Эшли

В пакете лежал ярко-голубой шар для боулинга. Это был мой последний рабочий трофей.

– Шестерочка! – радости не было предела. – Буду носить с собою, а то вечно говорят, что шестерочка для детей, а семерка для меня тяжеловата. Девушка должна быть хрупкой и тонкой, а не мускулистым цыпленком.

– Ага, – кивала я.

– Бери свой розовый, и пойдем в боулинг в выходные, только в другой. В этот больше не ходим.

Мой розовый шар и ее голубой до сих пор находятся в доме, мы использовали их в качестве украшения полки для телевизора в гостиной, и под их цвета выбирали остальные безделушки для интерьера. А вот в боулинге мы больше не были. Ни в одном.

Нас двоих ждал целый мир.

Из провинциального города, где мы встретились, мы уехали. Нас ждали приключения, и в итоге приключения нас дождались. Потом спустя пять лет появился Себастьян, и Регина осела на месте. Началась любовь, работа и какая-то непонятная модель семьи.

Себастьян увидел мой паспорт и понял, что мы с ней не сестры. Но много вопросов он не задавал. Регина же меня всегда представляла в качестве сестры. Люди смотрели на нас и говорили, что мы так похожи. Вот она, человеческая лесть, в полном объеме!

Я и Регина абсолютно разные. Она высокая брюнетка, с тонкой талией и грацией, с торчащими ключицами и черными глазами. Я же среднего роста, с татуировкой на спине, розовыми волосами и длинными ногами. У меня серые глаза, которые при освещении меняют цвет и выдают истинные намерения. Мы любили покупать два набора одежды и часто менялись. Примерно мы были одинакового размера, что упрощало наш гардероб. С Себастьяном пришли различия. Регина обзавелась строгими брюками и юбками. Я все так же бегала в рваных джинсах под массивные ботильоны на каблуках. Регина любила черепа, но единственный подобный принт был только на ее майке, в которой она иногда ходила по утрам. Я же черепа использовала везде, а также мишек и заек и прочие детские приколы.

Моя мама наведывалась ко мне в гости и видела различия, которые появлялись год за годом.

– Эшли, – говорила она, – однажды Регина просто вырастет из тебя. У нее хорошая работа, стиль, парень. Почему не можешь научиться у нее?

Я не могла научиться у Регины. Я была просто другим человеком. Но моя мама желала мне только добра, как казалось со стороны, и приняла мою подругу, как родную.

Регина могла вот так просто позвонить моей маме и что-то у нее спрашивать. Маму Регины я никогда не видела. И спросить про нее боялась. Я не любила неловкие ситуации, еще больше меня пугали все те же некрологи из газет. Я боялась получить ответ про смерть. Я не знаю, что можно сказать в таком случае? «Соболезную»? Как я могу соболезновать, если эта утрата не по моей шкуре?

Обычно в таких разговорах у человека, который вспомнил про умершую бабушку, собаку и прочее, становятся холодные стеклянные глаза, и возникает неловкая пауза. Что говорить – я не знаю. Я считаю, что лучше промолчать. В вопросах смерти, слова ничего не меняют.

Регина про своих родных не говорила ничего. Но раз в год она уезжала на пару месяцев.

– Ты куда? – спрашивала я.

– Погостить к семье!

Меня не приглашали, я и не напрашивалась. Про моих родных она знала все. Она постоянно играла в баскетбол с моим младшим братом, когда мы гостили в родном городе, и даже пару раз пыталась его совратить.

Его восемнадцатилетие стало переломным моментом для Регины, она постоянно говорила, что мальчик ничего такой. Я, конечно, всю жизнь мечтала о старшем брате, что бы он защищал меня в школе от придурков, и был популярным. В итоге все мое школьное время я гонялась за моим братом, который младше меня на шесть лет и спасала его от тех, кто пытался помыть ему голову в холодной воде, той самой воде, которая стекает из бачка унитаза. В средней школе он довёл меня до инфаркта, взял и выиграл несколько олимпиад по ядерной физике. Мне исполнилось двадцать пять, и мой брат категорически перестал быть гением науки и превратился в обычного студента—лоботряса. Надел рваные джинсы, отрастил чёлку, скупил запасы травки и учился на юриста. Про физику ему напоминала иногда Регина. Она постоянно трепала его чёлку, потом приподнимала рукой его подбородок и говорила:

– Аллигер, так физика или химия?

– Тяжёлое право, тётя Регина, – он вырывался из её рук, но это была не агрессия, а распаление интереса – будто его тянуло вперёд, к чему-то невидимому, но невероятно важному. Его движения напоминали порыв ветра, который нельзя удержать, но можно лишь попытаться ощутить.

Она разжала пальцы, и он качнулся прочь, как запущенный маятник. Но вместо того, чтобы исчезнуть, замер на мгновение, оглядываясь через плечо. В его глазах светилось нечто неуловимое – вызов, азарт, может, даже обещание.

И тогда я поняла: это не побег от навязчивой взрослой тетки. Это игра.

Игра, в которой правила ещё не написаны.

– Он бы мне не сдался? – спрашивала при нем она у меня и в этот момент отвешивала ему подзатыльник. – Какая я тебе тётя?

– Никто не знает, – говорила я.

Но в итоге Аллигер сдался.

Квартира Аллигера, купленная мамочкой, была в стиле лофт с выходом на крышу. Он долго хвастался потертой мебелью и дизайнерским потолком, а особенно мини—садиком с видом на город.

В 19 лет, на его дне рождения, при живом Себастьяне, Регина выползла из его квартиры, застегивая платье. Он остался на крыше, и в этот момент я поняла – между ними что-то произошло. Что-то важное, что-то необратимое.

Я видела, как её пальцы дрожали на пуговицах, как она резко вдохнула, будто пыталась собрать себя по кусочкам. А он стоял там, наверху, спиной к краю, и смотрел в небо – не на неё, не вниз, а куда-то далеко. Ветер трепал его рубашку, делая его почти невесомым, призрачным.

Это предел.

Она не обернулась, когда шагнула в лифт. Он не окликнул её, когда дверь закрылась.

А я осталась между ними – свидетель, который знал слишком много, но не имел права ни на слово, ни на действие.

Потому что иногда самое страшное, когда что-то случается в жизни Регины – это не крик, не ссора, не удар. А тишина после.

Регина собралась духом и пошла рассказывать сказки Себастьяну. Когда она чувствовала себя виноватой, это было видно. Она сразу становилась активной с тем, перед кем виновата, и рассказывала все страницы сайта «познавательно для чайников». Но глаза, полные отчаяния, всегда ее выдавали. И ее вскрик:

– А ты знаешь…

Сразу приводил меня в исступление и подозрение! Она рассказывала всегда интересные вещи, но этот отвлекающий маневр нёс за собой последствия – порванные вещи, подобранных на улице бездомных котов и мужчин, и прочее.

И самый длинный познавательный рассказ возник тогда, после того момента с моим братом, когда Регине взбрело в голову купить пистолет. Она намекнула, про сводку «бандитские города», и заявила, что плохо бегает и ее будут хотеть изнасиловать.

Я плохо относилась к оружию, я всегда считала, что, если есть оружие – оно выстрелит. Аллигер постоянно провоцировал такие темы и саму Регину.

– Если в доме на стене висит ружье, – говорил он, – то оно выстрелит. Если в индийском фильме есть ружье, то оно будет петь и танцевать. Если в корейской дораме есть ружье, то оно на самом деле девочка, переодетая в мальчика. Если ружье американское, то оно спасет мир, и его будут звать Капитан Америка. Если в Африке висит ружье, то это тотем. Если в моем сне будет ружье, то я его вы… бу!

– То есть мне нужно висеть на стене, а тебе – спать? – спрашивала Регина, что сводило меня с ума! Они оба провоцировали друг друга, но это казалось так невинно.

Пока не случилась крыша.

Тогда я сразу выбила косяк из зубов Аллигера и начала визжать, истерично замахиваясь руками.

– Ты что творишь, малолетка.

– Я уже взрослый, мне ж нужно как—то расслабляться, – протянул он, округлив глаза то ли от удивления, то ли от удивления от моей наглости!

– Да не про траву я, я про Регину.

– Аааа, – засмущался он.

– И?

– Ничего не было из того, что ты подумала.

– И?

– Эшли, ты пьяная. День рождения, все выселяться.

– Ты моих подруг не трогай.

– Это я не трогай? Ты подругам говори, что бы они меня не трогали, – злобно дернул он меня за руку, – и вообще, не твое дело. Регина – взрослый человек, а ты просто подружка, а не мать—настоятельница женского монастыря.

– Аллигер, если что-то произошло – скажи мне! – очень мягко попросила я.

– О чем, Эшли? – спросил он, – зря выкинула косячок, покурила бы, нервы успокоила!

Я знала, что Регина и Аллигер периодически целовались. Начиная с его 17 лет.

– Хоть научу его целоваться нормально, – смеялась она.

Сначала это было невинно – случайные прикосновения, смех. Она была, конечно, старше, но не настолько, чтобы это казалось преступлением. И всегда находилось оправдание:

« – Это просто игра, он сам начал».

Я потом успокоилась и никогда не лезла в эти странные отношения между ними. Регина была на два года младше меня, и Аллигер попадал в область «с кем можно». Притом у меня тогда была моя больная любовь сроком в три года клеточного режима, ревности и истерик.

После его дня рождения все их отношения резко прекратились.

Утром, после великого поступка Регины для детского дома, Регина дала мне направление в автошколу и заставила готовить ей омлет.

– А еще я хочу кофе, – сказала она, выворачивая ложкой мое кулинарное чудо, – и вот еще, думай, какую машинку будем покупать! Люблю запах салона автомобилей.

И это была правда. Регина любила машины.

– Я могу брать Себастьяна машину, он все равно больше ездит на интернет тачках в своих играх.

– Точно, – воскликнула Регина, – потому что мой Ровер точно не для тебя. Ты в него не сядешь. Я испорчу все сиденья!

«Сяду», – подумала я, но вслух не сообщила ей. Не хотела делать акцент на моей наглости. Себастьян выполз из спальни и налил кофе в чашку.

– В мой Кадиллак – никогда! – заявил он.

– Я убежала, – вскочила в дверь Регина.

– Вы мне напоминаете стареющую женатую пару, – сообщила я.

– И правда, – задумалась Регина, – натягивая пальто, – я же никогда не была замужем.

– Женитесь, дети мои! – выпалила я снова.

– Было бы…, – начала Регина.

– Мы же договорились, – перебил ее Себастьян, – я окончу университет искусства и сделаю тебе предложение, с кольцом и коленкой на асфальте!

Ему оставалось три курса.

Я проводила Регину до машины, отдавая ей завтрак.

– Ты же не хочешь за него выходить замуж, – спросила или утвердила я. Сама не знаю.

– Никогда не хотела, да и уже поздно что—то менять. Так что учись, Эшли. Мой ты самый близкий человек.

Она подошла ко мне и поцеловала в лоб.

– Ты чего? – спросила я и потерла место поцелуя.

– Я в тебя верю, моя маленькая бизнес—леди! Но дом в завещании тебе не оставлю, – сказала она и открыла дверь своего белого Ровера, с красной полоской по капоту и крыше.

– Окей, – сказала я.

Она посмотрела на меня какими-то пустыми глазами и, выезжая, помахала рукой.

– Какие сантименты, – я помахала ей рукой!

Регина прислала сообщение, что утвердила завещание. Ее голос дрожал. Себастьяну она не звонила, это я узнала уже вечером.

В школе вождения меня приняли как тупую блондинку и завалили на практических и теоретических экзаменах. Я все-таки сдала на права. Но у меня до сих пор нет машины. Прогулки для меня безопаснее. И Ровер Регины так и остался не тронут моей рукою.

Госпожа Удача зевала вместе со мной, когда я открывала дверь дома. Себастьян спал. Я быстро прочла рецепт запеканки тако, сделала чашку кофе для Регины, притрусила ее тертым шоколадом, и понесла в ее кабинет. Регины не было дома.

Ее вообще больше не было. Нигде.

Регина в этот день умерла…

Покрытое лаком черное крыло

Забрав кофе, я ожила. Кофе – мой друг. Я привыкла к нему, как наркоман. Каждый стакан кофе напоминает мне Регину.

Он крепкий, как ее характер, и горький, как ее шутки. Сахар в нем растворяется медленно – ровно так же, как в ее присутствии таяла моя осторожность.

Я помню, как она заказывала эспрессо в той хмурой кофейне у вокзала.

« – Без молока, без сиропов, без этой вашей сладкой ерунды», – говорила она.

Потом прищуривалась, делала первый глоток и добавляла:

« – Да ладно, терпимо».

Этот кофе был как она – обжигающий, но с долгим послевкусием. С первого раза не поймешь: то ли ты в восторге, то ли тебя просто ударили по вкусовым рецепторам. Но без него утро казалось пресным, а день – пустым.

Она смеялась, когда я добавляла в свой стаканчик сливки.

« – Ну конечно, смягчить удар по психике?» – подкалывала она, закуривая очередную сигарету. Дым смешивался с кофейным паром, и на секунду казалось, будто между нами – целая вселенная из полутонов и недоговоренностей.

Теперь я пью кофе одна. Все тот же эспрессо, без сахара, без ничего. И каждый раз, когда горечь ударяет в нёбо, я ловлю себя на мысли, что ищу в ней её – резкую, неудобную, настоящую.

Но кофе остывает. А Регина так и не возвращается.

На перекрестке перед моим носом остановился черный «Мерседес», и двери открылись. Бека протянула руку и схватила свой кофе.

– Я уже опаздываю, Эш, чего так долго?

Я села в машину и вздохнула.

– Не нашла работу? Или, как всегда, не успела на собеседование?

Я пожала плечами. Машина тронулась.

– Второе, – промурчала Бека, – и сегодня это хорошо!

– Серьезно?

– Да, – ответила она, – я нашла тебе работу, аналитиком! Танцуй!

– Прямо тут? – Я осмотрела салон автомобиля и поняла, что танцевать не получится.

Потолок слишком низкий, сиденья – жесткие, и между нами рычаг коробки передач, словно шлагбаум. Я прикинула мысленно размах локтей – нет, даже вальс не выйдет.

Мне не всегда были понятны слова Беки, она могла что-то подчеркивать и говорить намеками. Но как-то странно мы оказались в одной лодке. И нужно было плыть по течению. Бека же любила бегать по камням и не искать легких путей. Изобретать велосипед ей нравилось, и ее тормоза всегда шалили.

– Нет, в общем, в университетах сейчас идет логическое завершение семестра, и отдых для богатеньких подразумевает алкоголь, шлюх и азартные игры. Нужно прочитать лекцию про «светлейшее» будущее и прочее. Согласна?

– Конечно, – с легкостью согласилась я.

Бека работала в крупной компании презервативов, она прятала коробки с изделиями в шкафах и запас в пакете, под второй подушкой. Я много раз думала, что следует надуть их все и слепить из них медведя, и пусть с ним спит.

– А что за универ? – поинтересовалась я.

– Высшая школа бизнеса, мальчики и девочки по двадцать – тридцать лет. Будут приставать – бей с ноги в челюсть. Работа не пыльная и на месяц, потом, может, станешь их консультантом по всяким вопросам. Вызываешь всех на ковер и жестоко трахаешь.

– С презервативами вашей фирмы!

– Точно, – улыбнулась она, – и ни с какими другими. Конкуренция! Тебя куда везти?

– Даже не знаю, у меня в два встреча с Полем. Сейчас около двенадцати. И я хочу есть, может, сразу поехать в кафе, где встреча, и съесть пару пирожных? И еще мне нужны туфли. Мои развалились.

– Точно, на заднем сиденье мои ботинки. Одень их. Только купила. Слава Богу, размер один, – сказала она, – не люблю я твоего Поля. Мудак, он и в Африке мудак. Как можно было три года с ним повстречаться и снова побежать за ним, как собачка.

– Я не бегу за ним, как собака.

– А что это, по – твоему? Да здравствует вторая волна? Сначала было мало? Я не понимаю. В одну и ту же реку дважды не лезут. Это похоже на то, что в большой голубой бассейн кто-то наблевал, а уборщиков не вызвали, и получилось, что инфекция распространилась, зацвела и вырастила головастиков. В такой воде даже письку лишний раз не мочат те, кто собирается воспользоваться этим бассейном как общественным туалетом. Хотя, в презервативе ничего не подхватишь!

– Реклама?

– Факт твоего непонятного возвращения к человеку, который столько времени назад сделал выбор!

– Я просто иду туда, где моё сердце снова становится целым. И мне без разницы, как это всё выглядит. Раз он захотел встречи, значит, так тому и быть. Не зря же спустя столько лет я оказалась в мегаполисе, где и он оказался.

– Это судьба? – спросила она.

Я пожала плечами. Бека ударила меня в плечо!

– Как доктор психологических наук, я не верю в судьбу! Неужели тебе по вкусу размышления о том, что кто-то взял и написал, куда ты должна пойти? Что кто-то дергает за ниточки!

– Бека, – умоляла я.

– Вы с Региной совсем потерянные были!

Мой взгляд помрачнел. Бека замолчала, понимая, что сболтнула лишнее. Потом свернула на проспект.

– Говори адрес.

– Пятая, сорок шестая.

Я села за самый неприметный столик в кафе у пальмы в горшке и стала ждать Поля. Оставалось около двух часов. Заказав чай и два эклера, я погрузилась в размышления.

В этом мире (как оказалось, а я и не знала) – все относительно. Вы все относите и относите куда-то… О, а мы не про вещи сегодня. Мы о смысле самого простого существования на планете Земля. Хотя… Я не видела еще ни одного учителя труда в младшей школе, который не оказался бы инопланетянином. Задания на этих уроках настолько отличались от картинки за окном, что я и ребята из моего класса долго вычисляли, как далеко раньше жил мистер Толли и зачем нам деревянные брусья. Возможно, мистер Толли подозревал, что мой одноклассник Макс станет жестоким маньяком убийцей и будет калечить этими брусьями людей. Жаль, что я ему не подарила свой. Он бы пригодился в его списке для камеры строгого режима… романтика.

Так вот, мы не об этом. В мире все относительно: я, люди, печенье. Особенно печенье. И как истинный антиромантик, я размышляю над всем этим, в ожидании человека, которого давно или не успела забыть, или случайно вспомнила. В общем, я не видела Поля три года, после трех лет, трехлетней давности! Я пью чай, но чувствую себя в пьяном угаре, мне становится жарко, потом холодно. Я искренне боюсь этой встречи.

Каждое прошлое, настоящее и будущее всегда заключается в людях, в тех, которые играют свои роли на заднем плане, и тех, кто станет примадоннами жизни, моей жизни, и тех, кто ушел и вернулся. Судьба, ты где гуляешь? А как же кукловоды? Я не верю в кукловодов. Я сама себя дергаю за ниточки и падаю, остальные делают так же. Каждая наша ошибка – это мы сами. Это мы выбираем правильное или не правильное, сами падаем и поднимаемся. Винить во всем некого. Или виноваты мы сами, или наш мозг запудрен эгоизмом. А вот этот эгоизм как раз только и делает, что печатает в голове списки виновных и не верных. А мы злимся и обижаемся. Из-за этого мы и падаем чаще. А некоторые даже не встают – так и прозябают в гуще своих обидчивых подвигов.

И этим подвигом я называю мой разрыв с Полем. Называла до сегодня. Я часто повторяла, что если бы я знала, что все будет так, как сегодня, то многое осталось бы прежним, кроме одного. Кроме него. Я бросила бы его первая еще несколько лет назад и жила бы, не думая и не сочувствуя. Регина в таких вопросах брала на себя роль мудрой совы из мультика и говорила:

– Всему свое время. В двадцать ты была другая, молодая и зеленая. Все должно было случиться после. Нужно было до этого додуматься, дорасти и пережить!

Подумав про всё это, я решила пойти к стойке бара и заказать чего—нибудь более горячего, чем мой остывающий чай. Стакан я взяла с собой в надежде выгодно обменять его на новый напиток.

И поднимаясь в Бекиных ботинках, я, конечно же, подвернула ногу с непривычки и красиво рыбкой отлетела к столику рядом. Парень, так усиленно читающий книгу, получил встряску и подпрыгнул от неожиданности на стуле.

Я разлила на него чай.

Горячий, сладкий, с лимонной долькой – прямо на белую футболку, которая теперь безнадежно испорчена. Он вскинул брови, но не закричал. Не вскочил. Даже не выругался. Просто замер.

Брюнет. Голубые глаза – такие светлые, будто в них вмерзли осколки январского неба. Белозубая улыбка, которая сейчас слегка подрагивает – то ли от шока, то ли от попытки сдержать смех.

– Ну вот, – сказал он наконец, отряхивая рукав, – теперь я официально твой самый «горячий» знакомый.

Я закусила губу, чувствуя, как жар разливается по щекам.

– Простите, – извинилась я, – я куплю вам новый чай.

– Не стоит, – помотал головой он, – это ж нужно было так влететь на стол.

– Я случайно, – стала оправдываться я, как школьница перед учителем, – с непривычки.

Я поднялась и медленно побрела в сторону уборной. Официант подошла к его столу и начала уборку.

– Ну, конечно, – возмутился он мне в след, – это что ж за девушки, по натягивают на ноги высокие каблуки и ходят, как лошади с новыми подковами. Было бы хорошим тоном промолчать. Но я волновалась перед встречей с Полем, и язык мой занес меня в далекие фантастические края!

– Это вы мне? – возмутилась я.

– А ты видишь тут кого-то еще?

Я посмотрела на официантку. Она была в форме и непонятных кроссовках.

– Я тут ни при чем, – сказала она, поймав мой взгляд, и быстро умчалась к бару, оставив мою распыляющуюся ссору с этим непонятным типом!

– Это модные ботинки от известного бренда, – самоуверенно и нагло начала я.

– Да хоть от самого Гальяно, нефиг надевать то, на чем стоять не можешь. Странно, что люстру головой не разбила.

– На вы, – сказала я, – и не тыкайте мне!

– Ты кто такая? – повысил голос он, – иди куда шла! Идиотка!

– Дебил! – заявила я.

– Ты в своем уме? – начал он длинную тираду, но я ее не дослушала, увидев в окне Поля с фигурой в черном пиджаке и юбке. Я бросила орущего кретина в кафе и помчалась на улицу.

Поль увидел меня сразу, потому что я яркое пятно города? Нет! Потому что я узнаваема им везде и всегда? Нет! Потому что я толкнула четырех прохожих и взвыла от того, что мне наступили на ногу! Точно!

В итоге к Полю и его спутнице я подпрыгнула и чуть не упала на неё. А выглядела она, как ребёнок, маленького роста, со светлыми волосами и цепко вцепилась в его руку.

– Это что? – спросила я. А подумала про себя, что не так меня учили здороваться.

– О, Эшли, – опешил он от неожиданности, – а что ты тут делаешь?

– Пришла на встречу с тобой, – сказала я.

– Что? – возмутилась она, – я же просила тебя, Поль, никаких контактов с этой. Ах, вот почему мы теперь в этом городе, бывшая тут под рукой.

Она вытянула свою руку из – под его руки и отвернулась, показывая своё недовольство.

– Анжела, – произнес он, – нужно было просто с ней уладить дела!

– Никаких дел нет, Анжела, – проговорила я, и мой мобильный проорал мою любимую мелодию.

– А что тогда? – возмущалась она.

Я вытянула мобильный, на нём светилось «Ребекка».

– Тихо оба, – прервала я вопящую Анжелу и Поля, который падал на задницу, рассказывая ей, что впервые меня видит.

Они заткнулись. Я приложила телефон к уху.

– Что там у тебя? Свободна? – спросила Бека.

– Ага, – произнесла я. На заднем фоне Павел и Анжел снова начали собачий концерт с нервами и ревностью.

– Там что полный П? – догадалась она.

– Ага.

– Баба?

– Еще какая.

– Говори, что тебя ждет парень на крутой тачке.

Ребекке было свойственно все сравнивать с машинами. Она утверждала, что любой мужчина авто любит больше, чем женщину или детей.

« – Удобная женщина – это тапочки, а всем плевать в каком они состоянии, и выкинуть не жалко, а вот машина… Любая задорная и себя любящая дама – это коллекционный корвет, с которого пылинки сдувают и покупают его раз и навсегда», – парировала она.

« – Для коллекции,» – добавляла я.

– Где? – вернуло меня в реальность.

– На луне. Чего молчишь? Говори, давай.

– Ребята, – крикнула я на парочку – бывшего и его новую, – меня муж ждет.

– У тебя муж? – спросил Поль. Анжела тут же пихнула его кулаком в ребра.

– Уже много лет, – повторила я, как попугай, то, что говорила в трубку Бека. Она просто спасала ситуацию, диктуя, что нужно делать, чтобы не быть полной дурой, которой я сейчас казалась.

– Видишь Порше? Кайен? Или что-то еще? Феррари? – или же Бека усугубляла эту ситуацию.

– Первое.

– Садись в него! – приказала она.

– Что? – возмутилась я.

– Садись в него.

– Не могу.

– Там тело сидит? – спросила Бека.

– Ага, – кивнула я, – милый мой просит идти к нему, – сказала я бывшему и его подруге, оставляя их в их скандале. Анжела уже была в боевой позе и, как покемон, собиралась начать битву. И похожа она была на Пикачу, такая же пожелтевшая от злости. Зная Поля, как саму себя, я знала, что женщин он не бьет, а сегодня его ждет вечер с разбитым глазом, и он даже не сможет защититься. Моя душа радовалась.