Весёлый Роджер. Сборник рассказов

***

Чертям снился боцман. Черти ворочались, плевались, обзывали Косого Билла нехорошими словами, а он всё прыгал из одной рогатой головы в другую, пока не был выдворен из собственного сна метким ударом адского копыта.

– Слушай, похоже голова – твоё слабое место. Ты вечно её теряешь.

Они снова сидели за тем же самым столом. Теперь он был обильно заставлен жратвой и выпивкой. Боцман, собиравшийся высказать всё, что думает насчёт заведомо провальной миссии, махнул рукой и принялся есть и пить, как не в себя. Девица, ехидно улыбаясь, рассматривала насыщающегося пирата, как кошка, следящая за полупридушенной мышью. Убедившись, что боцман достаточно наполнил желудок и может отвлечься на беседу, она продолжила:

– У тебя остаётся последний шанс, убогенький. Увы, бесконечно тебя воскрешать я не смогу. Так что нынешняя твоя жизнь – последняя. Соберись и постарайся в этот раз не погибнуть.

Билли чуть не подавился куском солонины. Откашлявшись, прохрипел:

– Так оставь меня в покое тогда. Найми кого-нибудь другого. Видишь же, что я себя исчерпал.

– И то верно, – задумчиво мурлыкнула красотка, коснувшись тонким пальчиком полупустой бутылки, – тебя, стало быть, в расход?

Боцман испуганно замотал головой, отчаянно пытаясь прожевать очередной кусок.

– Значит слушай меня внимательно, убогенький, – резко сменила тон на зловещий собеседница, – я команды сдаваться не давала. Ты в данных обстоятельствах ничего не решаешь. Так что заткнулся и марш выполнять приказ.

Щелчок пальцев и дальняя стенка хибары исчезла, явив зрелище весёлой попойки. Всё та же капитанова каюта. Только теперь за столом пили и ели семь-восемь пиратов во главе с Пузырём Томми.

– Без рук и без ног, ненормальная, – буркнул боцман, вытирая ладони о штанины и вставая со стула, – сам пойду.

Девица благосклонно кивнула и, не сдвинувшись с места, наблюдала, как Билли шагает в сторону каюты.

– Чур, не драться, – боцман воздел палец и погрозил оглянувшейся компании. На его удивление, никто из пиратов, а здесь были все шишки, от квартирмейстера до старпома, не выразил ни удивления, ни страха, ни злобы.

– Билли! Иди сюда, садись. Мы тебя заждались, – добродушно махнул рукой Томми.

– И я вас не смущаю? – удивился боцман, принимая приглашение.

– А чего мертвецам мертвеца бояться? – удивился кэп. – Ты давай, угощайся. Потом будет не до жратвы.

Некоторое время раздавалось только чавкание и бульканье. Потом дверь в каюту распахнулась. На пороге стояли испанские матросы во главе с солдатским капитаном. Презрительно оглядев пиратов, тот процедил сквозь зубы:

– Время последнего желания истекло, ублюдки. Пора ответить за смерть уважаемого испанского гранда.

Матросы живо скрутили всю компанию и вытащили на палубу. Косой Билл сразу же оценил ситуацию. Похоже, что кэп прав. Хоть они пока живы, но уже мертвецы. Об этом красноречиво говорили и верёвки с петлями, свисающие с грота-рея «Ковчега», и испанский линейный корабль под боком, и горы трупов – всё, что осталось от пузырёвых матросов.

– Как я и говорил, вас не повезут в метрополию, – заявил капитан. – Его сиятельство герцог Лос-Велес хочет полюбоваться на последнюю пляску убийц его брата.

Расфуфыренный гранд, наблюдающий за происходящим с капитанского мостика, важно кивнул. Кого-то он напомнил Биллу. А! Точно! Это же уменьшенная копия того громилы, что вогнал ему в затылок метательный нож. Вот уж попали так попали…

Пиратов потащили к петлям, которые незамедлительно накинули на их шеи. Билли грустно вздохнул:

– Ну вот. На этот раз точно умру. Так и не смог раздобыть ту штучку с орлом и ягнёнком…

– С орлом? – удивился Томми. – Ты про это? – кэп извлёк из-за воротника блестящую штуковину, висящую на шее. – Забавная вещичка. Дарю.

Дёрнув и разорвав шнурок, кэп вложил в руку ошарашенного боцмана цацку, за которой он гонялся вот уже три жизни подряд.

– Повелеваю – повесить, – взревел с мостика герцог. Взревел и… умер. Косой Билл как-то, в прошлой жизни, был участником подобной экзекуции. Но сейчас, в роли наблюдателя, он по достоинству оценил зрелище лопающейся от удара бутылкой головы.

– Не так быстро, грандик, – мурлыкнула девица, отбрасывая в сторону зажатое в руке горлышко. Потом грациозно спустилась к несостоявшимся мертвецам. Билли только сейчас осознал, что вокруг воцарилась необычная и пугающая тишина. Не было ни скрипа снастей, ни плеска волн, ни крика чаек. А ещё застыли все, кроме него и самой девицы. Взяв из ладони боцмана артефакт, она нажала на что-то. Крышка со щелчком откинулась. Ноздри защекотал пряный запах благовоний.

– Моя пенка для ванной. Правда, вкусно пахнет?

– Пенка? Я что, дох по три раза на дню из-за пенки? – вощмущению Косого Билла не было предела. – Сознайся, ты же в любой момент могла её забрать.

– Скажу больше, мой недогадливый дурачок. Я сама его подбросила твоему капитанчику.

– Зачем?

– Там, где я живу, так мало развлечений. Вы, людишки, иногда такие непредсказуемые. За вами интересно наблюдать. Смотри: – девица открыла проход в стене надстройки. Он вёл не в лачугу. Комнату Билли узнал сразу. Он часто её снимал, когда оказывался на Тортуге. В углу стоял сундук с откинутой крышкой.

– В ослепительном солнечном свете, льющемся из окна, драгоценности сверкалии, как звёзды на небе. – Это тебе за труды. Ты изрядно меня повеселил.

– Постой, – неожиданно для самого себя пискнул боцман, – зачем было меня одаривать? Зрелище казни, оно же тоже то ещё развлечение.

Девица внезапно посерьёзнела. Приблизилась, взглянула в лицо своей игрушки. Билли с ужасом заметил мерцающие в её зрачках огоньки пламени:

– Ты назвал меня богиней, убогенький. Это – льстит.

Некоторое время пират смотрел вслед уходящей и растворяющейся в солнечных лучах девице, потом, ухватив за шкирку начавшего приходить в себя Пузыря, шагнул с ним на Тортугу.

Ленсанна

МАРСЕЛЛА

Иллюстрация Вадима Кузнецова

На обрывистом берегу Адура стояла одинокая стройная сосна. Её крона находилась так высоко, что казалось облака цепляются за неё. Но сегодня небо было прозрачным и чистым.

У подножия сосны над свежим могильным холмиком сидела девчушка лет двенадцати. В её светлых волосах запутался ветер и бился в них, словно пойманная в силки пташка. Девочка не плакала, поток слёз уже давно иссяк, оставив чёрные полукружия под огромными зелёными глазами. Она неотрывно смотрела вдаль, туда, где река врывается в водные просторы залива, и, поглаживая насыпь из жёлтого песка, что-то шептала…

* * *

В таверне «Весёлый Том» было шумно. Не удивительно – в бухте стояло множество торговых, военных и каперских судов. Сегодня сам Андре Бошен – известный на всю округу гроза испанских кораблей – на своём красавце «Опасный» бросил якорь у берега. Ходили слухи, что Бошен не гнушался грабить и английские суда, да и французские тоже, если они скрывали в трюмах богатую добычу. Но это были только слухи, ибо все, кто когда-либо встречался с Андре Бошеном «на узкой дорожке» уже давно съедены акулами в море или червями в земле.

Итак, в таверне было шумно. Воздух, обильно сдобренный запахами горелого масла, алкоголя, пота и дрянного табака, был настолько густым, что им надо было не дышать, а есть ложкой. За столами вино лилось рекой. Соскучившиеся по твёрдой земле и нормальной еде моряки кутили напропалую. Уже изрядно захмелевшие, перебивая друг друга, они рассказывали о своих приключениях не скупясь разбавлять правду выдумкой. За некоторыми столами играли в кости и карты, в пылу азарта хватаясь за ножи. Весёлые девицы, перетянутые корсетами так, что груди вот-вот выпрыгнут наружу, визжали и хохотали, сидя на коленях щедрых выпивох. Кто-нибудь то и дело запевал залихватскую пиратскую песенку, которую сразу же подхватывал весь зал. Но через один-два куплета пение сходило на нет.

В дальнем углу таверны за небольшим столиком сидел парень лет двадцати. На нём был зелёный бархатный камзол, местами немного потёртый, но чистый, чёрные кожаные штаны и высокие ботфорты. Его светлые слегка вьющиеся волосы были собраны в хвост и перехвачены узкой чёрной лентой. Юноша медленно с ножа ел варёное мясо со свежими овощами и запивал пивом из большой глиняной кружки. Рядом с ним за столом, уткнувшись лицом в тарелку, мирно посапывал моряк с окладистой бородкой. Не обращая внимания на своего соседа, молодой человек усталым взглядом обводил зал, разглядывая лица гуляк. Пара девиц пытались подсесть к парню за стол, но он так зыркнул своими зелёными глазами, что девахи быстренько ретировались, обиженно хмыкнув.

Вдруг внимание молодого человека привлёк один из столов, где играли в карты. На кону лежала вполне приличная горка монет, среди которых поблёскивало серебро и даже несколько золотых монет. Юноша заметил, как один из игроков незаметно для остальных сбросил карту под стол. Вскоре игра закончилась и под разочарованные возгласы проигравших плут начал сгребать куш на свой край стола.

Намереваясь восстановить справедливость, парень хотел встать, но почувствовал, что на его руку легла чья-то ладонь. Он повернулся и увидел, что его сосед по столу сидит и тоже смотрит в сторону игроков в карты:

– Не вмешивайся, парень! Они сами разберутся.

Но юноша резко вырвал свою руку из-под ладони моряка и, повернувшись к шулеру, громко произнёс:

– Эй, приятель! Не ты уронил карту?

Хоть в зале было и шумно, но за соседним столом его услышали. Игроки переглянулись, дружно перевели взгляд на счастливого обладателя выигрыша, затем посмотрели на парня, который остриём ножа указывал под их стол. Прежде, чем один из проигравших юркнул под стол, верзила-жулик отшвырнул карту ногой и, поворачиваясь всем корпусом к молодому человеку, прорычал:

– Это кто тут, тысяча дохлых крыс, смеет обвинять меня в нечестной игре? Я не расслышал!

– Я, – ничуть не смутившись, ответил светловолосый юноша.

– Молокосос! Да я тебя одним пальцем раздавлю, тысяча дохлых крыс тебе в глотку! – багровея от злости, заорал пират.

С грохотом опрокинув стул, бугай встал и не очень твёрдой походкой направился к парню, вытаскивая на ходу из-за пояса короткую абордажную саблю. Но юноша уже стоял в проходе между столами и держал в руке шпагу. Пират ринулся на своего противника. Молодой человек отразил первый удар здоровяка, ловко повернулся и оказался за спиной пирата. Бугай неуклюже развернулся и не глядя рубанул саблей. К его удивлению оружие не встретило препятствия на пути – юноша успел отскочить в сторону. В тот же момент коротким молниеносным выпадом парень чиркнул остриём шпаги по щеке противника. Показалась тонкая струйка крови.

На какое-то неуловимое мгновение в таверне воцарилась тишина, но предвкушая интересное зрелище все шумно повскакивали со своих мест, образовав плотное кольцо вокруг дерущихся. Кое-кто уже даже начал делать ставки: сила пирата против ловкости юноши.

Дотронувшись до рассечённой щеки и с удивлением взглянув на окровавленные пальцы, здоровяк снова бросился на юношу. Но и в этот раз тому удалось легко увернуться: то ли пират был слишком пьян, то ли парень очень умело фехтовал. Взревев от злобы, пират левой рукой выхватил из голенища сапога дагу.

Тем временем хозяин таверны, понимая, что драка может закончиться очень плачевно для одного из дерущихся, закричал:

– Эй, Джон! Довольно! Хватит, парни! – и подал знак двум дюжим молодцам разнять дерущихся.

Откровенно говоря, хозяина не слишком волновала судьба бретёров, ему очень не хотелось разбираться потом с властями: одно дело, когда подвыпившие парни пустят друг другу кровь и тут же выпьют мировую, а другое – когда одного из них или, не дай бог, обоих вынесут вперёд ногами. Поэтому он и решил остановить разошедшихся драчунов. Ну или по крайней мере выпроводить их из своей таверны.

– Я тебя ещё встречу, молокосос! – нехотя подчиняясь и пряча оружие, прорычал тот, кого хозяин таверны назвал Джоном.

– Буду рад встрече! – откликнулся юноша, увлекаемый своим соседом по столу к выходу.

Выйдя из «Весёлого Тома», старый моряк спросил молодого человека:

– Как тебя зовут, парень? И что ты забыл в этой дыре? – кивнул он в сторону заведения.

– Мишель. Мишель Фурнье.

* * *

Новый знакомый Мишеля оказался боцманом фрегата «Ласточка». Именно он уговорил капитана Дюрана взять парня на борт, узнав, что тот сносно говорит на английском и очень неплохо на испанском языках, да ещё порассказав о его приключениях в таверне.

– Ты хоть что-нибудь понимаешь в морском деле? – спросил при встрече мсье Дюран, смерив оценивающим взглядом юношу.

– Да, мой отец был моряком.

– Был? А где сейчас твой отец?

– Он погиб. Давно. Его убил на дуэли… – парень запнулся. – Его убили.

Через пару дней капитан Дюран проникся симпатией к молодому человеку и доверил ему вести судовой журнал, ссылаясь на то, что у него самого плохой почерк. Но истинной причиной была малограмотность капитана, которую он старательно скрывал, нанимая на корабль клерков.

Фрегат, гружёный какао и табаком, шёл курсом полный бакштаг. По словам капитана, если ветер не поменяется в течение ещё дней четырёх, они прибудут раньше срока.

Мишель стоял на квартердеке с книгой, которую с позволения капитана он взял из его библиотеки. Хотя одну дюжину книг сложно было назвать библиотекой, тем не менее. Юноша не читал, а смотрел на бескрайний морской простор, и был погружён в свои мысли. Вдруг на горизонте парень заметил какую-то точку. И в это же время матрос, сидящий в вороньем гнезде, заорал во всю глотку:

– На горизонте корабль! Направление зюйд-ост!

Капитан навёл подзорную трубу на точку на горизонте и долго всматривался.

– Флага не видно, – беспокойно произнёс он. – Но при таком направлении ветра он вряд ли нас догонит, кем бы он ни был. Идём ужинать!

Утром капитан Дюран к своему ужасу обнаружил, что ветер за ночь сменился и теперь они шли правым бакштагом. А это значит, что неизвестному кораблю ветер теперь дует попутный! И преследователи, а неизвестный корабль – теперь точно было понятно – преследовал их, не преминули воспользоваться этим и уже были на расстоянии пятнадцати кабельтовых. Поднеся окуляр подзорной трубы к глазу, мсье Дюран тут же опустил руку. Мишель попросил у капитана трубу, чтобы тоже взглянуть на корабль. Дюран слегка подрагивающей рукой протянул юноше трубу, а сам быстрым шагом спустился с квартердека. Мишель разглядел название корабля – «Опасный».

Понимая, что нападения не избежать, команда начала в авральном порядке натягивать над шкафутом прочную сеть, чтобы уберечься от падающих обломков рангоута. С лёгким стуком начали открываться крышки орудийных портов по правому борту. Дюран скомандовал сделать поворот фордевинд в надежде ещё уйти от «Опасного». Но «Ласточка» была тяжелее и манёвр был уже слишком запоздалым. Прогремел выстрел и «Опасного» окутало лёгкое облачко дыма. Перед носом «Ласточки» взметнулся фонтан воды – кораблю велели лечь в дрейф. Следующий выстрел разнёс часть мидель-дека. К слову, «Ласточка» так и не успела сделать ни одного выстрела, так стремительно «Опасный» нагнал его. И вот уже крюки на концах рей начали рвать такелаж «Ласточки», послышался треск дерева, в которое впивались лапы абордажных кошек, и дикое гиканье абордажной команды, прыгающей на борт.

Первая волна пиратов значительно поредела после мушкетного залпа, но это не спасло «Ласточку» – абордажники, как пауки ползли и ползли. Началась рукопашная схватка. Кровь, крики, стоны, ругань, блеск холодного оружия. Мишель не остался стоять в стороне. С остервенением он рубил и колол отнятой у какого-то мёртвого матроса абордажной саблей, так как его шпага сломалась при втором уже выпаде.

В самый разгар боя Мишель заметил его. Капитан Бошен в шёлковом синем камзоле, забрызганном кровью, легко и непринуждённо убивал каждого, кто попадался на его пути. Мишель бросился к Бошену.

– Андре Бошен! – перекрикивая шум драки, окликнул капитана Мишель. – Я пришёл убить тебя!

Бошен повернулся и увидел перед собой юношу с раскрасневшимся от возбуждения лицом, с растрёпанными светлыми волосами, и горящими ненавистью зелёными глазами. Усмехнувшись недоброй улыбкой, пират развёл в стороны руки.

– Ну, вот он я. Убивай!

Мишель бросился вперёд. Бошен с лёгкостью парировал его удар, чуть не выбив саблю из рук молодого человека. Мишель снова сделал выпад. Пират, смеясь ему в лицо, отражал удар за ударом, словно играл с ним. Вот Бошен рубанул саблей со всей силы, но споткнулся о лежащий под ногами обломок реи, и удар получился скользящим. Но и этого хватило, чтобы оставить кровавый след на левом предплечье Мишеля. Юноше сложно было противостоять силе и умению Бошена, но ему помогло провидение. Из-за густых облаков выглянуло утреннее солнце и вмиг ослепило капитана пиратов, стоящего к нему лицом. Мишелю хватило этого мгновенья, чтобы броситься вперёд и вонзить саблю в грудь Бошена. Пират даже не успел ничего понять, рухнул на палубу. Открыв глаза, он увидел склонившееся над ним лицо светловолосого паренька.

– Кто… ты… такой? – захлёбываясь собственной кровью спросил Андре Бошен.

– Я дочь Мориса Фурнье. Меня зовут Марселла.

* * *

– Брехня! Не поверю, что баба смогла справиться с капитаном пиратов. Матросские байки, – отмахнулся рукой моряк в красной косынке на голове.

– Ну, брехня не брехня, – проскрипела обрюзгшая пожилая женщина. – Рассказываю, что знаю.

– А что стало потом с этой Марселлой? – с горящими от неподдельного интереса глазами спросил молоденький юнга.

– Говорят, она сама стала пираткой.

– Эй, Марселлина! – окликнули старуху из-за соседнего столика. – Посиди с нами! Да расскажи нам какую-нибудь интересную историю.

– Ну, если вы угостите старушку пол пинтой вина, то почему бы и не посидеть с вами?

Пожилая женщина поправила небрежно собранные в хвост седые волосы, перехваченные узкой чёрной лентой, с трудом встала и медленно пошла к другому столу…

Татьяна Луковская

ПОШЕХОНСКОЕ ХОЖДЕНИЕ

Иллюстрация Григория Родственникова

«А гости мы белозерские, рода купеческого, славного. Отец мой Яков Меленьтьев имел вереницу корабельную да гонял струги, товаром груженые, и по Белу озеру, и по Шехони, и по Волге. Слово купеческое умел держать, в обиду себя не давал, в убыток не торговал, от того почет и уважение имел, а семья – достаток.

Но случилась беда – прибрал Господь его душу, и настал мой черед отцовское дело перенимать. Стал я в первый свой сплав сбираться. Тут матушка моя Матрена Ниловна, сестриц моих к груди прижимая, слезами залилась, приговаривая: «Да на кого ж ты, Яша, нас покинул? Да как жить-то теперь будем? Ведь дурень наш, что телок доверчивый, по миру всё добро твое пустит, без приданого сестер в девках оставит. Обведут его вкруг пальца ловкачи нижегородские, али товар чужой потопит, о небесных пирогах мечтая. Горе нам горькое». Принялся я убеждать родительницу, что всё как надо сделаю да до морозов обернусь с прибытком, только она свое твердит: «А не потопишь товар, так тати хлыновские оберут как липку, хорошо ежели живым выпустят, а то ведь и на дно с камнем на шее кинуть могут. А возьми-ка ты, Митроша, с собой дядьку Патрикея, будет кому за тобой, раззявой, приглядывать».

Что и говорить, обидно мне было такие речи слушать, да и, грешен, дядьку Патрикея я едва выносил, уж больно ворчлив и поучать горазд, от того брать мне старого хрыча-советчика совсем не хотелось, но разве ж матушку переспоришь: «Либо с ним, либо дома сиди, ино материнского благословения не дам».

Выплыли мы из Белоозера тремя корабликами, и дядька при мне, дошли до Гориц, пристали к ночлегу, тут местные старицы привели ко мне вдовицу молодую да стали просить взять ее на кораблик, мол, муж ее три месяца как преставился, а детишек Бог не дал, свекры поедом со свету сживают, довези бедную вдову до Ярославля, будет определяться там в послушницы. И был я готов согласие дать, уж так мне ее жалко стало, только дядька Патрикей как взбеленится: «Не бери, этого еще не хватало – невесть кого на корабль тащить». «Да отчего ж не взять, коли просят, чай, не стеснит?» А он к старицам с вопросом: «А чего это вдовица ваша здесь по месту в Горицкий монастырь не определяется?» А старицы в ответ: «Тетка ее в Ярославле живет, обещала пристроить, а здесь вклад большой нужен. Возьмите, Господь за доброе дело не оставит». А Патрикей знай твердит: «Не надобна». Тут уж мы с дядькой крепко схлестнулись, уж чего я только не выслушал, а всё ж хозяин-то на веренице корабельной – я, моя и взяла. Взошла вдовица на борт, у щеглы робко пристроилась, Степанидой назвалась. А надо сказать, хороша та Стеша, ой, хороша, что и не выскажешь – молода, где надобно округла, очи, что озера в ясный полдень. И зачем такой в монастырь, любого поманила бы, и бесприданницей за себя повел бы? Да я и сам бы посватался, но у матушки нешто разрешения добьешься. Она мне уж нашла Патрикеева свояка племяшку…»

– Эй, Митрошка, ты чего там чернила изводишь? – подкрался сзади дядька Патрикей, бесцеремонно заглядывая племяннику через плечо.

Митрофан, дернувшись от неожиданности, спешно прикрыл неровный строй буквиц шапкой.

– То мое дело, – рыкнул он с досады, высохнуть начертанное не успело, размажется теперь.

– Митрофан Яковлевич, Любец впереди, причаливать станем? – крикнул кормчий Анисим.

– Вот еще, у всякого верстового столба причаливать, – ожидаемо проворчал Патрикей. – Всего вдоволь, и до самой Мологи дотянуть можно.

Митрофан стрельнул очами в сторону скучавшей Степаниды. Вдовица, опершись локтями о борт и обхватив ладонями румяные щёки, тоскливым взором рассматривала покрытые вербами берега. А чего бы и не порадовать Стешу, нынче день торговый, небось к пристани всякой снеди притащили, а можно и по малому торгу с зазнобой пройтись, леденцов сахарных ей купить.

– Анисим, причаливаем! – через плечо дядьки крикнул кормчему Митрофан.

– Деньгами материнскими сорить не дозволю, – предупредил Патрикей, словно раскрытую книгу прочитав все мысли нерадивого племяшки.

– Свои деньги считай, – рявкнул Митрофан.

– Я вот Матрене-то порассказываю, как тут один петушок хвост перед курицами распускал, – не остался в долгу Патрикей. – Женить пора, чтоб дурь вышла.

Проводив дядьку злым взглядом, Митрофан убрал шапку с листа и, подправив смазанные буквицы, вывел: «А матушка уж нашла мне Патрикеева свояка племяшку, девку нрава вздорного, как и всё их семейство, дай Господь им многие лета, а лицом неказистую». Митрофан вздохнул, дунул на лист, чтобы чернила скорее высохли и, свернув своё «Хождение» трубочкой, спрятал в короб, предусмотрительно провернув ключ, ну, чтобы всякие там, любопытные, нос не совали. Оправил кафтан и мягкой походкой пошёл в сторону вдовицы. Постоял рядом, кашлянул в кулак, привлекая внимание. Стеша подняла синие очи.

– К Любецу причаливать станем. Не желаете, Степанида Леонтьевна, на берег сойти, прогуляться?

– Да мне в Любец совсем и не надобно, – подарила она хитрую улыбку.

– Местные рукодельные, пряники медовые печь горазды, – зашел с другого конца Митрофан.

– Так то дорого, мне и купить не на что, – вздернула Стеша носик, отворачиваясь.

– За то не тревожься, выбирай, что приглянётся, оплатить уж найдется кому.

Стеша беспокойно глянула на приближающиеся крыши селения.

– Ну, если только туда да назад, – задумчиво проговорила она.

– Да, конечно, недолго, – поспешил заверить Митрофан, – туда да назад.

Подговорив Анисима, отвлечь дядьку Патрикея какой-то ерундой, Митрофан, прикрываясь спинами корабельщиков, спешно сошёл со Стешей на берег. Они пробрались сквозь кучную толпу местных торговок, на перебой предлагавших вяленую рыбу да сдобные закутанники, и пошли к торгу. Летнее солнышко ласково припекало плечи, ноги после многодневной качки радовались тверди.

На воскресный торг сошлось много крестьян с окрестных деревень, зазывалы драли глотки, размахивали руками, приглашая покупателей к своим лабазам. Стеша пугалась шума и скромно опускала очи, прикрывая лицо платком. Оно конечно, вдовице, в монастырь определяемой, не пристало по торгу расхаживать. Митрофан почувствовал неловкость, что вывел скромницу в разгульный вертеп, ей небось молиться хочется, а он её по лабазам водит. «Ну ничего, сейчас быстро купим, что надобно, и к кораблям».

– Вон и пряники, – обрадовался Митрофан, было бы глупо наобещать с три короба, а так и не купить обещанного.

Он повел Стешу к пряничному развалу, что примостился чуть в стороне от торга.