Аркиан. Рождение бури

Вторая спальня встретила их густым, сладковато-тошнотворным запахом забродившей клубники и гнили. Центр комнаты занимала кровать-кокон из застывшего желе, полупрозрачного, мутно-розового, как старая кровь. Внутри пузырились газы, плавали темные, неясные включения, и вся масса слабо пульсировала, словно дышала. Стены были затянуты «штукатуркой» из заплесневелого мармелада – липкой, отвратительно блестящей субстанцией с сизым налетом. Над кроватью свисал балдахин из продырявленной сахарной глазури, похожий на гигантскую, липкую паутину. В углу валялась груда игрушек: фигурки из высохшего теста, покрытые облупившейся глазурью, с глазами-горошинами черного перца, смотревшими пустыми, мертвыми точками. Одеяло на «кровати» было лоскутом засахаренной ветчины, жестким, жирным, с белесыми кристаллами сахара, похожими на иней на трупе.

– А вот и хозяева, похоже, – дрогнувшим, чуть слышным голосом произнесла Полли, резко отворачиваясь от пульсирующего кокона.

– Надеюсь, что это просто… внутренности кровати забродили, – сглотнув ком в горле, ответила Марго. Ее открытые руки покрылись мурашками, она крепче сжала жезл, сейчас светившийся как факел.

Дим и Вик просто промолчали, молча закрыв за собой дверь и постаравшись заблокировать ее сдвинутым креслом из мастики.

Маленькая имбирная дверь скрипнула жалобно, как плач ребенка. Детская была крошечной и самой печальной. Кроватка-люлька из тонких, почерневших вафель покосилась, одно ее основание провалилось. Над ней висела детская карусель из черствых крендельков и сухофруктов, сморщенных и темных, как мумифицированные жуки. На полу валялись мягкие «кубики» из позеленевшей пастилы, слипшиеся в один мерзкий, липкий ком. Стены украшали рисунки сделанные потрескавшейся разноцветной глазурью: улыбающиеся пряничные человечки, чьи улыбки теперь, в полумраке, казались жуткими, растянутыми до ушей оскалами. Игрушечный сундучок из коржа был распахнут, из него вываливались «сокровища»: обглоданные леденцовые палочки, пуговицы из засохших, почерневших ягод, тряпичная кукла, набитая истлевшей в труху чайной заваркой. Воздух здесь был особенно спертым и мертвым, как в запечатанном склепе. Ощущение не игравшей здесь жизни, а навсегда утраченного детства, висело тяжелым саваном.

– Спать будем в первой спальне, – сглотнув, тихо, но твердо произнес Виктор. Его взгляд был тяжел. – Сейчас лето, должно быть тепло, но лучше оставаться в одном помещении. И подальше от… этого. Он кивком указал в сторону второй спальни.

Зефирный тюфяк с грохотом и облаком белесой пыли сбросили в дальний угол, где он оплыл как сугроб на солнце. Вафельный ковер сгребли в кучу – хруст стоял невыносимый, как будто ломали сотни костей, – обнажив голые, темно-коричневые пряничные доски пола. Спать решили на полу, спиной к спине, в самом центре комнаты, подальше от стен и двери. Виктор настоял на дежурстве: два часа вахты на каждого. Дверь подтащили к выходу, подперев ее сдвинутым столом и тяжелой песочной тумбой.

Расстелив спальники на очищенном полу, они уселись на них. В комнате повисла гнетущая, давящая тишина, нарушаемая лишь их собственным дыханием и отдаленными, непонятными шорохами за стенами. Снаружи окончательно стемнело. Ночь была безлунной и невероятно черной, погружая ужасный город в абсолютную, слепую мглу. Казалось, сам дом затаил дыхание.

Внезапно Полли, словно очнувшись от кошмара, начала лихорадочно копаться в своем рюкзаке, подсвечивая себе маленьким светляком – шариком теплого желтого света, левитирующим над ее головой, как миниатюрное солнышко. Наконец, ее пальцы нащупали искомое. На свет появилась небольшая стеклянная банка с толстыми стенками, абсолютно прозрачная. Девушка постучала ногтем по надежно залитой темно-красным сургучом крышке, на котором был оттиснут сложный магический знак. Изнутри банки ей ответил звонкий, мелодичный, как удар хрустального колокольчика, звук. И в тот же миг в глубине банки, точно из ниоткуда, вспыхнул и разгорелся огонек. Не просто светящаяся точка, а самый настоящий, живой язычок пламени, золотисто-оранжевый, танцующий. Он был крошечным, но излучал невероятное тепло и свет. И тут же тишину комнаты наполнили звуки: уютное потрескивание горящих поленьев, тихий шелест листвы под невидимым ветерком, далекий стрекот сверчков. По стенам, по потолку, по усталым, грязным лицам студентов запрыгали теплые, живые, оранжевые отблески настоящего костра.

– А я ее помню! – внезапно, неожиданно для самой себя, улыбнулась Марго, и ее лицо, освещенное снизу теплым светом, посветлело, стало почти юным и мечтательным. Она протянула руки к банке, жадно ловя исходящее от нее мягкое, сухое тепло, которое разгоняло темноту и ужас города.

– Мы же ее сделали на третьем курсе, перед экзаменами по практической магии»

– Не думал, что ты ее сохранишь, – Димитр тоже не удержался от улыбки, редкой и удивленной. Он придвинулся поближе, как и Полли, протягивая к банке озябшие руки. – И тем более потащишь с собой.

– Особый случай, – тихо ответила Полли, прижимая банку к груди, словно грея не только руки, но и душу.

Воспоминание нахлынуло, яркое и теплое, как свет из банки: Полли в больничном крыле Академии, бледная, измученная «лихорадкой Вострикова» после неосторожного контакта с магической лианой. Друзья, что бы как то подбодрить ее создали это маленькое чудо. Димитр аккуратно вплавил в стекло банки серебристые руны удержания магии, потратив драгоценный сургуч с фамильной печатью. Виктор, вытянул из своей ауры искру – крошечный, яростно-золотой сгусток воли и жизни – и поместил его в банку. Марго выдохнула в горлышок струйку чистого, насыщенного магией воздуха, чтобы огонек не затух. А потом Алёна Сербина, их преподаватель общей магии наблюдавшая за их стараниями улыбнулась, и провела пальцами по крышке, сложное плетение ожило, наполнив пространство вокруг звуками летней ночи у костра. Это был не просто артефакт. Это был кусочек дружбы, и тепла, их нормального мира, запечатанный в стекле.

– Сейчас бы лисичкин хлеб… горячий… и сосиски пожарить на углях… – протянула Марго, блаженно привалившись к плечу Димитра. Ее голос потерял привычную колючесть, стал теплым и мечтательным.

– У меня еще бутерброды остались. И немного чая. – обрадовала всех Полина, уже доставая из рюкзака сверток. В свете Костра в Банке, в этом круге тепла и живых звуков, ужасный пряничный дом, его гниль и тлен, казалось, отступили на шаг. На один хрупкий, драгоценный шаг.

Виктор, сидевший рядом с копошащейся в рюкзаке Полли, наблюдал за ними. Его лицо, последний день, напряженное и суровое, в свете танцующего огонька тоже смягчилось. Он молча протянул руку к теплу, и тень усталости на мгновение соскользнула с его лица.

Дружно доев уже несколько подсохшие, но показавшиеся невероятно вкусными бутерброды, которых девушка и в правду накрутила невероятное количество, они допили едва теплый чай, передавая две кружки по очереди. Запасы еды в виде круга сыра и нескольких палок сухой колбасы у Димитра, а так же круп и солонины Виктора, решили оставить, на завтра. Виктор распределил вахты, оставив себе и Диму первую и последнюю, самые тяжелые, отправились спать. Банку не убирали, напротив поставили повыше, что бы теплый свет костра, заливал комнату.

Виктор, глядя как остальные укладываются в спальники, прошелся еще раз проверив дверь и окна, все было спокойно, крыша над ними слегка поскрипывала.

Марго и Полли сначала тихо перешептывались, но хватило их минут на десять, потом голоса умолкли и послышалось ровное сопение девушек. Дим спал совсем тихо, словно не дышал. Виктор осторожно подойдя к другу, убедился что грудь того поднимается и сел на песочный стул, подложив на сиденье старую рубашку, на всякий случай прихваченную еще в академии.

Тишина сначала была гнетущей. Потом начались скрипы. Не просто старых половиц, а такие, будто кто-то огромный и неторопливый переминался с ноги на ногу на улице прямо под окном. Виктор замер, пальцы сжали револьвер. Скрипы стихли. Потом – тихий, но отчетливый шорох за дверью в коридор. Будто что-то мягкое и большое проползло по полу из крошек, не касаясь его. Оставшееся время были слышны лишь тихие шорохи на улице и в доме, словно скребущиеся по углам мыши. Через два часа, он опустил руку на плечо Марго. Девушка открыла глаза практически моментально, но взгляд был затянут сонной пеленой. Несколько раз моргнув и широко зевнув, она осторожно убрала руку подруги, которой та пыталась подгрести её поближе, встала потянувшись. Тут же перебралась на пустой спальник Виктора, ехидно улыбаясь, тому не оставалось ничего другого, как занять нагретое место рядом с Полли.

Маргарита, начала клевать носом уже минут через пятнадцать, то и дело вскидывая голову, что бы не уснуть, вздрогнула от нового звука: царапанья. Не по стеклу, а по ставне из печенья снаружи. Медленное, методичное, как бы изучающее поверхность. Скр-р-рь… скр-р-рь… Потом царапанье сменилось глухим, мокрым шлепком. Словно огромным, шершавым языком провели по деревяшке ставни один раз, снизу вверх. Марго вскочила, готовая швырнуть в дверь молнию, но звук прекратился так же внезапно, как начался. Осталось лишь ощущение липкой гадости за дверью. Сжав в руках жезл, сердце на котором начало наливаться тусклым свечением, она подошла к двери, прислушалась. В доме было тихо. Постояв так около двери, она вновь вернулась к остальным, усевшись на спальник скрестив ноги. Вспомнив об дневной находке, расстегнула карман сумки, вытащила кусок каменного шоколада добытого от стены дома и попыталась вгрызться в него. Тот был почти каменный, крошился на зубах, отдавая горечью. Разочарованно и обиженно, Марго посмотрела на предательскую плитку в своих руках и закинула её на зефирный матрас, выбив оттуда облачко пыли. Полли к этому моменту, не только обняла спящего Виктора, но и закинула на того ногу. Марго достав из кармашка часы, ехидно улыбнулась и пошла будить подругу, которая должна была её сменить.

Глаза девушка, в отличии от Марго разлепила не сразу, черноволосой пришлось приложить усилия, что бы разбудить подругу. Когда наконец Полина сонно хлопая ресницами приподняла голову, наткнулась на расплывшееся в улыбке лицо Маргариты, перевела взгляд и увидела, в какой позе спала, привольно закинув конечности на Виктора. Щеки ее мгновенно налились пунцовым, она осторожно убрала руку и ногу с Виктора и поднялась. Марго тут же скользнула на нагретое место между парнями, немного повозившись закрыла глаза и мгновенно засопела, провалившись в сон.