Аферисты

В камеру Найджел вернулся в прескверном расположении духа. Настроение Чаки тоже нельзя было назвать хорошим, но всё-таки он уже остыл и успокоился. На брата Чакфилд смотрел уже без злобы, а просто с молчаливым осуждением. Найджел подошёл к нему и сел рядом.

– Слушай, брат, – начал он, – Меня сейчас выпустят.

– А меня? – тут же встрепенулся Чаки.

Вместо ответа Хаген-старший протянул ему расписку герцога Гассета.

«Расписка.

Дана Найджелу Уильяму Хагену в том, что герцог Родерик Сэмюэл Гассет обязуется смягчить ему приговор до 25 лет лишения свободы, а с его брата Чакфилда Джонатана Хагена полностью снять обвинения, в случае исполнения Найджелом Хагеном следующих условий:

1. Изъятия у графа Де Милье фамильного перстня Гассетов и возвращения его законному владельцу.

2. Нанесения репутации вышеупомянутого графа значительного ущерба.

3. Дальнейшей добровольной сдачи властям после исполнение первых двух условий.

4. Неразглашения любой информации о деле кому-либо.

На всё время выполнения означенных условий Чакфилд Джонатан Хаген будет содержаться в городской тюрьме, а после выполнения всех пунктов договора будет выпущен на свободу.

Герцог Родерик Сэмюэл Гассет

22 августа 1827 г.»

Прочитав записку, Чаки тяжело вздохнул.

– Я постараюсь провернуть всё как можно быстрее, – сказал Найджел.

Чаки, казалось, не нуждался в этом заявлении. Он сложил и записку и вернул её Найду, спросив:

– А почему меня отпустят, а тебя посадят на 25 лет?

– Видимо я им больше понравился – не хотят со мной расставаться, – он ободрительно потрепал брата по плечу, – Не кисни, всё к лучшему.

Чаки раздражённо скинул руку Найда со своего плеча.

– К какому лучшему? Ты будешь там вертеться, чтобы меня выгородить, а потом сам сядешь? По-твоему, это честно?

– Другого варианта всё равно нет, – пожал плечами Найджел.

Чаки встал и начал ходить вперёд-назад по камере, напомнив Хагену-старшему герцога Гассета.

– А тебе ничего не будет, что ты показал мне расписку? – спросил Чаки, – Ведь по ней ты обязуешься молчать обо всём, что связано с делом.

– Об этом не беспокойся. Всё-таки лучше знать всё наверняка, чем теряться в догадках, почему меня отпустили, правда?

Чакфилд не ответил. Рассудив, что разговор окончен и прощание в целом состоялось, Найджел поднялся, собираясь уходить.

– До встречи, Чаки, – сказал он.

– До встречи, – отозвался тот, – Найд! Погоди!

Он подошёл к Найджелу и крепкого обнял его:

– Береги себя, хорошо?

– Как скажешь, – ответил Найд, неуклюже отвечая на братские объятия, – Ладно, мне пора. Быстрее начну – быстрее закончу, – бодро заявил он, – А ты тут не скучай.

С этими словами он покинул камеру, оставляя Чаки в полном одиночестве. Тот проводил его потемневшим взглядом. Снова оказавшись один на один с собственным бессилием, Чаки ещё раз оглядел камеру, которая на ближайшее время (несколько недель? месяцев? лет?) должна была ему домом. Холод, сырость, тишина, прерываемая только копошением крыс и редкими шагами тюремщиков в коридоре, голые стены, полутьма, так как окно с решёткой света почти не пропускало. Снова и снова окидывая взглядом это удручающую картину, Чаки упал на колени и, обхватив обеими руками себя за голову, заплакал совсем как мальчишка. Он и был в эту минуту обычным испуганным мальчишкой, который ничего уже в этой жизни не желал более, как покинуть эти проклятые стены и очутиться где-то там…там, где жизнь, свобода, свет. Там, где был сейчас Найджел.

Глава 6. Берта Райн

Теперь уже не было смысла скрываться. Поэтому, выйдя из тюрьмы, Найджел решил переночевать у своей старой знакомой, поскольку своего пристанища у него не было, как и денег на гостиницу. Прослышав о неприятности, произошедшей с Хагенами (арест в Клоповнике стал слишком громким событием), Элиза Браун пустила его с опаской. Ему с большим трудом удалось убедить её, что он не беглый, не скрывается, его действительно отпустили и т.д. Наконец в память о том, что их связывало многие годы кроме денег, Элиза разрешила Найджелу переночевать у неё.

Элиза занимала две плохенькие мебелированные комнаты на Гариссон стрит. С Найджелом они были знакомы с детства. Пылкая романтика былой любви уже давно забылась, осталась лишь прохладно-дружеские отношения. Они не раз выручали друг друга деньгами, Элиза частенько давала Хагенам крышу над головой, когда они бывали на мели, хотя и в последнее время и не с большой охотой.

Устроив ему ночлег в дальней комнате на узкой тахте, Элиза уже собралась ложиться спать, как в дверь постучали. Девушка вздрогнула, но не шевельнулась. Стук повторился. Тут уже Элиза успокоилась, потому что стук был осторожный, почти робкий. Полиция бы так не стучала: будь это служители закона, после второго стука жилище мисс Браун уже осталось бы без двери. Но вот стук снова повторился уже увереннее и казалось раздражённо. Элиза решилась открыть.

За дверью стояла молоденькая девушка невысокого роста с тёмно-русыми волосами, собранными на затылке в основательно потрёпанный пучок. Она была очень бледна, чёрный плащ, в который была одета ночная гостья ещё больше оттенял белизну её лица. Под её глазами, немного припухшими (судя по всему, от слёз) залегли тёмные мешки. Девушка заметно нервничала. Элиза неодобрительно осмотрела неожиданную посетительницу, потревожившую её в такой час. Та молчала, подбирая слова. Наконец, чуть дрогнувшим голосом, которому она как могла пыталась придать уверенности, девушка спросила:

– Здесь я могу найти Найджела Хагена?

Смерив гостью полупрезрительным взглядом, Элиза со всей надменностью, на которую только была способна, ответила:

– Вы ошиблись, здесь нет такого человека и никогда не было. Доброй ночи, – с этими словами она начала закрывать дверь, но девушка с неожиданной проворностью протиснулась в проём и горячо заговорила:

– Мне нужно его найти. Это очень важно, поймите. Речь идёт о жизни и смерти одного человека!

– Да кто вы вообще такая?

– Моё имя вам ничего не скажет. А мистеру Хагену скажет очень много. Мне нужно с ним поговорить.

– Я вам уже сказала, здесь нет никакого Хагена. Советую поискать его в другом месте и желательно подальше от моего дома.

Элиза решительно оттолкнула гостью и уже собралась хлопнуть дверью у ней перед носом, как сзади послышался голос Найджела:

– Впусти её, Элиза.

Та обернулась и столкнулась с холодным жёстким взглядом Хагена. Тот стоял посреди комнаты, скрестив руки на груди, а она и не заметила, как он подошёл. С демонстративной неохотой Элиза медленно открыла дверь и впустила Берту.

– Найджел! – воскликнула она, увидев Хагена, – Я знала, что ты здесь!

– Что тебе нужно, Берта Райн? – сухо спросил он.

Девушка слегка опешила от такого приветствия старого знакомого. Но, быстро оправившись и собравшись с духом, она сказала:

– Бабушка в тюрьме.

– Да что ты говоришь? – с издёвкой спросил он, – Я тоже недавно оттуда, а Чаки до сих пор там. Как раз из-за твоей бабули!

Элиза прислонилась спиной к стене и с интересом слушала их перепалку. Берта, немного смущённая выпадом Найджела, осторожно посмотрела на мисс Браун и сказала Хагену:

– Может поговорим наедине?

Найджел молча повернулся и пошёл в соседнюю комнату, Берта просеменила за ним. Оказавшись в полутёмном помещении, освещённом тусклой керосинкой, девушка плотно закрыла дверь. Хаген сел на разобранную кровать и выжидающе уставился на Берту. Та колебалась.

– Она слушает за дверью, – сказала девушка тихо.

– Это её дом, имеет право, – пожал плечами Найджел, – Давай к делу. Что тебе нужно?

– Помощь. Помоги вытащить бабушку из тюрьмы.

Найджел злобно рассмеялся.

– После того, как она предала нас с Чаки? Ну знаешь, я не святой и не претендую на это звание. Так что не собираюсь заниматься благими делами после того, как мне плюнули в душу.

– Но ты ведь ничего не знаешь! – едва не закричала Берта.

– Неужели? Тогда просвети меня.

– Дэшвуд рассказал полиции, что бабушка занимается скупкой краденного и что это она посоветовала ему вас с Чаки. Ночью к нам пришли с обыском. Они перевернули весь дом, нашли рубин и ещё много чего… ну ты знаешь. Нас обоих арестовали и отвезли в тюрьму. Потом бабушке предложили выдать заказчика и исполнителя, пообещав, что отпустят нас. Но тут был такой заказчик, что выдать его смерти подобно, лучше уж сгнить в тюряге. Тогда полиция сказала, что отпустят меня, если бабушка выдаст вас. И вот…

Берта осеклась на полуслове.

– Она просто пожалела меня. Ты знаешь, у неё никого кроме меня нет.

– Вот только не надо давить на жалость, – сказал Найджел холодно, но уже спокойнее, – А я смотрю, у полиции нынче популярен шантаж через родственников.

– Я слышала, что тебя отпустили, а Чаки – нет. Значит здесь тоже дело в шантаже?

– Ну разумеется! – с явным раздражением бросил Найд, – А почему, по-твоему, меня отпустили? Не за мои же красивые глаза.

– И что ты теперь им должен?

– А тебе-то что? – резко спросил Хаген.

– А знаешь что? – сказала Берта, помолчав, – Ты прав, мне до этого нет никакого дела. И скажу тебе, что хоть бабушка и предала тебя, это было вынужденно и не ради собственной выгоды. Ты сам, видимо, пошёл на сговор с полицией, чтобы помочь Чаки. А бабушка… ты забыл, сколько она помогала вам обоим, сколько раз вытаскивала из передряг? Она всегда была к тебе добра и если ты забыл обо всем этом, то мне уже нечего тебе сказать, кроме того, что ты неблагодарная сволочь!

На последнем слове её голос сорвался на крик. На глазах у Берты блестели злые слёзы. Она быстро развернулась и с шумом открыв дверь, выбежала из комнаты. Элиза едва успела отпрянуть от замочной скважины, чуть получив удар стремительно открывающейся дверью. Меж тем Берта уже выбежала из дома и побежала по улице, растирая ладонью солёные капли по лицу.

Хаген был ошарашен неожиданной выходкой Берты, её «побегом». Преодолев ступор, он выбежал из обители Элизы, ничего не ответив на её удивлённый окрик. Беглянку Найджел догнал через две улицы. Он грубо, грубее чем хотел, схватил её за руку.

– Да подожди ты, давай поговорим.

Та молча пыталась вырвать руку, отворачиваясь от Найджела. Однако, тот не сдавался.

– Ну прости меня, прости. Согласен, я погорячился. Но пойми меня тоже, не каждый день я оказываюсь в таком г… положении.

Берта повернулась и посмотрела на Найджела, уже не силясь вырваться и убежать. Пару секунд она смотрела в его синие глаза, потом всхлипнула и уткнувшись ему в плечо, горько зарыдала, сотрясаясь всем телом. Хаген ожидал нечто подобное, поэтому теперь просто обнял девушку, и стал тихо говорить ей, утешая:

– Перестань, Берта. Я помогу тебе. Мы вытащим Карен из тюрьмы, обещаю тебе, слышишь?

Берта кивнула, с трудом подавляя плач. В эту минуту Найджелу отметил её сходства с Чаки: и Берта и Хаген-младший были, в сущности, ещё детьми, не умели сдерживать своих эмоций и в принципе мало что понимали в этой жизни. Отметив про себя эту схожесть, Найд против воли почувствовал неожиданный прилив нежности к Берте. Братской нежности.

Девушка всхлипнула ещё несколько раз, прежде чем окончательно успокоиться. Между тем на углу улицы показалась пьяная компания. Четверо развесёлых парней нетвёрдо шагали, горланя похабную песенку немилосердной фальшей.

– Давай-ка уйдём отсюда, – сказал Найджел, отстраняя от себя заплаканную девушку.

Он взял её за руку и быстро зашагал к дому. Через десять минут они с Бертой сидели в той же комнате с керосинкой и тихо, чтобы не было слышно Элизе разговаривали.

– Так ты правда поможешь бабушке? – спросила Берта с надеждой.

– Да, но после того, как разберусь со своим делом и вытащу Чаки.

– Не скажешь, что это за дело? Ну скажи, я могла бы тебе помочь. Всё равно мне сейчас делать нечего.

– Скажи лучше, где ты сейчас обитаешь? В лавке?

– Нет, – угрюмо отозвалась Берта, – лавку и все драгоценности конфисковали в пользу казны.

– Где же ты тогда?

– А где придётся! – с вызовом ответила девушка, – Вчера, например, спала на кладбище на скамейке.

– Почему там? – удивился Найджел.

– Потому что кладбище, пожалуй, единственное место, куда ночью не захаживает сомнительная публика типа преступников, пьяниц и полиции. Боятся.

– А самой-то не страшно было?

– А чего бояться-то? – самодовольно отозвалась Берта, – Не мертвяков же.

Найджел одобрительно хмыкнул.

– А что родня?

– Как и раньше – знать не хочет, даже на порог не пустили. Соседи тоже. Говорят, я воровское отродье, мне у них делать нечего.

– Деньги есть?

Берта отрицательно замотала головой.

– Всё моё ношу с собой, – усмехнулась она, кивая на висящий у двери плащ.

Хаген задумался. Ему ужасно не хотелось брать с собой девчонку, ничего не смыслящую в ремесле. Такая обуза ему не к чему. Но и оставлять её в таком состоянии – без средств к существованию, без крыши над головой, без друзей – было просто преступно.

Найджел встал и отошёл к окну. Непогода на улице разгулялась, дождь громко стучал по оконному стеклу, на конце улицы бледно светил фонарь. Глядя сквозь водяные разводы на тёмный тротуар, Хаген заметил отражение Берты. Она сначала просто сидела, не двигаясь, потом аккуратно скользнула рукой в карман висящего рядом пальто Найда. Ничего не найдя, она снова положила руку колени с явно разочарованным видом. «А малышка не совсем уж безнадёжна», – подумал Найджел, а вслух сказал:

– Молодец, запасайся, а то мало ли. Только не у меня.

Берта покраснела. Хаген повернулся к ней. Как ни старался Найджел напустить на себя серьёзный вид, глаза его светились весельем. Ему действительно стало очень весело, после того как он увидел неудачную попытку обокрасть себя, причём попытку человека, выпросившего у него помощь и намеревающегося её получить. Он подошёл к Берте и окинул её насмешливым взглядом, сохраняя серьёзное выражение лица. Молоденькая, худая (ну предположим стройная), бледная (допустим, бледность аристократическая), пальцы тонкие длинные, сказывались годы работы по ювелирной специальности – кое-чему научилась, голос приятный. Но вот образования у ней никакого, но насколько Найджел знал, внучка миссис Найтли отличалась живым умом и хорошей памятью. Так что можно будет попробовать с ней поработать. Да и самой Берте полезно будет, воровской навык – конечно опасное ремесло, но зато потом по жизни без куска хлеба не останется.

– Паспорт есть?

Берта молча вынула из кармана и подала Найджелу документ. Тот уселся рядом с ней и принялся читать.

– Ого, значит тебя зовут Альберта? Неожиданно.

– Да, – с гордостью ответила Берта, – Меня назвали в честь дедушки.

– Даже не спрашиваю, кто выбирал для тебя имя. Ну что ж, неплохо. Надоест называть тебя Бертой – буду звать Аль.

– А я отзываться не буду, – заявила Альберта, капризно сморщив носик.

– Ладно, не дуйся. Незачем морякам ссорится на берегу, когда впереди предстоит долгое плаванье. Ещё успеем наругаться.

– Значит, ты возьмёшь меня с собой? – оживилась девушка.

– Попробую. Должно же в конце концов из тебя получиться что-нибудь путное. Не зря же в тебе течёт кровь миссис Найтли. Итак, поможешь мне с делом, вытащим из тюрьмы Чаки, потом займёмся Карен, идёт?

– А нельзя сначала заняться Карен, а потом делом и освобождением Чаки?

– Ишь ты какая хитрая. В общем думай до утра, а дальше решим, что делать.

– Ну ты хоть изложи вкратце суть аферы. Не могу же я соглашаться не понятно на что.

Найджел задумался. То, что Берта назвала предстоящую работу аферой, его несколько покоробило. Но с точностью этого выражения применительно к данной ситуации он поспорить не мог. Афера, да ещё какая. Гоняться за фамильным перстнем герцога Гассета с призрачной надеждой на освобождение брата, подкреплённой распиской и честным словом губернатора, которым Найджел как ни старался верил не очень (нет ничего проще нанять парочку «специалистов», способных заставить Найда навсегда замолчать или хотя бы отобрать злосчастный документ). И всё-таки выбора не было. Чаки ему был слишком дорог, чтобы он не воспользовался единственным способом избавить его от тюрьмы, а заодно и себя от петли, пусть даже этот способ сулил минимальный шанс на успех. Да, это афера, а они – аферисты: он бывалый, если не сказать матёрый, а она – начинающий дилетант с небольшим потенциалом.

Найджел знал Берту с раннего детства, чуть ли не с самого рождения. Хагену всегда казалось, что мисс Райн далеко пойдёт. Она способна на большее, чем быть женой купца или даже вести своё дело. Всё-таки Берта была внучкой Карен Золотце, а это говорило о многом. К тому же, насколько Найджелу было известно, её покойная мать несмотря на строжайший запрет миссис Найтли в своё время тоже была не прочь время от времени прошвырнуться по чужим карманам.

Керосиновая лампа излучала бледно-тусклый свет, дождь всё сильнее тарабанил по окну, ветер уныло гудел, несясь по улицам. Найджел уже кончал свой рассказ, изложив Берте задачку, которую ему задал герцог Гассет, рассудив, что сообщить материалы дела сообщнику не будет являться нарушением договора. Как ни пыталась девушка сосредоточенно слушать своего нового напарника, на середине повествования, она начала клевать носом, не в силах бороться с наступающей дремотой. Наконец, сжалившись над бедняжкой (нетрудно представить, что за сон может быть на кладбище), Найджел оставил её в покое и велел ложиться на тахту, на что Берта сразу же согласилась. Хагену показалось, что девушка погрузилась в сон, едва успев коснуться головой подушки. Он затушил керосинку и тихо вышел из комнаты.

Обычно Элиза спала чутко, часто вздрагивая во сне, но сейчас мисс Браун не спала. Она, конечно, почувствовала, как Найджел лёг рядом с ней, и как забилось её собственное сердце. Но она не двинулась, а продолжила тихо лежать, претворяясь спящей. Наконец, когда она услышала ровное дыхание Хагена, свидетельствовавшее о том, что он уснул, Элиза осторожно повернулась к нему и легонько провела руками по волосам. Внутренне она торжествовала, что он пришёл к ней, а не остался с той странной девчонкой. В глубине души она, не признаваясь себе, надеялась, что он придёт. Надеялась и не хотела этого одновременно.

Ну почему так? Почему она никак не может забыть его? Неужели правда в том, что первая любовь, самая нежная и пылкая запоминается на всю жизнь? Или всё намного прозаичнее и дело лишь в том, что она его часто видит, каждый раз при встрече вспоминая свои первые ранее неизведанные чувства? Да всё именно так. Она больше не станет видеться с ним, порвёт все связи, забудет… Но нет, ей не хватит на это сил. Судя по всему, она была обречена влачить своё жалкое существование, перебиваясь сомнительными заработками, всю жизнь вспоминая свою единственную настоящую любовь. Любовь к Найджелу Хагену.

Глава 7. Приключения в поезде или дорожные развлечения

Со времени последних событий прошло около двух недель. Но всё это время Найджел Хаген не сидел, сложа руки, а вел активную деятельность по подготовке мероприятия. Прежде всего он собрал насколько было возможно полные сведения о графе Де Милье, которого прекрасно знали в Иледио, поскольку он имел обыкновение по долгу службы продолжительное время жить в столице Эребии. Граф слыл за человека неглупого, образованного и в целом довольно приятного в общении, но склонного показному пафосу (это несколько роднило его характер с натурой герцога Гассета), что в глазах высшего общества не считалось каким-либо существенным недостатком. Он был игроком, но не настолько азартным, чтобы загнать себя в долги. Де Милье любил проводить время в обществе женщин, частенько забывался от мирской суеты с молоденькими красивыми девушками вдали от глаз жены, не самой приятной особы, отличавшейся крайне ревнивым характером. Он скупал модные произведения искусства, не особо разбираясь в них, но полагая это достойным увлечением.

У него было трое детей: две дочери уже вышли замуж, а младший сын – довольно ветренный юноша, коих принято называть золотой молодёжью – вскоре должен был справить свой двадцатый день рождения. На это и делал главную свою ставку Найджел – в честь дня рождения любимого отпрыска и наследника граф Де Милье намеревался устроить грандиозный приём. А на подобных торжествах, как правило, столько гостей, что затеряться в такой толпе под чужими именами труда не составит. Тем более, что граф наверняка не упустит случая покрасоваться знаменитым перстнем, что во многом облегчит работу.

Другой большой заботой Найджела была Берта. Он всеми силами старался в как можно больше короткий срок выучить её светским манерам, которые она должна была знать если не в совершенстве, то по крайней мере настолько, чтобы не выдать в себе недавнюю простолюдинку. Образованию Берты активно способствовала Элиза, которая, поняв, что между Найдом и этой странной девчонкой ничего нет, почти забыла свою неприязнь к ней. В конце концов Элизе выросла в благородном доме и вскоре как могла обучила Берту этикету и умению держать себя. Надо отдать должное способной ученице – Альберта, загоревшаяся желанием попасть в высшее общество, схватывала всё буквально налету. К тому же своё времени к ней тоже ходила учительница, которой тоже кое-чему удалось обучить свою воспитанницу – если не всем тонкостям светского поведения, то по крайней мере азам.

– Если почувствуешь, что ты чего-то не знаешь или возникнет ощущение неловкости, постарайся стушеваться, но незаметно, не привлекая к себе ещё большего внимания, поняла? – поучала Элиза.

– Да, – охотно отозвалась Берта, – «Молчи – за умного сойдёшь».

– Не всегда, – возразила Элиза назидательным тоном (роль учительницы ей пришлась очень по вкусу), – В обществе тех, кто постоянно молчит принимают неблагосклонно, считая либо глупцом, либо гордецом. И то, и другое будет работать не в твою пользу. Так что соблюдай баланс – веди себя естественно, но не вульгарно; говори, демонстрируя достоинства, а не выказывая недостатки своего ума; не тушуйся без нужды, изображая не в меру скромную провинциалку, но и не привлекай к своей персоне чрезмерного внимания. В свете не любят тех, кто слишком нарочито пытается перетянуть все внимания на себя.

– Понятно, – кивнула Берта.

– А в остальном положись на интуицию. В конце концов девушке простительно что-то не знать в отличие от мужчины. Так что Найджелу в этом плане сложнее…

– Ну уж он-то справится, – перебила её Берта, – и не таких обламывал.

Элиза скорчила презрительную гримасу.

– А ещё следи за языком, причём внимательно. Не вздумай брякнуть что-то подобное на людях.

Пока Элиза нещадно, но с удовольствием муштровала Берту, Найджел, время свободное от сбора информации об Де Милье, посвящал выравниванию своего финансового положения. Провернув несколько вполне удачных дел, он сколотил себе то, что имел обыкновение называть «уставной капитал» – некоторую сумму, достаточную для первичных расходов предприятия. Берту к своим операциям Найджел пока не привлекал, не желая перегружать её юный неокрепший мозг слишком большим обилием знаний и навыков. В конце концов он и не собирался совершить всё руками Альберты, она ему нужна была скорее как ширма – девушка, да к тому же красивая всегда отвлекает внимание. Но если Берта преуспеет в «изъятии» перстня, Найджел не расстроится. Лишь бы вздумала его дурачить. Хотя вряд ли, ей это невыгодно, ведь именно от Хагена зависело дальнейшее нахождение миссис Найтли в тюрьме.

В общем жизнь Хагена в эти две недели была более чем насыщенная, и он был даже рад этому – кипучая деятельность хоть немного отвлекала от тягостных раздумий. Но ни смотря ни на что, как ни старался Найджел отвлечься от мыслей о Чаки, его неуклонно преследовал образ ссутулившегося брата с потухшим взглядом, сидящего на холодном каменном полу в тюремных застенках. Найду хотелось как можно скорее расправится с делом и вызволить Чаки, но торопиться он также опасался – ведь второго шанса Гассет ему не даст, так что всё должно было пройти идеально. Как любил говорить Смыка: «Надо сыграть без репетиций». О Золотце и том, как её предстояло вызволять тюрьмы Найджел предпочитал пока не думать. Он отлично понимал, что лукавит с Бертой – стоит ему закончить дело с кольцом, и его тут же посадят. Но, предпочитая решать проблемы по мере их поступления, Хаген до поры до времени отложил раздумья о вызволении миссис Найтли в дальний ящик.

Наконец, когда необходимая информация собрана, денежные средства раздобыты, правдоподобная легенда, подкреплённая фальшивыми документами, придумана, а Берта стала уже отдалённо походить на девушку из общества, Найджел взял два билета на поезд до Сиерры. Вечером перед отбытием он вкратце изложил сообщнице легенду: