Аферисты

Глава 3. Золотце

Кейн – один из самых необычных, если не сказать экзотических районов столицы – издавна славился обилием иностранцев, мелких чиновников и ремесленников тонкой работы типа ювелиров. Именно к ювелиру и направлялись братья Хагены, чтобы продать свой вчерашний трофей.

– А почему ты назвался Дэшвуду как Франсуа? – спросил Чаки, пока они с братом петляли среди запутанных улочек.

– Франсуа Дюпон был моим первым клиентом…

– Первым клиентом? Скажи уж лучше первой жертвой.

– Работа прошла довольно успешно, вот и я назвался на удачу, – пропустив ироничную реплику Чаки мимо ушей, закончил Найджел.

– Ясно. У тебя ничего не бывает просто так.

– Пора бы уже привыкнуть, – пожал плечами Хаген-старший.

Остаток пути они шли молча. Наконец, остановившись возле небольшого, на вид невзрачного здания, братья нарушили молчание.

– Подождёшь меня в зале. Можешь пока полюбезничать с Бертой, она будет рада.

– Оставь Берту в покое! – недовольно прошипел Чаки.

– Спокойно, брат, – примирительно сказал Найджел, – Дело сделано, можно и отдохнуть. Так ты подожди меня.

Они вошли в небольшое помещение, служившее главным залом небольшой ювелирной лавки миссис Найтли. В утренние часы жители Кейна и его окрестностей не имели обыкновения захаживать в лавку Карен, имевшей в криминальном мире кличку Золотце. Такое прозвище ещё не старая вдова ювелира получила за одобряемую всеми привычку скупать краденное за золото. К ней охотно несли награбленные драгоценности, из которых Карен отбирала лучше и, щедро оплатив приобретения, перепродавала их на чёрном рынке. Но об этом мало кто знал. Для простых смертных и большинства соседей миссис Найтли была просто почтенной женщиной, которая владела ювелирной лавкой.

Выйдя в шестнадцать лет за тридцатилетнего ювелира (поговаривали, что даже по любви), в семнадцать она родила свою единственную дочь. Через несколько лет мистер Найтли скончался от горячки, и его родня едва не выставила Карен с малолетней Люси за дверь. Но невестка не была так проста – дав жесточайший отпор настырным родственникам, она, щедро раздавая взятки государственным служащим, отсудила себе дом с ювелирной лавкой, хотя на это и ушли почти все её сбережения. Так двадцати двухлетняя миссис Найтли стала хозяйкой бизнеса, который, к сожалению, оказался не очень доходным. Поэтому, чтобы оставаться на плаву, миссис Найтли постепенно познакомилась с несколькими «криминальными элементами» и договорилась скупать у них краденные безделушки. Успешно разобравшись с хитросплетениями чёрного рынка, Карен вскоре приобрела некоторую знаменитость в известных кругах. Обороты росли, миссис Найтли уже не скупала всё подряд, что ей приносили. Теперь она могла выбирать, выбирать лучшее. Пускай не для себя самой, но для своего авторитета, потому как у Карен Золотце всегда всё самое роскошное, изящное, дорогое. Нередко она выступала посредником между заказчиком какой-нибудь знаменитой драгоценности навроде рубиновой слезы и исполнителем.

Дела шли в гору, миссис Найтли удалось сколотить приличное состояние. Она могла бы спокойно перебраться в центральный район столицы из зачастую неблагополучного Кейна, но привычка оказалась сильнее. Карен уже прикипела к этому месту, где прошли лучшие моменты её жизни: недолгое замужество, рождение дочери, потом рождение внучки Берты. Однако вскоре судьба нанесла Золотце тяжкий удар – во время вторых родов скончалась бедняжка Люси вместе с малышом. Её овдовевший супруг через пару недель ушёл из дому в поисках лёгкой жизни, оставив дочь с бабушкой. Та была даже рада. Она сильно недолюбливала зятя, полагая, что тот недостоин её дочери, и даже не пыталась это скрывать. Захоти он забрать Берту с собой, Карен скорее бы самолично выставила его за дверь, натравив для верности на него парочку своих знакомцев. Но это оказалось не нужно. Зять не питал особой нежности к малышке Берте, поэтому без особых угрызений совести оставил её на попечении Карен к обоюдному удовольствию.

Шли годы, Карен уже вошла в почтенный возраст, а Берта напротив – в самый что ни на есть юный и цветущий. Ей уже исполнилось восемнадцать и с недавнего времени она стала довольно завидной невестой Кейна и его окрестностей. Но о замужестве она пока не думала, хотя одну сердечную склонность всё же имела. Однако дальше простых любезностей и самого невинного флирта с предметом своих мечтаний Берта не продвинулась. Как бы то ни было, Чакфилду Хагену юная мисс Райн была рада многим больше, чем всем остальным посетителям.

– Здравствуй, Берта. Бабушка у себя? – спросил Найджел, снимая шляпу.

– Как всегда, – ответила Берта, – Она уже давно ждёт.

– Нас?

– Рубиновую слезу.

Конечно, она была в курсе некоторых тонкостей бизнеса своей бабушки. Хотя та не скрывала от внучки тёмных сторон своего ремесла, она строго настрого запрещала принимать в этом какое-либо участие. Как и многие преступники, Карен всей душой не желала своему родному человеку такой судьбы, как своя. О своей преступной жизни Золотце не жалела, но ужасно боялась, что Берта пойдёт по её стопам. Она надеялась удачно сосватать её за кого-нибудь богатого и чистого перед законом купца и быть может ещё успеть понянчить правнуков. Несмотря на слабость, которую миссис Найтли питала к братьям Хагенам, она с неодобрением смотрела на увлечение Берты, о котором конечно догадалась раньше всех. Всё-таки Чаки был вором, он запятнает её милую девочку, поэтому Карен не допустит, чтобы привязанность зашла слишком далеко. Так что приходилось молодым людям наслаждаться недолгими моментами в обществе друг друга вдали от вездесущих глаз всесильной бабушки.

Найджел уверенно поднялся по узкой винтовой лестнице на второй этаж и постучал в дверь, скрывавшей от посторонних глаз святая святых обители миссис Найтли – кабинет. За дверью послышался низкий, немного хрипловатый, но всё же приятный голос пожилой дамы:

– Войдите.

Хаген не без труда открыл тяжёлую дверь и вошёл в неожиданно просторную для такого небольшого дома комнату, посреди которой стоял добротный, но уже видавший виды стол. За ним сидела дама лет пятидесяти пяти, слегка полноватая с карими волосами, уже изрядно тронутыми сединой и умными зелёными глазами, смотревшими на мир сквозь толстые линзы очков в золотой оправе. Увидев Найджела, она заметно обрадовалась и жестом приглашая его сесть, заговорила:

– А, это ты. Здравствуй, дорогой, располагайся. Сейчас велю Берте принести нам кофе.

Карен встала и приоткрыв дверь, позвала Берту, снизу последовал недовольный отклик, но уже через полминуты внизу послышались шаги и звон водружаемых на поднос чашек.

– Значит, Чакфилд тоже пришёл, – неодобрительно отметила Карен, глядя на Найджела.

Тот лишь развёл руками.

– Куда же его дену? Он ведь совсем без меня пропадёт, ты же знаешь.

– Конечно, знаю. Ладно, давай к делу.

– Дело удалось, – не без удовольствия ответил Хаген, доставая из внутреннего кармана нашумевший рубин, завёрнутый в плотную бумагу, и кладя его на стол перед миссис Найтли.

– Слышала, уже во всех газетах пишут, что губернатора обокрал его же управляющий. Только вот, – Карен хитро взглянула на гостя поверх очков, – Камень, найденный в его комнате, тоже оказался фальшивым.

– Ну разумеется, не даром я заказал у тебя две копии рубиновый слезы.

– Вот теперь все теряются в догадках – была ли рубиновая слеза или это лишь очередной красиво воспетый миф?

В это время Берта вошла с подносом, на котором стояли две чашки и дымящийся кофейник. Комната сразу наполнилась ароматом кофе, смешанным с хорошо ощутимым запахом лавандовых духов Берты. Поставив поднос, та ушла, ни сказав ни слова.

– Что, опять поссорились? – понимающе спросил Найджел.

Карен в ответ лишь махнула рукой, как бы говоря: «И не спрашивай». Радушная хозяйка разлила кофе и пару минут оба наслаждались напитком в тишине. Наконец Хаген спросил:

– А ведь Дэшвуд намеревался продать рубин тебе, и это ты посоветовала ему меня в качестве исполнителя.

– Конечно.

– И что, если бы рубин тебе принёс Дэшвуд, а не я, ты бы не расстроилась?

Карен хмыкнула.

– А мне какая разница, кому деньги платить? Хотя с тобой рассчитываться конечно приятней, – Карен снова улыбнулась, предаваясь воспоминаниям, – Ах, Найджел, Найджел, я ведь тебя с детства помню. Ходил тут такой курносый мальчик на побегушках. Ещё моя Люси была жива… А сколько тебе уже?

– Двадцать девять, – ответил Найджел, возвращая чашку на поднос.

– Двадцать девять, подумать только! А Чакфилд намного тебя младше?

– На десять лет. Слушай, Карен, может закончим наше дело? А потом можем ещё что-нибудь вспомнить.

– Эх, молодость, – Карен с шутливой строгостью покачала головой, – Всё у вас одни дела.

Миссис Найтли взяла в руки рубин и, рассмотрев его на свету, издала короткий вердикт: «Великолепно!». Затем она встала и ушла за небольшую ширму, где стоял сейф. Через пару минут она вернулась к Найджелу с несколькими увесистыми мешочками.

– Заслужили, – сказала она, протягивая гонорар Хагену.

Тот быстро, но без лишней суетливости, убрал деньги.

– Что теперь думаете делать? – спросила Карен.

– Заляжем на дно.

– Как всегда – Лисья нора?

– Нет, в норе мы уже сильно примелькались, думаю переберёмся в Клоповник. Там нас ещё не было, – усмехнулся Найджел.

– Ну что ж, удачи тебе, сынок, – сказала Карен, – Надеюсь, ещё свидимся.

Глава 4. Клоповник

Хагены обедали в плохеньком трактире. Конечно, у них были деньги и довольно много, однако опытный Найджел рассудил, что не стоит пока светить заработанным богатством. Поэтому они и зашли в этот грязный трактир на углу узкой улочки, плавно перетекавшей в городские трущобы. Братья хлебали до неприличия жидкий суп, закусывая холодной говядиной с чёрным хлебом и думали каждый о своём.

Мысли Найджела были полны забот о том, как бы не попасться. Кража рубина наделала слишком много шума, а прижатый к стенке Дэшвуд на допросах сказал слишком много. Хагену было доподлинно известно, что полиция ищет двух аферистов, описание которых довольно точно подходило ему и Чаки. Контроль за лицами, покидавшими Сиерру, усилили. Найджел был зол, он злился на себя. Теперь он горько сожалел об оставленной губернатору записке, таких последствий Хаген-старший явно не предвидел. Он не рассчитывал, что в рубине, найденном у Дэшвуда, так скоро различат подделку. Найджел лишь надеялся отвести подозрения от себя и брата и наказать предательство губернаторского управляющего. В глубине души он и вовсе сомневался, что Гассет поверит его письму и кинется искать камень у Дэшвуда (хотя попробовать вс же стоило – в этом удовольствии Хаген себе отказать не смог), однако действия и прыть герцога превзошли все его ожидания. Видимо бедняга Дэшвуд сильно обманулся насчёт безграничного доверия губернатора к своей персоне и теперь расплачивался за такое самонадеянное заблуждение. И всё-таки Найджел совершил ошибку и в полной мере осознавал это.

Мысли Чаки были куда проще и приятнее. Он думал о том, как они с братом потратят полученный гонорар. Что касается «залегания на дно», то в его благополучном исходе Чакфилд почти не сомневался. Он уже давно привык во всём полагаться на старшего брата. Последняя же их вылазка только лишний раз убедила Чаки, что Найджел из любой ситуации выйдет сухим и его вытащит, ибо брат всегда рассчитывал свои действия на несколько шагов вперёд. Иногда в веренице этих мыслей мелькал смутный образ улыбающейся Берты. Нет, она ему определённо нравилась, в этом Чаки уже не сомневался. Вот только как бы снискать благосклонность миссис Найтли, которая без своего ведома не позволяла внучке и шагу ступить. Чакфилд склонен был думать, что причина такого к нему отношения со стороны Карен кроется в его образе жизни: зачастую недолгие периоды достатка сменялись нуждой, а место жительства приходилось менять как перчатки. В основном же денег ему хватало впритык, спасали лишь успешные вылазки с Найджелом. В итоге Чаки решил, что ключ от всех проблем – деньги. Нужно лишь скопить мало-мальски приличное состояние, купить небольшой домик и начать степенную размеренную жизнь. Это, пожалуй, могло бы дать Чаки несколько выигрышных очков в глазах миссис Найтли. Но тут возникала очередная проблема – Чакфилд Хаген совершенно не умел экономить. Часть, получаемую от реализации краденного, он мог спустить за неделю, мог растянуть удовольствие на пару месяцев. Но исход был один и тот же – он неизменно оказывался на мели и приходил к Найджелу просить на жизнь или торопя его с «делами».

Так братья сидели в полутёмном помещении, пропахшем гарью, думая о жизни. Наконец, Найджел встал и, кинув несколько монет старому трактирщику, сказал Чаки: «Пошли». Было уже два часа по полудни, когда Хагены вышли из трактира и направились вдоль по пыльной улочке.

Постепенно невзрачные здания с облупившейся штукатуркой сменились откровенными трущобами – непонятными одно- и двухэтажными зданиями, преимущественно деревянными с разбитыми стеклами или без стекол вовсе. Жуткие жилища городских бедняков смотрели на мир пустыми окнами словно слепыми глазницами, зловеще провожая случайных прохожих. Между домами стайками бегали грязные босые детишки разных возрастов. Они галдели и норовили снести с ног любого, кому не посчастливится встретиться им на пути. Однако Найджела и Чаки эта опасность благополучно миновала. Наконец плотная застройка начала редеть, теперь уже дома попадались всё реже и реже.

Неожиданно среди всей этой нищеты и убожества возник трёхэтажный кирпичный дом – уже довольно старый и пошарпанный, но всё-таки каменный, со стеклами и черепичной крышей. Возле дома высокая девка с рябоватым лицом и тоненькой косой крысиного цвета подметала крыльцо. Завидев двух прохожих, она грубо спросила:

– Вы кто? Чего вы тут забыли?

– Искали гостиницу да видно заплутали, – спокойно ответил Хаген.

Услышав пароль, девка неохотно посторонилась, пропуская молодых людей.

– Проходите. Хозяина сейчас нет дома, но скоро придёт.

Братья зашли в просторное помещение, служившее сомнительного вида забегаловкой. Повсюду стояли грязные поцарапанные столы и стулья. Сейчас они были почти пусты, лишь парочка ночных гуляк лечила похмелье пивом, жалуясь друг другу на жизнь. За деревянной стойкой пожилая женщина лениво потирала бокал, не удостаивая посетителей вниманием. Днём заведение Мясника – печально известный Клоповник – не пользовалось большим спросом, но вот ночью… Ночью этот дом становился шумным притоном для воровских игр и развлечений. Внизу шла бесконечная картёжная круговерть и пьянка – либо обмывали счастливо окончившееся «дело», либо топили в вине горе и злобу после неудач и поминали павших дружков. Если же карта ложилась неудачно или грусть-тоска никак не желала тонуть в бутылке, в ход охотно шли ножи, заточки и даже вилки. Чуть ли не каждое утро через чёрный ход выносили тех, кто уже никогда не смог бы выйти из Клоповника сам.

На втором и третьих этажах располагались номера. Далеко не каждый из преступного мира мог позволить себе залечь на дно в знаменитом Клоповнике. Бедно обставленные грязные комнаты с видом на трущобы стоили до ста пятидесяти фунтов за день. Но зато делец, не поскупившейся выложить такие деньги, с одной стороны, покупал себе относительный покой и безопасность, так как полиция старалась обходить это забытое Богом место стороной (отчасти из боязни, отчасти умасленные щедрыми подношениями хозяина). Простые смертные и вовсе сторонились этого дома как холерного барака. Но, с другой стороны, никто не был застрахован от произвола знаменитого Мясника – если хозяину казалось, что постоялец платит несоразмерно меньше, чем в принципе мог бы платить, он без особых стеснений брал своё. Так что считать Клоповник безопасным местом даже для матёрого преступника было ошибкой.

Однако случай был исключительным, и Найджел решил рискнуть. Тем более, что с Мясником он был в более или менее нормальных отношениях, к тому же пару лет назад Хаген-старший оказал хозяину Клоповника большую услугу. Но несмотря на заверение Мясника в вечной дружбе, Найджел опасался пользоваться его гостеприимством без особой нужды. Всё-таки Мясник, он и есть Мясник.

Итак, Хагены устроились за небольшим более или менее чистым столом и принялись ждать хозяина. Не успели они сесть, как в заведение вошёл тощий сухопарый человек лет пятидесяти, одетый в потёртое пальто. Под мышкой он держал скрипичный футляр. Он игриво подмигнул женщине за стойкой, приподнимая шляпу.

– Добрый день, Мардж. Как поживаешь, голуба моя?

Неохотно оторвавшись наконец от своего стакана, Мардж угрюмо взглянула на музыканта и поставила перед ним бутылку.

– Бери и отваливай, голубок.

– Благодарствую, – сухопарый вновь приподнял шляпу и, забрав бутылку, с довольным видом прошествовал к столам.

– Ба! Кого я вижу это же братья Хагены! Какими судьбами?

– Да не ори ты так, Смыка, – тихо сказал Найджел, протягивая музыканту руку.

– А что? – шёпотом спросил Смыка, – В бегах? Скрываемся?

– А то по нам не видно? – усмехнулся Чаки.

– Ладно, понимаю. Не лезу не в своё дело, – сухопарый примирительно поднял руки, – Как бы то ни было, давайте выпьем за встречу. Мардж! Поставь ещё пару бутылочек.

Смыка, он же Музыкант был довольно неплохим скрипачом. Но широкую известность в преступном мире он приобрел отнюдь не за выдающийся музыкальный дар. Смыка (никто даже не знал, как его зовут на самом деле, да он сам уже забыл своё настоящее имя) был вором, но вором не обычным, а скорее творческим, даже в некоторой степени возвышенным. Он охотно принимал заказы на разные мещанские мероприятия типа бракосочетаний, именин или поминок. С особой охотой он играл на свадьбах, потому что именно такое весёлое событие редко кого из гостей оставляет трезвым. Смыка обеспечивал музыкальное сопровождение торжества, отдаваясь игре целиком и без остатка. Слушавшие его гости либо плакали навзрыд, либо плясали от души. Они платили ему щедрые чаевые сверх условленной платы, что конечно было приятно, однако не было главной целью Музыканта. Он дожидался, когда веселье дойдёт «до точки», и пьяные гости, вдоволь наоравшись песен и разбив друг другу лица, начнут уходить, шатаясь и падая по дороге. Тогда Смыка выбирал себе гостя с самым нетвёрдым шагом и любезно провожал его до дома, попутно освобождая бедолагу от оставшихся денег, часов и колец. Не оставлял своим вниманием Смыка и оставшихся спать на месте праздника «загулявших». Им он тоже тщательно обчищал карманы. Если же кто-либо просыпался или ловил Смыку за руку, тот, не дожидаясь пока жертва поднимет шум, оглушал его скрипичным футляром, в которой предусмотрительно была вставлена тяжёлая железная пластина. В заведении Мясника Смыка тоже частенько играл, но брать что-либо кроме установленной платы справедливо опасался.

Таким Смыка был – старый знакомый Найджела Хагена. Много лет назад, когда Музыкант ещё не имел такой популярности по части игры на праздниках, он дарил людям музыку прямо на улице, заметно повышая свой заработок благодаря подворовыванью. Тогда-то и познакомился с расторопным курносым мальчишкой. Пацан зарабатывал на жизнь разносом писем по адресам и другими мелкими поручениями. Денег ему постоянно не хватало, о чём красноречиво свидетельствовала вечно оборванная одежда и болезненная худоба. Сжалившись над парнем, Смыка взял его свой небольшой бизнес. Тогда Найд начал петь слезливые песенки под аккомпанемент Смыки, помогая ему увеличивать гонорар посредством воровства, которому Музыкант его любезно обучил. Но однажды мальчишке не повезло – один из обывателей, прослезившихся от задушевной песни, поймал руку Найда в своём кармане. Он закричал, призывая на помощь полицию. Испугавшись служителей закона, показавшихся из-за угла, Музыкант, схватив футляр, сделал ноги. Не известно, чем бы это могло закончиться, если бы не одна сердобольная женщина. Умерив пыл почти что обворованного мужчины, она предложила ему компенсацию за то, чтобы он отпустил парня. Тот охотно согласился, и полиция, пожав плечами, отступила. Найджел смущённо поблагодарил неожиданную благодетельницу. Та осмотрела его смеющимися глазами и пригласила его к себе домой пообедать. Это была Карен.

Воровать с тех пор Хаген-старший не бросил, но вот со Музыкантом больше дел не имел. Найджел не держал на него зла, но работать с человеком, которому он не доверял, учитывая уровень опасности его ремесла, он себе позволить не мог. И не хотел. В итоге из разряда коллег они перешли в категорию приятелей.

Опорожнив по бутылке и выслушав жалобы Музыканта на жизнь, братья начали скучать. А между тем зал начал заполняться людьми. Пришёл угрюмого вида горбун с деревянным протезом вместо правой ноги. Это был знаменитый Хромоножка. Он просил милостыню преимущественно в тёмное время суток, на безлюдных улицах и у одиноких прохожих (в идеале немного выпивших). Причём отсутствие ноги никак не мешало его убедить жертву в том, что Хромоножке деньги и ценности нужнее. Вскоре пришёл высокий моряк с перекошенным пропитым лицом и золотой серьгой в ухе. За ним появился приземистый старичок с постоянно бегающими хитрыми глазками. Далее вошла целая компания разухабистых весёлых парней жуликоватого вида. В общем публика начала собираться пёстрая.

Наконец пришел Мясник. Это высокий человек с маленькими злыми глазами и толстыми сильными ручищами. Завидев хозяина Клоповника, вся публика встала, приветствуя его. Некоторые ограничились кивками, другие дружелюбным восклицанием. Старичок с бегающими глазами даже подбежал к Мяснику, норовя пожать ему руку, но тот грубо оттолкнул его, бросив презрительный взгляд. Осмотрев гостей, хозяин хищно улыбнулся и заговорил низким хрипловатым голосом:

– Ну что замерли, господа? Гуляем! Смыка, чего сидишь, за что я тебе деньги плачу, прохвост? Играй! Мардж, вина. Да шевелись, старая ты бестия!

Эти окрики Мясника оживили всех присутствующих. Смыка начал проворно доставать скрипку из футляра и настраивать инструмент. Мардж засуетилась за стойкой. Ободрённые гости раздали карты и начали оживлённую игру, прерываемую криками и звуком разбиваемых бутылок. Смыка заиграл весёлую незамысловатую песню, которой гости начали подпевать. Между тем Мясник подошёл к стойке, залпом опустошил стакан и приказал Мардж наполнить второй. Найджел не торопился подходить к нему, он знал, что хозяин Клоповника подобреет после нескольких стаканов вина. Тогда-то и нужно с ним договариваться.

Дождавшись, когда Мясник придёт в более или менее благодушное расположение духа, Хаген-старший подошёл к нему, велев Чаки дожидаться со столом.

– Здравствуй, Мясник.

– А, здорово, Хаген. Какими судьбами? Ты ведь просто так сюда не захаживаешь.

Найджел решил не кривить душой, зная, что с Мясником играть опасно. Он прямо сказал хозяину:

– Нам надо схорониться. Мне и Чаки. Дело серьёзное.

– Ты знаешь порядки – плати сто пятьдесят в день и живи, сколько влезет.

– Я буду платить двести, но, чтобы нас никто не трогал.

Глаза Мясника загорелись.

– Неужели так много взяли, что ты готов так расщедриться?

– Скорее наделали слишком много шума, поэтому ищем защиты. А где её искать как не у тебя?

Хозяин Клоповника довольно усмехнулся.

– Ну ладно, живите, вас никто не тронет. За это я могу ручаться.

– Спасибо, Мясник, – искренне поблагодарил Найджел, – Кстати, у меня есть для тебя подарок.

Он нырнул в карман и достал оттуда перо герцога Гассета.

– Вот, возьми на память.

Глаза Мясника загорелись пуще. Он дрожащими руками (так как был пьяницей с большим стажем) принял перо и придирчиво осмотрел его.

– Занятная вещица. А с тобой приятно иметь дело, Найджел Хаген, – добавил Мясник, хитро подмигивая собеседнику.

Тот удовлетворённо кивнул. Хоть ему и было жаль расставаться с сувениром из губернаторского дома, но он здраво рассудил, что лучше задобрить Мясника, чтобы ещё раз заручиться его дружбой, чем трястись изо дня в день, ожидая, что хозяин захочет прибавки к плате. К Чаки Найджел вернулся в хорошем настроении, но был неприятно удивлён, обнаружив, что брат не просто ввязался в карточную игру, а уже успел проиграть пару сотен моряку с серьгой.

– Найд, братишка, рассчитайся за меня, дружище.

Хаген-старший раздражённо посмотрел на Чакфилда, но повиновался, ибо с такой публикой ссориться опасно. Вручив моряку горсть монет, он чуть ли не силой потащил брата наверх.

– Зачем ты играешь, дурак? Тем более на пустой карман, тем более с местными! – прошипел Найджел, когда они с Чаки оказались возле комнаты.

– Во-первых, – начал оправдываться Чакфилд, высвобождаясь из цепкой хватки брата, – мой карман не пустой. То, что моя доля пока что у тебя, не делает тебя её обладателем. Во-вторых, позволь уж мне самому решать, с кем играть.

– Отлично, брат. Тогда не проси меня больше платить твои долги, – равнодушно пожал плечами Найджел.