Аферисты

– Нет-нет, ладно, признаю ты был прав. Забудем, больше не буду играть ни с кем, кроме тебя, хорошо? – спешно заверил Чаки.

– Ладно, забыли. Хотя я тебе и не верю. Заходи, – с этими словами Хаген-старший открыл дверь, пропуская брата вперёд.

Тот понуро вошёл в номер, за ним зашёл Найджел, закрыв двери на все обороты.

***

Веселье в Клоповнике было в самом разгаре. Снизу слышалась нестройная музыка, пьяные крики и возня. А Хагены сидели в грязной комнате, от нечего делать играя друг с другом в дурака. После очередного проигрыша, Чаки безразлично зевнул, и предложил брату сыграть на деньги, потому как игра на интерес себя уже давно исчерпала. Но Найджел идею Чаки не поддержал:

– Не вижу смысла, я выиграю всю твою долю, а потом дам тебе взаймы без особой надежды на возврат. Старо как мир.

– Ой да брось, я ведь тоже могу выиграть.

Найджел насмешливо посмотрел на брата, но ничего не ответил.

– Ну давай тогда позовём девочек.

– Эти девочки – умельцы почище нас с тобой. Обдерут как липку. Проходили.

– Ну давай хотя бы выпьем, – почти взмолился Чаки.

– Выпили уже, хватит с тебя.

Чакфилд страдальчески застонал и размаху упав на кровать, заключил:

– Скука!

– А я не обещал тебе веселья.

– Ну скажи хотя бы, долго нам ещё так маяться?

– Три ближайшие недели точно.

– Сколько-сколько? – Чаки даже подскочил на кровати.

– А ты как думал? Тут дело посерьёзнее фальшивого жемчуга и бриллиантов графини Батлер. К тому же тут задета честь достопочтенного губернатора, он из принципа постарается нас достать. Тем более Гассет слишком зол на меня, чтобы спустить дело на тормозах.

– На тебя, но не на меня, – заметил Чаки.

– А ты не радуйся – мы в одной связке, так что в снисхождение к своей персоне шибко не верь, братец.

– Неужели мы будем целых три недели торчать тут безвылазно? – уныло спросил Чакфилд.

– Посмотрим, – задумчиво протянул Хаген-старший, – посмотрим…

В это время на улице началось необычайное оживление. За считанные минуты пространство вокруг Клоповника окружили люди в форме, перекрыв для верности весь квартал. К дому подъехало около дюжины верховых.

– Все на местах? – сухо спросил высокий мужчина с косым шрамом, что ехал во главе всадников.

– Все, капитан, – отозвался гвардеец.

– Отлично. Пошли! – разнеслось громогласно.

В следующую секунду дверь Клоповника была сорвана с петель, и в притон ввалилось несколько десятков солдат. Пьяные жители и гости заведения, слабо соображавшие в пьяном угаре, не успели даже выхватить ножи, когда сильные руки повалили их на пол, приказав лежать и дёргаться, если дорога жизнь. Сидевшего за стойкой Мясника эта участь миновала. Он, казалось, был нисколько не удивлён. Хозяин Клоповника сделал глоток из бутылки, с интересом глядя на нежданных посетителей в форме.

– В чём дело, господа? – как ни в чём ни бывало спросил он, – Вы по работе или отдохнуть?

Ему не ответили. Несколько солдат побежали обыскивать верхние этажи, остальные вытянулись по стойке смирно, приветствуя своего начальника знаменитого капитана Олтона. Тот вошёл, окинул хмурым взглядом открывшуюся ему картину: разбросанные стулья, разбитые бутылки, перевёрнутый стол, пьяных преступников, прижатых к полу служителями закона. Брезгливо сморщившись, капитан плюнул на пол и громким властным голосом спросил:

– Кто здесь Мясник?

– Это я, – невозмутимо отозвался хозяин.

Капитан подошёл к нему и, даже не пытаясь скрыть своё презрение, сказал:

– Я ищу Найджела и Чакфилда Хагенов.

– Сочувствую, – равнодушно отозвался Мясник.

– Встань, когда с тобой говорит начальник полиции Сиерры, – тихо, но с чётко ощутимым металлом в голосе сказал Олтон.

– Да что говоришь, капитан? – ехидно спросил Мясник, – Значит, ты вламываешься в мой дом без приглашения, оскорбляешь моих гостей, ломаешь мою мебель, и при этом требуешь от меня почтительного обращения? Да иди ты к чёрту, шавка легавая!

Мясник грязно выругался. В это время сверху спустился солдат и коротко доложил: «Никого».

– Или вам мало взяток, что я сую вам чуть не каждую неделю? – не обратив никакого внимания на солдата продолжал Мясник, – Мне казалось этого достаточно, что умерить даже ваши аппетиты.

Капитан Олтон почти никогда не показывал своего гнева, особенно при подчинённых. И сейчас не стал показывать. Он просто со всей силы ударил Мясника, так что тот свалился на пол, сильно приложившись головой о край стойки, сохранив при этом каменно-невозмутимое выражение лица. Затем он всё также невозмутимо повернулся к публике, лежавшей на полу.

– Может кто-нибудь из вас, джентльмены, знает, где можно найти братьев Хагенов?

– А с какой это стати нам с тобой откровенничать? – нагло спросил молодой парень и тут же получил удар ногой в живот.

– Ну хотя для того, чтобы покинуть это место на своих ногах. Давно надо было разогнать этот притон… – вполголоса протянул он, – Итак, кто поможет найти Хагенов, получит свободу. Остальные в тюрьму. А там и до виселицы недалеко, можете мне поверить.

– За что? – почти в один голос возмутились гости Клоповника.

– Найдём за что. Невинные ангелы сюда не захаживают, – усмехнулся Олтон, – Так кому-нибудь есть что поведать представителю власти?..

Его вопрос был прерван истошным криком Мардж, склонившейся над своим хозяином. «Мясника убили!» – завопила она, дико глядя на большую лужу крови, натекшую из разбитой головы уже бывшего владельца Клоповника. Капитан даже ухом не повёл, он продолжал пристально смотреть на преступников, переводя внимательный взгляд с одного на другого. Те резко притихли, известие о смерти Мясника произвело на них гнетущее впечатление. Наконец раздался дрожащий голос приземистого старичка с бегающими глазами:

– Хагены были здесь, они ещё вечером ушли на верх и больше не сходили.

– Ну и крыса ты, Зимменс, – прошипел моряк с серьгой, – Продажная крыса!

Остальные преступники зашумели, поддерживая моряка, пока громогласный окрик капитана не заставил их замолчать.

– Если я до утра не найду Хагенов, вы все отправитесь на эшафот! – злобно бросил он, выходя из Клоповника.

То, что братьев не нашли в комнате, не было чудом. Просто чуткий воровской слух Найджела заблаговременно предупредил его об опасности в лице подъезжающих всадников, и Хагену старшему с Чаки удалось покинуть Клоповник через окно. Выиграв по большей мере несколько секунд, они сломя голову понеслись по улице, едва не набежав за засаду.

– Вы кто? – понеслось им вслед, – А ну стоять! Именем закона!

– Чёрт, нас засекли! – крикнул Чаки Найджелу.

Тот не ответил, только прибавил ходу, основательно оторвавшись от Чаки. Тот запыхался, было видно, что он бежит уже из последних сил, а крики солдат слышались уже почти совсем близко. Обернувшись, и быстро оценив ситуацию, стремительно становящуюся безвыходной, Найджел резко свернул за угол и, дождавшись, когда Чаки поравняется с ним, схватил его за рукав, увлекая за собой в узенький проём между домами.

– Быстрей, быстрей! – подгонял он брата, – Ещё можем оторваться.

Они подбежали к высокому забору и с горем пополам перелезли через него, затылком ощущая приближающуюся погоню. Казалось, удача должна была улыбнуться беглецам, но… спрыгнув с забора на землю, братья Хагены тут же оказались под прицелом. Это был конец.

А между тем солдаты повторно обыскали верхние комнаты и нашли деньги, оставленные Найджелом и Чаки. А в кармане мёртвого Мясника было найдено перо герцога Гассета, чем капитан Олтон также остался доволен. Ещё большее удовольствие доставило ему известие о поимке братьев Хагенов. Дело было сделано, цель достигнута. Он не только нашёл преступников и деньги, но и разогнал знаменитый воровской притон, наводивший ужас на окрестных жителей. Капитан Олтон был очень горд собой.

Глава 5. Предложение

Итак, братья Хагены попали в тюрьму. Причём в этот раз они действительно влипли по-крупному и оба понимали это. Оказавшись в холодном сыром помещении с маленьким узким зарешёченным окном почти под самым потолком, они молча разошлись по разным углам и погрузились каждый в свою думу (поскольку другие занятия в этой каменной могиле придумать было трудно). В камере не было ничего: ни стола, ни стульев, ни нар, ни соломы, на которой можно было бы устроиться на ночлег. Здесь было совершенно пусто и очень неприветливо.

Найджел сел, зябко кутаясь в свое пальто, и хмуро уставился в тёмный угол, где, судя по звукам, копошилась стайка крыс. Чаки устроился у противоположной стены, обхватив согнутые ноги руками, и принялся ритмично раскачиваться назад-вперёд. Он был испуган, понимая ярчайшую перспективу многолетнего тюремного заключения, а то и казни, явственно маячившую перед ним. Ему было очень страшно и горько. Горько, что так быстро и бестолково закончилась его в короткая и, в сущности, пропащая жизнь. Ведь даже если смертного приговора удалось бы избежать, длительный тюремный срок казался ему равносильным смерти.

Найджел в отличие от брата не был напуган и ничего не боялся. Он пребывал в крайней степени раздражения, понимая, как трудно будет выбраться из этой заварухи. Если из неё вообще получится выбраться. Но главной причиной его раздражения было даже не досадное заключение, а осознание того, что их с Чаки предали, причём предал близкий человек, кому они всецело доверяли. Найджел почти наверняка знал, кто это сделал и почему, и теперь проклинал свою доверчивость и болтливый язык. А ведь он всегда почитал себя за человека неглупого, умеющего хорошо разбираться в людях. И как невовремя и постыдно он разочаровался в этом своём умении!

Невозможно было сказать, сколько времени сидели браться в почти кромешной тишине (ведь в заключении время течёт совсем не так как на свободе). Наконец Чаки заговорил:

– Ну надо же было так! – вполголоса сказал он, глядя перед собой.

– Заткнись, и без тебя тошно! – оборвал его Найджел.

– А что толку, если я заткнусь? Делать-то что будем?

Хаген-старший не ответил.

– Нас упекут за решётку лет на сорок, – продолжал Чаки, – Знать бы хоть по чьей милости мы здесь оказались.

– А что, если бы знал, легче было бы? – отозвался Найджел.

– Да уж всяко лучше, чем сидеть и гадать, подозревая всех и всякого.

– И кого же подозревает твой изощрённый ум?

Чаки не понял насмешки и откровенно ответил:

– Да сам не знаю. Мясник бы нас не выдал это точно. Смыка – тоже. Да они и не знали, что за дельце мы провернули, а легавые искали нас целенаправленно. Видать им сильно прилетело сверху, раз они отважились потревожить Клоповник, – злобно усмехнулся Чаки, – Так что, не знаю…

– Карен, – отрезал Найджел.

– Что? – Чакфилд не поверил своим ушам.

– Ты не расслышал? Это сделала Золотце.

– Как? Но… разве она знала, что мы будем у Мясника?

– Знала, я сказал ей. Болван! (последнюю реплику Найджел адресовал сам себе).

– Но зачем она так? Это же Золотце, – Чаки развёл руками, что означало у него крайнюю степень недоумения.

– Подозреваю, что её выдал Дэшвуд. А она выдала нас, спасая себя от расплаты. Вот же…

Найджел выругался. Чаки молча смотрел на него со смесью удивления и разочарования. Наконец, он снова заговорил, обращаясь как бы к самому себе:

– Интересно, что стало с Бертой, где она теперь…

Найджел не выдержал.

– Опять ты про неё! – взорвался он, – Мы в тюрьме и скорее всего проведём здесь многое множество лет, а ты думаешь про какую-то девку!

– Не называй Берту девкой! – закричал Чаки, – Слышишь, не смей!

– А то что? – вызывающе спросил Найджел, – Объявишь бойкот? Ударишь? Вычеркнешь из завещания?

Глаза Чаки злобно блеснули, он сжал кулаки. В следующую секунду он сорвался с места и со всей силы ударил брата по лицу. Тот не ожидал атаки, поэтому принял удар, тяжело повалившись на пол. Во рту Найджел почувствовал металлический привкус крови, это ещё больше разожгло внезапно вспыхнувшую злобу. Он проворно встал, вытирая разбитую губу, и нанёс Чаки удар в живот. Тот согнулся и застонал. Через пару мгновений, немного оправившись от боли, он с разбега повалил брата на пол и принялся наносить бессистемные удары, куда придётся. Найджел отвечал. За дверью послышались тяжёлые шаги, затем раздался грубый раздражённый окрик:

– Эй, чего это вы там устроили? А ну прекратить! Живо, я сказал!

Но пыл Хагенов это ничуть не охладило, они продолжали кататься по полу, стараясь побольнее достать соперника. Понимая, что драка сама собой не кончится, и разнимать дерущихся всё равно придётся, тюремщик неохотно начал отпирать дверь, вполголоса проклиная неуемных «постояльцев». Не успев повернуть ключ в замке, пожилой надсмотрщик увидел канвой, идущий по коридору.

– Вы за кем? – спросил он.

– Найджела Хагена на допрос.

– Вот, лёгок на помине, – проворчал тюремщик, отпирая дверь.

Вошедшие солдаты быстро разняли дерущихся, растащив их друг от друга. Один из конвоиров, рывком подняв запыхавшегося Найджела с пола, толкнул его к выходу. Чаки проводил брата злым взглядом, потирая рассечённую бровь и сплёвывая кровь. Им обоим сильно досталось. Они очень редко дрались, но если это случалось, то оба получали крепко. Хотя Найджел был старше и сильнее, он никогда не забывал, что дерётся со своим младшим братом. И никакая злоба не могла ослепить его настолько, чтобы принялся слишком уж сильно «вправлять мозги» Чаки. А Чакфилд во время драки не думал, он просто молотил руками, стараясь причинить противнику максимальную боль. Но потом, отойдя от гнева и остыв, он виновато смотрел на оставленные на теле брата кровоподтёки и синяки и даже мог извиниться. Но сейчас ему до этого было далеко. Он даже радовался, что Найда увели, и ему хоть полчаса не придётся видеть его вечно самоуверенную физиономию.

В это время Хаген-старший шёл по тюремному коридору, то и дело получая тычки в спину от подгонявшего его конвоира. Он несколько раз порывался огрызнуться, но возможность получить удар в и без того разбитый нос его удерживала. Он решил подчиниться грубой силе, оставив за собой право мысленно награждать своего сопровождающего самыми нелестными прозвищами. Наконец они пришли. Конвоир в последний раз толкнул Найджела, сказав с издёвкой «Добро пожаловать!» и запер дверь допросной.

Когда глаза Найджела немного привыкли к свету после полутьмы тюремного коридора, Хаген встретился глазами с пристальным взглядом человека со шрамом, который руководил разгромом Клоповника. «Судя по всему, это и есть тот самый капитан Олтон», – смекнул Найджел. Тот сидел за столом, положив перед собой руки. На столе лежала стопка бумаги и перо с чернильницей, рядом стояла лампа, довольно неплохо освещавшая унылый интерьер. Некоторое время Найджел молча стоял перед капитаном, ожидая, когда он заговорит. Но Олтон молчал. Наконец, не выдержав, Хаген спросил, кивая на стул:

– Вы позволите присесть, капитан?

– Присядь, – коротко ответил тот.

Найджел сел.

– Если вас интересует что-то конкретное, будет рациональнее задавать мне вопросы, – спокойно продолжил он, – Иначе я могу до утра рассказывать вам о моей нелёгкой жизни.

– Мне не нужно ничего рассказывать, – сказал Олтон.

– Зачем же тогда вы вызвали меня на допрос? – недоумённо спросил Хаген.

– С тобой хочет поговорить герцог Гассет.

– Не слишком ли большую честь он собирается мне оказать?

– Да, ты прав. Но приказы не обсуждаются. Сейчас он придёт, и ты потрудись удовлетворить его любопытство в полной мере.

Найджел кивнул, но в душу к нему закралось беспокойство. Он знал, что Гассет очень зол на него (преимущественно за флирт с герцогиней). Но то, что губернатор захочет высказать ему своё мнение на этот счёт, да ещё и в допросной городской тюрьмы, казалось почти немыслимым. Нет, тут дело в чём-то другом. Рубин, деньги и драгоценное перо нашли, больше брать с Найда нечего и, наверное, уже не к чему. Хаген судорожно соображал с бешенной скоростью перебирая в голове одну догадку за другой, пока дверь допросной не открылась с диким скрипом, пропуская герцога Гассета под её темные своды.

Капитан Олтон проворно поднялся с места, уступая стул губернатору, а сам встал возле дальней стены. Найджел не двинулся с места, хотя и понимал, что от него ждут, что он встанет. В конце концов у него есть гордость, а уважения к Гассету – нет. Тот предпочёл не обращать внимания на наглость арестованного, а насмешливо сказал:

– Ну вот мы снова встретились с Вами, граф де Линетти.

Хаген безуспешно попытался выдавить из себя хоть какое-то подобие улыбки. В итоге получилось нечто неприятное, отталкивающие, но герцога это нисколько не смутило.

– Вы знаете, я прочёл ваше письмо, – продолжил он издевающимся голосом, – И был весьма впечатлён. Какой слог, какие выражения! Да и вообще весь этот спектакль, который вы устроили у меня заслуживает если не восхищения, то по крайней мере похвалы. Если бы не пришёл слуга настоящего де Линетти, я бы не раскусил вашу игру. Надо признать, как не прискорбно, Вы отлично вжились в роль. Профессиональный лжец…

– Я очень признателен вам, ваша светлость, за высокую оценку моих способностей, – с напускной деликатностью прервал его Найджел, – Но полагаю, что вы пришлите в это заведение не затем, чтобы хвалить меня.

– Вы совершенно правы. Вернее сказать, ты совершенно прав, – лицо Гассета стало резко неприязненным, а иронично-шутливое настроение исчезло без следа, – За то, что вы с братом провернули в моём доме вас следует повесить.

Герцог замолчал, ожидая какой-нибудь реакции, но Хаген не доставил ему такого удовольствия. Он лишь учтиво кивнул, словно выражая своё согласие. Гассета это покоробило.

– Что ты киваешь? Мне следует вас обоих вздёрнуть причём показательно. Надо же: обманом проникли в благородный дом, прикрываясь чужим именем, и, воспользовавшись моим гостеприимством бесстыдно обокрали меня. А ты, наглец ещё и заигрывал с моей женой…

– А вот тут вы ошибаетесь, – заметил Найджел, – Всё было как раз наоборот.

– Молчать! – визгливо вскрикнул окончательно разгневанный герцог, – Не смей открывать свой рот, пока я говорю!

Он встал и принялся мерить комнату широкими шагами, пытаясь успокоиться. Наконец, немного остыв, он снова заговорил:

– Если ты надеешься как-то избежать заслуженной кары, используя свои грязные приёмы, то оставь эту бессмысленную надежду. На снисхождение суда тоже не рассчитывай.

Хаген пожал плечами, благоразумно удерживаясь от комментариев. Герцог подошёл вплотную к нему и тихо, но злобно заговорил:

– Ты даже не можешь представить, как ты противен мне, Хаген, и с каким удовольствием я бы наблюдал как вы с братом болтаетесь в петле.

– Но что же вам мешает это сделать?

– Я готов дать тебе шанс на спасение.

Найджел удивлённо уставился на Гассета. Но затем быстро напустил на себя равнодушный вид.

– Я заинтригован, – только и сказал он.

– Я дам тебе шанс искупить твоё преступление, а взамен гарантирую жизнь тебе и твоему брату.

– И что же нас ждёт?

– Тюремное заключение на двадцать пять лет.

– Многовато.

– Ну, наглец, – покачал головой Олтон.

– Пустая бравада, – заключил Гассет, – или просто глупость.

– Оставим характеристику моей многогранной личности и поговорим о деле, – заговорил Хаген, – А по делу у меня есть три вопроса. Каким образом вы предлагаете мне искупить преступление? Какие у меня гарантии? И что я могу сделать, чтобы с Чакфилда сняли все обвинения?

– Вот это уже другой разговор. Что ж, поговорим по-деловому. Итак, ты выполнишь одно моё поручение. Тебе придётся вернуть мне одну вещицу. Фамильный перстень.

– Вернуть? – не понял Хаген.

– Именно. Пару недель назад я проиграл свой фамильный перстень графу Де Милье.

– Дипломату?

– Да, этому напыщенному индюку. После я несколько раз предлагал ему выкупить перстень, причём по самой завышенной цене, но он не соглашался. И вот несколько дней назад он вернулся в Никтос, увезя с собой мою фамильную реликвию. Ты должен вернуть этот перстень, Хаген. Вернуть мне – её законному владельцу.

– Зачем же вы поставили на кон свою фамильную реликвию?

– Не твоего ума дело! – Гассет снова сорвался на визгливый крик.

– Как вам угодно, ваша светлость. Значит вы хотите, чтобы я выкрал перстень у графа Де Милье.

– Выкрал, выиграл, купил – мне всё равно. Главное, чтобы ко мне это кольцо попало легальным способом.

– Это каким же?

– Ну например, придёшь на светский приём под очередной личиной (тебе же не привыкать) и при всех проиграешь мне перстень в карты. Проще простого.

– Действительно, вы всё предусмотрели.

– Да и вот ещё что: не вздумай никому трепать о нашем уговоре, ты понял?

– Разумеется. Ну а что по времени?

– По времени я тебя не ограничиваю, но затягивать тоже не советую. Впрочем, думаю мне и не придётся тебя подгонять.

– В чём же причина такой уверенности?

– В том, что твой брат останется здесь. А как известно, тюрьма – это не то удовольствие, которое хочется растянуть надолго.

Сердце Найджела сжалось.

– Вы хотите оставить его в качестве залога?

– Ну разумеется, – кивнул Гассет, – у каждого должны быть свои гарантии. Чакфилд – моя гарантия в том, что ты не скроешься, оказавшись на свободе и не станешь затягивать с делом.

– Ещё одной гарантией будет постоянный надзор полиции, – добавил капитан Олтон.

– И какие же гарантии будут у меня? – глухо отозвался Найджел.

– Я напишу тебе расписку. Когда дело закончиться, я обменяю эту расписку на твоего брата.

– А если нет я смогу пустить сплетню о вашем сотрудничестве с авантюристом, подкрепив её бумагой с вашей подписью?

– Именно. Хотя тебе не придётся этого делать, я всегда держу своё слово, Хаген.

– А что по расходам?

– Расходами занимайся сам. Я дал тебе шанс, и теперь только от тебя зависит как ты намерен им пользоваться.

– Хорошо. А что насчёт последнего вопроса?

– Какого? – не понял Гассет.

– Про Чакфилда. Как я могу снять с него все обвинения?

Герцог задумался. Затем неприятно улыбнулся и заявил:

– Выстави Де Милье дураком. За эту услугу я готов отпустить твоего брата.

– Какая же выставка графа в дурном свете будет для вас наиболее предпочтительна?

– Доверюсь твоему вкусу, – усмехнулся губернатор, – Удиви меня, Найджел Хаген.

– О, в этом можете не сомневаться, – заверил его Найд.

Герцог Гассет по-своему расценил эту фразу, поэтому решил пояснить:

– Только не вздумай даже пытаться меня одурачить. Я свой перстень отличу от любой подделки, стоит мне только взглянуть.

– И как же выглядит ваша фамильная ценность?

– Это золотое кольцо в виде орла, который в клюве держит сапфир. Работа Валентино Севера.

– Знаменитый мастер, его украшения и впрямь не подделать, – сказал Найджел.

– Значит, договорились?

– А, по-вашему, у меня есть выбор? – раздражённо бросил Хаген.

– Ну конечно, нет, – медленно протянул Гассет, – Вот что значит, братская любовь, невероятно полезная вещь при умелом использовании, вы не находите, капитан?

Олтон молча кивнул. А герцог меж тем взял бумагу и, обмакнув перо в чернила принялся быстрым размашистым почерком писать Хагену условленную расписку. Внизу бумаги он поставил изящную роспись и протянул расписку Найджелу. Тот быстро прочёл её, оценив, нет ли в формулировках двусмысленностей и каких-нибудь подводных камней. Нет, на первый взгляд всё было ясно и понятно.

– Могу я попрощаться с братом?

– Можешь, только не затягивай, – сказал Гассет, вставая, – И помни, как тюрьма ломает людей, Хаген, особенно молодых. Так что ты постарайся. Связь со мной будешь держать через капитана Олтона. До скорой встречи!

Когда герцог, а вслед за ним и капитан Олтон, покинули допросную, Найджел ещё раз без спешки перечитал расписку и, убедившись, что чернила высохли, сложил её вдвое и убрал во внутренний карман. Далее последовала уже знакомая вереница тёмных коридоров и грубые тычки в спину, на которые занятый невесёлыми мыслями Хаген, почти не обращал внимания. С одной стороны, он был очень рад возможности вытащить из петли их с Чаки шеи и уж тем более избавить брата от тюрьмы. И поручение Гассета казалось не таким уж и трудным (Найджел сотни раз воровал драгоценности у известных людей, выставляя тех на посмешище) и отчасти осложнялось только полным отсутствием какого-либо финансирования извне. Но, с другой стороны, ему до почти до боли в сердце было жаль Чаки, которому предстояло выступить в роли залога, сидя в тюрьме. Найджел не понаслышке знал, что это такое, поэтому очень сочувствовал брату. Всё-таки он был единственным близким человеком, которого Найджел всегда очень любил, несмотря на их частые перепалки. К всему тому, мысли Хагена отравляло горькое чувство вины за то, что он влип сам и потянул за собой Чаки и всё из-за этой дурацкой записки, чёрт бы её побрал!