Три дня после смерти. История Терезы Вальдес

– Два дня, – сказала она пустой комнате, расстегивая блузку перед зеркалом. – Пришлёт ли он розы? Или что-то личное… Вино из его погребов? Или корзину с конфетами?

Тихий стук в дверь ровно в восемь вечера, Тереза медленно оторвалась от своего отражения в зеркале и произнесла, не повышая голоса.

– Avanti[40].

Дверь открылась, и в номер вошел официант с серебряным подносом. Аромат трюфелей и свежеиспеченного хлеба мгновенно наполнил комнату.

– Ваш заказ, синьорина Вальдес.

Он расставил блюда на столике у окна: карпаччо из осьминога, ризотто в чернилах каракатицы и бокал просекко, охлажденного до идеальной температуры. Тереза откинулась на спинку кресла, поднося бокал к губам. Через два дня в Мадриде она узнает, насколько хорошо он усвоил урок, а сейчас она насладится этим ужином и маленькой победой.

Утро началось с резкого телефонного звонка ровно в восемь, и её рука потянулась к трубке.

– Да? – голос еще хрипел от сна.

– Доброе утро, синьорина Вальдес. Ваше такси прибыло, – донесся из трубки почтительный голос портье. Тереза приподнялась на локте, бросая взгляд в окно, а за стеклом Венеция тонула в утренней дымке.

– Спасибо… – начала она.

– Водитель ждёт у главного входа, – поспешил заверить портье.

– Мой рейс в 9:30, верно?

– Совершенно верно. Приятного полета, синьорина.

Когда такси тронулось, она откинулась на сиденье и закрыла глаза, стараясь ни о чём не думать. Прибыв в аэропорт, она, как всегда, взяла чёрный крепкий кофе и села в зале ожидания, закурив сигарету. Её одолевали мысли о том, будет ли всё происходить так, как обычно бывает после первой примерки. Она продолжала думать об этом и тогда, когда самолёт уже медленно выруливал на взлётную полосу. Тереза сидела у иллюминатора, разглядывая, как внизу оставались каналы Венеции, сверкающие в утреннем солнце, и представляла, что предпримет Кавалли, чтобы заполучить её внимание.

Ведь она привыкла, что подарки от клиентов всегда были нелепыми, все специально выбирали вещи, которые кричали о деньгах, но молчали о душе. Каждая безделушка становилась напоминанием, что любую благосклонность можно купить первой попавшейся безвкусицей. Одной из таких были золотые часы с бриллиантовыми цифрами – тяжёлые, грубые, явно мужские, подаренные банкиром Рамоном. Тереза даже не стала примерять их, просто сунула коробку в руки Лауре. Но спустя несколько дней та ворвалась в мастерскую, бледная, с дрожащими руками. Часы лежали на её ладони, а стрелки застыли ровно на двенадцати. В тот же вечер газеты вышли с заголовками: «Известный банкир Рамон Ортега скончался от инсульта за рулём».

В стекле иллюминатора перед глазами снова всплыл тот подвал, но его тень дополнилась деталью, клочком белой ткани в сиреневый горошек, зацепившимся за ржавый гвоздь.

– Какое несчастье… – неожиданно вырвалось у неё вслух, и она сама вздрогнула от этих слов.

– Кофе, синьорина? – раздался над ухом голос стюардессы.

– Да… Спасибо, – машинально ответила она, принимая дымящуюся чашку. Пальцы дрожали, обжигаясь о горячий стаканчик. Эти слова… Откуда они? Почему они пришли ей в голову именно сейчас? Какое несчастье… Фраза звучала с горькой усмешкой, чужим мужским голосом.

– Дамы и господа, мы начинаем снижение. Пожалуйста, вернитесь на свои места и пристегните ремни безопасности, – раздался из динамиков спокойный голос стюардессы.

Самолёт дрогнул, пробиваясь сквозь облака, и Мадрид приближался снизу, медленно просыпаясь. А уже через час она сидела в такси, которое неслось по знакомым улицам. Тереза мысленно перебирала детали предстоящей встречи с Кавалли, снова предугадывая его действия. Она вышла из машины, остановилась перед знакомым зданием и немного осмотрела его, восхищаясь, как оно изменилось за последние годы. Она даже не замечала, что на балконе над их ателье хозяин квартиры устроил целый сад с цветами и пальмами. Сбрасывая с плеч лёгкое пальто, она увидела, как утренний свет, падая из высоких окон, освещал фигуру беременной девушки, стоящей на подмостках перед зеркалом.

– Нет-нет, я не хочу, чтобы меня сейчас подкалывали! Моя бабушка говорила, что шить на беременной к несчастью! – Карла, младшая из двух помощниц, замерла рядом с булавками в руках. Её круглое детское лицо с веснушками и мягкими чертами выражало растерянность. Лаура, стоявшая чуть поодаль, наблюдала за сценой с привычным ей выражением лёгкого презрения, но, завидев Терезу, тут же подбежала к ней, приветствуя и поясняя происходящее. Карла уже битый час пытается отметить места, где необходимо ушить, но клиентка не позволяет.

– Сеньора Альварес, – мягко сказала Тереза, подходя ближе. – Мы просто отметим мелом, где нужно подправить, и никаких булавок, я обещаю.

Девушка недоверчиво посмотрела на неё, но после секундного колебания позволила провести линию мелом.

– Вы знаете, моя мама тоже верила в приметы, – вдруг заговорила Тереза, не отводя глаз от работы. – Говорила, что нельзя оставлять ножницы раскрытыми – к ссоре, а иголки нужно хранить воткнутыми в специальную подушечку, иначе… – она замолчала, не договорив.

– Иначе что? – заинтересовалась клиентка.

– Иначе можно поранить душу, – наконец ответила она, и в голосе её прозвучала такая глубокая, личная боль, что беременная девушка инстинктивно прикрыла живот руками.

Карла и Лаура стояли рядом, словно две разные судьбы одного человека. Со стороны их можно было принять за сестёр, одинаковый рост, похожие черты лица, даже волосы одного оттенка чёрного. Однако если присмотреться, различия бросались в глаза. Лаура держалась с холодноватой уверенностью, её подбородок был чуть приподнят, а взгляд скользил по фигуре клиентки с профессиональной оценкой. Карла же, напротив, казалась съёжившейся, её пальцы беспокойно перебирали край фартука, а глаза то и дело перебегали с Терезы на беременную женщину, боясь пропустить момент, когда та вдруг почувствует боль от невидимых уколов.

Они обе наблюдали, как Тереза выводит меловые линии, но видели это по-разному, Лаура – как мастер видит работу мастера, отмечая точность движений, а Карла – как ученик, зачарованный самой магией процесса.

В этот момент дверь ателье распахнулась, и на пороге появился Хуанито с привычным конвертом в руках.

– От кого? – спросила Тереза, не ожидая его визита.

Мальчик неуверенно улыбнулся:

– От сеньора Кавалли из Венеции. Наверное, уточнения по выбору ткани.

Тереза взяла конверт, сунула Хуанито несколько песо и отвернулась. Затем села в кресло и открыла конверт.

– От сеньора Кавалли, – повторила она про себя, разрывая конверт. Внутри находились два билета на концерт Мадонны в Palacio de Deportes[41]. Послезавтра. Стоимость этих билетов была больше месячной зарплаты её портних. Они выскользнули из рук Терезы, когда она пыталась их засунуть обратно, а Лаура, ловко подхватив их, замерла с преувеличенно-театральным вздохом:

– ¡Madre mía! На Мадонну? – её голос звенел сладким ядом зависти. – Должно быть, этот венецианец совсем не разбирается в музыке или разбирается в чём-то другом. Хотя, кто я такая, чтобы судить, в прошлом месяце мой Хавьер повёл меня на Mecano[42], и мы сидели аж на третьем ярусе.

Тереза медленно подняла глаза, и Лаура ловко сделала вид, что в другом конце зала её ждала внезапно брошенная работа.

– Пора пообедать, – сказал отец. – Как насчет нашего обычного?

– Нет. Сегодня я хочу в Таверну Антонии, – возразила Тереза тихо, но твердо. Отец удивился, ведь это было крошечное семейное кафе в двух кварталах от ателье. И как его дочь всегда говорила – там кормят тех, кому больше некуда пойти, потому что это место для неё существовало где-то на периферии достойного внимания мира.

– Ты уверена? – спросил он осторожно.

– Да, – ответила она, вставая. – Сегодня мне захотелось немного тишины за обедом.

В кафе пахло жареным луком и лавровым листом, а за дальним столиком дремал старик с газетой. У плиты стояла сама Антония, как и двадцать лет назад, только седина теперь пробивалась в её чёрных волосах. Отец разлил вино по бокалам и посмотрел на свою дочь, внимательно разглядывая её усталые глаза. Она медленно подносила бокал к губам, пила без спешки, но и без желания. В её движениях не было жизни, только заученная повторяемость, доведённая до автоматизма. В каждом жесте чувствовалась вялость, а взгляд потемнел. Хоакин смотрел на неё долго, с терпением, каким обладают только отцы, чьи дети уже взрослые, но ещё продолжают быть уязвимыми.

– Знаешь я хочу уехать, – вдруг сказала она, глядя в бокал. – Хочу на море. Как раньше, помнишь? Когда мы ездили с Изабель и мамой.

Эти слова сбили Хоакина с толку, а привычный облик казался чужим, где настоящая Тереса отступила вглубь, уступив место той, которую он уже и не помнил. Спонтанное решение уехать резко контрастировало со сдержанностью, которую он привык считать неотъемлемой частью её натуры.

– В прошлом году я предлагал тебе съездить, но ты отказалась, сказав, что без тебя ателье не справится, – напомнил он.

– Как только закончим заказ Энрико, то сразу едем, – ответила она, не продолжая разговор о том, что она говорила раньше. Отец вдруг по-настоящему улыбнулся, впервые за долгие месяцы.

– Тогда едем, – согласился он сразу и без колебаний. – В Аликанте еще тепло и можно поселиться у тети Розарии в Las Lanzas[43].

Тереза наблюдала, как её отец с удовольствием уплетает тапас с чоризо, обмакивая хлеб в оливковое масло. Она лишь вертела в пальцах шпажку от заказанных, но так и не попробованных креветок в чесночном соусе.

– Мне пора, нужно зайти в…, – начала она, вставая из-за стола, но продолжить фразу было нечем, поэтому она просто слегка улыбнулась и, не дожидаясь ответа, вышла на улицу. Прошла несколько кварталов, а затем свернула в сторону Парка Ретиро, не замечая ни прохожих, ни осенних красок деревьев, пока не оказалась в розарии, в этом тихом уголке, где даже в октябре витал слабый аромат увядающих цветов. Она опустилась на первую попавшуюся скамейку, достала пачку сигарет и уже поднесла одну к губам, как резкий голос остановил её:

– Не здесь, сеньорита.

Перед ней стоял старый садовник в потёртом зелёном комбинезоне, его руки в рабочих перчатках с обрезанными пальцами были все покрыты земляными наростами. Он выпрямился, опираясь на секатор, и строго посмотрел на неё.

– Розы не переносят запах табака, – сказал он, указывая инструментом на кусты. – Видите эти желтые листья? Это не от осени. Это от тех, кто думает, что дым не убийца.

– Простите, – пробормотала она, убирая пачку обратно в карман.

– Насладитесь ими, – кивнул он на розы. – Последние в этом году.

Он повернулся, чтобы уйти, но Тереза вдруг спросила:

– Вы здесь давно работаете?

Старик остановился.

– Сорок лет, – ответил он. – С той поры, когда ваш Хрустальный дворец еще не был хрустальным.

Она проследила за дрожащей рукой садовника, сжимающей секатор, и заметила, как осенний ветер тронул редкие, выцветшие волосы у висков. Смысл его слов ускользнул от неё, но переспрашивать не захотелось, в его интонации что-то подсказывало, что ответ всё равно будет не про дворец.

– Почему именно розы? – неожиданно спросила она. – Из всех цветов…

– Потому что у них есть характер, сеньорита, – ответил он – Обратите внимание на эти шипы. Чем красивее цветок, тем острее колючки и тем слаще боль, когда берёшь его в руки.

Тереза наблюдала за потрескавшимися пальцами садовника, осторожно охватившими бархатный бутон розы, и вдруг её собственные запястья пронзило странное жжение, невидимые шипы впивались под кожу. Она сжала кулаки, ощущая остроту в каждой жилке. Садовник приблизился, и его взгляд скользнул по её лицу, читая невысказанную мысль. Его молчаливый кивок подтверждал её собственные мысли, что цветы увядают, шипы остаются навсегда, и тогда, может быть, всё это время она сама была не увядающим цветком, а колючкой? Острой и цепкой, впивающейся в память тех, кто осмеливался прикоснуться. Тут же ногти вонзились в ладони, оставляя полумесяцы на влажной коже.

Размышления Терезы прервал звонкий смех. Две близняшки, лет шести, в одинаковых голубых платьицах и с бантами в волосах, резвились неподалеку. Они рассыпали крошки хлеба для голубей, но птицы едва успевали склевать, как девочки то и дело пугали их, хлопая в ладоши и заливаясь смехом.

Одна из них подбежала к розовому кусту и потянулась к цветку, но тут же отдернула руку:

– Ай! Он меня уколол!

Ее сестра рассмеялась:

– Ты же видела шипы! Надо брать вот так!

Она аккуратно обхватила стебель, избегая колючек, и сорвала розу, а Тереза сидела и наблюдала за этой сценой. Девочка, не задумываясь, нашла способ обойти опасность. Она не боялась шипов, просто знала, как их избежать, и их мир был простым и ясным. Таким, что, если цветок колется, нужно быть осторожнее, но это не повод отказываться от его красоты. Одна из близняшек случайно встретилась с ней взглядом и улыбнулась, протягивая розу:

– Вам нравится? Она пахнет так вкусно!

Тереза улыбнулась в ответ, но не взяла цветок. Девочка пожала плечами и побежала дальше, к сестре, которая уже махала ей, зазывая играть. Солнце клонилось к закату, намекая на то, что пора идти. Она встала со скамейки, ощущая тяжесть в ногах, но спокойствие в голове.

Дорога до ателье заняла у неё больше обычного, она шла медленно, оттягивая момент возвращения в привычную суету. Улицы постепенно сменяли осеннюю тишину парка на городской гул: крики уличных торговцев, смех студентов из соседнего кафе, дребезжание трамвая на повороте. В витрине цветочного магазина она на секунду поймала своё отражение и подумала о том, что необходимо немного подправить макияж перед встречей с клиентами.

Следующие два дня пролетели в напряжённой работе. Лаура, как всегда, язвительно комментировала каждый стежок, а Карла путалась под ногами, отец то и дело исчезал в подсобке, будто избегая чего-то.

Наступил назначенный для Энрико день первой примерки, Тереза стояла у витрины и была первой, кто встретил его в дверях. Чёрные очки скрывали взгляд, а тонкий шерстяной пиджак подчёркивал широкие плечи. Его молчание настораживало, в нём таилась скрытая угроза, от которой по спине Терезы пробежал холодок.

– Сеньор Кавалли. Вы пришли раньше, чем ожидалось, – она аккуратно пожала ему руку.

– Назначенная на утро встреча отменилась, и я решил не терять время, – ответил он, снимая очки. Его глаза скользнули по ней неторопливо, оценивая с сухой прямотой. – И не люблю, когда моё тратят понапрасну.

Она сдержалась, чтобы не улыбнуться, потому что для неё всё было понятно – он уже на крючке.

– Костюм в примерочной. Начнём?

Кавалли ничего не ответил и последовал за ней. Шаги гасли на мягком полу ателье, а в воздухе оставались лишь запахи ткани, пара от утюга и свежего кофе с заднего двора. Тереза сняла с вешалки костюм, черный с лёгким металлическим блеском от тончайшей серебряной нити, который появлялся только при наклоне под определённым углом.

– Переоденьтесь. Я подожду.

Материя легла по его фигуре с математической точностью, подчёркивая плечи, линию спины и изгиб локтей. Он повернулся к зеркалу и задержал взгляд на собственном отражении и как он ни старался, а скрыть восхищение собственным образом он не смог.

– Впервые за долгое время я чувствую, что мне некуда уйти, – произнес Кавалли, все ещё не отводя взгляда от зеркала.

– И негде укрыться, – сказала она, и в её голосе звучала едва уловимая интонация власти. Она плавно появилась за его спиной, и он встретил её взгляд.

– Значит, вы справились, – пробормотал он, резко опуская взгляд, но было уже поздно, она заметила, как его глаза скользнули к вырезу её блузки, и определила, к какой группе взглядов он относится. За годы работы она составила целую теорию о мужских взглядах.

Мужчина, равнодушный к женщине, смотрит сквозь неё, будто она часть интерьера. Его взгляд скользит по силуэту, не задерживаясь, цепляется за руки, только если в них важные документы, за губы, если они произносят значимые слова, но саму женщину он не видит. Тот, кто желает женщину, смотрит на неё. Его взгляд отмечает размер и пухлость губ, длину шеи, форму груди и покачивание бёдер при движении. Это взгляд собственника, который уже мысленно раздевает, но не замечает ничего, кроме собственного желания.

А тот, кто любит, смотрит в неё, в самую глубину. Он видит, как сегодня легче тени под глазами, как левая бровь чуть приподнята от усталости, как губы сжимаются в особой складке, когда она что-то умалчивает. Он может не вспомнить, во что она была одета, но навсегда запомнит, как свет падал на её ресницы в этот день.

Взгляд Кавалли явно относился ко второму типу, но с примесью чего-то тревожного. В его глазах читалось не столько вожделение, сколько намерение подчинить, раздеть душу вместе с одеждой, чтобы увидеть, как гордая Тереза станет уязвимой.

– Вы получили конверт? – спросил Энрико.

– Да. Спасибо, – ответила она со спокойствием, с каким говорят о прогнозе на выходные. Он развернулся и теперь смотрел прямо на неё, но не через стекло. Прямой взгляд, в котором уже не было того скрытого ожидания.

– Они на двоих. Вы можете пойти с кем захотите, – сказал он.

– Я знаю, – прошептала Тереза, и губы приоткрылись, как перед началом фразы, но слов больше не последовало.

– Уже решили, с кем пойдёте? – спросил он.

Тереза не сразу ответила, и её рука вновь нашла ту самую складку, которой не было, но к которой она возвращалась при ответах.

– Да. Возьму Лауру, – сказала она слишком быстро, и это выдало её сильнее, чем слова. – Она давно мечтала попасть, но билет ей не по карману.

На его лице ничего не изменилось. Он лишь прищурил глаза, сделав еле заметное движение, затем снял пиджак и бережно передал ей в руки.

– Тогда я рад, что они не пропадут.

– Спасибо, – выдохнула Тереза, почти не двигая губами.

Он уже дошёл до двери, как вдруг остановился и, обернувшись к ней, спросил:

– Когда финальная примерка?

– За три дня до премии. Значит, через неделю.

– В Венеции?

– Да, – подтвердила она. – В «Даниэли». Как в прошлый раз.

– Тогда до встречи в Венеции, – сказал он, выходя на улицу, где Мадрид встретил его послеобеденным шумом и тёплым дыханием осени.

В одном из запутанных переулков он наткнулся на крошечный винный бар с потемневшей от времени вывеской, где деревянные стойки, давно потеряли свой блеск, а низкий потолок и закопчённые бутылки с этикетками были покрыты благородной пылью. Здесь ничто не торопилось – идеальное место, чтобы исчезнуть или стать незаметным даже для самого себя.

– Un Rioja, por favor[44], – сказал он бармену и опустился на высокий табурет у окна, откуда открывался вид на уличного музыканта, безуспешно настраивавшего расстроенную гитару.

Он достал из кармана визитку – простую, без изысков. «Teresa Valdés. Alta Costura[45]». Буквы на краях были потёрты, а бумага слегка загнута. Все это говорило о том, что её долгое время носили при себе. Энрико замер, вспоминая тот вечер на церемонии в Palazzo Grassi[46]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Viva la muerte – с исп. Да здравствует смерть.

2

Niña – с исп. девочка, девчонка.

3

Querida – с исп. дорогая, возлюбленная.

4

El muy hijo de puta – с исп. сукин сын.

5

La Llorona – с исп. Плачущая женщина – легендарный персонаж латиноамериканского фольклора.

6

Seat 132 – отсылка к автомобилю SEAT 132, выпускавшемуся испанской компанией SEAT с 1973 по 1982 год.

7

Gran Vía – с исп. Большая дорога.

8

Están fríos – с исп. Они холодные.

9

Карахильо (исп. carajillo) – традиционный испанский напиток: кофе с добавлением алкоголя (обычно бренди, рома или ликёра)

10

¡Niñas! – с исп. Дети!

11

Edificio Grassy – знаковое здание в Мадриде, расположенное на Гран-Виа.

12

Каудильо (исп. caudillo) – в испаноязычных странах титул, обозначающий вождя, лидера или военачальника, обладающего харизмой и личной властью.

13

Mi vida – с исп. моя жизнь.

14

Terra Sevillana – поэтическое обозначение севильской земли, её природных и культурных особенностей.

15

Montó – испанская компания, специализирующаяся на производстве декоративных красок и отделочных материалов для интерьеров и фасадов.

16

Le Jardin Clos – с фр. Закрытый сад.

17

Veuve Clicquot La Grande Dame – престижное купажное шампанское премиум-класса от дома Veuve Clicquot, созданное в честь вдовы (фр. veuve) Николь-Барб Клико, которая в XIX веке превратила бренд в легенду.

18

Gracias – с исп. Спасибо.

19

Bois d’Orange – с фр. дерево апельсина.

20

¡Buenos días, Teresa! – с исп. Добрый день, Тереза.

21

Magdalenas – традиционные испанские кексы/маффины.

22

Gracias, Luisa. Muy amable – с исп. Спасибо, Луиса. Очень мило.

23

Por cierto – с исп. между прочим.

24

Café solo – с исп. чистый кофе – традиционный испанский кофейный напиток, представляющий собой крепкий чёрный кофе без молока.

25

Fortuna – испанская марка сигарет, принадлежащая компании Altadis.

26

Álvarez & Hija – с исп. Альварес и Дочь.

27

Flores de Azahar – с исп. цветы померанца.

28

¡Buenos días, jefa! – с исп. добрый день, шеф.

29

Le crisant – термин, используемый в старинных ателье и шёлковых мануфактурах для обозначения особого метода проверки подлинности шёлка.

30

Алькальд (исп. alcalde) – глава муниципалитета или мэр в Испании и ряде испаноязычных стран.

31

À la liberté – с фр. к свободе.

32

Calle del Forno, Venezia – с исп. Улица Печи, Венеция.

33

Buongiorno – с итал. Добрый день.

34

San Marco per il Commercio e la Cultura – с итал. Сан-Марко для торговли и культуры.

35

Molto bene – с итал. Очень хорошо.

36

Perfect. See you tomorrow – с англ. Отлично. До завтра!

37

Amarone della Valpolicella – престижное итальянское красное вино категории DOCG, производимое в регионе Вальполичелла.

38

Ah, Signorina Valdés! – с итал. Ах, синьора Вальдес!

39

Moleskine – бренд блокнотов премиум-класса, известный минималистичным дизайном.

40

Avanti – с итал. войдите.

41

Palacio de Deportes – с исп. Дворец спорта.

42

Mecano – испанская музыкальная группа (1981–1992, 1998–2005)