Ловчий. Путники и перекресток

Александр (задумчиво): Опа-на! То есть у меня в армии раскол на москвичей и южан, причем Ермолова Кутузов уже вроде снял, Давыдова сажает за измену, а Платова, который все профукал под Красным, представил на награждение… Охренеть! И что же мне делать?

Санглен (сухо): Так, может, все, как обычно? Нужно вернуть естественных врагов того же Кутузова.

Голицын (негромко): А чего же их возвращать? Вон генерал Беннигсен так и едет с армией под домашним арестом. Его же после отставки за самоуправство с тучковским корпусом к нам довезти не смогли.

Александр (радостно): Верните Беннигсена. Пусть он жизнь Кутузову-то попортит! И пришлите ко мне немедля Давыдова! Мне он надобен.

Санглен (протестующе): Зачем же Давыдова? Он же непредсказуемый.

Александр (поучительно): Затем, что случилось у нас нынче под Красным! Если правда оно, ну хотя бы на треть, надо срочно разоружать партизан. Так не кузена ж Бенкендорфа с его Глазенапами к ним посылать! Нужен русский Давыдов. Тот, кто простых людей вокруг Москвы защищал! Лишь Давыдов нынче сумеет у простых мужиков, да без драки, все оружие отобрать! (Чуть подумав): И подготовьте-ка мне царский поезд… Я еду в армию! Сам во всем разберусь и сам все расследую!

3а

Павильон. Осень. Утро. Витебск. Штаб Витгенштейна

Появляется адъютант Адлерберг со срочным письмом от Кутузова. Письмо внимательно прочитывает генерал Витгенштейн, задумчиво чешет голову и говорит.

Витгенштейн: По словам командующего русской армией, у него беда с кавалерией. Просит всемерной помощи и поддержки.

В ответ холодная тишина. Клаузевиц, не обращаясь конкретно ни к кому, спрашивает будто бы в пустоту.

Клаузевиц: Интересно, а помощь Кутузову тоже будет считаться прусско-шведскою интервенцией?

Николай (сухо): Думаю, стоит послать запрос Государю Императору. Свой приказ не сметь нам двигаться южней Витебска он отдал в письменной форме, и его мы не можем ослушаться. У страны должна быть лишь одна голова. И я не дам повод брату обвинить меня в нарушении договора.

Витгенштейн (осторожно): Вы думаете, что это письмо – ловушка?

Николай (со вздохом): Наполеон был уже в окружении, однако нынче исход войны опять стал сомнителен. Если мы пойдем на помощь Кутузову без приказа, нас же мой брат во всем обвинит.

Витгенштейн (кивая головой): Итак, нам нужно официальное разрешение выступать…

Николай (пожимая плечами): Мой брат не исполнил ни одного своего договора ни с французами, ни со шведами, ни даже в отношении турок иль персов. А чем мы лучше? Коль ему нужна помощь, пусть напишет запрос, ибо словам его веры нет.

4а

Павильон. Осень. День. Киев.

Дворец Наследника

Перед пьяным Наследником Константином навытяжку стоит командующий его армией «Центр» адмирал Чичагов с письмом от Кутузова. Чичагов докладывает.

Чичагов: Командующий русской армией фельдмаршал Кутузов просит помощи. У него давеча была большая убыль среди кавалерии…

Константин (с пьяной радостью): Что, суки, как командовать, пока войска целы, так сажают меня в равелин?! А как припекло – ах, брат мой, Костик, протяни-ка руку, пожалуйста! Гнида белесая! Я моего ареста никогда не прощу! Никому!

5а

За три месяца до этого. Лето. День.

Дорога под Псковом. Тюремная карета

Из тюремной кареты на мир глядит перекошенное от ярости лицо Константина. Изнуряющая жара, солнце палит. Константин орет во всю мочь.

Константин: Пить дайте! Остановите карету! Хоть до ветру дайте сходить, что ж вы за суки!

Чернышев (едущий рядом с каретою – безразлично): Коли мочи нет, опростайтесь прямо там, в уголке. Во время конвоирования стоянки для посрать не положены!

Константин (с яростью): Да ты кто такой? Да ты в курсе, на кого пасть раскрыл?!

Чернышев (сухо): Вы? Изменник, подлец и подлый лжец. А что?

Константин (ошеломленно): Кто?! Я?! Да когда я хоть раз в жизни солгал?!

Чернышев (с чувством): Вы оболгали моего дядю – генерала Ланского, когда он спас юную Анну Федоровну, кою вы пытались убить. Через ваше ложное обвинение Император Павел объявил дядю дезертиром-изменником, хоть вся армия знала, что он погиб в Цюрихе. Маму при этом мой отец бросил, сказав, что не желает жить с сестрой дезертира. И все ему лишь сочувствовали, ибо он – Чернышев… Племяш самой княгини Голицыной.

Константин (с неловкостью): М-да… Я и не знал! (Распаляясь вновь злобою): А ты, стало быть, всю жизнь обиду таил, а нонеча тебе праздник!

Чернышев (небрежно пожимая плечами): Я?! С чего это? Я уже был почти взрослый, сумел работу найти, начал мать и сестер содержать. В общем, справились. (Чуть помолчав): Про тебя, урод, я и думать забыл. Вот еще! (С легкой усмешкой): Но коль уж возникла оказия, повешу я тебя со всей радостью! Иль – в говне утоплю. Это я еще не решил.

6а

Павильон. Осень. День. Киев. Дворец Наследника 6 а

Наследник Константин в гневе по своей комнате мечется.

За ним с опаской следит взглядом адмирал Чичагов.

Константин: Это ж надо, про меня, почти помазанника Божьего, будущего султана в Константинополе, этот сученыш – забыл!

Чичагов (растерянно): Да какое это имеет значение? Ну забыл и забыл. Тут у меня запрос от Кутузова…

Константин (с раздражением): Нет, ты пойми, спустить этого я не могу! Как же так, все меня боятся, все хотят знать мое мнение, а получается – я его семью разорил, а он меня забыл… Это прям какое-то вольнодумство! Не потерплю!

Чичагов (настоятельно): Обещаю, мы за этого Чернышева потом обязательно примемся. Он пожалеет, что забыл, какой вы-таки страшный. Однако что же мне ответить Кутузову?

Константин (продолжая кипеть и отмахиваясь): Я уже сказал – ничего! И потом у меня нету средств… (Резко замирает): Погодь, а ведь Бонапартий обещал мои старые деньги сменять на свои полновесные наполеондоры! (Задумчиво): И опять же все болтают, что он из Москвы богатую поживу везет. (Решительно): Не до Кутузова нам теперь, засылайте гонца к Бонапартию!

7а

Павильон. Осень. Вечер. Жодино. Ставка Кутузова

Вечернее заседание у Кутузова. Вдруг слышны крики, шум и топот шагов. Дверь в избу распахивается, и на пороге появляется фельдъегерь капитан Вилькицкий. Он подает фельдмаршалу пакет. Михаил Илларионович смотрит с подозрением на гербы Наследника и с опаскою спрашивает.

Кутузов: Судя по вашему виду, капитан, и обилию печатей на вашем послании, весть привезли вы недобрую. Что там?

Вилькицкий (сухо): Не могу знать! (Чуть помявшись): Мой государь польский царь Константин объявляет, что ежели русская армия пересечет «черту оседлости» по реке Березине, тем самым она совершит агрессию на суверенную территорию. Государь Константин в этом случае будет иметь честь объявить вам ВОИНУ!

Кутузов (задумчиво): Эка он заговорил… Да в жизни не нужна мне ваша Березина! Только к ней со всех ног нынче удирает Антихрист. Ежели Константин сам желает…

Вилькицкий (с поклоном): Враг оторвался от вас на сто верст, и не вам, фельдмаршал, нынче решать, кто и как будет нынче с ним разговаривать. Однако ежели ваша армия решится форсировать Березину, на вас ляжет вина за начало гражданской войны!

8а

Павильон. Осень. День. Берег Березины.

Ставка Чичагова

Гром и грохот орудий со стороны реки. У штабной палатки адмирала Чичагова спешивается полковник Ян Яновский. При виде особого посланника Наследника Константина адмирал весь подбирается и, торопливо отдавая честь, с возбужденьем кричит.

Чичагов: День наш! Мы уже взяли в плен несколько генералов! Я послал гонца к самому Государю Императору, что Наполеон мною будет схвачен! Вот-вот!

Яновский (с кислой улыбкой): Поздравляю. Однако какой в этом смысл?!

Чичагов (растерянно): Не совсем понял…

Яновский (сухо): У Антихриста в повозках все сокровища Московского кремля! А нашему господину как раз нужны деньги. Если мы сейчас разобьем Антихриста и перебьем всю его гвардию, что получится?

Чичагов (силясь улыбнуться): Победа! А что?!

Яновский (небрежно): Про победу я понял. Что будет с сокровищами?

Чичагов (растерянно): Ну… Мы их захватим и передадим в руки Наследника…

Яновский (скептически): У вас же в армии сплошные малороссы! В случае разгрома противника сколько золота будет доставлено Константину, а сколько прилипнет к потным ручкам ваших солдатиков? Давайте так, после победы мы поднимем французские документы и сравним это количество с тем, сколько вы сдадите Наследнику. Разницу доплатите вы.

Чичагов (задумчиво): А что же вы предлагаете?

Яновский (сухо): Переговоры. Пусть передадут мне казну и идут на все четыре стороны. Лишь тогда есть уверенность, что сокровища врага не будут расхищены.

9а

Натура. Осень. День. Берег Березины.

Ставка Чичагова

У штабной палатки Чичагова адмирал спорит с французским маршалом Виктором.

Виктор: Тут творится какая-то чертовщина! Мне было сказано, что все войска мои переправятся и будут через ряды вашей армии без боя пропущены!

Чичагов (устало): Это я слышал! Однако поймите и вы меня. Если я стану пропускать всех, мои солдаты поднимут меня на штыки! Великий князь Константин передал мне приказ: за всех французов заплачено. Французов всех пропустить. А за всех остальных оплаты нет ни фига, так что извините меня, любезный, но ваших швабов да поляков с саксонцами мы нынче примем в штыки!

Виктор (с отчаянием): Да как же так?! Мы же ведь единая армия! Свобода, Равенство, Братство! Мы ж все равны, как это – французов вы пропускаете, а нас, прочих, нет?

Чичагов (отмахиваясь): Армия-то французская, так, может, в ней французы всяко равнее, чем прочие? Вы уж извините меня, но мир широк, а здесь у нас маленькая калиточка меж дремучей Россией и просвещенной Европой. Мы на сию калитку посажены, и никто не пройдет, коли за него не заплачено!

К спорящим подлетает верховой, который возбужденно кричит.

Капитан Лысенко: От генерала Маркова донесение. Баварский сводный батальон уплатил все сполна. Баварцев он пропускает!

Чичагов (довольным тоном): Вот и все, а ты боялась, даже юбка не помялась… (Виктору): Как видите, и средь вас находятся те, кто готов внять голосу разума!

Виктор (с чувством): Вы знаете, я на этой войне повидал уже всякое… И знаете, что я вам скажу? Как же я вас, хохлов, ненавижу!

10а

Натура. Осень. Вечер. Берег Березины.

Лагерь французов

Перед рядами изможденных и явно голодающих солдат выходит маршал Виктор. Он кричит.

Виктор: Господа, всех нас предали! Французы заплатили врагу, и их всех пропустили без боя. Безопасный проход за свои средства получили и баварцы. В нашем корпусе нет таких денег, здесь одни гессенцы с баденцами, и нас с вами в отличие от баварцев французы многократно ограбили!

Солдаты сопровождают монолог Виктора возмущенными воплями. Однако, судя по голосам, люди разъярены и хотят драться. Одушевленный Виктор продолжает.

Виктор: Господа, я сам француз, но вы – моя армия. И я пойду на прорыв вместе с вами! Перед нами не солдаты, но продажные гешефтмахеры! Посмотрим же, готовы ли эти ростовщики и бухгалтеры в настоящую штыковую!

11а

Натура. Осень. Ночь. Берег Березины.

Ставка Чичагова

Со стороны реки крики усилились. Судя по звукам, там началась рукопашная. Адмирал Чичагов с одушевлением восклицает.

Чичагов: Вот и все! У них нет ни пушек, ни пороха! Сам маршал Виктор повел колонну в штыковую. Эх, нам бы русских шрапнелей, мы бы их тут – в два счета!

Яновский (с опаской): Однако же весьма быстро темнеет. А у нас тут с вами – огромные ценности! А что если эта нищая немчура прорвется в ночи и отнимет у нас всю добычу?! Наследник нам спасибо не скажет! Дались вам эти доходяги, сами все перемрут от голода! А золото надо спасти!

Адмирал Чичагов согласно кивает и отдает приказы.

Слышны свистки унтеров, играющих отступление. Со стороны реки победные крики: «Виват!», «Хох-хох!» и «Зиг хайль!». Похоже, что немцы Виктора все-таки прорвались.

1б

Павильон. Зима. Вечер. Санкт-Петербург.

Дом Переца. Столовая

Хозяин торгового дома «Соль да Перец» Абрам Израилевич

Перец принимает у себя офицера контрразведки Александра Грибоедова. Молодой человек только что с дороги и весьма голоден, поэтому он ест жадно и взахлеб, а добрый хозяин ему все новые вкусные штучки подкладывает.

Перец: Да вы кушайте, не стесняйтесь! Вот эта аджика, ах какая аджика, пальчики оближешь, она же на базаре два целковых за фунт, а я вам от чистого сердца и совсем забесплатно…

Грибоедов (с восторгом): Ох, жгется-то как! Однако и впрямь… о-ля-ля! Сразу видно, что импортное! Одно слово чего стоит – аджика! А она из Италии или, может, Испании?

Перец (небрежно): Ради вас я готов предложить любую диковинку. (С горечью): Однако ж, увы, хозяина вашего у меня больше нет. Когда его среди ночи пришли забирать, я уже думал, что не свидимся… А он, вы не поверите, кремень человек, весь побледнел, дрожит, но меня успокаивает. Мол, не бойся, Абрамушка, главным у катов мой кузен Бенкендорф, а у нас в семье кузенов не вешают! (С восторгом): И ведь как в воду глядел. Всех прочих забрали на Котлин, а его, главу масонского заговора обер-прокурора Сперанского, – лишь в ссылку. (Заговорщицким шепотом): Я ему еще передачку носил, а он бледный такой и говорит мне: «Все в порядке, Абраша, не тронут тебя! Я всех сдал, и за это будет нам с тобой снисхождение». Великий человек!

Грибоедов (не переставая жевать, с интересом): Котлин – это у вас, видать, то же самое, что в нынешней Москве Вешняки? (Не дожидаясь ответа): Странная штука судьба, меня ведь тоже почти туда отвели. Вместе с прочими профессорами с доцентами… Да на последнем привале в Кусково, когда все уже стали меж собою прощаться, меня один из грузинских бандюков опознал. И кричит: «А этого-то зачем? Он же слуга нашего батони! Он-же теперь его собственность!» Так и вывели из толпы, а в итоге я выжил.

Перец (поднимая бровь): Вы хотите сказать, что в Москве бандиты казнили всю профессуру?! Ничего себе…

Грибоедов (небрежно): Да ты понимаешь, там у нас все из кланов. (Прищелкивает пальцами, подбирая слово): Остренькое такое, национальное. Поляки при университете в профессорах, а соответственно банды – грузинские. Самый главный у них – они его зовут не иначе как батони, то бишь «папа», – отставной граф Кутайсов. Когда французы пришли, все поляки кинулись служить в оккупационную администрацию, а грузинские воры с бандитами подались в партизаны. Вот когда все вернулось назад, бандюки и стали всех умных и культурных вешать, резать и немного расстреливать.

Перец (ошалело): Это как это – «немного расстреливать»?

Грибоедов (смакуя рассказ): Кутайсов велел все оружие в армию сдать, а особенно беречь порох. Так что в Вешняках абреки его осужденным горло режут или мерзлым поленом по башке – ив пруды. Экономия.

Перец (с подозрением): Погоди, ты сказал, что ты у главного бандита теперь его собственность. Это как понимать?

Грибоедов (со смехом): Да нет, да вы что?! Граф Кутайсов – человек образованный. Когда с девками в баню идет, распарится да размякнет, он любит стихи мои послушать. Даже обещал когда-нибудь их опубликовать за свой счет!

Перец (задумчиво): М-да… А я, как гляжу, провинция-то у нас просвещается. Народные забавы с годами становятся все культурнее.

Грибоедов (радостно): Вот и мне новый начальник, Александр Христофорович, так и сказал. Велел прийти к вам и рассказать про Москву. Про графа Кутайсова. Про эти все изменения. И обязательно просил, чтобы вы все точь-в-точь передали сэру Исааку.

Перец (немного растерянно): То есть вы прибыли сюда не к моему квартиранту Сперанскому?!

Грибоедов (почти радостно): Да нет же! Вы меня, верно, не слушали. Меня ж мой новый господин Александр Христофорович назначил главным летописцем нашего похода в Европу. Однако же, по его словам, в европейской свободной прессе нет возможности писать без протекции. Протекцию может дать ваш патрон – сэр Исаак, но он ничего не делает даром. Вот Александр Христофорович и велел через вас рассказать все сэру Исааку про графа Кутайсова…

Перец (с раздражением): Ничего не понял. Однако же, раз у вас есть приказ, начинайте рассказывать. Только погодите чуток, я принесу бумагу и перья. Они нам понадобятся.

2б

Павильон. Зима. Ночь. Лондон.

Кенсингтон. Кабинет Монтегю

Капитан Метьюз читает докладную Абрама Переца. Сэр Монтегю стоит у окна и машинально барабанит пальцами по столу. Метьюз чтение донесенья заканчивает и с интересом спрашивает у своего шефа.

Метьюз: Экселенц, вы что-нибудь поняли?! Зачем высшему чину из русской разведки посылать своего человека доложить нечто человеку из нашей разведки? У меня это в голове не укладывается…

Монтегю (задумчиво): Долго объяснять, Джонни, долго это все объяснять… Ну хорошо, в двух словах. Сити не однороден. С виду все эти сэры Соломоны, Исааки да Натаны на одно лицо. Но в реальности сэр Соломон ван Бринен – главный акционер Ост-Индской компании, и его золото по сей день в Амстердаме, а интересы в Юго-Восточной Азии. Сэр Исаак из Йорка – его семья верой и правдой служила Стюартам, так что деньги его распределены по Шотландии, русской Прибалтике, Италии и Баварии. Кроме того, сэр Исаак нынче шустрит, перемещая свои активы в Америку. Есть еще сэр Натан Ротшильд, который занимается продажей русского и американского зерна… Что между этими тремя общего? Да ничего! Но по своему виду они все евреи, и публика уверена, что все они заодно. Так понятнее?

Метьюз (с явными умственными усилиями): Пока – не совсем. А как же всемирный еврейский заговор? И что именно сэру Исааку хотел сказать этот Бенкендорф?

Монтегю (сухо): Насколько я понимаю, усилия Екатерины Великой в России принесли-таки свои плоды. Из этого донесения следует, что как только в России принц Петер Людвиг начал массовое строительство пристаней и речных портов, там сразу возникли своего рода объединения торговцев с ремесленниками под грузинской бандитскою крышей вдоль той же Волги. Да, они в глазах нынешней власти пока что – преступные, у банд явно нерусский окрас, но лиха беда начало… Во все это людям типа сэра Исаака уже имеет смысл вкладывать… (Решительно и с запрещающим жестом): Черт, и это самое страшное из всего, что сейчас у них для нас происходит!

Метьюз (растерянно): Не понял…

Монтегю (с возбуждением): Русские помещики – те же наши лендлорды. Они никогда в жизни не начнут вкладывать в развитие промышленности. А наша с вами Англия имеет в этой жизни хоть какой-то шанс лишь в том случае, если мы станем единственной мастерской всего мира. Ведь наше сельское хозяйство – это обнять и плакать!

Метьюз (протестующе): Но ведь у русских пока ничего нет! И почему вы не берете в расчет промышленность Франции и Голландии?

Монтегю (с сердцем): И слава богу! Пусть у русских так и останется. Довольно того, что их зерно заполонило все рынки! А французской промышленности… считайте, что больше нету ее. Все союзники о том позаботятся. Промышленность же Голландии… Да много ли той Голландии?! Вот когда Россия будет заставлена заводами так же, как Голландия, вот тогда-то Большая игра и закончится! И мы должны сделать так, чтобы этого никогда не было… (С ноткой отчаяния): Черт… Как же убедить сэра Исаака, что не надо деньги в Россию ни за что вкладывать?

Метьюз (с усилием морща лоб): А если это… Ну, люди русского Наследника Константина евреев громили и вешали. Если мы поможем ему взойти на престол, все эти Исааки будут бояться иметь дело с Россией и русскими…

Монтегю (задумчиво): То есть вы предлагаете Россию в глазах того же Исаака демонизировать… Интересно… А что если… (С возбуждением и восторгом): Почему бы не демонизировать вообще всех русских?! Что там этот Кутайсов, со слов Грибоедова, рассказывал про расовую теорию? Там ведь из выводов получалось, что царь Павел вообще исчадие ада! Ну-ка, перечитайте-ка мне этот пассаж еще раз!

3б

Павильон. Зима. Утро. Гёттинген. Университет.

Кафедра антропологии

Капитан Метьюз осторожно стучится в большую дверь кабинета. Из-за нее раздается крик: «Войдите!», и разведчик осторожно входит в большой кабинет. Все его стены увешаны человеческими черепами, и за огромным столом доктор Блюменбах как раз готовит новый образец для своей коллекции. При виде Метьюза он восторженно вскрикивает.

Блюменбах: Боже мой, какой череп! Как я завидую вашему черепу!

А какие надбровные дуги! Позвольте мне пощупать ваш теменной шов… (Щупает, даже не получив разрешения.) Да, да… Великолепный образчик! Ваши предки – жители древнего Альбиона, причем еще кельтской расы! У нас на севере Германии такое редко встречается, я бы хотел заполучить ваш череп в коллекцию!

Метьюз (растерянно): То есть как это?!

Блюменбах (небрежно): Не извольте беспокоиться, у меня это быстро. Клянусь, я сам его выварю в щелочи и удалю все остатки органики! Ваш череп будет ярким представителем кельтской фауны… Мы вами будем гордиться!

Метьюз (нервно): Не согласен. Я не готов… Я вам не дамся!

Доктор Блюменбах какой-то миг с изумлением и подозрением смотрит на Метьюа, но затем спохватывается и начинает странно хихикать.

Блюменбах: Нет, нет, юный друг! Вы меня неправильно поняли! Вы обязаны, просто обязаны завещать мне свой череп, и я лично выварю его уже после вашей неминуемой смерти! Да! Хи-хи! Но вы должны дать мне слово, что не будете подставлять голову под пулю иль саблю… (Явно любуясь головой Метьюза): Ах, что за череп, какой восхитительный череп! Если бы вы согласились на яд… Это бы всех нас устроило… Я даже знаю интересный рецепт, вы просто тихо заснете, отписав мне свой череп… Хотите чайку?

Метьюз (судорожно сглатывая и кладя руку на эфес своей шпаги): Я плотно позавтракал. И вообще я не за этим. Я принес вам задание.

Блюменбах (с видимым сожалением): Не хотите чаю? А жаль! У меня новомодный – цейлонский! «Принцесса Анна»! Вы не поверите, сама русская принцесса Анна развела на Цейлоне чайные плантации, и теперь за чаем не надо будет далеко ехать… Доверительно): Нет, ну она такая же русская, как я или вы – негр, ибо что может быть в России хорошего? Однако русские побеждают в войне, и чай от русской принцессы нынче в моде! O tempora, o mores!

Метьюз (торопливо): Кстати, о России. Мне поручено заплатить вам за то, чтобы вы, как ведущий антрополог Европы, написали про русских… Ну, что-нибудь гадостное… Вы слышали про работы академика Мейнера?

Блюменбах (с негодованием): Этого шарлатана?!

Метьюз (неопределенно вращая пальцами): Что-то вроде того. В его теории моих работодателей привлекло то, что Мейнер отказался от такого слова, как «европеоиды». Видите ли…

Блюменбах (сухо): Я еще не в маразме, молодой человек. Скажите сразу, кто ваши заказчики и кто из них желает закосить под Европу?

Метьюз (неопределенно): Люди разные… Соломон ван Бринен, Исаак из Норка, Натан Ротшильд…

Б люмен бах (с усмешкой): Смысловую цепочку я уловил. Итак, все эти достойные люди хотели бы быть наравне с европейцами, но при этом желали бы, чтобы в раздел «европейцы» не попали русские. Это, если я точно помню, что было у Мейнера. Да-да… «Кавказоиды» и «монголоиды», причем «монголоиды» у Мейнера как раз русские, а «кавказоиды»… Я подумаю.

Метьюз (доставая из кармана вексель): Вот это за то, что уважаемые люди типа ван Бринена по вашей теории станут практически белыми. (Показывая другой вексель): А вот точно такой же на такую же сумму вы получите, если из вашей теории выяснится, что русские – нелюди и поэтому не имеют никаких прав здесь, в Европе…