Голос облаков

– В нашей семье всегда умели чувствовать природу. Твой дед тоже мог предсказывать шторма.

Эти слова удивили Сору. Он никогда не слышал таких историй о деде.

– Расскажи больше, – попросил он.

– Когда-нибудь потом, – пообещал отец. – Сейчас главное – учиться и расти.

После обеда дети отправились гулять по деревне. Воздух был свежим и чистым, хотя на горизонте уже собирались тучи. Они дошли до небольшого пруда, где плавали утки и где любили посидеть в тишине.

– Давай посидим здесь, – предложила Рин.

Они устроились на старой скамейке у воды. Утки мирно плавали, изредка ныряя за кормом. Рин кормила их крошками хлеба, которые принесла из дома.

– Смотри, как они радуются, – сказала она, наблюдая за птицами.

Сора тоже смотрел на уток, но его внимание привлекало не столько их поведение, сколько изменения в небе. Облака становились плотнее, а ветер усиливался.

– Скоро будет дождь, – сказал он.

– Откуда знаешь?

– Воздух стал другим. И утки ведут себя беспокойно.

Рин посмотрела на птиц и действительно заметила, что они стали чаще хлопать крыльями и громче крякать.

– Ты прав, – согласилась она. – Пойдём домой.

Они поспешили обратно, и уже на пороге дома начался дождь. Мама встретила их с полотенцами.

– Вовремя вернулись, – сказала она.

– Сора сказал, что будет дождь, – похвасталась Рин.

– Молодец, – улыбнулась мама. – Хорошо, что умеешь предчувствовать погоду.

Сора переоделся в сухую одежду и сел у окна, наблюдая за дождём. Капли стучали по стеклу, а небо приобрело тёмно-серый оттенок.

Запахи сада уже менялись, тёплое марево смягчало очертания стволов и прятало сорванные цветы в густом травяном ковре. Тени растягивались по земле, и солнечный свет казался чище, чем всегда. Сора и Рин шли нескорыми шагами, каждым движением втягивая эту необыкновенную лёгкость, которая обнимала деревню накануне вечера. Пчёлы лениво кружились над клевером, рыжая кошка прыгала, пытаясь поймать собственную тень, а где-то у калитки отец забивал крюк, чтобы ворота не хлопали от ветра. Слышался смех соседей – тётя Юко громко спорила с дедом о том, чей чай вкуснее, а пару ребят из окрестных домов играли у ручья в войну на палках.

Рин носилась босиком по тропинке, собирая в ладони сочные листья, которыми хотела украсить свои куклы, и, время от времени, восклицала:

– Смотри, тут на листе солнце! Видишь отсвет? Он мой, не отдавай его ветру!

Сора смотрел, как сестра ловит лучи, и просто радовался, что может быть рядом. Возле плетёного забора он остановился, чтобы рассмотреть паутину, где в прозрачной капле отражалось почти всё небо с маленьким кусочком дома. Мимо пробежала собака Паку, махнув хвостом и подняв в воздух немного пыли, напугав спрятавшегося кузнечика.

У крыльца мать раскладывала бельё: ткань мягко трепетала, вбирая солнечное тепло, которое так важно сохранить хотя бы до наступления сумерек. Она бросила короткий взгляд на детей и, слегка улыбнувшись, сказала:

– До вечера не бегайте далеко, ужин почти готов.

Рин махнула в сторону дома:

– Можно ещё чуть-чуть, я хочу подарить солнце нашей кошке!

Мать не спорила, только кивнула, поправляя корзину с зелёными побегами.

Скоро вся компания (Така, Рин, Сора и маленькая Мию из соседнего двора) устроили у заброшенного сарая целое представление. Они решили построить «замок вечера» – замок, в котором никто не боится темноты, ведь рядом всегда есть тепло дневного света. Каждый отвечал за что-то своё: Рин притащила жестяной бочонок, Така разложил палки по кругу, а Мию нашла несколько камешков, отдающих золотистым блеском в солнечных пятнах. Сора собрал листья для крыши, устроив их так, чтобы они шуршали при каждом малейшем дуновении ветерка.

– Вот тут вход для гостя-солнца, – объяснила Рин, поднимая сухой прутик, – если оно захочет зайти, мы не пустим дождь.

Така примиряюще сказал:

– Но если вдруг туча всё-таки придёт, наш замок всё равно не развалится – мы будем смеяться громче, чем гремит гром!

Смех детей сливался с вечерним шелестом травы, а игрушечный замок наполнился их голосами и сюрпризами.

Мию принесла миску с водой:

– Пусть это будет наше маленькое море. Если солнце устанет, оно может поплавать вместе с рыбами.

Рин посадила внутрь несколько цветов, и вода от этого стала пахнуть необыкновенно – свежо и радостно.

В какой-то момент в руках Рин появился старый фонарик, ещё из тех, что отец чинил прошлым летом. Она подняла его к лицу брата:

– Когда будет темно, я включу фонарь и расскажу сказку об этом дне. Хочешь слушать?

В ответ он только мягко улыбнулся и кивнул.

Лес затихал, словно задерживая дыхание. Каждый предмет, каждая капля воды имела здесь свою историю и голос; просто иногда их невозможно услышать в суете дня. Постепенно небо рдеет. Облака, сбившись в плотную гряду, начинают расступаться – небо готовит для острова редкие полоски света.

Он внимательно следил за этим переливом, словно выискивая в движении облаков тайный знак.

Послышался смех с дорожки, кто-то из соседских ребят выглянул из-за поворота, отряхивая с себя капли. Сора махнул рукой – не то приглашая присоединиться, не то прощаясь, – каждый здесь знает, что после дождя все пути сходятся у большой поляны, где обычно дети строят шалаши и играют, пока взрослые заняты под навесом сушкой риса.

Сейчас же он не пошёл к ним. Он остался на мосту, чтобы ещё раз посмотреть, как разлетаются тучи.

Рин, впервые за весь вечер, промолчала. Она села рядом и стала листать пальцами по воде, рисуя на её поверхности причудливые круги.

Далеко над горами снова загромыхал гром. Воздух на мгновение напитался особой энергией, и Сора, зажмурившись, почти услышал в этом звуке обещание новых открытий.

Но в тот момент всё, что было важно, – это звук воды, запах мокрых листьев и живая, неразгаданная связь между ним и миром, спрятанным за облаками.

Так проходило то странное, наполовину детское, наполовину взрослое время ожидания. Всё кажется хрупким и прозрачным, но только стоит сделать шаг, как тропинка под ногами становится твёрдой и надёжной.

Рин возвращается и по-серьёзному смотрит на брата:

– Возьми меня завтра с собой. К реке, туда, где много камней. Ты же знаешь, я сама не приду – страшно одной.

В ответ он только мягко улыбается и кивает.

Мимо садовых дорожек громко проходит Кен с футбольным мячом, но вместо шума спорта сегодня слышится только невидимая музыка, для которой подходит только одно настроение – внимательно смотреть вверх. Сора подходит ближе к опушке, где небо особенно открытое. Там облака тянутся вытянутыми лентами, и если приглядеться, в них появляется ритм, будто кто-то дирижирует маршем водяных теней.

Он поднимает руки, едва касается воздуха ладонью и чувствует: невидимая волна прокатывается по пространству. Облако на мгновение изгибается, теряет свой прежний вид и становится похожим на гигантскую перышко. Рин замечает:

– Ты видел? Оно поменялось, когда ты поднял руку!

В этот момент несколько одноклассников поворачиваются, кто-то тихо шепчет:

– Это он сделал или просто ветер?

У Харука в глазах отражается одновременно настороженность и улыбка. Она делает шаг ближе к Соре:

– Иногда кажется, что у кого-то с облаками особая дружба.

Он опускает глаза, потом снова смотрит вверх, чувствуя тяжесть чужого внимания, но и радость, тонкую и почти хрупкую.

Пока остальные спорят, кто лучше нарисует увиденные образы, Сора вдруг ловит взгляд одного из мальчиков.

– Можешь сделать так, чтобы облако стало кругом?

Он улыбается сдержанно и, чуть повернув запястье в воздухе, медленно приводит к тому, что белый клочок в самом центре действительно начинает напоминать окружность. Друзья издают негромкий возглас, кто-то начинает просить:

– А мне придумай облако-кролика!

Рин смеётся, бросает в воздух травинку, заключая:

– Теперь все хотят, чтобы ты стал с небе художником!

Жара начинает отступать, но небо всё так же полно жизни. Тени движутся по траве, солнце отражается мельчайшими бликами на чёлках детей. У Харука звонит телефон, она коротко разговаривает с кем-то о делах во дворе – потом возвращается к наблюдениям, ещё внимательнее прислушивается к коротким диалогам ребят.

– Каждый может видеть по-своему, – внезапно произносит она почти шёпотом, словно узнавая что-то только сейчас.

В саду больше нет взволнованной суеты. Недалеко кто-то из детей заводит песню про летний день, и остальные подхватывают слова, ведь они знают её уже давно. Мелодия смешивается с шелестом травы, а где-то высоко ласточки пересекают небо прямо через прозрачные потоки света, которым остается только след на памяти.

Сора замирает возле куста жасмина, где прячется стрекоза – она мелькает синим и зелёным, будто тоже пытается стать частью великого танца облаков. Он смотрит на её движение, потом снова вверх – небо уже постепенно переливается вечерними оттенками, а облака становятся мятными, лёгкими, будто растворяются в прозрачности дня.

Харука предлагает детям сделать по одному рисунку. Они рассаживаются на траве, находят подходящие листы и берут цветные мелки. Каждый старается воспроизвести свою фигуру: кто-то выводит зигзаг, другой рисует только круги, одна из девочек выводит облако в виде кота с огромными ушами.

– Смотри, – подзывает Рин брата, – я нарисовала облачный мост между нашим домом и садом, теперь по нему можно переходить в любую погоду.

Сора чуть улыбается и аккуратно прокручивает мелок между пальцами, раздумывая, какую форму выберет для своего рисунка.

По мере того, как работа слишком углубляет учеников в детали, Харука обходит круг, заглядывает через плечо к каждому – никто не чувствует давления, только любопытство и лёгкую гордость за свой вклад.

– Мне всегда нравилось смотреть на небо, когда немного грустно, – вдруг тихо замечает Мию, которая обычно молчит. – Тогда тучи опускаются ниже, а по ночам становятся похожи на сладкую вату.

Когда расчерченные облака начинают исчезать из книжек и листов, класс собирается на ступеньках у школы. Здесь тени деревьев переплетаются с тенями детских рук, и глаза каждого ещё долго держат в себе отражение мягких кос и башен, нарисованных небом.

– Мне кажется, сегодня даже взрослые захотят посмотреть вверх, – задумчиво говорит кто-то из старших.

По окончании прогулки Харука снова меняет тему урока. Сегодня можно позволить себе не возвращаться сразу к обычным задачам – коротко рассказывает о воздухе, ветрах, как древние японские поэты искали в небе ответы на свои вопросы. Она не смотрит на Сору напрямую, но однажды делает маленький жест – поднимает палец к губам, будто просит сохранить секрет.

Вечером Сора идёт домой чуть медленнее обычного, старается жить в этом ощущении – не спеша, впуская в себя запах дождя, влажной коры и тёплого хлеба, который ждёт его на кухне. Облака сопровождают его до самого горизонта: где-то в одном из них он замечает знакомые черты, а может быть, просто хочет видеть там отражение сегодняшнего дня.

Через несколько минут он стоял у моста, где вода снова была прозрачной и быстрой. Здесь он задержался надолго, глядя в её гладкую прохладу – теперь не было ни испуга, ни обиды, только терпкое ожидание нового дня.

Глава 3. Обретая странность.

Толчком для напряжённого утра стал звонок, объявивший начало занятий: дети потянулись толпой по коридору, задевая друг друга плечами, кто-то несся слишком быстро, кто-то оглядывался на учителя, чтобы не быть замеченным. Сора занял место у последнего окна, где легкая тень от подоконника ложилась на парту, а луч солнца медленно пробирался по доске, едва освещая рассыпанную пыль. Первое занятие было по литературе, сосед по парте старательно что-то рисовал на полях тетради, но Сора смотрел сквозь отражение в стекле на сизое утро, где небо казалось особенно глухим и тяжёлым. Он иногда соприкасался локтем с партой, чтобы убедиться, что сидит здесь, а не витает где-то за пределами привычного рукопожатия школьного быта.

Учитель протянул ему сборник стихотворений, но даже строки, которые когда-то казались важными, сегодня звучали чуждо. Его голос дрожал, когда он вслух читал задание, а тем временем класс поглощал пустое пространство жужжанием, как улей, где он оказался лишней пчелой. Одноклассники переговаривались полуфразами, в которых проскальзывали слова «странный» и «погода», будто его имя стало синонимом для чего-то непредсказуемого. Перед глазами плавали образы облаков, вытянутых линиями за школьной оградой, и чувствовалось, что весь день будет окрашен этим ощущением внелётной тяжести.

Первую большую перемену он встретил склонившись над задачником, словно стараясь исчезнуть в цифрах. За спиной стая мальчишек обсуждала чей-то нелепый промах на физкультуре, кто-то делился рассказами о прошлых выходных, но их разговоры пролетали мимо, не оставляя следа. Как только он встал, чтобы выбросить обрывок бумаги, у самых дверей его окликнула Мию – девочка отличница, которая редко улыбалась.

– Если хочешь, я покажу тебе рисунок облаков, которые вчера видела на берегу, – тихо обронила она.

Он кивнул, улавливая в её голосе осторожный интерес, не способный пробить настороженную стену школьного общества. В руке она держала тетрадь с наспех нарисованными фазами луны и пятнами разного оттенка серого. Мию, не выждав ответа, ушла дальше по коридору, оставив ощущение незавершённости.

Новая перемена принесла с собой группу ребят, которые обступили Сору у лестницы, словно разделяя между собой право делить чужое одиночество.

– А если ты всё знаешь про дождь, скажи, когда закончится эта слякоть, – спросил один из старших мальчиков.

– Или ты умеешь только смотреть на небо?

Вопросы были скорее для того, чтобы задать тон остальным: те, кто стоял позади, уже ждали подходящего момента для короткого смешка.

Сора ответил коротко:

– Дождь кончится к вечеру.

Они разошлись, не дождавшись дождя, оставив после себя только недоумение и растянутое эхо шепота.

В столовой тарелки звенели глухо, но здесь шум не мешал ему сосредоточиться: запах парного риса и солёных огурцов притягивал даже самых равнодушных к завтракам. Он устроился за крайним столом, сжав палочки в руке, почти не притрагиваясь к еде. На другом конце зала громко спорили две девушки, решая, что именно написать в объявлении на доске: там уже висело несколько листков с картинками, чьи краски потекли от влажности воздуха. После обеда Сора выбрался во двор, где кучка малышей строила из мокрого песка что-то похожее на лодку. Камешки собирались в цепочки, мальчик долго следил за их руками, не вмешиваясь – лишь прислушивался к хрусту гравия под босыми ногами.

В этот день небо затянуло особенно плотно. Воздух становился всё гуще, и казалось, будто сама школа начинает тонуть в этом молчаливом облачении. На уроке рисования учительница предложила изобразить весенний дождь, большинство детей вывели тёмные разводы гуашью, а Сора набрал на кисть светло-голубую и зелёную краску, как будто видел там надежду на просвет. Соседка внимательно рассматривала его рисунок, потом обернулась и проговорила:

– Ты рисуешь не так, как все.

Он молча пожал плечами, не зная, что именно ответить.

Во время перемены дети собрались в коридоре, где пахло мокрыми куртками и сушёными финиками, которые вынула из сумки уборщица, чтобы угостить малышей. Кто-то рассказывал истории про летучих мышей, которые начали по-новому летать над рекой после недавних дождей, а Рин дерзко перебивала старшего мальчика спором о том, что вся вода из арыка за ночь ушла в канаву.

– Сегодня она шумела иначе, – заявила она, едва не подпрыгивая на месте, – я проснулась ночью и слышала: шум другой, прям глухой, как будто кто-то по нём ходит босиком.

Старшая медсестра прошла мимо школы, её чёрный зонт стучал о брусчатку, и даже от его удара по плитам казалось, будто в почве просыпается эхо. Вокруг рассыпались воробьи, срываясь с кустов, а вдалеке слышались голоса рыбаков – они кричали коротко, по обычаю, чтобы не затягивать тишину слишком длинной фразой.

Внутри школы стало прохладнее, Харука несколько раз подходила к окну и приоткрывала его ровно настолько, чтобы впустить в класс больше ветерка.

После уроков Сору позвала сторожиха, попросила помочь вынести ведро с сорванными листьями за калитку. Он вышел во двор, где на кустах ещё держался белёсый налёт, а между кустами змеились дорожки, будто нарочно вытоптанные чьи-то осторожными шагами. Вдоль одной из дорожек стояли две соседки, переминаясь с ноги на ногу. Одна произнесла:

– Уже чувствуется – скоро переменится всё, что нам знакомо.

Вторая ответила:

– Я сегодня нашла царапину на двери, которой не было раньше. Может, ветер, а может….

– А может, хозяин себя по-другому ведёт при такой погоде.

Этот разговор впитался Соре в память так же, как и холодный дым костра на дворе.

Когда солнце появилось ближе к полудню, стало ясно, что день тянется необычно – время шло волнообразно, минуты растягивались между какими-то внутренними процессами, которые угадывались только по догадкам. Рин принесла со двора маленькую ветку клёна, на которой держалась одна едва покрасневшая капля – выглядела она, как знак, что осень не за горами, хотя по календарю оставалось ещё много жарких дней.

В классе обсуждали притчи: Харука рассказывала про то, как на острове был год, когда все птицы исчезли и внезапно вернулись, а потом жители деревни долго находили их гнёзда в самых причудливых местах.

– Природа всегда уходит только для того, чтобы снова появиться, – сказала она, проводя пальцем по цветной карте на стене.

Сора слушал, но видел лишь, как солнечный луч склонился во дворе на горшок с базиликом, и это казалось ему куда более важным явлением, чем любые слова. За окном кто-то из учеников пробежал по дорожке – в его башмаках застрял клочок синей травы. Чуть позже прозвенел звонок, который по странной случайности напоминал отдалённый хриплый крик моряка.

Дети с нетерпением ждали, когда придёт учитель истории: о нём долго ходили слухи, будто он умеет читать облака на небе, словно страницы старых летописей. В этот день вместо ворчливых моралей он вышел к двери с куском мела в зубах и спросил, кто видел новую тропу за скотом. Несколько человек подняли руки, рассказывали, что в канаве на рассвете слышали свистящий звук – подумали сначала, что это разгулялся шакал.

Старик расспрашивал, не изменилось ли движение воды, не потерялся ли кто-то из домашних животных, не нашли ли камешки странной формы у моста. Дети вспоминали детали, которых обычно не замечали: сломанная ветка кизила, стая гусей, что кружит ниже обычного, и даже то, что деревья позади школы переместились на шаг – так утверждали двое младших, добавляя, что каждое утро ворота теперь скрипят иначе.

После занятий Рин принесла домой пакетик сушёных груш, заявила:

– Сушить надо всегда заранее, если чувствуешь перемену – так бабушка говорила.

Мать перекладывала на столе яблоки и в промежутках между движениями бросала взгляд на календарь, где чёрным было отмечено только начало следующей недели.

Отец осторожно разбирался с починкой калитки, отбивая ритм молотком, который разносился по всему двору, словно метки времени. Бабушка заваривала траву и, прихлёбывая чай из маленькой чашки, без слов угощала всех, кто заходил к ней на тёплое слово.

Вечером семья собралась в комнате с низкой лампочкой, свеча дрожала, доставляя свой свет на потолок в хаотичных пятнах. Дед сел у входа, рассказывал истории про то, как двадцать лет назад было похожее лето, только тогда туман держался дольше и даже кошки зарывали молоко в землю.

– Остров перед каждым переменами ведёт себя, как человек, – мягко заключил он. – Сначала молчит, потом медлит, а потом вдруг решает, что пора сдвинуться с места.

Рядом с очагом Рин разложила свои бумажные фигурки, в её руках летала бумажная лиса:

– Сегодня мой журавль танцевал под дождём во дворе, и его крылья совсем не промокли.

Сора опустился рядом, разглядывая её игру на фоне играющего пламени. Окно чуть дрожало от случайного сквозняка, вблизи слышно было, как собака скреблась за калиткой, и за занавеской мерцали редкие огни.

Когда пришло время укрываться в постелях, тишина держалась дольше обычного. Рин спросила, не слышал ли брат ночью странный гул ветра.

– Он как будто ищет кого-то, – сказала она, пряча лицо в подушку.

Сора долго не отвечал. Закрыв глаза, он вслушивался в ритм их дома: дыхание матери, скрип старого сундука, шёпот бабушки, которая прощалась с ушедшим днём. В эту ночь даже дождь не тревожил никого шумом – только редкие капли скользили по крыше и исчезали в глубине сада без следа.

Перед рассветом по всему поселку прошёл лёгкий треск, как будто тонкая льдинка сломалась под тяжестью чьей-то ноги. Наутро солнце светило немного ярче, чем обычно, а воздух казался невероятно лёгким – в нём витала новая энергия, непонятная, но наполненная обещаниями.

Тайное послевкусие праздника висело в воздухе, когда дети стали возвращаться группами по садам, а за школьной оградой оставались только перешёптывания и следы от ног в мягкой траве. Вдох наполнен свежестью: влажные листья почти не шуршат под ногами, но отдалённая музыка ветра всё ещё напоминает о недавнем танце облаков. Рин несла за спиной букетик полевых цветов, который разобрала по собственному вкусу; тонкие стебли запутались в её волосах, и она весело перекидывалась репликами с Така и Мию, обсуждая, кто первым нашёл на небе таинственное облако-рыбу. В стороне от суеты Сора старался идти медленно, чувствуя, что этот день был наполнен до краёв звучанием необычного – словно каждая деталь стала чуть ярче, и голоса уже не просто слова, а живой отклик мира.

Остановились у калитки, где всегда скапливались листья, и стало ясно, что уходить домой никто не спешит. Солнечный свет переливался в каплях росы, и Рин вдруг запела детскую песню о птице, которая ищет тёплый дом, – её голос был звонким и чистым, и даже Мию тихонько подхватила знакомые слова, улыбаясь так, как умеют только в самые беззаботные дни. Сора отошёл чуть в сторону, но едва Рин догадалась, она сразу позвала его к себе, протянув ладонь и кивнув на чистое небо:

– Давай ещё один танец облаков устроим прямо сейчас!

Он поднял руки, развёл пальцы, и тут же лёгкий сквозняк подхватил высохший лист, закружив его по воздуху – дети вскрикнули восторженно, каждый желая угадать, что за особая сила скрывается в этом движении.

Ближе к вечеру сад опустел, но на скамеечке возле сирени осталась Харука, задумчиво покачивая ногой и делая быстрые пометки в старом блокноте. Она жестом окликнула Сору и, когда тот подошёл, спросила:

– Ты ощущал, как легко облака меняют очертания, когда к ним обращаются с улыбкой или с просьбой?

Сора не сразу ответил, и тогда учительница уточнила:

– Иногда самые важные перемены случаются только тогда, когда к ним подходят без страха.

Незаметно для себя он кивнул, и в этот момент почувствовал внутреннюю лёгкость, но где-то глубоко жила тревога – что если кто-то увидит то, чего не должен был видеть?

Вечер поглотил все царапины и шумы школьного двора. Рин вместе с друзьями ушла собирать камушки для будущей мозаики, а Сора бродил вдоль зелёной изгороди, выискивал глазами облачные полосы, на мгновение застывшие в изгибах вечернего света. Неожиданно мимо пронёсся ветер, и маленькая веточка ударила его по щеке, будто напомнила: здесь всё живое и требует внимания. Он прижался лбом к прохладной коре – в этот момент было жарко не от солнца, а от какого-то внутреннего огня.

Час спустя, когда солнце окончательно спряталось за дальними склонами, семья Соры собиралась за столом на ужин. В комнате царил уют: шелест одеял, приглушённый смех отца, басистый голос бабушки, которая никак не могла вспомнить, куда положила корзину с чесноком. Рин рассказывала, как облака почти подчинились ей и что завтра они обязательно посмотрят, кто находится в выигрышной позиции в их небе.

– Может, ты и ураган придумать сможешь? – подразнил её Taка, но Сора только устало улыбнулся.

Когда все были заняты, Харука подошла к Соре у ворот школы – она задержалась чуть дольше обычного, бросая на него необычно внимательный взгляд.

– Иногда желания могут наполнить пространство такой энергией, что даже взрослые начинают верить в чудеса, – произнесла она негромко.

Он не стал спорить, только спросил:

– А что делать с той силой, которая приходит вместе с такой верой?

– Находить слова для других, чтобы им хотелось идти за тобой, – ответила Харука, задумчиво глядя в сторону речки.

С урока возвращались малыши, болтая с восторгом о том, что облака сегодня плыли по их сценарию.

Тем временем вечер разрастался оттенками: в саду воздух становился плотнее, запах травы с каждой минутой напоминал о приближении росистых сумерек. Сора вынес на крыльцо старый табурет и долго сидел на нём, рассматривая, как облака гаснут и проявляются снова. Иногда сквозь тонкие просветы он видел, как в глубине полигона неба скрываются новые лица – своеобразные фигуры, которых раньше не замечал. Они менялись с каждым порывом воздуха, и никто, кроме него, не мог задержать это мгновение.