Железный царь. Смута

В его верности можно не сомневаться. Но он не холоп по рождению, я вспомнил, как старый князь Стригин говорил, что Михалыч охолопился, то есть стал холопом.

У него было поместье в молодости, но там земля была, как говорится, худая. Однажды он уехал на войну, а после возвращения увидел, что на его земле неурожай, а все крестьяне сбежали к боярину, что жил рядом.

Так что поместья он лишился, вот и пошёл тогда в услужение к отцу, чтобы не умереть с голоду. Михалыч уже давно забыл о былых временах. Был не только стремянным в походах, но и воспитателем моего старшего брата. А теперь он со мной.

– Расскажи мне о моём батюшке, Михалыч, – попросил я. – Что это за был человек, и чего хотел добиться?

– Ох, княже, чудны твои речи, – он с недоумением посмотрел на меня. – А что я молвить могу… был старый князь воеводою, ума большого, храбрости великой, верный царю, защитник веры православной. И татарина бил, и литвина, и ляха, и шведа.

Я снова глянул на него, думая, откуда лучше начать разговор. Решил с того, что меня смущало в том, что я сегодня слышал. И не прогадал.

– Я встречал сегодня Митьку, племянника боярина…

– Добрый молодец, – Михалыч закивал, – храбрый и верный. Старый князь его привечал, аки сына родного. И про тебя он всё спрашивал с нетерпением, когда вернёшься. Ждал.

– Вот про это и хотел поговорить. Митька – сын князя Стригина? Его байстрюк?

– Бог с тобой, княже, да как же ты так подумать мог? – он аж вздрогнул, глядя на меня, но громко не кричал. – Да быть такого не может… ведь Митька – он же сын самого…

И тут старый слуга замолчал, осёкся, только глаза выпучил. А я почувствовал, что сразу копнул в нужную сторону, осталось только надавить.

– Продолжай, – спокойно сказал я.

– Не могу, княже, – он перекрестился. – Батюшка твой запретил! Не могу!

Михалыч начал озираться по сторонам, но послужильцы были заняты разговором и нас не слышали.

– Говори, – продолжал я. – Я его сын, а с этим связано что-то, что может мне навредить. Мне нужно это знать. И сыну говорить можно, он бы мне сказал, останься в живых. Разве нет?

– Ох, Господь с тобой, князь-батюшка, – он почесал подбородок, растрепав бороду. – Да это же… ох, да как бы…

– Говори, – повторил я.

– Господи, прости, – стремянный слуга перекрестился, склонился ко мне и начал тихо говорить.

И вот это расставило все точки на Ë.

Вот оно! Вот это именно то, что я искал. Это именно то, с чем я могу работать. И может быть, именно ради этого я оказался в этой эпохе, чтобы довести всё до конца.

Это тот шанс, который мне нельзя упустить.

– Кто может доказать? – спросил я, когда он закончил.

– Священник тутошний может, – Михалыч аж вспотел. – Он тогда к старому князю ходил, вот я и слышал, о чём они шептались.

– Поехали! – я погнал коня вперёд.

Глава 6

Не зря я спрашивал Михалыча, совсем не зря. Ведь понимал внутри, что всё не просто так, что должен быть какой-то смысл во всём этом, раз я не мёртв, а жив в чужом теле в самый разгар Смуты. А раз должен быть смысл, то поблизости должны быть зацепки, что именно мне делать.

Но просто так не даётся ничего. Будь молодой князь жив, он бы поверил Милославскому, а потом бы погиб, сражаясь за самозванца, за одного из многих, поддельных, как китайский «Абибас».

Но на его месте теперь я, и я не поверил. Ну и вот результат, это привело к тому, чем я могу воспользоваться, и в итоге эта жизнь тоже будет прожита не зря.

А может быть, что проживу её ещё с большей пользой, чем раньше. Теперь может получиться спасти не самолёт, дом или людей на концерте, а нечто большее – провести через невзгоды целую страну.

И на кого ставить – я знал, но нужны были подтверждения помимо слов старого слуги. Вот я и поехал к священнику, на которого указал Михалыч, на того, кого знал старый князь Стригин. Потому что тянуть дальше было нельзя. И как и думал, вся разгадка была под рукой.

Так что не зря я спросил старого слугу именно сегодня. Решил бы отложить разговор до следующего раза – мог бы упустить эту возможность навсегда. Расстояния ведь большие, и в другой день уже не смог бы вернуться сюда, чтобы допросить попа…

Память старого владельца тела работала чётко, я вспоминал всё быстро, будто сам прожил здесь всю жизнь. Вот и вспомнил, что князья Стригины хорошо знали отца Митрофана, священника, живущего в одной из деревень на землях Милославского. Знали потому, что в нашей вотчине со священниками не везло.

Может быть, дело в здешнем климате, который не выносили приезжие, может быть, из-за обилия болот, а может в том, что сюда приезжали только попы в преклонном возрасте. Вот и нередко бывало, что церковь долгое время пустовала, ожидая нового священника, ведь старый скончался.

Вот и для того, чтобы соборовать умирающих, отпевать мёртвых, крестить младенцев, вести службу и женить молодожёнов, приходил отец Митрофан. Иногда пешком, иногда его везли на крестьянской кобыле, а иногда князь отправлял за ним людей на своих лошадях. Ну и священник умел читать и писать, что тоже делало его незаменимым.

Так что меня он помнить должен. Сейчас в деревне в вотчине свой поп, так что Митрофан давно не приходил к нам, но когда я был мал, видел его часто…

Церковь стояла на возвышенности в самом центре села. Я присмотрелся к зданию. Интересно, ведь даже в это время церковь уже считается старой. Больше она напоминала разросшуюся избу, чем храм, но такие тогда строили. И построено всё без единого гвоздя!

Постройка деревянная, состояла из простого квадратного сруба-клети из толстых брёвен, закрытого двухскатной крышей. И уже к этому срубу пристроены, или как тогда говорили – прирублены, алтарь и трапезная. Большой колокольни не было, колокол разместили в отдельной постройке – звоннице. На маковке церкви – деревянный православный восьмиконечный крест.

Рядом с церковью располагался погост – кладбище. Достаточно небольшой участок, огороженный забором. Видны стоящие там кресты, на некоторых – резные домики-голубцы.

Время позднее, темнеет быстро, и никого у церкви уже не было. В деревне вообще стало тихо, только молодёжь где-то шумела в отдалении.

– Ушёл батюшка, – Михалыч, стоя у церковной двери, снял шапку. – На пасеке он может быть али дома у себя.

Люди Милославского, которые ехали следом, ничего не спрашивали. Возможно, удивились, с чего это князь-сосед ищет церковь, но не говорили слова против и не бежали доносить об этом боярину.

А попа надо искать. У священников могла быть своя земля, которую они обрабатывали, чтобы прокормиться, и хозяйство, ну а отец Митрофан ещё и разводил пчёл. Но дом, простая крестьянская изба, была ближе пасеки, к ней мы и направились.

Услышав стук копыт, священник вышел сам. Он должен быть привычным к тому, что к нему могут прийти в любое время суток и в любую погоду, чтобы вызвать к умирающему. Отказать в такой просьбе священнослужитель не мог.

– Благослови, отче Митрофан, – я спешился с коня.

Снова система ритуалов и поклонов. Причём особая, я должен поклониться священнику, но не так глубоко, как царю или патриарху. Ведь такие священники хоть и считались служителями самого Господа Бога, но в миру я князь, а он – деревенский поп. И Митрофан это понимал прекрасно.

– Благословляю тебя во имя Господне, княже, – басом пропел толстый бородатый мужик в просторной однорядке – длинном кафтане без воротника. – С чем пожаловал, Роман Юрьевич? Али беда какая с отцом Иоанном приключилась, и ты ко мне прибыл? Умирает кто-то? Али на душе беспокойство, и ты исповедаться хочешь?

– Нет, отче, – я подошёл к нему ближе. – В гостях я у боярина Милославского, вот и к тебе заехал за благословением, – а тише добавил: – И узнать хочу у тебя одну вещь… Отец так и не рассказал мне о своей тайне, а боярин и сам её не знает. Но ты, отче, можешь мне помочь.

– О чём ты, княже? – священник напрягся. – Чудно ты слова молвишь, Роман Юрьевич.

– Надо обсудить, кто отец моего старого друга Митьки, – я сделал паузу. – Настоящий отец. Зовут парня Дмитрий Фёдорович Милославский, но мы оба знаем, что его отчество – совсем другое. И мой батюшка знал, и ты, отче, тоже знаешь об этом.

– Господь с тобой, князь, – он перекрестился и отшатнулся, но продолжил тише, с опаской глядя на стоящих в отдалении послужильцев: – Да столько лет минуло? Оставь эту тайну Господу, а сам…

– Мне нужно знать, так это или нет. От этого многое зависит. Многие жизни.

– Ежели люд прознает о нём, – священник будто был напуган, аж вспотел несмотря на вечернюю прохладу, – быть беде великой.

Угрожать и запугивать я его не буду. Мне доводилось проводить допросы по долгу службы, часто приходилось смотреть в глаза разным людям. Этот – человек неплохой, но напуган, считает, что лучше молчать.

Но я могу его убедить.

– Беда и так пришла на эти земли, отче, – отрезал я. – И в наших силах через неё пройти. И разве ты не знаешь, для какой цели Милославский хочет его использовать, не зная, кто он такой на самом деле?

– Тайна исповеди… – начал было он.

– Не нужны мне его тайны, я их и так понял. Мне нужна именно та, которую хранил отец… и ты. Это влияет на многое. На всё, отче. Мне нужно знать правду, иначе – кровь так и будет литься на Руси.

Михалыч стоял на почтительном отдалении без шапки, только иногда крестился. Послужильцы начали нервничать, а их состояние передалось коням, то и дело фыркали и били копытами. Священник думал долго.

– Следуй за мной, княже, – наконец сказал он. – Не подумай, позвал бы я тебя в иное время хлеб-соль разделить, но такие вести…

– Не будем мешать твоим домашним, – согласился я. – И моей свите это ни к чему. Помолимся, – добавил я громче, – за отца моего и за царя-батюшку.

Пришли мы в церковь. У двери я попросил Михалыча проследить, что никто из послужильцев Милославского не подслушает ненароком, и только после этого вошёл.

Внутри это всё совсем не похоже на то, к чему я привык, убранство совсем минималистично. Стены без росписей, пол сделан из расколотых брёвен, не очень ровный, но отполированный ногами прихожан.

Больше всего выделялся иконостас, состоял он из двух рядов икон, деревянных, некоторые уже совсем потемнели от времени и дыма лампад. Запах от масла с лампад смешивался с ароматом смолы и древесины.

Тихо здесь. Люди перекрестились, но остались снаружи, чтобы не мешать моей молитве, как они думали.

– Не могу я поведать тебе то, что говорила мне мать Митьки на исповеди. Величайший это грех.

– И не надо. Говори то, что ты обсуждал с отцом.

Он задумался. Явно принял решение, но не знал, правильное оно или нет. Но уловка, как обойти строгий закон, у него была.

– Пред ликом Господа расскажу тебе, что знаю, и что старый князь велел хранить, что он мне поведал сам, – шёпотом сказал священник. – Ибо хоть младенец и был зачат во грехе через блуд, но не заслуживал он той лютой смерти, которую ему могли дать после его рождения. И вырос он, не ведая своего отца. Раб божий Димитрий… Митька… байстрюк, сын, вне брака рождённый. Мать его – сенная девушка при Марии Нагой.

– Нагая – последняя жена царя Иоанна Васильевича? – спросил я.

– Тот брак был неугоден Господу, – проговорил он с недовольством на лице.

Да, у Ивана Грозного было то ли семь жён, то ли восемь, причём церковь последние его браки не одобрила. Фактически даже царевич Дмитрий Угличский, чьи именем называли себя Лжедмитрии, тоже считался незаконнорождённым. Но самозванцам, которые под него косили, это не мешало лезть во власть.

– Мать его – сенная девушка Маврушка Нестерова, – продолжил поп, – дочь стряпчего Петра Нестерова. Когда узнали, что опозорила она семью, отец её разгневался и прогнал со двора, чтобы позор этот скрыть. Но не сказала она ему, от кого понесла. А разродилась она в ином месте.

– А его отец?

Михалыч мне называл, но я ждал, когда мне подтвердит священник. Если бы это снимали фильм, за окном ударил бы гром. Но всё свершилось буднично.

– А отец его – грозный государь Иоанн Васильевич, – проговорил он.

Это то, что мне сказал Михалыч, чуть ли не трясясь от страха. Старый вояка не боялся сражений, но эта тайна пугала его до ужаса. И куда проще ему было хранить её, чем рассказать.

– Грех он совершил, – сказал отец Митрофан, – блуду с ней предался, а после наказание за это пришло от Всевышнего – заболел он, ходить перестал. И отдал Богу душу перед Благовещеньем.

– И никто не заметил, что сенная девушка беремена? – спросил я.

– Сначала не приметили, – он отошёл к стене и взялся за неё, будто ему было тяжело стоять. – Опосля не до этого всем стало – царь скончался, другой царь пришёл. А Маврушка к отцу вернулась, и тот её прогнал, когда скрывать грех невозможно стало.

– И откуда знаешь всё, отче? – я посмотрел ему в глаза.

– Был я в вотчине батюшки твоего, княже, – священник выдохнул, – и там была она в людской, видел я её. И разродилась она на Покров.

Никто из простых людей не называл даты, они всегда упоминали религиозные праздники. Да и называли бы – я ещё больше бы запутался. На Руси сейчас вообще считают года от Сотворения мира, и сейчас примерно 7114 год по нему. Это только лет через сто введут привычный отсчёт от Рождества Христова.

Я примерно прикинул, что Покров это осень, самое начало октября. Примерно через полгода после смерти Грозного.

– Исповедаться она попросила, чтобы отпущение грехов получить, я не смел отказать, – сказал отец Митрофан. – Всё мне поведала, но тебе говорю только то, что обсуждали с твоим батюшкой. Ничего боле не могу сказать.

– Пусть так.

– Когда князь Стригин узнал об исповеди – в гневе был, но предупредил, что если не хочу я грех на душу брать, лучше молчать. Ведь убьют царёвы люди и её, и младенца, и меня самого, а вотчину сожгут и всех на ней побьют смертным боем. А князь её увёз, когда сам из Москвы отъезжал – в опалу впал великую при царе Фёдоре и Борисе, который из-за его плеча правил. Вот и решили в стольном граде, что это от князя девка понесла. Так он мне и поведал всё, но не как исповедь – не видел в том греха и вины своей.

Ëперный театр, Санта-Барбара целая. Но отец – хитрюга, спрятал байстрюка у себя, чтобы в нужный момент им воспользоваться. Если подумать, старый князь Стригин был куда хитрее Милославского, просто скончался раньше, до того, как его замысел удался.

Значит, он как-то узнал про служанку царицы, забрал её себе, хотел воспользоваться. Фёдор ведь без детей был, правил при нём Годунов, но царевич Дмитрий…

Раздалось покашливание. Это стоящий снаружи Михалыч мог подать сигнал, что кто-то может подслушать. Я принял молитвенную позу, и стоял в ней, пока стремянной не кашлянул ещё раз. Стало тихо.

– А царевич Дмитрий Угличский родился с ним одновременно или раньше? – шёпотом спросил я.

– Раньше, княже, сильно раньше.

Значит, Митьке сейчас примерно двадцать один или двадцать два, то есть он старше Василия. Теперь понятно, почему он в детстве казался таким большим. Он же был старше, высокий подросток, который легко побеждал в драках и борьбе почти любого сверстника.

– Жил сей отрок в дальней деревне, – продолжил отец Митрофан, – называли его там Богданом, жил в семье крестьянина, я их навещал. А Маврушка в монастырь дальний уехала, отреклась от всего, зовётся теперь инокиня Александра. Но жива до сих пор.

Так, понимаю. Богданом иногда называли как раз таких подброшенных детей – Богом дан. Потом это уже стало самостоятельным именем.

– После князь Стригин забрал его и привёз боярину, чтобы тот назвал его своим племянником. Как раз боярин Милославский взял себе детей своего почившего брата из дальней волости. Но один упокоился с миром от падучей болезни ещё в дороге, вот Митьку им и назвали. Не знаю, что твой батюшка задумал, ведь грех это великий был, но князь просил меня молиться и за него, и за детей. И тайну эту хранить вечно. Только если… если это никому не поможет, когда самого князя не станет. Потому я и поведал тебе всё.

Он перекрестился.

– Благодарю тебя, отче, – сказал я. – Это многое проясняет.

– Храни тебя Христос, княже, – священник осенил меня знаменем. – Но беды это великие принесёт. Оставь эту тайну навсегда скрытой, прошу.

– Его так называемый брат, царь Дмитрий Иоаннович… или самозванец Отрепьев, неважно… вводил в храм поляков, а женился на католичке, – сказал я – А Митьку ты сам учил, как правильно креститься и молиться. Думаешь – сделает он так же?

– Нет! – он аж вздрогнул. – Не бывать такому, я Митьку с малых лет…

– Вот видишь. И видишь, что происходит на Руси. Иначе никак, отче. А если будет тот, за кем пойдут все… это может остановить беды.

– Ох, княже, вижу твои помыслы, и что ты хочешь, – священник задумался. – Быть может, это к лучшему. Тогда… благословляю тебя. Может, такова воля Господа нашего, чтобы прекратить смутные времена.

Отец Митрофан снова меня перекрестил. Надо вернуться и объяснить боярину, почему я здесь был. Но причина у меня была уважительная для этих дней.

– Помолился я за батюшку, да за боярина с его племянниками, – сказал я сопровождающим меня людям Милославского. – А то тревожно на душе было. Отче не отказал в поздний час.

– Доброе дело сделал, князь Роман Юрьевич, – седой послужилец Милославского перекрестился, глядя на церковь. – Отец Митрофан никогда в помощи или добром слове не откажет. Так и передам боярину.

Долго я пробыл в деревне и церкви, вернулся совсем поздно, по темноте. Заметил, что в горнице боярина горела свеча, её видно через пластинку слюды на окне. Думает хозяин, наверное, чего я там делаю так долго и не сбегу ли я к его конкуренту Сугорскому. Во дворе дежурили ещё вооружённые конники, чтобы перехватить меня, если не появлюсь. Но не пригодилось.

А я приехал довольный, и сразу прошёл в горницу, где слуги приготовили мне постель. Отдельной кровати нет и ещё быть не может, спал я на прибитой к стене лавке, но её обустроили, чтобы была мягче.

Положили чистый матрас в плотном вышитом чехле, набитый пухом – дорогая вещь. Поверх него – шерстяное покрывало. Изголовье, набитое пухом, тоже на месте. Спать удобно, хотя и излишне мягко.

Но спал я плохо, думал о том, что узнал сегодня. Много впечатлений, начиная от лекции в академии ФСБ и собственной гибели. Но я снова занимаюсь тем, чем раньше, только в других условиях и в другом масштабе.

Надо спланировать всё.

Плохо, что двух последних детей Грозного зовут Дмитриями, народ будет путать. Хотя может получиться заманить к себе кого-нибудь из последователей Лжедмитрия Первого. Перепутают одного Дмитрия с другим.

И ещё важная деталь: хоть церковь и не одобрила брак Ивана Васильевича с Нагой, а их сын считался байстрюком, но всё же знать признавала его как наследника. И хоть тот мальчик мёртв, многочисленные Лжедмитрии его именем пользовались до сих пор.

А вот Митька – байстрюк для всех, рождённый даже вне этого по сути гражданского брака Грозного с Нагой, ещё и посмертный ребёнок, который родился после того, как отец умер. Прав на трон – ноль.

Но я понял, почему отец влез в аферу Милославского. Боярин продвигает двоих близнецов, делая ставку на Василия. Вот только ему приходится показывать и второго, тем самым делая его легитимным.

Ну и отец, старый князь Стригин, в нужный момент просто избавился бы от Василия, тогда царём бы стал Митька. А его внешнее сходство с Иваном Грозным будет только в плюс. И пусть по «паспорту» он будет Дмитрий Фёдорович, на деле-то он, в отличие от всех других самозванцев – настоящий потомок Рюрика, Святослава, Владимира Крестителя, Ярослава Мудрого, Александра Невского, Дмитрия Донского и прочих легендарных князей.

Поэтому старый князь Стригин задабривал будущего царя, дарил доспехи, как самому Ивану Грозному, делал всё. Но он умер, зато этим могу воспользоваться я сам.

Рассказ священника сходился с тем, что я помнил, старая память Стригина говорила мне, когда появился Митька и Василий, что поначалу они братьями точно не казались, будто не знали друг друга толком. И внешнее сходство с отцом, как все говорят – огромное.

Три хитреца пытались провернуть это совместно: Милославский, старый Стригин и некий Сугорский. Но у каждого свои цели.

И у меня будет своя. Раз я оказался жив и получил вторую жизнь, ещё именно рядом с нужным кандидатом, то этим я и должен заниматься.

Будет много врагов. Нужно войско, которое справится и с поляками, с их тяжёлой гусарской кавалерией, и с татарами, лёгкими и мобильными всадниками.

Нужно войско, которое сможет разгромить казаков на службе самозванцев, причём разных: чубатых и донских, пеших и конных – тех, кого не удастся переманить к себе. Войско, которое сможет поймать летучие отряды Лисовского и его самого, победить армии узурпаторов и предателей, наказать всяких Молчановых и прочих интриганов, кто принёс стране столько бед.

Против нас начнутся интриги, которые будут плести бояре. Но появятся и союзники, ведь если получится переманить на свою сторону тех же Пожарского, Шеина и Скопина-Шуйского (не дав его отравить) – тут выйдет повернуть даже сам ход истории…

Да, предстоит много работы. И торопиться нельзя. Много кто торопился, и где они сейчас или будут потом? На подготовительную работу уйдут годы. Поэтому мне стоит примкнуть к Милославскому, но продвигать настоящего наследника. Если старик поймёт, что к чему, и будет верен будущему царю, то и при новой власти его не забудут. Если преследует свои цели и решит предать – пожалеет.

Милославский думает, что использует меня, а я использую его, и старый боярин волей-неволей послужит отчизне в любом случае. Потому что байстрюка Митьку никто не признает, но с легендой, что это законный сын царя Фёдора Ивановича – вполне могут, если всё подготовить как надо…

Поэтому утром, когда я встретил боярина, я знал, что говорить.

– Долго думал я, боярин Никита Борисович, – сказал я. – Ходил в церковь, молился Богу, чтобы он подсказал мне ответ. Но теперь я знаю, что делать.

– И что же, Ромушка? – спросил Милославский, подозрительно глядя на меня.

– Мы обязаны возвести на престол истинного Рюриковича, – произнёс я. – Потомка Ивана Грозного, чтобы он прекратил смутные времена… с нашей помощью.

– Ты действительно сын своего отца, – он улыбнулся, и в глазах его горел хитрый огонёк. – Вижу мудрость в твоих очах.

Думает, что убедил меня, а то и обхитрил. Ну и пусть думает, что хочет. А мы работаем дальше.

– В Москве у твоего отца есть сторонники, кого можно призвать, и у меня в Москве есть надёжные люди, – сказал боярин. – Да и не только. Но лишь бы они не испугались, пока нас нет.

– Лучше я отправлюсь в Москву сразу, соберу тех, кто был бы готов пойти за отцом и пока они не передумали, – я кивнул. – Только дай Митьку мне в сопровождение. Чтобы был он подле меня, и совместно с нами тоже участвовал в этом деле.

– Да будет так, – он думал недолго.

Ещё и усмехнулся, думает, что отправляет своего человека следить за мной.

– До встречи в Москве, князь, – сказал Милославский. – Жду тебя на своём подворье.

– До встречи в Москве, – я кивнул.

Ну что же, старый хитрец клюнул. А я начну своё дело и заодно буду готовить нового царя к правлению.

Глава 7

Дорога в мою вотчину чего-то не задалась с самого утра.

Выстрел из-за деревьев прозвучал неожиданно. Куда попала пуля, я так и не понял, но явно мимо. Эти гладкоствольные пищали – не самое точное оружие.

– Туда! – громогласно выкрикнул Митька и показал своей тяжеленной шпагой направление, откуда стреляли. – Там он! Там эта собака поганая!

Он рванул туда первым, холопы Милославского поскакали вслед за ним. А над деревьями уже летали вспугнутые выстрелом птицы.

Я свистнул Михалыча.

– Наперерез! – я взмахнул своей тяжёлой саблей.

Много времени погоня не заняла. Хоть и пришлось скакать по густому лесу практически вслепую, мы ориентировались на свист и крики другой группы.

Раздался ещё выстрел. Это в кого-то пальнул Митька из своей пистоли, снова распугав птиц. Но мы объединились, сжав тех, кто в нас стрелял, в тиски. А дальше – дело техники.

Митька рубанул одного разбойника-татя по голове, и тот замертво рухнул в кусты. Я сшиб конём второго, вооружённого пищалью, но едва он попытался встать, как на него тут же накинули аркан. Ну а третий уже лежал на земле и сучил ногой – стрела попала ему в живот. Не жилец, скоро умрёт.

– Ах ты собака! – ругался Митька, спрыгнув с коня рядом со стрелком. – Пёс смердящий, да я тебя…

Он занёс свой заточенный лом для удара, причём не чтобы уколоть, а чтобы рубануть посильнее. Остриё клинка уже было испачкано в крови.

– Постой! – я поднял руку. – Допросить сначала надо.

Митька шумно выдохнул через нос, но оружие опустил. Подчиняться не любит, он всегда таким диковатым был. Но деваться ему некуда, будем работать с ним долго. Пока он не царь – придётся ему учиться у старших, для его собственного блага и для блага страны.