Весёлый Роджер. Сборник рассказов

– Братик, братик, очнись! Очнись, мой хороший. Тебе нужен лекарь, я тебя не унесу, очнись, братик.

Ютис поднёс руку к лицу протереть глаза и услышал, как зарыдала Никея. Руки не было. По локоть. Только культя, перевязанная оторванным подолом сестрёнкиного хитона. Что-то ласковое и прохладное касалось лица. Снежинки.

***

Снег. Лёгкий, такой невозможный у этого моря снег, похожий на прозрачную ткань, что умеют ткать персы, накрывал тонким слоем разорённый город и прибрежный песок. Снег здесь не помнил никто, даже старый Суллий. Суллий уже не запомнит. По нежному белому полотну протянулись изящные цепочки кошачьих следов, словно записи тонким стилом.

Тонким стилом Забвения.

***

Скена* – в древнеримских амфитеатрах каменная пристройка к сцене (орхестре), служившая фоном для сценических действий и местом для смены костюмов.

Инфула** – у древних римлян головная повязка из белой шерсти, которой жрецы обвивали голову. Символ святости и неприкосновенности.

Туба*** – в Древнем Риме военный сигнальный инструмент.

PS

По безлюдным улицам разорённого города брели усталым шагом два измученных человека – брат и сестра. Брели молча – горе было слишком тяжёлым. Пробирались к городскому фонтану – привычному месту встреч горожан. Отрешённо смотрели на чаек и ворон, сидящих на исклёванных телах, на больших собак, грызущих что-то в кучах у домов.

Холодно. Сестра сдёрнула с перевернувшейся повозки большое шерстяное полотно, бережно накинула на плечи брату и себе.

Из-за колеса повозки на нетвёрдых ножках вышел малыш лет двух. Показал пальчиком на девушку – «мама». Двое остановились. Малыш протянул ручки и готовился заплакать. Девушка подняла его. Совсем замёрз. Ножки ледяные. Укутала. Повозился и затих.

Повернули за угол, прошли пару домов. Сзади за покрывало потянули. Мальчик лет пяти. С зарёванными глазенками. Девушка вопросительно взглянула на брата. Тот протянул мальчонке забинтованную руку – «Держись вот здесь, повыше».

Шли дальше.

Шли жить.

Алексей Григоров

В САГАХ НЕ ВСПОМНЯТ

Иллюстрация Алексея Григорова

– Пф-ф-ф-ф! – совсем близко от вельбота из пучины вздымается гора живой плоти. Пока ещё живой! Кит выдохнул, нельзя мешкать… Рука тверда, глаз верен. Коротко свистит линь – и бритвенно-острый гарпун глухо впиваеся в тело морского гиганта. Не успевший толком вздохнуть кит уходит в глубину. Ликующие вопли раздаются со всех вельботов… Держись, молодцы!

Ещё долго «рыба» водит-таскает за собой лодку охотников. Наконец, измотанный и задыхающийся, пробитый едва не дюжиной гарпунов кит испускает фонтан крови, переворачивается несколько раз, наматывая гарпунные лини. Замирает. Море рядом с тушей окрашивается в цвет клюквенного сока.

Добытого кита берут на буксир три лодки. Тросы привязаны к плавникам, матросы на банках готовы… Как же повезло «убить рыбу» рядом с островом Амстердам! Хотя придётся постараться, гребя к далёкому берегу, но можно не тратить время, чалясь к судну. А хорошо, что на севере летняя ночь отступает куда-то к югу, и низкое солнце не заходит за горизонт!

Пересохшее горло, натруженные руки, воспалённые от постоянного света и солёных брызг глаза… Ломит спину, подвело желудок. И как болят кости! Расшатанные зубы – цинга… Но добыта ещё одна туша, будет вытоплена ещё одна бочка жира и пай каждого моряка вырастет на несколько гульденов. Вон, над высокими трубами прямо на берегу хорошо заметен дымок: там не прекращают работу бригады салотопов.

Ещё немного – над крышами уже виден трёхцветный флаг Штатов! – и удачливые китоловы входят в гавань. Вот она, столица голландских китобоев… Здравствуй, славный Смеренбург! Привет тебе, Ворвань-град! Здесь мы отдохнём…

***

Холодный ветер режет лицо, распухшие пальцы торчат из дыр в рукавицах, уже почти не гнутся. Ноет всё тело, утомлённое борьбой с ударами волн в утлые борта. До самого сердца добирается стылая сырость, от которой не спрячешься. Да и где тут спрятаться?! В лодчонке едва есть место для пары рыбаков и улова… Будь проклята треска! …и будь благословенна!

Это из-за неё, жирной и вкусной рыбы они попали в беду. Это благодаря ей они пока ещё живы.

Рано утром Аксель и Снорри вышли рыбачить. Впрочем, когда это летом ли, зимой ли в Исландии можно отличить утро от вечера, а ночь от дня?! Дед с внуком не задумывались о всяких глупостях: надо работать. Треска сама в дом не явится! А рыбаков теперь всё меньше. Мужчин в Болунгарвике лишь четверо. Изрядно поубавили народ голодные годы, пиратский рейд турок и обычные, не вызывающие удивления происшествия – падение со скал, поножовщина с соседом, ярость моря…

Солёная вода и холодный ветер в который раз подкараулили людей.

Ловили неподалёку от Вестфёрдира. Обычное дело: грузило, длинная леса на дощечке-рогульке, три крючка. В детстве Снорри удивлялся глупости рыбы, жадно бросавшейся на пёстрый лоскуток. Привык – видно, так уж оно устроено в жизни! Нечего тут умничать. Иной раз сотню, а то и больше, саженей приходится перебирать, вытаскивая клюнувшую на тряпку здоровенную треску… А то и сразу двух! С непривычки до мозолей доходило. Да и сейчас, на шестнадцатом году, не так-то легко тянуть из глубины тяжёлую рыбу. Вот и получается – некогда тут удивляться.

Одобрительно кивнёт Аксель, а там морось прекратится, волны приутихнут… Красота! Да ещё взглянешь на добрый улов – молодцы они с дедом сегодня! То-то женщины дома будут рады.

Снорри не успел додумать: туманная пелена, словно оторвавшаяся от ледяных громад Гренландии, навалилась на рыбаков с юго-запада. Поглотила свет, вдавила в шевелящееся водяное покрывало все звуки. В одну минуту берег скрылся за серой завесой. Рыболовы переглянулись. Внук со страхом заметил неуверенность в глазах деда. Тот взялся за вёсла, кивнув Снорри на снасти. Пока парень сматывал леску, Аксель быстро и ровно грёб по направлению к устью фьорда. Там-то уже не собьёшься с курса! Не то, что в этой белёсой мути…

Позже Снорри догадался, что дед просто грёб по ветру, рассчитывая достичь северного берега не слишком расходуя сил и не подставляя борт волне. Любой другой курс был попросту невозможен. Противоположный берег фьорда давал верную возможность спастись, хотя на возвращение домой, конечно, ушло бы много времени. Но ветер летом так переменчив!

Когда Аксель понял, что лодку вынесло в Датский пролив, он бросил вёсла. Перевёл дух, повозился, укладывая улов так, чтобы выровнять крен. Обернулся к застывшему внуку:

– Держись, рыбак! Придётся потерпеть. Погода…

Снорри, конечно, и сам видел «погоду». Сначала движение лодки почти не ощущалось – не с чем было сравнить скорость. Потом в спину застучал проливной дождь, пелена чуть поредела по сторонам, зато уплотнилась вверху. Кожаные шляпы-зюйдвестки, пропитанные акульим жиром куртки-роканы спасали от барабанящих капель, но холод начал проникать и под одежду. Да ещё ветер внезапно усилился! Гребни волн, только что прибитые-выровненные дождём, вспучились, плюясь клочьями пены.

А потом всё стало неважным: огромные валы подхватили лодку – и уже не отпускали. Долго-долго…

***

Течения и ветры гнали на восток. Далеко по левому борту в минуту ясного неба мелькнул белый бугор – вершина на безымянном островке, недавно облюбованном китобоями Европы. Затем снова налетел ветер с дождём, и лодка понеслась дальше. Оставалась малая надежда встретить случайное судно – или наткнуться на совсем уж далёкие острова Свальбарда, что голландцы зовут Шпицберген.

Они потеряли счёт времени. В каком-то полузабытьи Снорри выполнял указания деда – ел куски сырой рыбы, пил дождевую воду, натекшую в зюйдвестку. Иногда согревался монотонно-бессмысленной греблей в неизвестном направлении. Трижды вычерпывал прозрачную кровь моря, заливавшую лодку несмотря на все старания Акселя держаться по ветру.

…и слушал саги!

Сейчас, когда от смерти обоих отделяла лишь толщина днища и бортов, Снорри чувствовал и понимал старинные сказания иначе, чем раньше. А дед, как видно, нарочно вспоминал о героях. Как-то он передал разговор Бьярни, сына Гримольва, с трусом, не пожелавшим достойно принять жребий, и остаться на тонущем корабле:

– Неужели ты бросишь меня здесь?

– Так выходит.

– Другое ты обещал мне, когда я покидал отцовский дом в Исландии, чтобы ехать с тобой!

– Не вижу другого выхода. Что ты предлагаешь?

– Поменяться местами, ты пойдешь сюда, я туда.

– Что ж, пусть будет так. Вижу, ты во что бы то ни стало хочешь жить и очень боишься умереть.

…Бьярни и все, кто остался с ним на корабле, погибли в море.

Те, кто был в лодке, достигли берега и рассказали об этом случае…

Помолчав, Аксель спросил внука, всё ли тот понял. Снорри обиженно засопел, мол, что же тут не понять? Помнят героев, имена недостойных стираются из памяти! Но старик покачал головой:

– Верно, что саги молчат о трусах. Но не всегда! Думай ещё.

Стих ветер, волны унялись – а Снорри всё ещё искал разгадку. Рассеяно смотрел на открывшуюся линию горизонта, покачиваясь в рыбацкой то ли зыбке, то ли гробу… Веки отяжелели… Тянуло прилечь, вытянуться… Краем глаза – уже засыпая – он заметил, как подобрался, насторожился Аксель.

Рывком выпрямившись, парень встревоженно посмотрел на деда. Тот медленно вытянул руку, указывая:

– Кит-убийца!

Мелькнул узкий чёрный плавник. Снорри не успел рассмотреть опасного хищника, как справа, слева, чуть впереди, чуть сзади один за другим послышались свистящие выдохи, один за другим вынырнули и вновь скрылись под водой плавники косаток. Стая охотилась!

Мерно двигаясь прямо и наперерез рыбакам, касатки то скрывались в глубине, то поднимались на поверхность. Широким строем киты-убийцы охватывали невидимую из лодки добычу. Они шли мимо, хотя и совсем рядом – пять одинаковых, и один очень крупный. Вожак! Пока стая следовала своим путём, он приблизился к лодке. Выдох – словно проснулся гейзер! Туша прошла под килем… «Да он больше лодки!» Оторопев, Снорри вцепился в банку, глядя, как над бортом поднялся высоченный плавник, чуть склонённый на сторону под собственным весом. Шелестящий звук, вроде граблей, сгребающих сено – плавник прорезал зелёно-прозрачную волну, огибая лодку.

Старый рыбак поднялся, привычно удерживая равновесие. Погрозил вослед китовому вожаку, сплюнул за борт. Обернулся к внуку, ободряюще усмехнулся… Громко закричал, размахивая зюйдвесткой, поднятой на весле.

Проводив взглядом косатку, Снорри, наконец, заметил вдалеке растущее белое пятнышко. Корабль!

***

Трёхмачтовое судно под красным флагом – рыбаки-исландцы ещё никогда не видели кораблей с плоской, словно срезанной кормой и узкими парусами. А их оказалось сразу два! Второй не замедлил присоединиться к ведущему – похоже, торговцы или китобои шли из Европы на Свальбард. Впрочем, Аксель насторожился: цвет флага, только издали похожий на датский, живо напомнил нападение мавров-работорговцев, на деле оказавшихся всё теми же голландцами. Тогда – четыре года назад – пираты увезли едва не полтысячи пленников. А сколько осталось в Исландии убитых и покалеченных после их рейда!

Впрочем, выбирать не приходилось. Ещё час – и тонкий борт лодки стукнулся о борт корабля.

Приветственные вопли матросов… слёзы на глазах… дрожат руки, соскальзывают с перекладин штормтрапа сапоги… кто-то тащит Снорри за шиворот…

Палуба – широкая, ровная!

…он сидит, раскинув ноги. Щупает гладкие доски. Едва видит, как поднялся на борт Аксель. Не понимает, что говорят люди вокруг него. На каком языке? Не важно!

Глотает что-то жгучее из фляги, кашляет. Утирает слёзы. Все смеются – Снорри чувствует, как и у него рот растягивается до ушей. Они выжили!

…но почему хмурится дед?

Смуглый моряк с пушистыми усами вдруг напрягся, сжал губы. Отстранил товарища, вперился чёрными глазищами в лицо парня. Что-то громко спросил – Снорри уловил несколько исландских слов, и, продолжая улыбаться, закивал. Усатый неожиданно оскалился, зарычал, бросился вперёд…

Аксель едва успел заслонить внука. Кривое лезвие складного ножа мелькнуло перед его глазами – матросы схватили сотоварища, оттащили от рыбаков. Быстрым шагом приблизился кто-то из командиров, гневно прикрикнул; смуглого под руки отвели на корму. Начальник заговорил с Акселем…

Только теперь Снорри испугался. Пучина моря, смерть от голода, жажды или стужи, гибель в пасти кита-убийцы – это понятно. С неизбежной долей рыбака он свыкся. Но здесь опасными были люди. Чужие люди! Спасли – и теперь угрожают. Почему?! А теперь ещё дед что-то горячо доказывает собеседнику… и кто такой этот смуглый с ножом?

Долгий разговор закончился. Начальник махнул рукой, рыбаков отвели в подпалубное помещение. Сунули в руки сухие робы, штаны. Вода, хлеб, миска чечевичной похлёбки с солониной – едой тоже не обделили. Показали, где лечь спать, где бадья для нужды. Оставили одних. В темноте.

– Ешь. И слушай! – дед сунул миску. Снорри шмыгнул носом, смолчал. Заработал ложкой. Представил, как улыбнулся Аксель; на душе стало спокойней.

– Так вот, внук! Это корсары, – по тому, как Снорри затаил дыхание, Аксель понял ошибку. – Ну, значит, наёмные пираты… Из Сен-Мало, во Франции. Идут на Свальбард. Какой-то капитан Зоргдрагер понарассказывал им сказок о Смеренбурге. Мол, там живёт тьма народа, выстроена крепость с пушками, несколько церквей, есть приют для приезжих со всего света. Китобои тратят деньги в кофейнях и весёлых домах на женщин, водку, табак и китайское зелье из мака. Купцы и менялы, ворвань и китовый ус – богатств не счесть…

Отставив опустошённую миску, Снори робко кашлянул:

– А мы…

Дед легонько стукнул его по лбу костяшками пальцев:

– А нам некуда деваться.

Он помолчал, потом долго пил воду. В темноте как-то особенно слышались глотки. Аксель утёр бороду, продолжил:

– Я, было, попробовал объяснить, мол, врёт ихний Зоргдрагер. Откуда на Свальбарде городу взяться? Не слушает! Ну, это не беда. Француз, всё-таки. Не турецкий нехристь, либо голландский изменник – капитан не против, чтоб мы по-матросски отработали за спасение, да за проезд в любой порт. Вот только… У них в команде есть баски!

Похолодев, Снорри закусил губы. Стиснул кулаки, зажмурился. С трудом перевёл дух:

– Они… знают? – хотя мог и не спрашивать.

Аксель молчал так долго, что Снорри решил: дед заснул, сморённый усталостью. А когда прозвучал ответ, парень застонал от бессилья.

– Всё они знают. Завтра я дерусь с тем усатым… По обычаю!

***

Штиль, как нарочно. Вдоль фальшборта, на возвышениях бака и юта – едва ли не вся команда. Кое-кто повис на вантах. Кажется, даже штурвальный посматривает на шкафут. Плохо видно за обвисшими, едва колышущимися полотнищами парусов!.. Там, между фок- и грот-мачтами остался пятачок свободного места. Затаив дыхание, корсары смотрят на приготовления к поединку. До вожделенной столицы китобоев ещё далеко, а тут – развлечение!

Усатому лет тридцать. Коренастый, среднего роста. Снял нарядный жилет, разулся. Пошёл по кругу, остановился. Обе руки вытянуты вперёд, то и дело перебрасывает наваху. Оскалил зубы в злобной ухмылке. Медленно-медленно покачивается, не сходя с места.

Исландский рыбак вдвое старше. Высокий и костлявый, в парусиновой робе и таких же штанах. Странно смотрятся грубые сапоги едва не до пояса, прихваченные ремешками к поясу. Аксель чуть пригнулся, выставил левую руку в сторону баска. Правый кулак с зажатым рыбацким ножом прижат к бедру. Застыл.

Стиснутый плечами корсаров, Снорри глядит на обоих. Он знает их мысли!

Баск в ярости. Он жаждет смерти хоть кого-то из тех, кто жестоко расправился с его земляками пятнадцать лет назад. Скорее всего, он сын одного из зверски убитых в Исландии китобоев. Возможно, самого капитана Вильяфранка? Это кровная месть!

Аксель спокоен. Да, по древнему закону – он ответчик за смерть близких баска. Это его топор первым вонзился в грудь Вильяфранка… Но ещё два закона – датского королевства и самой жизни – оба на его стороне. Король постановил убивать басков в Исландии, но жители сперва дали им уйти. Чья вина в том, что буря разбила их корабли? Выжившие выбрали свою участь, и островитяне убили тех, кто воровал, кто мучил священника, кто стал настоящим грабителем… Главный закон Исландии – сумей выжить!

Зрители заорали: баск прыгнул вперёд, молниеносным росчерком махнул клинком, отпрыгнул назад. Довольная улыбка быстро сбежала с его лица – исландец стоял так же неподвижно, только на левой ладони выступили мелкие бусинки крови. Острая сталь почти ничем не повредила грубым рыбацким мозолям. Баск выругался.

Первая стычка, свист и вопли зрителей почти не отразились на поединщиках. Уроженец Бискайи снова пошёл по кругу, всё быстрее и быстрее. Плавные движения лезвия то и дело сменялись резкими выпадами; ни один не достиг цели – скорее всего, баск только дразнил противника. Но исландец лишь осторожно поворачивался, не изменяя позы. Единственное отличие – Аксель время от времени громко и насмешливо высказывался на смеси исландского с баскским, привычной речи китобоев. Похоже, не без успеха – усатый явно разгорячился. Его движения потеряли плавность, несколько выпадов казались нерасчётливыми, суетливыми, но…

– Ох! – Снорри едва удержался от крика: один из взмахов всё-таки достал деда. Распоротый рукав вмиг окрасился алым. Отскочив, баск насмешливо отсалютовал противнику навахой. Улыбаясь, раскланялся со зрителями.

Левая рука исландца дрогнула, чуть заметно опустилась. Крупные тёмно-красные капли одна за другой пятнали палубу. Бледное лицо, покрытое потом, искажённое болью – Снорри никогда не видел деда в таком состоянии. Забыв себя, он бросился на помощь; его легко скрутили. Мальчишка против взрослых мужчин, рыбаки против корсаров…

Окровавленная рука Акселя опустилась. Он стоял перед противником пошатываясь, упрямо задрав всклокоченную бороду, открытый для решающего удара. Ухмыляясь, баск подошёл, играя навахой… перебросил нож справа налево, обратно… молниеносно вонзил!..

Пробитая насквозь ладонь исландца повернулась, выворачивая клинок. Усатый без раздумий попытался перехватить рукоять левой – и закричал: рыбацкий нож вошёл слева точно в подмышку.

Они стояли какое-то время почти обнявшись. Затем баск кашлянул раз, другой… его вырвало кровью… подогнулись колени, разжались пальцы – он медленно осел на палубу. Аксель оттолкнул труп коленом.

***

Придерживая румпель локтем, Аксель оглянулся на корсарские суда. С ближнего махали шейными платками и зюйдвестками, кричали – одобрительно по-французски, сердито по-баскски. Хмыкнув, рыбак повернулся к внуку:

– Упрямые, тролль их задери!

Пот заливал глаза, но Снорри не обращал на это внимания. Изо всех сил налегая на вёсла, он спешил достичь близкого берега. Вдруг удача изменит?! Что будет, если капитан передумает, или земляки баска всё-таки решат отомстить, не считаясь с обычаем? Словно подслушав его мысли, Аксель засмеялся:

– Ведь убедился французишка! Два десятка домов, один китобоец на рейде – зря собирались… Грабить некого, форт на горке, да ещё без боя лоцмана потерял! Не-е-ет, не дураки в Сен-Мало живут, – он помолчал, переложил раненую руку удобнее. Веско закончил:

– Хоть в сказки верят, а не дураки!

Из-за мыса показались тёмные пятна. Они росли, приближаясь – уже можно различить три вельбота, буксирующих тушу кита. Исландцы пригляделись к их маршруту, стараясь следовать параллельным курсом. Совсем скоро они ступят на берег!

– Эй, парень! – дед не собирался успокаиваться. – Ну как, понял сагу о Бьярни?

Неуверенно улыбнувшись, Снорри помотал головой:

– Похоже, пока домой не вернёмся – не пойму!

С берега крепко пахнет дымом, ворванью, гнилым мясом. На волнах колышутся внутренности китов, то и дело мелькают плавники ленивых северных акул. От криков чаек звенит в ушах. Облизанные морем голые скалы угрожающе торчат навстречу пришельцам. Уже слышна речь голландцев – врагов датского короля, а, значит, Исландии… Эта земля встречает их неласково, всерьёз стараясь напугать.

– А, может, уже понял, – голос Снорри окреп. – Сдаётся мне, саги рассказывают нам о чужих ошибках, чтобы мы совершали свои, не повторяясь…

Григорий Родственников

ТАНЕЦ СО СМЕРТЬЮ

Иллюстрация Григория Родственникова

Рассвет застал «Чёрную шутку» в сорока лигах к северо-востоку в сторону Багамских островов. Низкое серое небо напоминало гнилой парус. Бриг, некогда носивший гордое имя «Глория» в составе английского военного флота, теперь вонял дёгтем, крысиным помётом и человеческой тоской. Капитан Маркус Кирк, опираясь на дубовый планшир, пересчитывал в уме дни, недели, месяцы: с тех пор, как они покинули Порт-Ройял с пустыми трюмами и полными надеждами. Надеждами на испанский «Сан-Хасинто», гружёный серебром из Картахены. Но вместо галеона они встретили лишь штормы да чаек, круживших над их кораблем, словно над падалью.

– Чёрная шутка, – с горечью пробормотал Кирк. – Быть может, не стоило менять название судна?

Судьба словно нарочно подсовывала одну неприятность за другой, а смерть являлась ему в ночи в виде вертлявой зубастой бабы, тряся пеньковой верёвкой.

Он просыпался в холодном поту, но лишь мрачно усмехался: «Привидится же такая чушь».

Но оказалось, что неприятности и не думали заканчиваться. Чума и чёрная оспа – две уродливые сестрёнки свили гнёзда в Атлантике, сотнями пожирая человеческие жизни и устилая прибрежные воды костями. На островах полыхали костры, и похоронные команды не успевали сжигать мертвецов. Несколько раз встречались корабли со зловещими жёлтыми флагами. И «Чёрная шутка» неслась от них прочь на всех парусах. Добычи не было, и к исходу второго месяца Кирк решил возвращаться. Вот только он не рассчитывал, что губернатор Порт-Ройяла закроет город на карантин.

Напрасно квартирмейстер охрипшим голосом орал солдатам, выстроившимся на пирсе, что на борту нет чумы и они обязаны принять «Черную шутку». Болезненного вида капрал лишь нюхал грязный носовой платок и смотрел в сторону. Солдаты за его спиной застыли с тяжёлыми мушкетами, только и ждущие приказа стрелять.

А когда корсары, несмотря на запрет, попытались пришвартоваться – раздался пушечный рык, и десятифунтовое ядро, прочертив в воздухе дымную кривую, плюхнулось под самым бушпритом судна.

– Твари! – вопил квартирмейстер. – Гореть вам в аду! Доложите губернатору!

Капитан схватил его за шиворот и оттащил от мостика. Рот Маркуса сводила судорога, когда он приказал:

– Паруса на ветер!

Рассчитывая на недолгое плавание, они взяли недостаточное количество провианта. Он обещал морякам месяц похода. Как же заблуждался.

После того, как и Тортуга отказалась принять их, на корабле вспыхнул бунт.

– Они обрекли нас на голодную смерть! – ярился боцман. – Братцы, капитан и квартирмейстер жрут солонину и прихлёбывают ром, а мы уже доели последние сухари! А воды у них столько, что они моют руки перед едой! Зачем нам капитан, которому плевать на команду?! Скоро мы станем Летучим голландцем, как те бедняги под жёлтыми парусами! Клянусь, я сам вскрою себе брюхо, но я хочу сдохнуть сытым и пьяным!

Моряки горячо поддержали его.

– Нет, Билли, – сказал капитан Кирк. – Ты сдохнешь голодным. – И разрядил пистоль в раззявленный рот боцмана.

– Ну? – зловеще поинтересовался Маркус. – Кого ещё накормить свинцом? Это не сухари – переварить не сможете…

Бунт не состоялся. Пока не состоялся.

А смерть явилась к капитану во сне со взведённым пистолетом:

«Держи, Маркус. Зачем неудачнику жизнь?».

– Нет, – прошипел Кирк. – Я приду к тебе позже, безносая. Я не трусливая неженка. Зря стараешься, сволочь.

– Мистер Флэч! – крикнул капитан, и квартирмейстер, бывший хирург с обожжённой кислотой щекой, поднялся на ют, спотыкаясь о пустые бочонки из-под солонины. – Где твои проклятые голландцы? Солнце уже выше мачт, а брашпиль не чищен!

– Трое в лихорадке, капитан, пятеро умерли, – Флэч вытер ладонью нос, оставив кровавый след. – От той партии воды из Мансанильи.

Маркус стиснул зубы. Вода. Они набрали её в спешке, когда испанские патрули выгнали их из бухты. Теперь жажда убивала медленнее, чем пули – кишащие в бочках черви оказались более живучи, чем экипаж.

Палуба встретила его взгляд мозаикой из усталости и безысходности: матросы в холщовых штанах, перепоясанных верёвками, чистили мушкеты песком. Двое ямайцев, купленных за бочку рома у работорговца в Порт-Ройяле, драили пушки свиной щетиной. На носу, у гальюнной фигуры – облупленной русалки с лицом жуликоватой торговки – юнга-бастард из Бордо ковырял ножом цинговую язву на десне.