Аркиан. Рождение бури

– Черт! СВЕРХУ! – вскрикнул Димитр, выхватывая висевшую на поясе рапиру, не крик ужаса, а резкий, предупреждающий вопль.

Ещё два острия с характерным свистом ударили в плитку прямо между ног отпрыгнувшего Димитра, расколов пряник с изображением единорога вдребезги. С крыш низких бисквитных домов спрыгнули двое кошмарных существ.

Они были чудовищны: Двухметрового роста, их туловища напоминали гигантские, перезревшие болгарские перцы, покрытые тонкой, глянцевой, но местами лопнувшей кожицей. Передвигались на толстых, раздвоенных плодоножках, неуклюже шаркая и покачиваясь. Вместо рук – гибкие, лианообразные отростки, сжимавшие длинные шпажки. «Шпажки» – это было слишком благородно. Это были грубые двухметровые колья из обожженного дерева, с остро заточенными, зазубренными концами, покрытыми бурыми, запекшимися потеками. Другой конец каждого копья венчал ярко-красный шарик из застывшей сахарной глазури, похожий на исполинскую вишенку. В центре туловища каждого монстра зияла влажная пасть, из которой пузырясь, тек густой расплавленный сыр. Пахнуло резко – запеченными овощами, смешанными с чем-то кислым и гнилостным. Под сырной «шапкой» на короткой «шее» немигающе застыли два круглых, черных глаза-маслины, лишенные всякого выражения. Поверх них водрузился гротескный шлем из громадного, сморщенного засохшего каперса. Туши обоих с одной стороны были обуглены и оплавлены, оттуда сочилось темное, вонючее масло. Сквозь лопнувшую кожицу на боках виднелись куски овощей и фарша, которые пульсировали и шевелились, как живые, то и дело натягивая и без того тонкую оболочку до предела.

Димитр сделал выпад полоснув одну из тварей по пульсирующему боку, плеснуло бульоном, словно кровью, залив мостовую под ногами, но атакованный, неуклюже покачиваясь, с неожиданной змеиной быстротой развернулся к Димитру и с чудовищной силой махнул своим копьем. Парень инстинктивно успел выставить тонкий щит из сгущенного воздуха, но тот лишь смягчил удар. Копье с хрустом пробило защиту и с мелодичным, ледяным звоном разлетелось на осколки магического льда, но инерция удара все равно отбросила Димитра назад, заставив его споткнуться и едва удержаться на ногах, заставив попятиться на несколько шагов. Воздух вырвался из его легких с хрипом. Одно из ребер хрустнуло, вызвав резкую боль в боку парня.

Второй тоже начал разворачиваться, поднимая свое копье для удара по потерявшему равновесие Димитру. Но ему в спину, с глухим чмоком, словно в тыкву, вонзился внезапно выросший из мостовой толстый побег бамбука с острым, как кинжал, концом. Копье выпало из отростка-руки, а монстр замертво рухнул на пряничную мостовую, фонтанируя ароматным, но отвратительно мутным бульоном, смешанным с кусочками фарша из многочисленных отверстий пробитых разрастающимся бамбуком в его туше. Полли приложив руки к плитке быстро шептала что-то. Поверхность брусчатки у её рук бугрилась и двигалась, корни бамбука искали опору и питательную почву.

Второй монстр, видя падение собрата, замер на мгновение, его глаза-маслины безумно забегали. Затем он издал пронзительный, шипящий звук, похожий на лопнувший воздушный шарик с паром, и стремительно рванулся не на Димитра, а прямо на центр группы – туда, где стояла Полли! Его обугленные плодоножки шлепали по пряникам, разбрызгивая масло, а копье с кровавой глазурью на конце было направлено на беззащитную друидку.

– Полли! – вскрикнул Димитр, все еще пытаясь отдышаться после удара, рукой держась за отбитый бок, однако, игнорируя боль, поднял вторую руку с четками для щита.

– Ага! Моя! – проревела Марго. Ее реакция была молниеносной. Несмотря на ненавистный розовый жезл, она вскинула его, пальцы сжали кварцевое сердечко до хруста. Воздух вокруг сгустился, наполнившись запахом озона и степной грозы. Громыхнуло. Сеть сине-белых молний, тоньше, но яростнее прежних, вырвалась из ее кулака не шаром, а сконцентрированным бичом. Плеть Востриковой, созданная три сотни лет назад талантливой магичкой, с хрустом впилась в бок несущегося монстра, не пробивая, а оплетая его, как удавка, сковывая движение и прожигая тонкую кожицу. Масло на его боку вспыхнуло синим пламенем.

– Держи! – гаркнул Виктор, видя, что монстр, корчась под разрядами, все еще по инерции несется к Полли. Его рука описала резкую дугу. Навстречу оплетенному молниями перцу выстрелил сгусток липкого, белого пламени – не взрывного, а обволакивающего, как магма. Огненный клей Виктора с липким звуком обрушился на монстра, смешиваясь с электрическими разрядами Марго в чудовищный кокон энергии.

Эффект был мгновенным и разрушительным. Послышался оглушительный БАБАХ!, как от взрыва гигантского перезрелого плода. Фаршированный перец буквально разорвало изнутри. Куски обугленной кожицы, шипящий фарш, хлещущий бульон и клочья расплавленного сыра разлетелись во все стороны, оросив ближайшие стены и мостовую. Запах запеченных овощей смешался с вонью гари и горелого мяса, став еще невыносимее.

Марго, побледнев, опустила руку с жезлом. Дымок шел от ее пальцев, а в волосах трещали остаточные разряды.

– Фух, – выдохнула она, – без Волкодава… как через тряпку дышать. На один такой фокус ушло сил, как на три с посохом. Она с брезгливостью стряхнула с рукава каплю бульона.

Димитр, сбросив легкий щит, по которому стекала основная масса ошметков, воспользовавшись передышкой, уже прикладывал ладонь к своему ребру, куда пришелся отбросивший его удар. Мягкое зеленовато-золотое сияние окутало ушибленное место, снимая острую боль. Он кивнул Виктору и Марго: – Благодарю. Чуть не опозорился окончательно. Его взгляд скользнул к пятну бульона на камзоле Виктора, и уголок губ дрогнул в брезгливой гримасе.

– Будь внимательней! – резко, но без упрека, скорее с тревогой крикнул Виктор, уже подбегая к убитому монстру. Его щит погас, но правая рука все еще была готова к жесту. При рассмотрении вблизи ужас лишь усилился: это был натуральный фаршированный перец, но искаженный до невообразимых, кошмарных пропорций и наделенный жуткой пародией на жизнь. Запах от убитого казался приятным лишь на первый взгляд – как хорошее блюдо, в которое тайком подмешали протухший бульон. В сладости глазури на копье чувствовалась горечь, а в аромате овощей – запах тлена.

– Какая мерзость! – Марго брезгливо потыкала носком сапожка в бок мертвой твари. Кожица лопнула под нажимом, выпуская струйку жира и бульона. – Фу! Оно еще и жирное! И вонючее! – Она начала остервенело вытирать сапог о край пряничной плитки, морща нос от исходящего запаха.

Пока Полли, скривившись, помогала подруге оттереть жирное пятно с сапожка влажной тряпицей из своего неисчерпаемого запаса, Виктор крепко взял Димитра за локоть и отвел его чуть в сторону, подальше от девушек и зловонной лужи. Понизив голос до доверительного шепота, он произнес:

– Дим. Ты не ходил с нами на боевые вылазки в Нижние Катакомбы или на отработку против нежити. Только на общие слаживающие учения.

Он встретил взгляд друга, видя в нем не обиду, а скорее досаду на собственную оплошность.

– Я знаю, ты – чертовски хороший фехтовальщик. Лучший на курсе, может. Но… – Виктор сделал паузу, подбирая слова.

– Ты учился драться с людьми. С живыми, думающими противниками. Их логику можно просчитать. А эти твари… – Он кивнул в сторону убитого перца. – Они атакуют инстинктивно, дико, непредсказуемо. Их не испугаешь финтом, не отвлечешь ложным выпадом. Поэтому… Он положил руку на плечо Димитра. – Не сочти за оскорбление, но держись ближе к Полли. В гуще боя нам будет сподручнее, если ты будешь в центре, прикрыт. Твоя магия – твоя главная сила здесь. Сканирование, а главное лечение. Позволь нам быть твоим клинком и щитом, а ты будь нашей… опорой. Так надёжнее.

Димитр сначала нахмурился, его аристократическая гордость дрогнула. Но он вспомнил осколки своего щита на мостовой, взглянул на убитого монстра, потом на искреннее, озабоченное лицо Виктора. Он тяжело вздохнул и махнул рукой:

– Ты прав, Вик. Как всегда практичен. И как лидер группы… обязан быть прав. В его голосе звучало не только согласие, но и горечь от осознания своей уязвимости в этом безумном месте.

Виктор облегченно хлопнул его по плечу и улыбнулся:

– Не кисни! Если когда-нибудь выпадет шанс, и мы попадем на банкет в твоем родовом замке, или на светский прием к королю – клянусь, я буду ходить за тобой по пятам и копировать каждый твой жест, как за матушкой гусыней! Специально для тебя выучу все эти поклоны и реверансы!

Димитр неожиданно рассмеялся, представив себе их компанию: он, гордо выпятив подбородок, неспешно плывущий через центр бальной залы отцовского замка, а за ним – Виктор, Марго и Полли, семенящие гуськом, старательно копирующие его походку, переваливаясь с ноги на ногу и время от времени покрякивая. Картина была настолько абсурдной, что сняла напряжение.

– Ладно, ладно, уговорил, – улыбнулся Димитр, уже искренне. – Буду вашей «опорой». Только смотрите, не подведите старину Димитра!

– И помни, – посерьезнел Виктор, глядя ему прямо в глаза, – твоя цель номер один – не дать нам загнуться. Ты – наш ангел-хранитель в белом халате, только с четками вместо скальпеля. Он кивнул в сторону Полли, которая все еще возилась с сапогом Марго. – Полли – чудо, ее связь с природой сильна. Но если ты пострадаешь или… не дай боги… погибнешь, лечить серьезные раны будет некому. Она, – Виктор понизил голос до шепота, может и справиться, но сперва полдня будет просить у дуба разрешения сорвать два листочка и три желудя, потом устроит ритуал с извинениями перед лесными духами… Он сделал выразительную паузу. – А когда наши тушки уже остынут, радостно прибежит, сияя, с готовностью вылечить три царапины и один синяк. Ты нам нужен целый и невредимый, Дим. Без вариантов.

Димитр лишь кивнул, сжимая четки в кармане. Его роль в этой мясорубке была ясна как никогда.

Раздался громкий, сочный ШЛЕПОК! Голова Виктора качнулась вперед. Он аж присел от неожиданности, потер затылок и растерянно обернулся.

Позади стояла Полли, вся аж покрасневшая, не от стыда, а от ярости. Ее зеленые глаза сверкали, как изумруды под солнцем, но без всякого веселья. Она потряхивала онемевшей рукой, явно не ожидавшая, что удар получится таким громким.

– Придешь еще ко мне лечить мигрень после очередного загула, – фыркнула она, искоса глядя на Виктора, – будешь ждать, пока я разрешения у каждого дуба, березы и осинки в академическом саду спрошу! И воронам на ветках извинения принесу за беспокойство!

С этими словами она эффектно развернулась и затопала вперед по улице, пшеничная коса развевалась, как знамя обиды.

Марго закусив губу, пытаясь сдержать смех, трясясь как осиновый лист. Ее глаза были круглыми от восторга. Как только Полли ушла, а Виктор показал свое смущенно-обиженное лицо и вновь потер ушибленный затылок, Марго не сдержалась. Она не просто хихикала – она заржала в голос. Громко, раскатисто, на всю зловонную улицу, точь-в-точь как заправский конь лиссийской породы, славившейся не только скоростью, но и бурным, оглушительным ржанием. Слезы ручьем потекли по ее щекам. Она распрямилась, пытаясь вдохнуть, поглядела на Виктора – на его ярко-красное от смущения и легкой обиды лицо – и закатилась по новой, сгибаясь пополам и едва не падая на маслянистую мостовую от хохота.

– О-о-о! – выдохнула она сквозь смех, – В-вик… «Три царапины и один синяк»! П-прямо в яблочко! З-заслужил! Ииии… А-а-ах! Она тыкала пальцем в его голову, не в силах вымолвить больше.

Димитр стоял чуть в стороне, наблюдая за этим бедламом. На его обычно невозмутимом лице играла едва уловимая улыбка. Он покачал головой, поправил перчатки и бросил взгляд вслед уходящей Полли, потом на корчащуюся от смеха Марго, и наконец – на потирающего затылок и пытающегося сохранить достоинство Виктора.

– Ну что, лидер группы, – произнес он ехидно, – идем догонять нашу разгневанную флору, пока она не решила вырастить нам под ногами крапивные джунгли в воспитательных целях? Или подождем, пока Марго не понадобиться моя помощь?

Он кивнул на все еще хохотавшую подругу, которая теперь просто села на корточки, уткнувшись лицом в колени и вздрагивая плечами.

Виктор вздохнул, поправил свой рюкзак, который чуть не уронил от неожиданного шлепка, и ткнул носком сапога в бок Марго:

– Ладно, Ржунь-Гора, хватит концерта давать местным бутербродам. Вставай. Нам надо идти, пока Полли не закопала нас тут вместе с этими перцами в знак протеста. И да… – он потер затылок, – это было больно. Признаю.

Глава 3 Сыр и другие неприятности

Смех Марго мгновенно сменился потоком крепких степных проклятий. Она яростно тянула свой рюкзак из коварной лужи подтаявшей ореховой пасты. Лужа булькала, тянулась густыми, липкими щупальцами, не желая отпускать добычу из своего сладкого, но отвратительного плена. Запах жженого сахара и прогорклого ореха становился невыносимым.

– Да отпусти ты, тварь ореховая! – выругалась она, упираясь ногой в край пряничной плитки. Хмыкнув, Виктор сжал кулак и резко выпусти в сторону трясины поток ледяного воздуха. Тот с шипением ударил по липкой массе. Липкие щупальца с тихим, хрустальным звоном посыпались вниз, как разбитое стекло, освобождая поклажу. Но победа была не полной: на боку походной сумки Марго красовалось громадное жирное пятно, в тёмно-коричневых, въедчивых потеках, уходящее вглубь ткани. Весь левый рукав ее блузки тоже был перемазан.

Горестный вопль, способный разбить стекло, разнесся по зловонным улочкам Глоттенбурга, распугав стайку сухариков, копошившихся в ближайшей сточной канаве:

– У МЕНЯ ЖЕ ТАМ СМЕННАЯ ОДЕЖДА!!! И ЭТА БЛУЗКА НОВАЯ! ИЗ ЭДОРАНСКОГО ШЕЛКА! АААА!

Она трясла рюкзаком, с которого осыпались остатки замороженной пасты, и безуспешно пыталась стереть грязь с рукава.

– Я убью эту пасту! Убью этого придурка Вкуснотворского! Убью! Сожгу дотла! – Причитала она, топая вслед за друзьями.

Два квартала они прошли в гнетущем молчании, нарушаемом лишь сопением Полли: Она упорно дулась на Виктора, идя на метр впереди всех, ее спина была прямая, как стрела, а пшеничная коса колотила по рюкзаку в такт шагам. Она намеренно не оглядывалась. Марго мрачно поглядывала то на отвратительный жирный бок своего рюкзака, то на не менее замурзанный рукав, произнося под нос отборные ругательства в адрес орехов, паст и вообще кондитерского искусства Глоттенбурга.

Димитр тихо шипел, поглаживая ушибленный бок, продолжал запускать небольшие, точные лечебные плетения. Тонкие нити золотисто-зеленого света сплетались над травмированным местом.

– Ребра целы? – спросил он у себя мысленно, сканируя кость. – Трещины нет. Хорошо. Он поправил перчатки. – Но синяк будет знатный.

Полноценный лечебный контур мог быстро залечить повреждения, но Димитр экспериментировал на себе.

Лишь один Вик сохранял каменную невозмутимость, но его глаза, всматривались в каждую щель между домами, каждый темный проем, каждую подозрительную тень на оплывших стенах. Его правая рука была полусогнута, пальцы готовы сложиться в боевой жест. Револьвер на бедре ощущался тяжелым, приятно оттягивая пояс.

Между тем Глоттенбург продолжал удивлять и отвращать, они проходили мимо Домов-близнецов из гигантских, заплесневевших сырных плит, источавших кислый дух. Бисквитных особняков некогда пышных, ныне осыпавшихся крошкой, с провалившимися «окнами» -проемами. Иногда появлялись воздушные дворцы из безе, оплывшие и покосившиеся, как пьяные облака, покрытые грязно-серой корочкой. То и дело путь преграждали зловонные канавы, где булькала непонятная жидкость, а по краям роились ожившие макаронины. Дважды пересекали мосты. Хлипкие конструкции из гигантских, пористых вафель, прогнивших насквозь. Ступать по ним приходилось крайне осторожно, как по тонкому льду. Вафли трещали, крошились и прогибались под их ногами. Один раз Виктор, как самый тяжёлый, наступил на явно слабое место. Раздался громкий хруст! Его нога провалилась по колено в кипящий, жирный бульон, бурливший под мостом!

– Черт! Горячо! – выругался он, едва удержав равновесие и выдергивая ногу. Сапог шипел, и от него валил пар. Пришлось Димитру немедленно накладывать охлаждающее и лечебное плетение на покрасневшую, покрытую волдырями голень, а Виктору, скрипя зубами от боли и отвращения к липкой жиже, менять промокшие и пропитанные мерзким бульоном носки прямо на вафельном мосту, под прикрытием воздушного щита Марго.

Полли, увидев гримасу боли на лице Виктора и озабоченный вид Димитра, сосредоточенно вязавшего плетения, мгновенно забыла про обиду. Она с ловкостью фокусника вытащила из своего поистине бездонного рюкзака стерильный сверток бинтов, густо пропитанных лечебным настоем календулы и алоэ.

– Вот, – тихо сказала она Виктору, не глядя ему в глаза, но аккуратно обматывая его голень прохладными, пахнущими травами полосками. Бинты мгновенно убрали острую боль, создав приятное ощущение прохлады. А искусные плетения Димитра, ложась поверх, быстро свели на нет волдыри и запустили процесс регенерации, оставив лишь розовое пятно. Виктор, чувствуя облегчение, и натягивая носок, сам настоял: – Экономим силы. Не знаем, сколько еще идти и что ждет впереди. Никакой лишней магии..

Ещё дважды на них выскакивали одиночные «перцы». Но группа, уже наученная горьким опытом и знающая их слабости, не давала им приблизиться.

– Дальний удар! Координированно! – командовал Виктор, укрывая группу щитами. Марго, экономя силы, била сковывающими молниями в «ножки», Виктор добивал точными огненными «иглами» в глаза-маслины или пасть. Монстры падали, перечная кожица расходилась, вываливая на пряничную мостовую лужи неаппетитных, жирных ошметков, шипящих и исходящих кисло-гнилостным запахом подгоревшего фарша и испорченных овощей.

Димитр сканировал пространство, ища спрятавшихся «поваров», а Полли, присаживаясь на корточки у стен бисквитных домов, осторожно касалась пальцами трещин в «штукатурке» из застывшей глазури, где пышно разрослась плесень, пытаясь почувствовать хоть крупицу здоровой, неискаженной жизни. Но вся кулинарная флора города лишь испускала миазмы боли, безумия и тлена, отзываясь в ее сознании искаженным, болезненным шепотом. Она содрогнулась и отдернула руку, как от раскаленного железа.

Спустя еще несколько часов бесплодного плутания по кривым, вонючим улочкам и переулкам, где каждый второй дом выглядел готовым рухнуть, то и дело натыкаясь на тупик и возвращаясь обратно, Виктор остановился, опершись рукой о сырную стену. Он посмотрел на солнце, которое, как огромный апельсин, опускалось в густую тучу, похожую на подгоревший безе, окрашивая небо в тревожные багрово-фиолетовые тона.

– Стоп, – хрипло произнес он, снимая с пояса флягу и делая несколько глотков. Лица товарищей были тоже вымотанными Марго почти волочила ноги, Димитр чаще обычного щелкал четками, а Полли смотрела в пустоту, подавленная мертвенностью города.

– Я не уверен, что мы сегодня доберемся до центра, – он еще раз взглянул на кроваво-красный солнечный диск, почти коснувшийся зубчатых крыш. – И блуждать в этой жути ночью – чистое самоубийство. Виктор выпрямился, стараясь придать голосу твердость: – Надо найти здание покрепче. И по… «аппетитнее» в смысле отсутствия явных дыр и плесени. Остановимся до утра. Разобьем лагерь. Марго простонал:

– Спать? В этом… этом кулинарном морге? Да тут даже воздух ядовитый!

– Альтернатива – стать ночным перекусом для чего-то более крупного, чем перцы, – мрачно парировал Виктор. – Выбирай. Тишина, повисшая после его слов, была красноречивее любого ответа.

Выбор группы остановился на двухэтажном пряничном домике. Стены из зачерствевшей выпечки высохли до каменной прочности, местами покрытые сетью трещин, как старая штукатурка. На втором этаже даже уцелели мутноватые, но целые карамельные стекла – редкая удача. Но главной находкой были двери и ставни из задубевшего, как кожа старого буйвола, печенья, плотно пригнанные и казавшиеся невероятно надежными в этом хлипком мире. Виктор пнул дверное полотно – глухой, упругий стук. Еще раз, со всей силы, вложив больше сил. Удар, от которого задрожали стены, посыпалась крошка с лепных украшений на фасаде, темно-коричневое, почти черное печенье, испещренное глубокими прожилками, выдержало. Лишь глубокая вмятина осталась от каблука.

– Заночуем здесь, – решил Виктор, отдуваясь, и первым заглянул внутрь. Комната, открывшаяся их взору, заставила всех замереть на пороге. Воздух ударил в нос густой смесью пыли вековой муки, приторной сладости подгнившего бисквита и едкого, знакомого по городу запаха тлена. Марго скривилась, Димитр недоверчиво покачал головой, сканируя углы взглядом мага. В углу покосился бисквитный диван, некогда пышный, ныне съежившийся и затянутый густым, бархатистым ковром сизо-зеленой плесени, от которого тянуло сыростью погреба. Стол и стулья из темного пряничного «дерева» выглядели крепкими, почти как настоящая древесина. Низкий карамельный камин, покрытый паутиной из застывшей сахарной нити, хранил внутри аккуратный колодец из марципановых дров – бледно-желтых, с прожилками миндаля, странно нетронутых.

Диван, скрипя по полу осыпающимися крошками бисквита и оставляя за собой влажный след плесени, был с трудом выволочен парнями на улицу. Заперев печеньевую дверь и с трудом привалив к ней весь найденный на первом этаже хлам – рассыпающийся ком вафель, тяжелую чугунную жаровню (настоящую, но покрытую толстым слоем ржавчины и засохшего жира), и даже песочный шкафчик, развалившийся при переноске напополам, – группа подошла к подъему на второй этаж.

Лестница была выложена из ссохшегося сервелата – бурых, жилистых канатов, заскорузлых и покрытых липким налетом старого сала и копоти. От нее несло затхлостью кладовки и прогорклым жиром. Полли осторожно тронула балясину. Та хрустнула, осыпавшись крошками, похожими на заплесневевшие сухарики с черными точками.

– Надеюсь, хозяев дома нет, – вздохнула Полли, невольно взглянув на темный пролет наверху. Ее плечи бессильно обвисли, лицо под слоем дорожной грязи было серым от усталости.

– Я ванную нашла, – послышался еще более грустный голос Марго из-за двери за лестницей. Она стояла на пороге, бессильно опустив руки. Внутри громадная ванна из мутного, потемневшего желе, заполненная до краев бурой, мерзко пузырящейся жижей, занимала половину крохотной комнатки. Над зефирной раковиной, задеревеневшей и сморщившейся, как мумифицированный фрукт, нависал леденцовый умывальник, из крана которого сочилась струйка вязкого, пахнущего гнилыми яблоками компота. Ковер на полу, словно сплетенный из засохших водорослей, расползся лужей, теперь крошащейся при малейшем прикосновении.

– А я кухню там еще видел… – протянул тоскливо Димитр, нервно потирая переносицу и брезгливо морщась. Он оперся о сырную стену, его лицо приобрело зеленоватый оттенок. Остальные единодушно отказались туда идти, лишь подперев дверь в кухню отломанной ножкой стула. Оставалось лишь проверить второй этаж.

Виктор взглядом измерил шаткую сервелатную лестницу. Его рука непроизвольно легла на рукоять револьвера, когда они начали подъем. Колбасные ступени скрипели, как кости старика, и пружинили под ногами, заставляя сердце замирать. Но они выдержали всех, даже Виктора, шедшего последним и готового в любой момент схватить сорвавшегося. Воздух здесь был еще гуще, слаще и гнилостнее, пропитанный пылью из пряничной крошки, запахом старой одежды и чем-то невыразимо грустным – тленом несбывшихся надежд, казалось, въевшимся в самые стены. Длинный коридор, стены которого местами пузырились и покрывались влажными, темно-оливковыми пятнами заплесневевшего бисквита, вел к трем дверям: две массивные, из черствого кекса, покрытого потрескавшейся шоколадной глазурью, и одна поменьше, из тонкого имбирного пряника, покосившаяся, с отколотым уголком.

Первая дверь открылась с тяжелым скрипом, задеревенев намертво. Комната была просторной, но мрачной. Кровать – массивная конструкция из темного пряничного «дуба» с резными ножками – казалась островком надежности. Но вместо матраса – провалившийся тюфяк из заветренного зефира, белесый, как погребальный саван, и крошащийся по краям. В опускавшихся сумерках, он был похож на тело утопленника. При надавливании испускал кисловатый запах старой патоки и пыли. Подушки – слежавшиеся комья безе, покрытые серым, похожим на пепел пушком. Шкаф из песочного теста осыпался при легком касании Димитра, обнажив несколько висящих «платьев» из засохшей, хрупкой фруктовой кожицы, похожей на пергамент мумий. На полу – ковер из спрессованных вафельных крошек, хрустящей под ногами, как снег в мороз. Окно с карамельным стеклом затянуто липкой, седой паутиной, сплетенной не из нитей, а из тянучек остывшей сахарной ваты, мерцавшей в слабом свете светляка, висевшего над головой Виктора.