Полная версия
Яна Лихачева
Идеальная жена
Глава 1: Обратный Отсчет Тишины
Холод. Первое, что пронзило туман. Холод кафеля под коленями, впивающийся сквозь тонкую ткань домашних брюк. Потом – запах. Резкий, химический, перебивающий привычные ароматы дорогого кофе и полироли для дерева. Миндаль? Что-то горькое.
Эмма моргнула, пытаясь собрать в фокус расплывчатые формы перед собой. Белый потолок. Темное дерево перил. Огромное, слишком яркое пятно – бра над лестницей, которое Маркус всегда требовал включать, даже днем. «Чтобы видеть каждый уголок, Эмми. Чистота важна». Его голос эхом отозвался в черепе, гулкий и властный.
Она опустила взгляд.
Черные туфли. Идеально начищенные, как всегда. Дорогие носки. Нога неестественно вывернута. Шерстяная ткань брюк – он любил этот костюм, «для важных переговоров дома». Рука, застывшая в попытке схватиться за пустоту. И лицо.
Лицо Маркуса.
Не то, что она видела утром – сжатое в привычной гримасе недовольства ее медлительностью с завтраком. Не то, что бывало вечером – усталое, но все равно оценивающее, контролирующее. Это лицо было чужим. Застывшим в нелепой маске удивления, с полуоткрытым ртом. Глаза, обычно такие острые, всевидящие, смотрели в пустоту над ее головой, стеклянные и невидящие.
Мертв.
Слово ударило тишиной громче любого крика. Оно не было мыслью. Оно было фактом, врезавшимся в сознание, как ледяной осколок.
Она ждала. Ждала паники, слез, вопля. Ждала того, что, как ей казалось, должна была чувствовать. Вместо этого – вакуум. Глухая, звенящая пустота внутри, будто кто-то выключил звук в ее голове. Единственное, что существовало – холод пола под коленями и этот немигающий, стеклянный взгляд.
Как долго она сидела? Секунды? Минуты? Время сплющилось, потеряло смысл. Дом, их огромный, безупречный, дорогой тюремный дом, замер в ожидании. Ни скрипа половиц, ни гула холодильника, ни привычного тиканья напольных часов в гостиной. Тишина. Такая же плотная и невыносимая, как его присутствие раньше.
Потом – движение. Ее собственная рука, дрожащая, как в лихорадке, потянулась вперед. Не к нему. Ни в коем случае не к нему. К его запястью. Нащупать пульс. Нужно проверить. Обязательно проверить. Он может просто… упасть. Он может притворяться. Старый страх, глубоко въевшийся, заставил пальцы коснуться прохладной кожи.
Ничего. Ни малейшей вибрации жизни под подушечками пальцев. Только холодная, восковая неподвижность.
Отдернула руку, будто обожглась. И тогда, наконец, тело отреагировало. Глубокий, судорожный вдох ворвался в легкие, заставив вздрогнуть все существо. Воздух снова пах миндалем и чем-то еще… металлическим? Кровью? Она не видела крови. Только его, лежащего у подножия широкой дубовой лестницы, ведущей на второй этаж, в его кабинет-крепость.
Упал.
Это было очевидно. Нога зацепилась за ковровую дорожку? Головокружение? Он жаловался в последнее время на давление, но отказывался идти к врачу. «Пустая трата времени, Эмми. Я контролирую ситуацию».
Контролировал.
Мысль пронеслась, быстрая и остроконечная, как осколок. Контролировал. Прошедшее время.
И тут это случилось. Не паника. Не горе. Не страх. Волна. Горячая, всесокрушающая волна… чего? Не радости. Никогда радости. Но… облегчения? Такого острого, такого запретного, что Эмма вжала кулаки себе в живот, пытаясь подавить его, сдержать этот вздох свободы, готовый вырваться наружу. Предательское чувство поднималось по горлу, жгло глаза.
Она закусила губу до боли. «Нельзя. Никогда нельзя показывать. Они увидят. Всегда видят». Он научил ее этому. Даже мертвый, он учил.
Скрипнула половица наверху.
Эмма вздрогнула, сердце дико заколотилось, выбивая дробь страха. Она резко подняла голову, впиваясь взглядом в темный пролет лестницы. Никого. Только тени колыхались в такт ее собственному дыханию. «Воображение. Стресс. Ты сходишь с ума, Эмми. Как он и говорил». Голос его снова зазвучал в голове, ядовитый и знакомый.
Но звук был реальным. Или ей показалось? Дом был слишком большим, слишком пустым. Звуки в нем играли в странные игры.
С трудом поднявшись на ватные ноги, Эмма отступила на шаг. Ее отражение мелькнуло в огромном зеркале в прихожей – бледное, с расширенными зрачками, волосы выбились из привычной строгой пучка. «Неряха. Он бы ненавидел это». Инстинктивно она потянулась, чтобы поправить волосы, но рука замерла в воздухе. Зачем?
Взгляд упал на часы в гостиной. Массивные, старинные, подарок отца Маркуса. Стрелки показывали 11:47. Она ушла в сад всего на… сколько? Полчаса? Сорок минут? Чтобы подышать, чтобы уйти от его бесконечных звонков и придирок. Он был в кабинете, когда она уходила. Злился на что-то, хлопнул дверью. А теперь…
Телефон. Нужно вызвать… кого? Полицию? Скорую? Скорую уже поздно. Полицию. «Они придут. Увидят. Начнут задавать вопросы». Холод страха сменил краткое облегчение. Вопросы. Их будет так много. И ее ответы… будут ли они правильными? Достаточно ли убедительными? Маркус всегда говорил, что она плохо лжет. Что ее сразу видно насквозь.
Она сделала шаг к телефону на тумбочке в холле, но споткнулась обо что-то мягкое. Его планшет. Он всегда оставлял его здесь, на нижней полке, когда спускался. Эмма наклонилась, чтобы поднять его. Экран был темным. Но когда ее пальцы коснулись холодного стекла, он вдруг вспыхнул. Календарь. Сегодняшняя дата. И одна запись, выделенная жирным:
«11:30 – Разговор с Э. Решающий».
Эмма замерла. Ледяная игла прошла по позвоночнику. «Разговор с Э». С ней? Но в 11:30 ее не было дома. Она была в саду. А он… он был уже здесь? Уже мертв? Или…
Шум за окном. Резкий, металлический. Машина? Эмма бросилась к окну, отодвинула тяжелую портьеру. Во двор въезжал полицейский автомобиль. Рядом с ним – машина скорой помощи. Синие мигалки бросали тревожные блики на идеально подстриженный газон.
«Как? Кто их вызвал?»
Она не звонила. Она только что обнаружила его. Тело еще не остыло. Кто…
Эмма отпрянула от окна, сердце бешено колотилось, глотая воздух. Ее взгляд метнулся по холлу, цепляясь за детали, которые внезапно обрели зловещий смысл. Идеальная чистота. Слишком идеальная? Открытая дверь в кабинет наверху? Она была закрыта, когда она уходила? Она не помнила. Она никогда не помнила все детали так, как хотел он.
Шаги на крыльце. Твердые, быстрые. Звонок в дверь, пронзительный в гнетущей тишине.
Эмма обернулась, глядя на дверь, потом на неподвижное тело у лестницы, на его лицо с застывшим удивлением. Время, которое остановилось, снова рвануло вперед с пугающей скоростью. Она стояла посреди своего идеального дома, в пятне света от ненавистной люстры, с планшетом Маркуса в дрожащих руках, а в груди бушевало запретное облегчение, тонущее в нарастающем приливе чистого, животного ужаса.
Дверной звонок прозвенел снова. Настойчивее.
Она сделала шаг. Потом другой. К двери. К полиции. К вопросам, на которые у нее не было ответов. К миру, где Маркус больше не контролировал каждую ее мысль, но где его смерть, казалось, запустила какой-то чудовищный, запрограммированный им механизм.
Ее пальцы нащупали холодную ручку двери. Глубокий вдох. Выдох. Она открыла дверь.
На пороге стояли двое: женщина-офицер с серьезным, непроницаемым лицом и мужчина-парамедик с сумкой. Взгляд офицера скользнул по ее лицу, задержался на дрожащих руках, сжимающих планшет, потом ушел вглубь холла, туда, где на кафельном полу лежал Маркус.
– Миссис Грейвз? – спросила офицер, ее голос был ровным, профессиональным, но Эмма уловила в нем ледяную ноту. – Мы получили анонимный звонок. Сообщили о… возможном несчастном случае. Это ваш муж?
Эмма кивнула, не в силах выдавить звук. Горло сжалось.
Женщина-офицер вошла, ее напарник последовал за ней, сразу направляясь к телу. Офицер внимательно осмотрела прихожую, ее взгляд задержался на лестнице, на месте, где могла зацепиться нога, на чистом, почти стерильном полу вокруг тела.
– Когда вы его обнаружили? – спросила она, доставая блокнот.
– Не… недавно. Минут десять назад? – Эмма сглотнула ком в горле. Голос звучал чужим, хриплым.
–И где вы были до этого? – вопрос прозвучал естественно, рутинно. Но Эмма почувствовала, как по спине побежали мурашки.
– В… в саду. Я вышла подышать. «Слишком просто. Слишком голословно».
Офицер кивнула, записывая. Ее глаза снова поднялись на Эмму, изучающе.
– Анонимный звонок поступил ровно в 11:45, миссис Грейвз. Звонивший сообщил, что слышал крики и грохот падения. Примерно в 11:30.
Эмма почувствовала, как земля уходит из-под ног. «11:30. Разговор с Э. Решающий». Она была в саду. Она не кричала. Она ничего не слышала. Только тишину.
– Я… я ничего не слышала, – прошептала она.
Офицер не ответила. Ее взгляд скользнул вниз, на планшет, который Эмма все еще сжимала в белых от напряжения пальцах. На экране все еще горела зловещая запись: 11:30 – Разговор с Э. Решающий.
– Это его планшет? – спросила офицер очень тихо. – Что это за запись, миссис Грейвз?
Холодный ужас, настоящий и бездонный, наконец накрыл Эмму с головой. Механизм щелкнул. Первая шестеренка провернулась. И она поняла, с ледяной ясностью: ее освобождение только что закончилось. Начиналась охота.
Глава 2: Вопросы без Ответов
Холод пола проникал сквозь тонкую ткань пижамы, сливаясь с ледяным оцепенением внутри. Эмма сидела на краю дивана в гостиной, куда ее деликатно, но твердо усадил один из полицейских. Руки дрожали, и она сжала их в кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Боль была слабым, но желанным якорем в этом кошмаре. Запретное облегчение пульсировало где-то глубоко под слоями шока, стыда и животного страха. Его не было. Маркуса не было. Навсегда. Но это знание тонуло в океане ужаса от того, как это произошло, и главное – что будет теперь с ней.
Из столовой доносились приглушенные, но отчетливые звуки: шуршание пленки, щелчки фотоаппаратов, мерный голос, диктующий что-то о "позиции тела". Там лежал он. Там, где утром еще кипел кофе в дорогой машине Маркуса и пахло его любимыми тостами из безглютенового хлеба. Теперь воздух был пропитан чем-то другим. Чем-то металлическим, чужим и сладковато-тяжелым – запахом крови, смешавшимся с ароматом дорогой политуры и увядающих лилий в вазе. Эмма сглотнула комок тошноты.
– Миссис Грейвз?
Эмма вздрогнула так сильно, что чуть не упала с дивана. Над ней склонился мужчина в безупречно сидящем строгом костюме. Лицо – маска профессиональной сдержанности, но глаза… Глаза сканировали, оценивали, искали трещины с холодной, хищной внимательностью. На лацкане – серебряный значок. Лейтенант. Райс. Имя всплыло из тумана первых минут, когда мир превратился в калейдоскоп невнятных образов и криков в трубку.
– Лейтенант Райс, – его голос был спокойным, ровным, как поверхность озера перед бурей, но в нем не было ни капли тепла. – Мне нужно задать вам несколько вопросов. Прямо сейчас, пока детали свежи в памяти. Вы в состоянии говорить?
Она кивнула, не в силах вымолвить слово. Горло сжал спазм, язык казался ватным и чужим. «Состояние»? Она не была в «состоянии» с того самого дня, когда Маркус впервые назвал ее «беспомощной дурой».
– Расскажите, что произошло. Как вы обнаружили тело?
Эмма закрыла глаза, пытаясь собрать разлетающиеся осколки памяти. Утро… Темнота за окном, потом серый рассвет. Она проснулась с ощущением свинцовой тяжести в конечностях – последствие снотворного, которое она осмелилась принять, чтобы хоть ненадолго убежать от его придирок. Она спустилась вниз, ступая босыми ногами по холодному мрамору. Тишина. Не просто тишина, а гнетущая, звенящая пустота. Маркус всегда шумел по утрам: громко сморкался, стучал кружкой о столешницу, включал новости на полную громкость – его способ напомнить о своем присутствии и власти. Его отсутствие в кухне было… неестественным. Потом… вид в дверном проеме столовой. Не кукла. Маркус. Его сильное тело неестественно вывернуто, голова под углом, лицо… лицо было застывшей маской не столько боли, сколько абсолютного, ошеломляющего неверия. Открытые, ничего не видящие глаза, уставшие в потолок. И лужа. Темная, растекающаяся лужа под головой, отражающая блик от люстры.
– Я… я спустилась готовить завтрак, – голос звучал чужим, хриплым, как будто рваным стеклом. – Его… его там не было. На кухне. Я подумала… он уже ушел. Но… его портфель… – Она указала на дорогую кожаную сумку, все еще стоявшую у вешалки в прихожей – еще одна нестыковка в привычном ритуале. – Я пошла… проверить столовую. Может… кофе? И… увидела, – она махнула рукой в сторону двери, не глядя, сжимая веки, чтобы изгнать навязчивый образ. Слово «тело» застряло на языке. Его тело.
– Вы слышали что-то? Крик? Столкновение? Звук падения?
– Нет. Ничего. Я… я плохо спала. Приняла снотворное. Проснулась поздно. «Поздно для него. Слишком поздно, чтобы услышать его последний звук, последний стук его сердца, которое так часто колотилось от ярости на нее». Мысль пронеслась, обжигая виной, которую она не смела признать даже перед собой. Виной за то, что не слышала. Что спала. Что… что почувствовала это проклятое облегчение.
Райс делал пометки в блокноте с кожаной обложкой. Его перо скрипело по бумаге, звук казался невыносимо громким в напряженной тишине гостиной, нарушаемой только приглушенными шумами из столовой.
– Вы были дома одна? Весь утренний период, с момента вашего пробуждения и до обнаружения тела?
– она замолчала, глотая ком в горле. – Но он не ушел. Он остался. «Почему? Для «решающего разговора»?– Да. Маркус… Маркус должен был уйти на встречу к десяти. Но он ..,
– Но он остался? – Райс поднял взгляд от блокнота. Его глаза встретились с ее. Вопрос повис в воздухе, тяжелый и многозначительный. – Почему он остался? И что ты сделала, когда узнала, что он еще здесь?
– Я не знаю! – вырвалось у Эммы, голос сорвался на высокую, почти истеричную ноту. Она тут же сжалась, втянув голову в плечи, ожидая… чего? Резкого окрика? Осуждающего взгляда? Удара? Но Райс лишь слегка приподнял бровь и кивнул, будто это была ожидаемая, почти записанная в его сценарии реакция. Он записал что-то еще. Скрип пера звучал как обвинительный приговор.
В дверях столовой мелькнул человек в белом комбинезоне. Он что-то тихо сказал лейтенанту, показав рукой наверх. Райс извинился коротким кивком: "Одну минуту, миссис Грейвз", – и вышел. Минуты, проведенные в одиночестве под пристальными, хоть и старательно отведенными взглядами полицейских, бродивших по дому (один осторожно открывал дверцу серванта, другой смотрел на пыль на перилах лестницы), показались вечностью. Она ловила обрывки фраз, доносившихся из столовой и с лестницы:
«…множественные переломы, основной удар – затылочная кость…»
«…предмет рядом, но не очевидная причина… похоже на падение…»
«…планшет в кабинете… включен… запись в календаре… 11:30… Разговор с Э. Решающий…»
«11:30. Разговор с Э. Решающий». Слова, озвученные первым прибывшим офицером, впились в мозг как раскаленная заноза. Кто такой «Э»? Она? Эмма? Но Маркус никогда не называл ее "Э". Или Елена? Та самая Елена, бывшая жена его партнера, о которой он в последнее время говорил со странным, злобным удовольствием? Или кто-то еще? И что было решающим? Решающим для чего? Для сделки? Или… для чего-то более страшного? Мысли путались, нагоняя панику. Она машинально потерла запястье – там, под рукавом пижамы, был синяк от его вчерашнего захвата.
Лейтенант Райс вернулся. Его лицо было еще более непроницаемым, но в глазах Эмме почудилось что-то… цепкое. Он снова сел напротив нее, отложив блокнот на колени.
– Миссис Грейвз, – начал он, выбирая слова с ледяной точностью хирурга. – Нам предстоит длительная работа по установлению всех обстоятельств. Но уже сейчас, чтобы составить картину, я должен спросить. В ваших отношениях с мужем в последнее время… были ли какие-то… «особые» напряжения? Серьезные конфликты? Может быть, накануне вечером?
Вопрос прозвучал не как удар, а как медленное ввинчивание ножа. Намек был прозрачен, как стекло, и таким же острым. Эмма почувствовала, как кровь отливает от лица, оставляя кожу ледяной и липкой. Перед глазами поплыли черные и красные пятна. Напряжения? Конфликты? Он называл это так? Эти «напряжения» оставляли синяки под слоем тонального крема. Эти «конфликты» выбивали дверь в ванную, когда она пыталась спрятаться, и душили до потери сознания за пересоленный суп или «глупый» взгляд. Вчера… вчера он кричал, что она бездарность, что погубила его жизнь, что она никому не нужна и никогда не сможет без него. И этот синяк на запястье…
– Мы… мы как все семьи, – прошептала она, глядя куда-то мимо Райса, на идеальную хрустальную вазу на камине – ту самую, которую Маркус однажды разбил об стену в припадке ярости, а потом заставил убирать осколки на коленях. – Бывали… размолвки. Ничего серьезного. – Голос звучал плоским, безжизненным. Ложь, которую она оттачивала годами, чтобы выжить, сработала на автомате.
Райс медленно записал. Перо снова заскрипело. Звук резал по оголенным нервам. Он не поверил. Она видела это по едва заметному сужению его глаз.
В этот момент в прихожей послышались торопливые, почти бегущие шаги и сдавленный, но пронзительный, как крик чайки, женский голос, перекрывающий попытки полицейского его остановить:
– Где он? Где мой брат? Маркус! Пустите меня немедленно! Я его сестра!
Эмма сжалась в комок, будто пытаясь стать невидимой. Клара. Сестра Маркуса. Его преданный солдат, его второе «я», всегда готовая подлить яду в ее сторону.
Женщина ворвалась в гостиную, сметая растерявшегося молодого офицера на входе. Ее лицо, обычно безупречно-холодное, как мраморная маска, было искажено гримасой настоящего ужаса и неверия. Идеально уложенные волосы слегка растрепались. Взгляд метнулся от Райса, поднявшегося ей навстречу, к Эмме, прижавшейся к спинке дивана, и в нем не было ни капли тепла или сочувствия, только паника, горечь и… оценивающий, пронизывающий холод. Как будто она сканировала Эмму, выискивая следы вины, крови, лжи. Как будто виноватого она определила уже в ту секунду, как переступила порог.
– Эмма?! – Клара шагнула к ней, но Райс ловко преградил путь, мягко, но неумолимо взяв ее за локоть. – Что… что случилось?! Где Маркус?! Говорят… говорят что-то ужасное… – Она не могла договорить, ее взгляд умоляюще впился в лейтенанта.
– Мисс Грейвз, прошу вас, возьмите себя в руки, – голос Райса стал чуть жестче, авторитетным. – Ваш брат… скончался. Произошел трагический инцидент. Мы расследуем все обстоятельства.
– Инцидент? – Клара замерла, ее взгляд снова прилип к Эмме. В нем читалось что-то невысказанное, тяжелое, обвиняющее. – Здесь? В его собственном доме? – Ее голос дрожал, но в последних словах прозвучал немой, кричащий вопрос: – А где была ты? Что ты наделала?
Эмма опустила глаза, уставившись на узор персидского ковра под ногами, не в силах выдержать этот взгляд. Она чувствовала себя как загнанный в угол зверь, которого вот-вот прибьют. Полиция с ее острыми, как скальпель, вопросами и прозрачными намеками на «напряжение». Тело мужа в соседней комнате, напоминающее о внезапной, но абсолютной свободе, ставшей проклятием. И теперь Клара – живое воплощение осуждения, той ядовитой лояльности Маркусу и той жизни, которую он тщательно выстраивал вокруг себя, как паук – паутину. Осада сжимала кольцо. Стены роскошного дома, бывшие когда-то золотой клеткой, теперь казались стенами тюрьмы, готовой рухнуть и похоронить ее под обломками. Каждая тень на идеально выкрашенной стене, каждый отблеск хрусталя таил в себе немой укор или угрозу. Вопросы висели в воздухе, тяжелые и безответные, как запах смерти из столовой. И самое страшное было то, что на некоторые из них – особенно на те, что касались ее собственных ощущений и темных пятен в памяти – ответов не было даже у нее самой. Только всепоглощающий страх и звенящая, предательская тишина там, где должно было биться сердце – то ли от горя, то ли от освобождения.
Глава 3: Дом Свидетелей
Тишина после ухода Клары, уведённой лейтенантом Райсом в другую комнату для «разговора с глазу на глаз», была гулкой и враждебной. Она висела в воздухе, перемешанная с остаточным запахом химикатов и чужими голосами, доносящимися из-за закрытых дверей. Эмма осталась одна в гостиной, но одиночество это было иллюзорным. Дом больше не принадлежал ей. Он превратился в свидетель. Каждый предмет, каждая пылинка теперь могла стать доносчиком.
Шаги. Тяжелые, методичные. Не один человек. Команда в белых комбинезонах и бахилах, похожих на призрачные следы, вошла в гостиную. Их лица были скрыты масками, оставляя открытыми лишь острые, безэмоциональные глаза. Они несли чемоданы, катушки с пленкой, странные приборы. Они были похожи на хирургов, готовящихся к вскрытию не тела, а всей ее жизни.
– Миссис Грейвз, – обратился к ней один из них, голос, приглушенный маской. – Нам необходимо осмотреть весь дом. Процедура стандартная. Вы можете оставаться здесь, но, пожалуйста, не трогайте ничего.
«Стандартная». Слово звучало как насмешка. Ничего в этом не было стандартного. Ни для нее, ни для этого дома, бывшего оплотом контролируемого Маркусом порядка. Теперь этот порядок взрывали на части, выворачивали наружу.
Они начали с прихожей. Вспышки фотоаппаратов ослепляли, выхватывая из полумрака вешалку с пальто Маркуса, его портфель, стоявший у двери как немой укор. Кто-то аккуратно снимал отпечатки с ручки двери, с перил лестницы. Эмма видела, как один из специалистов долго и пристально рассматривал мраморный пол у подножия лестницы, где еще недавно лежало… Его внимание задержалось на едва заметной, смытой, но все же различимой для его глаза темной дуге – следе отчего-то волочившегося. Он сделал несколько снимков крупным планом. Ее сердце екнуло. «Что это было?»
Унижение началось незамедлительно. К ней подошла женщина-криминалист, в руках у которой был прозрачный пакет.
– Миссис Грейвз, для исключения ваших следов нам потребуются образцы: отпечатки пальцев, ДНК. Пожалуйста, пройдемте на кухню?
На кухне, среди знакомых кастрюль и кофемашины, все стало еще более сюрреалистичным. Процедура снятия отпечатков на черную липкую пленку ощущалась как клеймение. Маленькой щеточкой у нее аккуратно собрали волосы с плеч пижамы. Ватной палочкой провели по внутренней стороне щеки – сбор слюны для ДНК. Каждое прикосновение чужих рук в перчатках заставляло ее внутренне сжиматься, чувствовать себя объектом, вещью.
– Спасибо, – безлико произнесла женщина, упаковывая образцы. – Теперь, пожалуйста, опишите ваши действия с момента пробуждения и до обнаружения тела. С максимальной детализацией. Что вы трогали?
Эмма попыталась вспомнить. Туман в голове сгущался.
– Я… спустилась вниз. По лестнице. Держалась за перила… Зашла на кухню… Трогала чашку… Ручку чайника… Потом… пошла в столовую. Дверную ручку… Потом… его…» Она замолчала, чувствуя, как подкатывает тошнота.
– Вы подходили к телу? Касались его?
– Нет! – вырвалось у Эммы. – Нет, я… я только посмотрела. Потом побежала звонить… – Куда? Кому? В панике она не помнила, набрала ли 112 или просто металась, крича в трубку телефона, который нашелся у нее в руке.
Личные вопросы обрушились лавиной, когда в гостиную вернулся лейтенант Райс, а Клара, бледная, с заплаканными, но все еще ледяными глазами, уселась в кресло напротив, наблюдая, как сокол.
– Миссис Грейвз, – начал Райс, открывая блокнот. – Для полноты картины нам нужно понять контекст. Расскажите о ваших отношениях с мужем в последнее время. Были ли ссоры? Поводы для недовольства? Финансовые трудности?
Эмма почувствовала, как под взглядом Клары ее спина покрывается мурашками.
– Нет… нет трудностей. Ссоры… как у всех… – Она молилась, чтобы голос не дрогнул.
– Конкретнее, пожалуйста. Например, накануне вечером? Вы поссорились?
Картина вчерашнего вечера всплыла с мучительной ясностью. Маркус вернулся поздно, раздраженный. Суп был «отвратителен». Она «сидела как истукан». Его крик: «Ты даже родить нормально не можешь! Ты ни на что не годна!». Его пальцы, впившиеся в ее плечо, трясущие ее. Звук разбитой тарелки.
– Мы… поужинали. Он устал. Рано лег спать, – солгала она, глядя в колени.
Клара фыркнула – короткий, презрительный звук. Райс записал.
– Ваша интимная жизнь? – вопрос прозвучал как пощечина. – В последнее время были… проблемы? Напряжение?
Жар стыда залил лицо Эммы. Она почувствовала, как Клара впивается в нее взглядом, наслаждаясь ее унижением. Маркус… последние месяцы он либо игнорировал ее, либо его прикосновения были грубыми, унизительными, больше похожими на наказание.
– Нет… все нормально, – прошептала она.
– Вы употребляли алкоголь или наркотики вчера или сегодня? Лекарства? – Райс смотрел прямо на нее.
