Железный царь. Смута

Никита Киров

Железный царь

Глава 1

– Если ждёте медалей и орденов – ошиблись дверью, – резко сказал я. – Лучшая награда – это знать, что сегодня нигде не рвануло, и это благодаря вашим действиям. В новостях это не покажут, а покажут – никто не поверит. Зато о любом провале станет известно сразу. Так что вы здесь не для медалей, мужики.

Молодые курсанты, собравшиеся в коридоре, смотрели на меня с удивлением. Такого разговора они не ожидали. Наверняка думали, что на занятие придёт увешанный наградами старый чекист в форме с погонами полковника, который встанет под портрет Дзержинского и будет нудно читать торжественную речь с бумажки.

А пришёл обычный мужик за полтинник в потасканном пиджаке и так свойски рубил правду-матку. Но в те редкие случаи, когда меня звали выступить перед молодняком, я предпочитал говорить не в аудитории, а вот так напрямую, в курилке или где-нибудь ещё. Хотя все курилки сейчас закрыли, поэтому я встретился с парнями в коридоре у кабинета. Так до них лучше дойдёт.

– Всегда думайте своей башкой, – продолжал я. – Враг вот думает, планирует, у него свои цели. И вы думайте, мужики, кому это выгодно и что он хочет добиться. Тогда сможете пресекать всё заранее, и у вас выйдет переиграть врага на его же поле. В этом и есть смысл нашей службы.

Курсанты ещё молодые, но некоторые из них вырастут в будущем в матёрых волков, по глазам вижу. Достучался до них. И они все смотрят на меня, внимательно слушают, ни один не тыкает телефон, как мой внук. Но у внука своя жизнь, а у этих – совсем другая.

– И главное, – добавил я мягче, – не забывайте тех, кто ждёт вас дома. Однажды служба закончится, и вы останетесь с теми, кто всё это время ждал вас дома, когда вы дежурили в три часа ночи или сидели в засаде.

Пожал руку каждому на прощание. Они меня запомнят, это точно. Меня часто узнают уже взрослые мужики, с которыми я когда-то вот так вот запросто говорил.

Отправился домой на машине с водителем – Степаныч, зам начальника академии ФСБ, который меня приглашал к курсантам, обещал, что увезут туда и обратно, лишь бы я пришёл.

Правда, под самый конец водитель стал нервничать – едва выехали из Москвы, как пропал мобильный интернет, и навигатор сразу стал врать.

– Дорогу знать надо наизусть, – я хмыкнул и стал говорить по памяти, как ехать дальше.

Знаю все дороги в области и не только, никогда не забуду. На навигаторы полагаться смысла нет, связь вырубают почти каждый день из-за атак дронов, почти каждую ночь слышно, как работает ПВО. Но не долетают пока, хотя я понимал, что если врагу потребуется массированный обстрел – летать их здесь будет намного больше. У атакующего всегда инициатива.

Поднялся на третий этаж старой хрущёвки. Я ещё в хорошей форме, будто до сих пор на службе. Ну, молодого не догоню, но если перехвачу, то в жбан ему дам крепко, как в старые времена.

Зашёл домой, прикрыл дверь. Душно, в это время дня всегда так, окна на солнечной стороне. Прошёл на кухню, включил чайник, нажав кнопку, сразу врубил телевизор, нажав на кнопку пульта. Я его и не смотрю, пусть просто говорит, чтобы дома не было тихо. Хотя сегодня вроде бы что-то интересное.

– Самозванец пытался спастись, – рассказывал рыжий ведущий в очках, – и спрыгнул из окна на площадь, здесь, прямо вот на это место, – он показал рукой на камни брусчатки. – Но спасения не вышло, он сломал ноги, его поймали, а позже убили. По легенде, тело Лжедмитрия Первого сожгли, а его прахом выстрелили из пушки в сторону Польши. Царём стал Василий Шуйский, но уже скоро появился следующий самозванец…

В дверь раздался звонок, два длинных и три коротких. Так звонит только один человек. Я пошёл встречать.

– Деда, у тебя инет есть? – тут же спросил Димка, даже не поднимая головы от экрана телефона. – Везде погас.

Сразу в такие моменты чувствую себя стариком, хотя мне только пятьдесят шесть. Но это мой внук. Ну и конь же он вымахал, всего восемнадцать, а уже выше меня на голову.

Светловолосый парень в белой футболке и чёрных шортах вошёл в прихожую, стянул бело-синие кроссовки, наступив на пятки, и собрался пройти мимо меня, так и не отлипая от экрана телефона.

– Здрасьте, – с издёвкой произнёс я. – Здороваться-то кто будет, боец?

– Привет, деда, – он пожал мне руку, крепко, как я учил. – О, хоть у тебя вай-фай работает. А то на улице вырубили опять. Я у тебя почилю тогда?

– Чилить, блин, – я слегка пихнул его в спину. – Нормальных слов что ли нет? Иди уже, чай разливай, почаюем. Чилиец.

– Иду, деда!

Я в восемнадцать уже женился, и Катька к тому времени уже носила Максима, отца Димки. А этот в восемнадцать ещё совсем ребёнок, хотя и вымахал под потолок, но даже не думает семью заводить.

Парень протопал в коридоре, но остановился в том месте, где на стене висели фотки. Всегда там останавливается, смотрит. Наград там нет, я их никогда не показываю, да и некоторые не для посторонних глаз. Их давали за операции, о которых я говорить не могу, подписку давал. Потом Димка их посмотрит, со своими уже детьми, про меня чего хорошего расскажет.

Эти снимки мне самому нравились, в них сама история. Были совсем старые: прадеда с шашкой, ветерана Первой мировой и Гражданской, казака, умелого рубаки, и деда, воевавшего в Великую Отечественную. Ещё были фото отца, старого матёрого чекиста, и мои собственные. Доводилось ездить в командировки в разные места, а не только просиживать штаны в кабинете. Вот иногда снимал те места, где был.

Вот эта совсем ранняя, когда служил «фискальником», то есть в ФСК – Федеральной Службе Контрразведки, так она называлась, пока её не переименовали в ФСБ. Я и КГБ застал, пусть совсем немного, и прочие переходные структуры, когда всё рушилось. На фото ещё молодой да ранний, в камуфляже и со Стечкиным в кобуре. На окраине Грозного нас снимали.

Вокруг солдаты, пацаны ещё младше меня, совсем дети. Но на фотку я смотрел без сожаления – мы попали тогда под обстрел, чехи палили из всего, а я смог этих пацанов вывести, почти все выжили, вот и сфоткались на память. Многие живы до сих пор, некоторые стали коллегами. Один вот до сих пор в строю, за ленточкой сейчас, недавно звонил, говорил, мол, тебя здесь не хватает, Юрьич. Живо бы всех угомонил.

Были и другие снимки, с других командировок, те, которые я мог показать. И один снимок, от которого я не удержался – на нём пассажирский самолёт, запечатлённый на «Кодак».

Ещё в нулевые я сам снимал. Это обычный самолёт, «Боинг» и он просто стоит в аэропорту Казани. Ничем от других не отличается, и фото сделано как раз после того, как он спокойно сел в аэропорту назначения без всяких приключений.

А мог бы взорваться при взлёте. Хорошо тогда поработали, а никто ведь об этом и не знает. Зато если бы взорвался, знали бы все. Но это наша служба, о чём я сегодня говорил новому поколению…

Телефон Димки начало разрывать от новых уведомлений, парень тут же принялся их смотреть и тыкать в экран. Отключился от реального мира, совсем пропал в виртуальном.

– Чай наливай, – напомнил я.

– А, сейчас, – он встрепенулся, – я прост… чё, деда? – Димка посмотрел на меня.

– Чай, говорю.

– Ща, иду.

Да уж, совсем не похож на тех парней-курсантов. Но глядя на него, я всегда знал, что если что-то случится, вот он никогда не сдрейфит. Даже в это время, когда молодёжь совсем избалована, он продержится в любой ситуации, таким уж его растили.

Звуки я услышал издалека. Хлопки, снова ПВО работает. Теперь и днём дроны летают. Враг на месте не сидит, всегда придумывает что-то новое, с чем ещё никто бороться не умеет.

Сейчас вместо замотанных в чёрные тряпки женщин с поясами, начинёнными взрывчаткой и всякими железяками поострее, чтобы оставлять раны посерьёзнее, или гостей из ближнего зарубежья, вооружённых автоматами, просто прилетает машинка издалека, которая бабахает, где придётся.

Скоро ещё и без человека ей управлять смогут. Будет компьютер наводить эту смертоносную машинку и решать, кому жить, а кому нет. А компьютеру чего? Ему неважно, кого убивать.

Меняются времена, да. Собирался я всё вернуться на службу, да не нужен им такой старый, говорят. А я бы ещё стране послужил, я бы…

Стрелять начали намного ближе. Окна задрожали.

– В подвал, – спокойно сказал я, но даже сам почувствовал, как изменился голос. – Не нравится мне это.

– Да сейчас постоянно палят, – Димка оторвался от телефона, но всё же убрал его в карман. Тон мой его встревожил. – Тут же…

Ба-бах!

Рамы задрожали сильнее, где-то заорала сигналка, телевизор вырубился, а свет в прихожке моргнул. Я повалил Димку на пол и прижал сверху, чтобы не задело осколком.

Бах! Ещё ближе.

Вот и сюда достали гады.

– В подвал! – повторил я, уже громче.

Глаза у Димки нараспашку, мутноватые от страха, рот открыт. Но он меня услышал, может ещё, голос мой, что вначале его тревожил, сейчас успокаивал. Он с трудом поднялся и пошёл следом, хотя и его ноги подгибались.

Раньше подвал был заперт, но когда ещё только начало прилетать, я пришёл в управляющую фирму, устроил им разнос, и им пришлось заняться очисткой подвала и подготовкой для убежища. Вот и идём туда спасаться. По пути захватил аптечку. Кто-то может быть ранен, а пока скорая приедет, человек и умереть может.

Вышли в подъезд. Выстрелы всё ещё слышно, но взрывов пока нет. Где-то вдали, со стороны военной части, хрипло орала сирена. Туда бьют, но если несколько дронов попадёт в другую цель, врага это не расстроит. Наоборот, даже порадуется жертвам. А может, и спецом решил сюда направить. Кучно же били.

– Роман Юрьич, а что случилось? – дверь напротив приоткрылась, оттуда выглянул Санька, мой сосед.

– В подвал! – приказал я. – Быстро! Но не бежать.

Вход в подвал совсем рядом от подъезда, но народ столпился внизу, у двери, боялся выходить. Ещё когда спускался, то понял, почему – во дворе горела «Лада», передние колёса уже пылали, дым валил из-под капота. А рядом с ней кто-то лежал, у открытой двери видно окровавленное тело.

ПВО долбила, но слышно и жужжание. Дроны пронеслись где-то рядом. Массированная атака, не разбирая целей. Машины, квартиры, куда придётся. Снова взрывы, целая цепь. Так и дом снесут или осколками всех в квартирах посекут. Некоторые окна в подъезде уже выбиты, или взрывной волной, или картечью.

– Ну же! – поторапливал я. – Быстрее!

Кричал я громко, но уверенно, смог загнать перепуганных соседей вниз. Не так их много, атака идёт днём, большинство жителей на работе. Зашёл бы в подвал и сам, но заметил, как раненый у горящей «Лады» с трудом поднялся и пошёл в нашу сторону, шатаясь и не разбирая дороги. А молодой ещё парнишка, чуть старше Димки. Умереть может.

Мимо него в панике пробежал пузатый мужик в майке, даже не обратив на него внимания. А парнишка будто что-то пытался сказать, махал руками, куда-то показывал. Но движения, как у пьяного. Это же Гришка, сосед с нижнего этажа, здоровается всегда парень.

– Ëперный театр! – я поглядел в небо в поисках угрозы и побежал к нему.

Пока время есть. Схватил его сразу, закинул его руку себе на плечо. Окровавленный парень начал падать, я едва его держал, он ещё порывался куда-то бежать, вырывался, но кто-то из соседей подскочил с другой стороны и помог его увести. Дотащили раненого до дверей, которые держал Димка.

– Заходи, – спокойно сказал я. – Первую помощь помнишь, как оказывать? Надо перевязать.

Он нервно кивнул и показал куда-то в сторону машины. А я разглядел, кто внутри.

Зараза!

Видно силуэт ребёнка внутри, через дым. Сынок Гришкин, Лёшка, чего он не в садике-то? Сейчас задохнётся угарным газом или того хуже. Вот чего Гришка пытался сказать, но сильно его приложило, не мог показать, что и в какой стороне.

– Внутрь! – приказал я Димке и рванул туда.

– Деда, стой! – крикнул он мне вслед.

– Внутрь! – отозвался я на бегу.

Помчался прямо к машине. Ну и жаром от неё прёт, скоро всё займётся пламенем. Схватил с земли кусок плитки, размахнулся. Ребёнок внутри догадался отодвинуться и отвернуть лицо.

Бах! Где-то рядом, совсем близко, аж в ушах зазвенело, а спину обожгло. И будто что-то острое так ткнуло в неё, что я чуть не упал и не выронил плитку. Левой рукой мне пришлось облокотиться на машину, чтобы удержать равновесие. Сразу обжёг ладонь, но боли почему-то не чувствовал. Просто тепло и всё, хотя понимал, что должен быть ожог. Да и рана в спине должна быть серьёзная.

Размахнулся и ударил, стекло посыпалось вниз. Щёлкнул блокировкой, открыл дверь.

– Ну ты чего, Лёшка, ревёшь, – сказал я, почему-то очень тихо. – Погнали.

Чумазый мальчишка смотрел на меня и кашлял, глаза блестели от слёз. Я вытащил его и потащил к дому. Вот только идти стало совсем тяжело, будто два мешка с цементом нёс. И снова нет боли, только жар и чувствую, как кровь хлещет по спине. Крепко, должно быть, прилетело. Перед глазами темнело, но от машины его надо оттащить подальше.

Вот и подвал. Димка так и стоял у двери, глядя на меня, что-то кричал, но я не слышал. А я же просто хромал в ту сторону.

– Возьми, – шепнул я. – Не удержу.

Он или услышал, или понял. Димка выскочил из укрытия и подхватил мальчишку, бросив на меня странный взгляд. Я показал на дверь, и он спустился туда. А я дойти не смог, сел у входа.

Всё, хорош, Ромка Шилов, добегался, товарищ полковник. Ну хоть кого-то вытащил напоследок. У нас всегда ценилось, когда такие вещи вообще не случаются. Но раз уж вышло, то куда деваться – работай, устраняй последствия, лучше тебя это никто не сделает.

А Димка не сдрейфил, молодец. Далеко пойдёт. И пушки перестали работать. Кончился налёт. Вот и всё…

Я хрипло выдохнул, а глаза закрылись. Боль так и не пришла. Интересно, а если бы не ушёл на пенсию по выслуге, смог бы как-то предотвратить? Так же учили, любой ценой, но если что-то не произошло, а ты на это повлиял – ты и молодец.

Но как бы здесь смог бы я что-нибудь сделать? Может, давно надо было как-то заняться? Я ещё в Грозном видел, как в той старой песне, что будет потом, будто всегда это знал. Или ещё раньше нужно было это изменять? Задолго до всего этого?

Боль не приходила, но жар становился сильнее, и дышать стало трудно. Кто-то сидел рядом, будто проверял мой пульс на шее. Но слишком сильно давил, чего это он…

Нет! Он меня душит! Ты чего, гадина? Я и так концы едва не отдал!

Я открыл глаза. Какой-то бородач со шрамом на морде душил меня обеими руками, наваливаясь всем весом. Вокруг дым, жар, где-то что-то горело. Бородач в меховой шапке тужился от натуги, аж зубы стиснул, а я инстинктивно пытался разжать его хватку.

Ты кто такой? Ëперный театр, где я? Это что за чудила бородатый?

Не, он меня сейчас добьёт, если ничего не сделать. Я отпустил его руки, поднял свои и взял его за голову, давя большими пальцами на глаза. Бородач заревел от боли и разжал хватку. А у нас тут явно не спортивные соревнования, чтобы играть по правилам.

Я спихнул его с себя и подобрал нечто тяжёлое с дощатого пола, похожее на дубину, с тёплой ручкой, обмотанной грубой кожей. Противник начал шариться по полу, взял нож с деревянной рукояткой с тела какого-то мужика, лежащего у лавки, но воспользоваться им не успел. Я замахнулся и ударил его по голове.

Тяжёлая штуковина, ему сразу пришёл каюк. Это чем я его приложил? В моей руке была короткая палка с массивным древком, а на одном конце – круглое железное оголовье с приваренными к ней пластинами. Пернач или шестопёр, как мелькнуло вдруг в памяти. Но удар вышел хороший, черепушка аж хрустнула, а бородач уже лежал в луже крови.

В комнате лежит ещё один человек, такой же грязный и оборванный, судя по ране на поганой морде – один раз он получил этим же перначом по челюсти. От меня? И второй убийца кинулся меня душить?

Да какого хрена здесь происходит? Всё вокруг горело, на улице бил колокол, кто-то кричал, а дым становился всё гуще. А эти двое, судя по всему, пришли убивать именно меня.

Понятия не имею, что им было надо и чем я им не угодил, но одно знаю точно: если не уйду отсюда – сгорю заживо. А почему я здесь, а не у подъезда – буду разбираться потом.

Надо только найти выход. Я выскочил из комнаты и бросился к выходу.

Глава 2

Бежал я к двери, дыша через рукав рубахи, чтобы не хватануть дыма. Окно узкое, не пролезу, так что рванул я к дощатой двери. Пихнул её плечом, но она не поддавалась, что-то мешало ей с той стороны. Ëперный театр, заперли, гады!

И своих же тут бросили, тех, кто меня убить должен был. Ну, гады, поймаю – ноги вырву!

Отбежал и с разбега приложил дверь плечом. Она затрещала, но удержалась. Я ударил второй раз, третий, и лавка, что подпирала дверь, наконец поддалась. Дверь распахнулась.

Но там ещё хуже. Это здесь был эпицентр пожара. Горел стол, горели лавки вдоль стен, горели некоторые сундуки. У одного была открыта крышка, в нём копался какой-то очередной бородатый чудила в чёрной суконной рубахе и в шапке с мехом. При виде меня он рванул на выход, держа в объятиях шубу, будто кроме неё ни о чём думать не мог.

Где-то кричали, колокол всё так же надрывался. Дыма вокруг – дышать невозможно. Так и коньки отбросить недолго. Ещё раз.

Надо валить, но под одной из лавок торчали босые ноги. Девчушка какая-то, щиколотки совсем тонкие. Спряталась и потеряла сознание? Угорит от дыма и всё, поминай как звали.

Опять кого-то тащить. Но я всё же откинул в сторону лавку, очень грубую, из толстых досок, и увидел девочку лет пятнадцати в простеньком сарафане и странном головном уборе. В отключке, надышалась, или ударили по голове эти злыдни. Но живая.

– Ну-ка пошли.

Я наклонился, но привычной ноющей боли в пояснице не было, да и руки, казалось, стали сильнее… но тоньше, чем я привык видеть. Шапка слетела, она у меня тоже почему-то с мехом. Но сейчас не до неё.

Взял девчушку, легко закинул её на плечи и пошёл в ту сторону, куда сбежал вор, всё так же сжимая шестопёр в свободной руке. Пальцы держали его крепко, уверенно, будто всю жизнь с таким работал, хотя взял такое оружие впервые в жизни.

Ещё один то ли коридор, то ли комната. Здесь огня нет, но дыма сколько хочешь. Я, сдерживая дыхание, дошёл до приоткрытой двери, куда должен был слинять тот тип с шубой, и пнул её.

Воздух! Я сбежал вниз по высокому крыльцу с резными перилами. Колокол бил совсем рядом, во дворе собралась целая толпа, кто-то рыдал навзрыд, стоя на коленях. У колодца с журавлём тоже были люди, кто-то бежал оттуда с двумя деревянными вёдрами в сторону дома.

– Ещё воду неси! – кричал седеющий бородатый мужик в шапке и грубой рубахе. – Воду!

– Держи его, окаянного! Держи! Коли!

Предсмертные вопли слышались отчётливо. Тот бородач, что украл шубу, лежал в грязи и верещал от боли, а потом захрипел, кровь пошла изо рта. Один крепкий парень отобрал шубу, а второй с силой тыкал лежащего копьём, жёстко, насмерть, аж пригвоздил к земле последним ударом.

– Батюшка! – заорал кто-то. – Роман Юрьич, батюшка наш! Живой! Не оставил сирот своих!

– Господь милосердный! Уберёг князя нашего!

– Возьми, – я сунул девушку очередному бородачу, и её тут же взяли, глядя на меня так, будто я совершил что-то невообразимое.

Вы кто такие, мать вашу? И чего бородатые все? Вокруг меня толпа мужиков, все с бородами, кроме совсем уж молодых, у которых ещё ничего не растёт. Носят шапки летом, но не особо богатые внешне. И все крестятся, но как-то странно, двумя пальцами, а не тремя, как принято.

Так это община староверов? Многое бы объяснило, я как-то был в одной на Урале. Но чего они так радуются мне? Я их вообще впервые вижу, но их бородатые рожи кажутся мне знакомыми, будто я их с детства знал.

Вот даже Гаврила, Петька и Митька-хромой, старый Ванька и Ефимка-дурак, а ещё Михалыч, старый слуга, стремянный отца, а потом и мой. Уважали старика, даже по отчеству называли… вот только где бы я вас видел раньше, раз знаю? И откуда вообще у отца слуги?

Я наскоро огляделся. Вокруг большие деревянные постройки, включая высокую башню-голубятню и амбар, а территорию окружает деревянный частокол. Из самого большого дома, откуда я выбежал, валил густой чёрный дым. Изнутри подожгли, значит. И сгорит всё, если ничего не сделать.

– Ну вы чего, мужики, встали? – спросил я. – Тушить давайте, – и добавил: – с Богом!

Все будто ждали моей команды.

– Воды! – снова закричал старый Михалыч. – Води неси… куды ты, пустоголовый, дурной совсем! Ослеп? Куды? Князь пожар тушить велел! – он выдал какому-то парню оплеуху, и тот побежал с ведром к колодцу.

– Роман Юрьич, – передо мной встал мужик, который в одной руке нёс копьё, а в другой шубу. – Уберегли шубу батюшки твоего! Украсть её хотел разбойник-душегубец, пёсья голова, да мы не позволили! Рогатиной мы его приласкали, рогатиной! – хвастливо добавил он.

– В кучу, – велел я. – Всё ценное из дома в ту кучу!

Лучше бы допросили, у мёртвого уже ничего не узнаешь. Наконечник и часть древка копья были в тёмной крови, а разбойник уже помер, даже ножками перестал дрыгать. Но ладно, не до него теперь.

Что-то мне подсказывало, что если всё сгорит, то никто это потом мне не возместит, а тут ещё амбар с зерном и лошади, зимой без этого будет трудно. И не только мне, но и всем, кто здесь живёт. Но и людей надо сберечь, а то погибнут впустую.

В доме пожар ещё разгорался, но дворня уже выносила всё ценное. А я командовал, стараясь не думать, почему у меня разные воспоминания, которые между собой не сочетаются. Думал то о сегодняшней лекции в академии и об атаке дронов, то о том, что я вернулся от засечных черт на юге, где дрался с татарами, которые постоянно лезли к нам из Крыма. И будто действительно там был, приказывал пушкам: «пали!». Оба воспоминания реальны.

А потом вернулся сюда, не успел только на похороны старого князя. А старший брат погиб раньше, во время битвы у Добрыничей, где бился против самозванца. В битве победили, но брат там и остался…

Так что реально? Брат Фёдор или внук Димка? Димка всё же, потому что его я помню чётко, а всё, что относилось к этим местам, будто за туманом, вспоминалось тяжелее, обрывками. Будто что-то чужое, не моё.

– Коней выпусти! – крикнул я, заметив, что крыша конюшни начала дымить. – Сгорят же!

– Да, княже! Бегу!

А в конюшне ведь ногайские лошади, таких уже не купить, шибко дорого… да что за мысли у меня? И откуда я это знаю?

Кашляющий парнишка выбежал из дома, на него тут же заорал Михалыч:

– Куды ты полез, дурий твой лоб?

– Князя добро достал, батя! – парень вытер красное лицо. – Вот!

Он снова откашлялся, и с видом победителя показал мне короткий составной лук в чехле и колчан со стрелами. Сагайдак это или сайдак, снова мелькнуло в памяти. Это моё оружие?

Я погнал парнишку к конюшне, чтобы больше не дышал дымом, а кто-то тем временем вынес кольчугу, а после – доспех потяжелее, полный зерцальный, закрывающий грудь, бока и спину, как кираса, и шелом – островерхий шлем. Осталось мне от отца… от какого отца? От полковника КГБ Шилова или от князя Стригина? В памяти всё перемешалось.

После принесли тяжёлую саблю-венгерку в обтянутых кожей ножнах. Тоже отцовская, трофейная, с Ливонской войны привёз, с ней же я татар бил. А пернач я за пояс заткнул, будто он там всегда и был. Пернач мне будто привычнее сабли…

Я и себя не узнавал. Увидел мельком в отражении воды, но уже не удивился, будто свыкся со всем. Внешне стал выглядеть помоложе, но ростом повыше, чем раньше, да и эти люди вокруг были куда ниже привычного среднего роста. И бороду я отпустил, хотя всегда же тщательно брился, и волосы длиннее, чем я себе обычно позволял. И почему они русые, всегда ведь брюнетом был?

В плечах стал шире, крепче, хотя в тренажёрку никогда особо не ходил. Носил красную рубаху, подпоясанную широким поясом, причём под ней была другая, нательная. Ниже необычные штаны, заправленные в высокие сапоги красного цвета. И шапку мне принесли, с мехом, которую я в горнице оставил, и всучили с таким видом, будто без неё мне нельзя было на публике появляться даже на пожаре.

И работали все, слушали меня, как офицера. Я сам ходил, отдавал приказы, следил, чтобы никто из мужиков, проявлявших лишнее рвение, не угорел или не попал в огонь. Лили воду на горящие стены, сундуки вытащили, с крыши сбивали пламя, не давали огню переместиться на амбар. Зерно терять нельзя, ведь хоть прошлый год и был урожайным, но несколько лет до этого ничего не могло уродиться, великий голод стоял. Может ещё повториться, раз времена такие тяжёлые настали… откуда-то я это знал, это было в памяти.

Из ближайшей деревни понабежал люд, они стояли у ворот и крестились, некоторых тут же припахали помогать. Прискакало несколько вооружённых конников, с саблями и луками, но у одного всадника был пистоль, а у второго – ружьё, пищаль.