого папочку!

Не глядя на нас, мужчина всплеснул руками и закричал в телефон.

– Естественно, я проверил! Молодой человек, я не первый день за рулем. Здесь нечего обсуждать, присылайте эвакуатор! Я не собираюсь ждать целый день. Я около какой-то школы. Сейчас узнаю…

Коллега подошла к решетке и сказала ему номер школы и адрес. Мужчина благодарно кивнул и посмотрел на меня.

Тот взгляд стал решающим. Сергей сказал мне об этом, когда делал предложение. Он влюбился в меня с первого взгляда.

Я не могу не думать о нашей первой встрече, не могу не вспоминать ее и не гадать, что он делал в тот день около школы. Разговаривал по телефону или притворялся? Его машина действительно сломалась или…

Мы сходили на концерт, потом в кино, потом в ресторан. Его машину починили через неделю. По крайней мере, он так сказал.

Я познакомилась с мужем у школьных ворот.

Это улика или нет?

Так и с остальным. Теперь все представляется в другом свете, даже самые обыденные факты. Они все во мне, как оголенные нервы. Малейшее дуновение мысли, и боль заново разрывает меня на части.

Он выпускал детские книги.

Он участвовал в ярмарках для детей.

Он часто приезжал в школу – повидаться, привезти вкусности или отвезти меня домой.

Он часто ездил в командировки.

Он не позволял мне использовать его рабочий компьютер. Сломан, вирус, загрузка программы – много причин. А я и просила-то всего пару раз, когда навещала его на работе.

Он не обращал внимания на заигрывания других женщин. Лучше бы обращал, лучше бы изменял. Лучше все, что угодно, только не выжженная в памяти правда.

Только бы не…

Как он относился ко мне? Он был внимательным, добрым, предусмотрительным и любящим. Если бы он не оказался мерзким чудовищем, я бы назвала его образцовым мужем.

Страшные слова. Жуткая правда.

Однажды меня звали Викторией, и я была учительницей начальных классов. А теперь я женщина, взявшая себе имя обманутой богини. Гера сильнее меня, она боролась. У нее другая история, но любой обман ударяет в спину и выбивает почву из-под ног. Ты задаешься вопросами, примеряешь вину на себя. Это неправильно и несправедливо, но…

Я коллекционер фактов, ранее не казавшихся подозрительными, а теперь бьющих тревогу. Вспоминая о них, я теряю веру в себя. Это страшно, потому что тогда я забываю, где правда. Прошлое становится галлюцинацией. Чувство вины въедается в душу. Я должна была догадаться. Как можно не разглядеть жуткую гниль, когда ты сливаешься с человеком воедино? Инстинкты – где они? Какого дьявола они молчали?!