Миссия убить – спасти

Лина Юрьева

Миссия убить – спасти

Посвящается моему дедушке – тому,

кто первым показал, что слова – не просто звук,

а мост между сердцами.

Что важное нужно говорить сразу,

не пряча за молчанием, не откладывая «на потом».

Особенно если это – про любовь, про веру,

про то, что по-настоящему живёт внутри.

1 Глава

В подземном бункере, спрятанном под заброшенным научным институтом на окраине города, царила стерильная, будто вымершая тишина. Над головой – толстый слой бетона, а за ним другой, параллельный мир: уличная возня, очередь в аптеку, новости о скидках и пробках. Всё это не имело ни малейшего отношения к тому, что происходило здесь, внизу.

Здание над нами выглядело безнадёжно покинутым: облупленные стены, выбитые окна, заросший двор, вывеска «Автономные Системы», перекошенная и поблекшая. Никто не догадывался, что на глубине тридцати метров начинались коридоры Отдела «Тень». Организации, которая официально не существовала. Ни в реестрах. Ни в бюджете. Ни в головах простых людей.

Отдел «Тень» – закрытая структура, созданная для задач, которые нельзя было доверить ни армии, ни разведке, ни правительству. Здесь работали те, кто умел исчезать, проникать, устранять. Специалисты, которых не вспоминали по именам. Их досье сжигались ещё до подписания контрактов. Отдел не оставлял следов – только результаты. И страх. У тех, кто знал, что они существуют.

Внутри бункера воздух был беззвучным, вычищенным до стерильности. Холодный свет ламп заливал просторные помещения. Стены – из армированного полимера, потолок – клубок кабелей, всё сделано так, чтобы не допустить ошибок. Тут не про уют. Тут про контроль. И мгновенную реакцию.

У голографической панели стояла Кира. Наш командир. Женщина, способная одной бровью заставить генерала замолчать. Брючный костюм без единой складки, волосы затянуты в идеальный пучок, браслет-сканер на запястье – всё выверено до миллиметра. Даже пауза в дыхании была стратегической.

Она уже была в возрасте, но по ней не скажешь. В ней не осталось ничего хрупкого – только сталь, дисциплина и странное чувство, будто её глаза видели больше, чем нам хотелось бы знать. Морщины – разве что в уголках глаз, и те выглядели скорее как боевые отметины. Её возраст не измерялся годами, а количеством операций, в которых она выживала, когда другие – нет.

В руках у неё была папка. Бумажная. Потому что кое-что до сих пор не доверяют ни цифровым каналам, ни зашифрованным сетям.

– Ты хоть слушаешь? – спросила она, не оборачиваясь.

Я лениво расхаживал по комнате, вращая плечами, будто разогреваясь перед спектаклем.

– Всегда, Кира. Просто настраиваюсь. Спасти мир, соблазнить наследницу глобальной катастрофы – понимаешь, важно поймать ритм.

Я знаю, как выгляжу: рубашка застёгнута не на все пуговицы, галстук сбился набок, прядь на лбу, серьга в ухе. Со стороны – будто я из отдела дизайна, а не спецопераций. Но это и есть часть роли. Беспечность – лучший камуфляж. Внутри же я совсем другой. Серьёзный до скрупулёзности, почти педант. В душе – идиалист, который до сих пор верит, что мир можно исправить. Просто теперь я предпочитаю делать это не в лоб. А тихо. И точно.

Кира с тихим хлопком швырнула папку на стол.

– Алиса Валентайн. Вторая дочь доктора Маркуса Валентайна. Ты знаешь, кто он.

– Гений с манией контролировать катастрофы. Создатель проекта «Лев». А год назад – просто исчез. Без следа. И, как показывает практика, такие исчезновения редко ведут к чему-то хорошему. – Я подошёл ближе, склонился над фотографией. Девушка с тёмными завивающимися волосами, прямой взгляд, глаза – цвета замёрзшего озера. – Прелестна. Но в этих глазах лёд. Такой, что обжигает.

– Возможно, – сказала Кира, подтолкнув ко мне папку.

Я сел, щёлкнул замком, открыл. Документы, фото, сводки. Уже знакомые, если честно. Я изучал досье заранее. Доктор Маркус Валентайн. Легенда в кругах закрытых проектов. Гений, одержимый контролем. По официальным данным – научный руководитель проекта «Лев». По неофициальным – человек, который готов был переступить черту. Ходили слухи, что он хотел внедрить прототип в реальных условиях, не дожидаясь одобрения комиссии. А через пару месяцев после этого – исчез. Без следа.

Как будто знал, что за ним придут.

– У него есть младшая дочь, – продолжила Кира, – Алиса Валентайн. А ещё – старшая. Яра. После развода родителей девочек разделили: Яра осталась с матерью, Алису отец забрал к себе. С тех пор – две параллельные жизни. Разные города, разные школы. Даже фотографии – как из двух разных вселенных.

Я листал материалы, молча.

– Мать – Мирисса Кроуфорд. Филолог по образованию, но давно не преподаёт. У неё издательство и какой-то бизнес, связанный с образовательными курсами. Женщина непростая. Стервозная, конфликтная, любит доминировать. Ум – острый, язык – ещё острее. Со взрослыми у неё вечная война, особенно с авторитетами. Но детей… детей она любит. Особенно Яру. Там связь крепкая. Глубокая. Эмоциональная. Яра для неё – не просто дочь. Она – отражение, гордость, почти тень самой Мириссы.

Я закрыл папку. На обложке – имя, уже не раз мелькавшее в сводках. Алиса Валентайн.

– Яра – социально активная, понятная. Прямая, прогнозируемая. У неё – фото с друзьями, соревнования, грамоты, благотворительные сборы. Алиса – другая. Тихая, закрытая. В соцсетях – тишина. Поведение ровное до настороженности. Особенно после того, как отец пропал. По сути, он обожал её. Алиса была для него не просто дочерью – смыслом, точкой опоры. Он держал её подальше от своей работы, старался оградить от всего, что касалось проекта «Лев». Вместо школ – домашние преподаватели, вместо друзей – тщательно отобранные взрослые. Контроль, стерильность, безопасность. Он построил вокруг неё стеклянный купол – как будто знал, что грянет буря. Но в таких семьях дети слышат больше, чем кажется. Замечают, запоминают, складывают в пазлы. А потом он исчез. И оставил её – с кучей вопросов и, возможно, с ответами, которых мы пока не видим.

Я пролистал пару страниц. Действительно – у Яры профиль скучный, как понедельник. А вот у Алисы – провалы, нестыковки. И какое-то странное затишье.

– Значит, фокус – на младшей. Потому что именно её он держал рядом.

– Именно. Если кто-то и может знать, где Маркус, или хотя бы, где спрятан прототип – это она. Возможно, она ключ. Или… сам механизм.

Я ткнул в фото.

– А если она не в теме? Если она – просто побочный эффект чьей-то паранойи?

Кира посмотрела прямо в глаза.

– Тогда ты быстро это поймёшь. Но если ошибёшься – будет уже поздно.

Я выпрямился.

– Значит, действовать осторожно. Втереться, узнать, вытащить информацию. Без шума. Без следов.

– Всё как всегда.

В этот момент дверь с тихим шипением открылась, и появился Лукас – с кофейным стаканчиком в одной руке и выражением лица «я уже в курсе» на месте, где у нормальных людей бывает удивление.

На нём была мятая белая футболка и тёмная рубашка поверх – расстёгнутая и явно надетая наспех. Волосы торчали в разные стороны, как после трёх суток без сна и с ноутбуком вместо подушки. Под глазами – привычные тени, но в глазах по-прежнему блестел ум, острый и быстрый, как баг в системе. Лукас выглядел как вечный игроман, которого выдернули с середины раунда и швырнули в реальность – но он воспринимал это как вызов.

– Кофе мёртв, но я жив. О, вы тут обсуждаете кого-то с глазами цвета «апокалипсис на рассвете»?

– Лукас, выйди, – сказала Кира, даже не моргнув.

– Уже почти ушёл, шеф, – буркнул он, но остался где-то за стеклом, как обычно.

Я закатил глаза.

– Он всё равно подслушает.

– Знаю. Но я не говорю то, что нельзя говорить.

Я закрыл папку, взглянул на неё.

– Уровень допуска?

– Формально – второй. Неофициально – у тебя свобода действий. Но если провалишься – ты сам по себе.

Я усмехнулся.

– Ничего нового.

Уже направляясь к выходу, я услышал её голос за спиной:

– Матвей.

Я обернулся.

– Это не просто девочка. Это, возможно, запусковой механизм. Помни об этом. Если окажется, что она как-то связана с деятельностью отца – её следует устранить.

– А я, возможно, – человек с пальцем на кнопке, – бросил я и вышел в коридор.

Дверь за моей спиной закрылась. Всё было как всегда: воздух с привкусом металла, мягкое шуршание вентиляции, красноватые огоньки на панелях.

У выхода меня, конечно, ждал Лукас. Прислонился к стене, с видом человека, который уже придумал пятнадцать теорий заговора и успел опровергнуть их сам.

– Ну и? Кто у нас на повестке дня? Красотка? Шифровка? Бомба замедленного действия?

Я бросил взгляд на него, на его торчащую наружу бирку с одежды.

– Убери это. Ты либо шпион, либо манекен с распродажи.

– Когда-нибудь ты скажешь что-то глупое?

– Скажу. Когда провалю миссию.

Я нажал кнопку лифта. Двери закрылись. Он остался снаружи, покачивая головой.

– Вот ведь засранец, – пробормотал он. – Но, чёрт побери, наш.

Лифт поднялся на верхний уровень. Меня ждала парковка. Чёрный «Форд Фокус». Старенький, с характером. На левом борту вмятина – напоминание о неудачной парковке полгода назад. Каждый раз, когда прохожу мимо, думаю: «Надо бы исправить». И каждый раз – не сейчас. Этот хрипловатый зверёныш не вызывает подозрений и это главное. Идеальный прикрытый следопыт – потертый, неприметный, но упрямо живой.

Сигналка пискнула в темноте. Я открыл дверь, швырнул пиджак на заднее сиденье и плюхнулся за руль. Кожа сиденья прохладная, слегка потрескавшаяся. Завёл двигатель – машина вздрогнула, заурчала с ленивым ворчанием.

– Да ладно, я тоже рад тебя видеть, – пробормотал я и поставив руку на руль, медленно выехал со стоянки. – Поехали, старина. Мир сам себя не спасёт.

Скользнул взглядом по панели – топливо есть, масло в норме. Бардачок захлопнут, но я знаю, что внутри – папка с досье. Бумажная, старая школа. Всё, что удалось собрать по Алисе Валентайн: фрагменты её жизни, следы отца, зацепки по проекту «Лев», финансовые движения, поведенческий профиль. Бумажная биография потенциальной катастрофы.

На трассу выехал без музыки – радио я выключил ещё на базе. Не выношу, когда мне в уши льют про пробки и погоду, будто кто-то решил, что я не справлюсь без напоминания, что на улице лето. Вместо этого – тишина. Почти. Шуршание шин, редкие фары встречных. Внутри головы – рой.

Алиса Валентайн.

Голубые глаза, чёрные кудри, взгляд с характером. По досье – интроверт, по фото – не без стержня. Вроде просто девчонка, но каждый отчёт намекает: она может знать гораздо больше, чем говорит. И дело даже не в отце. Дело в молчании. Слишком ровном. Слишком чистом. А чисто, как известно, там, где либо тщательно убирали, либо что-то прячут.

– Вот бы выяснилось, что она и правда обычная, – пробормотал я, прикусив губу. – Или хотя бы не смертельно интересная.

Засмеялся себе под нос.

– Будет неловко, если я влюблюсь, а она окажется киборгом. Хотя, по нынешним временам, это даже романтично.

Притормозил на светофоре, машинально глянул в зеркало. Снял очки. Настоящее лицо смотрело на меня – без маски, без ухмылки. Просто я.

Под глазами – круги, как кольца на спиле дерева: каждый слой – ещё одна бессонная ночь. Щетина за день успела прорезаться, словно напоминая, что время идёт, даже если ты не замечаешь.

Глаза… в отражении они казались чужими. То зелёные, то синие, как будто сами не решили, какими быть сегодня. Усталость в них – как вечный осадок. От дел, от лиц, от потерь.

В ухе – серебряная серьга. Маленький штрих, который почти никто не замечает. Но я – помню. Это его серьга. Он шутил, что носит её «для баланса». Смеялся, когда я поддел его за это. А потом исчез, оставив тишину.

С тех пор она со мной. Не потому что сентиментален – потому что кто-то должен помнить. И потому что иногда, чёрт возьми, это единственное, что ещё держит.

– Если она знает, где ключ, – прошептал я, не замечая, как пальцы сильнее сжали руль. – Значит, всё зависит от меня. От того, нажму ли я правильную кнопку… или выпущу ад на поверхность.

Свет – зелёный. Поехали.

– Ну что, Алиса… кто ты? Принцесса, которую надо спасать? Пешка, которую передвинули? Или королева, ставшая слишком умной для своей доски?

Подкатил к дому. Многоэтажка, облупленная штукатурка, сосед с вечно шумной собакой, почтовые ящики, у которых пахнет краской и чужими письмами. Всё как надо. Никаких камер на подъезде. Ни сигналки, ни лишних вопросов. Аренда – на левое имя. Холодильник – наполовину пуст, как и должно быть.

В этой работе роскошные апартаменты – не прикрытие, а цель. А настоящая маскировка – обычность. Самая скучная форма исчезновения.

Мне уже двадцать восемь, и иногда кажется, что я из них прожил всего лет пять – остальные прогорели в операциях, переездах, чужих именах и допросах, на которых нельзя говорить правду даже себе. Всё, что раньше вызывало азарт, теперь просто усталость. Не ту, что лечится сном. Ту, что скапливается где-то под кожей, в суставах, в затылке. И тянет вниз, будто старое снаряжение, которое давно пора было выбросить.

Но хотя бы эта миссия не выглядит смертельной. По крайней мере, не так, как две предыдущие. Там, где срыв означал бы выстрел в упор. Здесь – игра на нервах. Наблюдение. Сбор данных. Возможность не спешить. Хоть немного.

Сегодня – пока без контакта. Только ночь, только я, монитор и папка с документами, которые нужно прошерстить до рассвета. Завтра – начнётся игра. Главное – не моргнуть первым.

2 глава

Горячая вода стекала по моей коже, смывая остатки сна и спутанных ночных мыслей, которые ещё цеплялись, не желая отпускать. Я стояла под душем, уставившись в запотевшую стенку кабины и дышала ровно, глубоко, будто вместе с паром выходило всё ненужное: тревоги, домыслы, чужие фразы.

Под левой грудью, чуть ниже – там, где иногда замирает сердце, – тёмнела татуировка: созвездие Льва. Мой знак. Мой щит. Маленькие звёзды, соединённые тонкими линиями – на первый взгляд простая геометрия, почти незаметная под кожей. Но для меня она значила больше, чем просто рисунок.

Я сделала её в восемнадцать, с разрешения отца. Он даже сам отвёз меня в салон – сказал, что если я уже решила, пусть это будет в нормальных условиях, а не «где-нибудь в подвале с ржавыми иглами». Он не был сентиментальным, но в тот день просто кивнул, как будто понимал, зачем мне это нужно.

Мать же до сих пор не может смириться. Каждый раз, когда случайно замечает её, морщится, как будто это не татуировка, а след от ожога. Говорит, что я изуродовала себя. Что девочке не к лицу метки, как у пленных. А я просто молчу. Потому что знаю – для меня это не шрам. Это якорь.

Я родилась под этим созвездием. Иногда мне кажется, что это единственное, что действительно во мне устойчиво. Не имя, не дом, даже не чувства – они меняются, рушатся, исчезают. А Лев остаётся. Словно тихий, упрямый шёпот внутри: ты сильнее, чем хочешь казаться. Даже если никто в это не верит.

Выключив воду, я нащупала полотенце и закуталась в него, словно в броню. Оно было мягким, пахло лавандой и немного – свежестью. Волосы, тяжёлые от воды, липли к спине и я смахнула мокрую прядь с лица. Не спешила. Не торопилась. Сегодняшнее утро было моим.

На кухню пошла босиком. Пол прохладный, но приятно бодрил. На ходу включила колонку – музыка полилась лениво и легко, будто лето залетело в окно. Что-то старое, с глупым, но добрым припевом.

– Хорошо, – выдохнула я, подпевая строчку на вдохе. – Пусть день начнётся как кино, а не как новости.

Я поставила чайник, разбила пару яиц в миску, добавила немного шпината, зелёного лука. Омлет – простой, быстрый. Чай – зелёный, терпкий. Никакого кофе. Никогда не понимала, как можно добровольно наливать себе в чашку тревожность.

– Да будет завтрак, – произнесла я торжественно, крутанувшись с половником в руке. – Лулу, ты не возражаешь?

Из соседней комнаты, будто по команде, важно вышла она – Лулу. Белая, пушистая, как снежок из рекламы стирального порошка. У неё были глазища, как два кусочка неба – светло-голубые и чуть прищуренные, как у недоверчивой принцессы. Она мягко ступала по полу, неся себя, как королева и прямиком направилась к полке с книгами.

– Не тронь «Маргариту», я тебя умоляю, – сказала я, заметив, как она потянулась лапкой к краю тома.

Лулу высокомерно проигнорировала замечание, потёрлась о корешки и устроилась прямо под полкой, свернувшись пушистым калачиком.

– Ну да, правильно. Книги – это серьёзно, – кивнула я. – Когда-нибудь ты расскажешь почему у тебя такое лицо, будто ты пережила революцию?

Лулу в ответ закрыла глаза. То ли согласилась, то ли отмолчалась с достоинством.

Многие считают меня странной. Ну или слишком… живой. Слишком яркой. Слишком прямой. Слишком, слишком, слишком. Но я и не пытаюсь понравиться.

Мне хватает собственного зеркала, в котором я не выгляжу фальшиво. Я умею быть разной. Могу обаять кого угодно – продавца в овощной, профессора в институте, собаку на улице. Я просто такая. Люди тянутся, а потом удивляются, когда за улыбкой прячется острый язык и железный характер.

– Да, милая, ты не сахар. Ты соль и перец сразу, – сказала мне как-то мама. Наверное, с гордостью. А может, с лёгкой тревогой.

Я умею смеяться. Громко, заразительно, так, что у людей срывается защита. Умею отшутиться даже на чьё-то хамство – иногда с блеском, иногда с ядом. Но при этом я помню всё. Лица, слова, взгляды. Я просто не показываю. Люди путают лёгкость с наивностью – и это всегда смешно. И опасно.

У меня есть одна чёткая черта – я не люблю, когда мною пытаются управлять. Даже ненавязчиво. Даже якобы «из заботы». Секунду – и я отстраняюсь. Не грубо. Просто будто из воздуха исчезаю. Так было всегда.

Я сделаю глоток чая и прислушалась к музыке. Там пели что-то про то, что «жизнь – это танец, даже если ты танцуешь одна». И знаете, что? Это чертовски верно.

Я села за стол, скрестив ноги на стуле, с кружкой чая и вилкой. Омлет удался. Даже без сыра, про который я в третий раз забыла – было вкусно. Может, дело в настроении. Или в том, что я наконец позволила себе утро без спешки.

С улицы доносился гул машин. Кто-то уже спешил, суетился, проклинал пробки. А у меня был свой остров. Своя кухня. Свой день.

– Да, Лулу, пусть всё идёт по плану. Или хотя бы не слишком катастрофично, – пробормотала я, глядя в окно.

Лулу чуть приоткрыла один глаз, зевнула и кажется, согласилась.

После завтрака я пошла сушить волосы. Не всегда делала это, но сегодня был тот редкий день, когда хотелось чуть больше порядка. Включила фен и смотрела в зеркало, как мокрые кудри превращаются в мягкие волны, обрамляя лицо. Чёрные, упрямые – как я. Я даже уловила в себе что-то новое. Или просто давно не смотрелась в зеркало по-настоящему.

Я оделась без фанатизма – светлая рубашка, джинсы, новые туфли на устойчивом каблуке. Любила их за то, как они меняли походку. Делали шаги твёрже, будто я знала, куда и зачем иду. Хотя всё было проще. Я шла на встречу с сестрой. С Ярой. Только и всего.

– Лулу, ты за старшую, – бросила я, пока искала ключи. – Не вздумай разнести библиотеку.

Кошка вытянулась, моргнула в ответ и, кажется, снова уснула.

– Типичная ты, – усмехнулась я. – Ни о чём не волнуешься. Может, это и есть секрет спокойствия – просто спать у полки с книгами.

Закрыв дверь, я на секунду задержалась, прислонившись к косяку. День обещал быть странным. А значит – настоящим.

Я вышла из дома, нацепив солнцезащитные очки, хотя солнце ещё толком не разошлось. Просто иногда хочется спрятать взгляд – не потому что есть что скрывать, а потому что не хочется тратить его на лишних людей.

В ушах – наушники, но музыка звучала едва слышно. Фоном. Не для того, чтобы отключиться, а чтобы чуть приглушить мир. Я всё равно слышала – шаги прохожих, сигнал машин, лай собак. Улица дышала рядом.

Воздух был тёплым, с привкусом лета и чем-то ещё… странным. Как будто в нём витала прелюдия к чему-то непонятному. Как музыка до начала фильма, когда ещё не ясно – будет это комедия или триллер.

Я двигалась медленно, почти назло торопливому городу. Утро тянулось лениво, как тёплый чай в чашке. Люди бежали мимо – с рюкзаками, колясками, собаками, с лицами «всё, жизнь ушла без меня». А я – просто шла. Ветер касался рубашки, каблуки мягко стучали по плитке, будто аккомпанировали собственному маршруту.

И тут – свист. Резкий, наглый, самодовольный, как у тех, кто путает улицу с личной сценой для дебюта.

– Эй, кудряшка, ты просто огонь!

Я остановилась. Нет, не потому что испугалась или растерялась. А потому что во мне проснулся… театральный демон. Такой себе внутренний режиссёр, который сказал: «Сценарий простой, но актёр – хлам. Нужно срочно улучшить».

Обернулась.

Мужик. Лет сорока, может, больше, если считать усталость от жизни. Пиджак на нём был настолько мят, что мог бы получить гражданство в разделах секонд-хенда. Волосы – как у актёра из дешёвой рекламы шампуня «до». В руке – бумажный стаканчик кофе. Улыбка на лице такая, будто он только что рассказал сам себе анекдот и сам же в восторге.

Я повернулась к нему, поправила очки, иду – медленно, будто по подиуму.

– Это ты мне? – спросила я мягко, с почти детской наивностью в голосе.

Он выпрямился, как петух перед началом сезона спаривания. Грудь колесом, взгляд уверенный, как у человека, который вот-вот расскажет, что он «нормальный мужик».

– Конечно тебе. Кто ж ещё такая красотка?

– Хм, – я подошла ближе, заглянула ему прямо в глаза. – Ты точно уверен, что хочешь моего внимания?

Он кивнул и его самодовольная ухмылка расплылась ещё шире. Ошибка номер один.

– Ладно, – я улыбнулась. – Держи.

И аккуратно, без спешки, как будто это часть утреннего ритуала, взяла у него стакан с кофе. Он даже не сразу понял, что я делаю – стоял, замерев, словно камера застопорилась на кадре «до катастрофы».

– Спасибо, – протянула я, всё ещё мягко. – Утро без идиотизма – день зря. А тут прямо свежее, обжигающее. Как я люблю.

И – бульк. Вылела весь кофе ему прямо на голову. Медленно. С наслаждением. Как будто поливала комнатное растение, которое слишком громко дышит.

– ААА! – взвизгнул он, отшатнулся, хлопая глазами, как голубь, которому объясняют закон гравитации.

Кофе стекал по его лбу, волосы прилипли к лицу, рубашка стала пятнистой, как леопард с похмелья. Он выглядел так, будто только что проиграл спор вселенной.

– Ой… – протянула я с фальшивым сочувствием. – Наверное, я просто слишком красивая, чтобы пройти мимо, да?

Он открыл рот – наверное, собирался выдать нечто гениальное в духе: «ты психически больная!» Но я уже разворачивалась. Интересно, конечно, как он ставит диагнозы без мозгов и медицинского образования, но слушать – не входило в мои планы. Утро было слишком приличным, чтобы марать его об чьё-то потрясённое эго.

– Хорошего дня! – крикнула я через плечо. – И да, на будущее: не всякий свист радует. Иногда он предвещает пощёчину. Или хуже.

Я ушла, не торопясь. Шла как ни в чём не бывало, а внутри меня – кипел чайник удовольствия. Редко, но метко. Сзади он всё ещё кричал – что-то бессвязное, обиженное, вроде:

– Да ты вообще с ума сошла! Я тебя запомню!!

А я шла. И улыбалась.

Некоторые мужчины всё ещё не понимают. Львица – это не знак зодиака. Это система предупреждения. А я сегодня была в хорошем настроении. И только-только начинала разогреваться.

Кафе, куда я пришла, было небольшим, с панорамными окнами и запахом свежей выпечки, кофе, корицы и чего-то уютного, что всегда заставляло ненадолго сбавить темп. Я толкнула дверь плечом – с лёгкой уверенностью, как будто это мой личный штаб.

И сразу увидела её.

Моя старшая сестра уже сидела за столиком у окна – с идеальной осанкой и тем выражением лица, которое можно было перепутать с дружелюбием только если ты идиот. Яра. С ярко-красными, длинными волосами, которые невозможно было не заметить. В детстве она была блондинкой, как мама. Собственно, до сих пор – просто краска не прощает правды. Но её душа давно требовала чего-то яркого, кричащего, как вызов.

Матовая тёмная помада, ногти – острые, как когти, взгляд – холодный, цепкий, будто всё вокруг подлежит оценке и разбору. Чистое наследство от мамы. В ней жила эта хищная грация – не показная, а внутренняя, уверенная. Такая, что люди расступаются ещё до того, как она заговорит.

Говорили, что у меня характер – от отца. Спокойный, наблюдательный, сдержанный. А Яра… Яра всегда была в мать. И это чувствовалось сразу. Как ток – безошибочно и ощутимо. Она входила в комнату, и воздух менялся. Внимание прилипало к ней само – не из-за внешности, а из-за силы, которой было много и которую она даже не пыталась прятать.