Колыбель молчания

Элиас понимал. Он видел ужас в глазах инженера, чувствовал его дрожащие руки. Он видел, как быстро прогрессировал «синдром» у других. Его собственные эпизоды аномии учащались. Слово «катастрофа» теперь ускользало регулярно, оставляя лишь холодный комок страха в груди. Он кивнул, схватил фонарь, набор для проб, респиратор с усиленными фильтрами (бесполезный театр, но психологическая защита) и последовал за Джексом.

Спуск в шахту был погружением в иной мир. Металлическая лестница вибрировала в унисон с глубинным гулом. Воздух становился гуще, влажнее, с резким запахом озона и… чего-то органического, сладковато-гнилостного. Серебристая пыль висела в луче фонаря плотным туманом. Чем ниже они спускались, тем громче становился пульс – не просто вибрация, а низкочастотный гул, наполняющий кости, вытесняющий мысли. Элиас чувствовал, как его собственное мышление замедляется, становится вязким.

«Здесь…» – прохрипел Джекс, спрыгивая с последней ступеньки на сырую землю пола шахты. Он направил луч фонаря на стену, где накануне копал. Элиас ахнул.

Стена шахты была не просто землей и камнем. Она была пронизана ими. Сотни, тысячи тонких, светящихся нитей, вплетенных в более толстые, пульсирующие голубоватым светом «корни». Они образовывали сложную, фрактальную сеть, покрывающую всю видимую поверхность, уходящую вглубь породы. Свет не был постоянным. Он бежал по сети волнами – быстрыми, синхронными импульсами, точно нейронные разряды в гигантском мозге. Голубоватые вспышки освещали подземную полость, создавая жутковатое, движущееся светотеневое представление. В такт импульсам гудел воздух, дрожала земля под ногами. Это была не просто сеть. Это была живая, дышащая, мыслящая плоть планеты, обнаженная прямо под их ногами.

«Боже… – выдохнул Элиас, забыв на мгновение о респираторе. – Это… нервная система. Или коммуникационная матрица. Невероятно…» Его научный азарт боролся с первобытным страхом. Он шагнул ближе, включив запись на планшете. «Джекс, свет! Держи фонарь здесь!»

Джекс послушно направил луч на особенно плотный узел светящихся корней. Но когда Элиас протянул руку с щипцами и скальпелем, чтобы взять образец, инженер резко схватил его за запястье. Его глаза, широко открытые в свете фонаря, были полны животного ужаса. Он мота головой, издавая негативные звуки: «Нет… нет… плохо…»

«Надо, Джекс, – Элиас попытался вырваться, но хватка инженера была железной. – Образец! Доказательство!» Он видел, как пульсация света в корнях ускорилась, как будто сеть почувствовала угрозу. Гул усилился, стал пронизывающим.

Джекс, борясь с собственным страхом и нарастающей спутанностью сознания (слова путались, образ Элиаса расплывался), все же кивнул. Он отпустил руку лингвиста и навел фонарь на выбранное место, крепко упираясь ногами в дрожащую землю. Его лицо покрылось испариной.

Элиас быстрым, точным движением скальпеля сделал надрез на толстом светящемся «корне». Из разреза брызнула струя густой, фосфоресцирующей голубой слизи. Она светилась ярче окружающей сети. Одновременно Джекс вскрикнул – не от боли, а от внезапного, оглушительного удара в сознание. Луч фонаря затрясся в его руках.

«Голова… – застонал он, схватившись за висок. – Как… молотком… Мысли…» Он зажмурился, лицо исказила гримаса боли. Фонарь выпал из его ослабевших пальцев, упал на землю, луч закачался, выхватывая из темноты безумно пульсирующие корни и испуганное лицо Элиаса. «Все… плывет… Не помню… зачем…» Джекс пошатнулся, оперся о стену шахты, покрытую светящимися нитями. Его рука коснулась слизи. Он дернулся, как от удара током, и отпрянул, смотря на свою перчатку, покрытую светящейся голубой жижей, с немым ужасом.

Элиас, игнорируя происходящее с Джексом (надо было успеть, пока образец активен!), сунул щипцы в разрез и вытащил кусок светящейся биоматерии – упругий, теплый, пульсирующий в руках, как живое сердце. Он сунул его в герметичный контейнер, который немедленно запотел изнутри. Свет внутри продолжал пульсировать.

«Джекс! Быстро! Наверх!» – крикнул Элиас, подхватывая фонарь. Инженер стоял, прислонившись к стене, тяжело дыша. Его глаза были остекленевшими, в них плавала немыслимая пустота. «Джекс! ИДИ!» – Элиас толкнул его к лестнице.

Подъем был кошмаром. Джекс двигался, как сомнамбула, спотыкаясь, хватаясь за ступени. Элиас толкал его сзади, чувствуя, как гул снизу нарастает, как будто разъяренная сеть преследует их. Свет в контейнере у него в руке пульсировал яростно, освещая потное, потерянное лицо Джекса и его собственные дрожащие руки. Мысли Элиаса спотыкались: Сеть… живая… надо… Джулиану… опасно…

Они вывалились из люка на поверхность, в свет чуждого солнца. Джекс рухнул на колени, его рвало прозрачной слизью. Он дрожал, смотря на свои руки, на светящееся голубое пятно на перчатке, которое медленно тускнело. «Темно… в голове… – хрипел он. – Шум… все шум…»

Элиас, не теряя времени, потащил его к лаборатории. По пути они видели колонистов. Те стояли группами, раскачиваясь в такт вибрации, их глаза были устремлены куда-то вдаль, в никуда. Некоторые чертили пальцами на стенах спирали. Никто не обратил на них внимания. База погружалась в гипнотический транс.

Джулиан Картер в стерильном свете своей лаборатории смотрел в окуляр мощного электронного микроскопа. На предметном стекле лежал крошечный кусочек пульсирующей голубой биомассы из шахты. Элиас, бледный и дрожащий, стоял рядом, ожидая вердикта. Джекс сидел в углу на стуле, ссутулившись, с мокрым полотенцем на затылке. Его глаза были пусты, дыхание поверхностное. Контакт с веществом выбил из него последние остатки связной речи и ясного мышления.

«Это… невероятно, – прошептал Джулиан, регулируя увеличение. Его голос был смесью научного восхищения и глубокого ужаса. – Ничего подобного… Ни в одном справочнике, ни в одной фантазии ксенобиолога…»

«Что? Что ты видишь?» – Элиас едва выговорил слова. Его собственная голова гудела.

«Структура… – Джулиан оторвался от окуляра, его лицо было пепельно-серым. – Она напоминает нервную ткань, но… усложненную на порядки. Миллиарды нанотрубок из биополимера, проводящих не электричество, а… свет? Импульсы? Видишь эти узлы?» Он показал на экран монитора, куда выводилось изображение. На нем была фантастическая сеть из переплетенных светящихся нитей, сгущающихся в сложные фрактальные узлы, которые пульсировали независимо. «Это как синапсы, но… оптические. И они активны! Даже отделенный от основной сети, этот кусочек… он живет. Он реагирует. Смотри.»

Он слегка ткнул образец микроиглой через манипулятор. На экране видно было, как импульс света пробежал по ближайшим нитям к узлу. Узел вспыхнул ярче, и ответный импульс побежал в обратном направлении, к месту «укола». Биомасса в контейнере на столе слабо замигала в такт.

«Он чувствует, – сказал Джулиан. – Коммуницирует. На каком-то непостижимом уровне. Это не просто биология, Элиас. Это… биокомпьютер. Живая, дышащая, чувствующая сеть, опутавшая всю планету. И мы…» – он махнул рукой в сторону окна, за которым виднелись безмолвные, ритмично качающиеся фигуры, – «…мы в нее встроены. Те кристаллы в крови… эта пыль… они, я уверен, интерфейс. Антенны. Они принимают сигнал этой сети и… перестраивают наш мозг под ее ритм. Выключают лишнее. Язык. Абстракцию. Личность. Оставляя только базовую биологию и восприимчивость к ее… дирижированию.»

Он подошел к Джексу, посветил фонариком в его глаза. Зрачки слабо отреагировали. «Контакт с чистым веществом… это передозировка интерфейса. Шок для системы. Он оглушен. Возможно, навсегда. Или… это следующий этап. Стадия полной рецептивности.»

Элиас посмотрел на контейнер. Голубой свет пульсировал ровно, гипнотически. Он смотрел на пульсирующую сеть на экране. Он смотрел на Джекса, сидящего в углу, его рука непроизвольно постукивала по колену – в такт, в такт, в такт. Он чувствовал этот ритм в своих висках, в своих спотыкающихся мыслях. Сеть была под ногами. Сеть была вокруг. Сеть начиналась внутри.

«Что… делать?» – спросил Элиас, и его голос звучал чужим, упрощенным, как у колонистов снаружи. Сложное слово «стратегия» ускользнуло, оставив только примитивный вопрос действия.

Джулиан посмотрел на пульсирующий образец, на экран, на Джекса. Его глаза, последние островки ясности в этом погружающемся в безумие мире, были полы отчаяния и странной решимости.

«Бороться, – прошептал он. – Пока можем думать. Пока можем назвать врага. Искать слабость. Или… готовить сигнал бедствия. Последний крик.» Он посмотрел на Элиаса. «Потому что скоро… мы не сможем даже этого.»

За окном лаборатории колонист, проходивший мимо, остановился. Он поднял руку и медленно, ритмично начал бить ладонью в стекло. Раз. Раз. Раз. В такт пульсу Колыбели. В такт свету в контейнере. В такт концу всего. Его глаза были пусты и светились отраженным голубым светом лабораторного экрана.

Глава 10: Первый контакт

Лаборатория Джулиана Картера превратилась в склеп. Воздух гудел от работы криогенных установок, сдерживающих образец нейро-корня в стальной ловушке под полом. На кушетке лежал Джекс Риггс – его дыхание было ровным, но глаза оставались остекленевшими, пальцы методично выстукивали ритм Колыбели по краю ткани. Тук. Тук. Пауза. Тук. Тук. Элиас Вернер чувствовал этот ритм в собственных висках, сплетаясь с обрывками мыслей: опасность… сеть… слова уходят…

«Стабильно?» – спросил Джулиан, не отрываясь от монитора азотной ловушки. На экране пульсировали слабые голубые кривые – жизненные показатели образца.

«Свечение… слабее,» – выдавил Элиас. Слово «деградация» уплыло, оставив пустоту. Он наблюдал, как жилка на срезе корня в записи дернулась. «Думал… умрет.»

«Не умирает,» – Джулиан ткнул пальцем в график. «Адаптируется. Экономнее. Ждет сигнала.» Он кивнул на Джекса. «Или нового хозяина.»

Внезапно сирена взревела, заливая комнату алым светом. Монитор погас. Из вентиляции над пустым посадочным местом ловушки повалил едкий пар.

«СБОЙ ИЗОЛЯЦИИ! УРОВЕНЬ АЗОТА ПАДАЕТ!» – закричал Джулиан, вцепляясь в пульт.

Под полом что-то билось – глухие, яростные удары по стали. Гермодверь ловушки прогнулась вовнутрь. Сквозь щель уплотнителя пробился тончайший голубой усик. Он дернулся, слепой и яростный, и выпустил облачко серебристой пыли.

«Споры! Назад!» – Джулиан рванул Элиаса за рукав.

Облачко не рассеялось. Оно сгустилось, потянулось к теплу их тел, как рой разъяренных микроскопических ос. Джулиан ударил по аварийной кнопке – потолок лаборатории раскрылся, обрушив водопад пены. Пена накрыла усик, споры, дверь ловушки… и зашипела. Голубой свет за стеклом погас. Удары прекратились.

«Кислотный тушение… едва сработало…» – Джулиан тяжело дышал, вытирая пену с лица. На полу, где было облачко, осталось темное пятно коррозии. Усик обуглился, повиснув на щели.

«Агрессия,» – прошептал Элиас, тыча пальцем в мертвый отросток. «Растет… сквозь сталь. Травит… воздух.»

«Не просто воздух,» – Джулиан поднял портативный спектрометр, наведя на пятно пены. Экран засветился тревожным оранжевым. «Биоаэрозоль. Наночастицы-носители. Те же, что в крови. Только концентрированные.» Он посмотрел на Элиаса, лицо его было пепельным. «Он не просто общается, Элиас. Он заражает. Через воздух. Через почву. Через малейшую трещину. И его цель…» – он постучал пальцем по своему виску, – «…здесь. Перезаписать. Стереть.»

Кассандра Блэйк стояла у окна комцентра. Внизу, в долине, колонисты копали фундамент для ангара второго шаттла. Их движения были жутко синхронны: лопаты взлетали и вонзались в такт подземного гула. Ни криков, ни разговоров – только скрежет металла о камень и тяжелое дыхание. Один из землекопов замер, уронив лопату. Из его носа и ушей струилась прозрачная слизь с серебристыми искорками. Он не вытирал ее. Просто стоял, раскачиваясь.

«Прогресс?» – спросил голос из динамика. На экране – гладкое лицо менеджера «Астра Глобал».

«Стабилен,» – ответила Кассандра, не отворачиваясь от окна. «Модуль жизнеобеспечения для „Икара“ завершен на 80%. Гидропоники дают избыток.»

«Отлично! Совет впечатлен. Ускоряйте подготовку площадок. „Икар“ вышел на траекторию. 500 единиц живого груза и тонны оборудования.»

«Единиц…» – Кассандра едва слышно повторила. Слово «колонисты» споткнулось в мозгу.

«Реплика?»

«Принято,» – она выпрямилась. «Колыбель ждет.»

Дверь распахнулась. Элиас и Джулиан ворвались, пропахшие химикатами и потом. Элиас швырнул на стол Кассандры пробирку с обугленным голубым усиком.

«Доказательство! – его голос хрипел. – Живое! Агрессивное! Рвет сталь! Травит воздух спорами!»

Джулиан включил планшет. На экране – запись бьющегося в ловушке корня, клубков серебристых спор, кислотного тушения. «Заражение – через воздух и почву! Эти споры несут нанокристаллы – они перестраивают мозг! Отключают речь, волю, личность! Карантин! Сейчас! Остановить работы! Запереть все модули! Ради Бога, отмените прием „Икара“!»

Кассандра скользнула взглядом по пробирке. Усик походил на грязную нитку. Она отодвинула ее пальцем.

«Ваши… образцы… проявляют стресс-реакции. Естественно для изолированной биомассы.»

«Естественно?!» – Джулиан ударил кулаком по столу. Охранник у двери вздрогнул, его рука потянулась к шокеру. «Он чуть не проел криостаз! Он отравляет атмосферу! Джекс Риггс – овощ после контакта! Миа Роуз не говорит! Люди превращаются в биороботов!»

«Люди, – холодно парировала Кассандра, – испытывают временный синдром Колыбели. Неврологическую адаптацию. Ваши панические эксперименты лишь усугубляют их стресс.» Она указала на Элиаса. «Вам запрещены исследования. Вы нарушили приказ.»

«Смотри!» – Элиас тыкал в планшет. «Споры! В воздухе! Они… ключ! К распаду! К немоте!»

Кассандра не взглянула. Ее глаза сузились. «Я вижу истерику, доктор Вернер. И слышу саботаж. Вы оба – под воздействием синдрома. Ваши суждения некомпетентны.» Она нажала кнопку. «Охрана. Конвоировать докторов в их каюты. На отдых.»

«Кассандра!» – заорал Джулиан, когда охранники схватили его под руки. «Они прилетят в ад! Пятьсот человек! Станут удобрением для этой… этой сети!»

«Уберите их,» – Кассандра повернулась к окну. На экране менеджер «Астра Глобал» поднял бровь.

«Проблемы, Капитан?»

«Нет, – ее голос был гладким, как лед. – Технические неполадки. Локальные. Решаем.»

Элиас вырвался, бросился к столу, схватил пробирку. «Посмотри! Хотя бы… посмотри!»

Охранник оглушительно ударил его шокером в спину. Элиас рухнул, пробирка выскользнула из пальцев, разбилась. Обугленный усик упал на ковер.

«Мусор,» – сказала Кассандра, наблюдая, как охранник волокет Элиаса к двери. Джулиана уже вывели. – «Уборщика. После дезинфекции.»

На экране менеджер улыбнулся. «Не отвлекайтесь на мелочи, Капитан. „Икар“ ждет рай.»

Связь прервалась.

Кассандра подошла к разбитой пробирке. На ковре рядом с обугленным усиком лежала капля прозрачной слизи из носа землекопа – ее принес на ботинке охранник. Слизь шевельнулась. Серебристые искры в ней потянулись к усику. Коснулись.

Мертвый усик дернулся.

Кассандра резко наступила на него каблуком, раздавила, размазала по волокнам ковра. Пятно стало темным, невыразительным. Она повернулась к карте базы.

«Школа здесь, – она ткнула пальцем в голограмму. – Для детей с „Икара“.»

В лаборатории Джулиана, в щели под деформированной плитой азотной ловушки, шевельнулся полузамерзший голубой отросток. Он коснулся капли пролитого дезинфектанта.

И начал медленно прорастать в пористый бетон.

Глава 11: Стадия жестов

Тишина на «Заре» больше не была пассивной. Она стала активным игроком, агрессивным вакуумом, высасывающим смысл из каждого звука, из каждой попытки мысли. Воздух был густ от серебристой пыли, оседающей на губах, в глазах, забивающей фильтры до хрипа. Низкочастотный гул Колыбели стал фоном существования – он вибрировал в костях, в зубах, в самой ткани мыслей, превращая их в простые, ритмичные импульсы: есть. спать. работать. слушаться ритма.

Диалоги умерли. Их заменили: одиночные слова-команды: «Еда!» (указывая на стол), «Вода!» (стуча кружкой), «Работа!» (махая в сторону модуля). Голоса были хриплыми, лишенными интонации.

Гортанные звуки: Удовлетворенное урчание, звук раздражения («Грхх!»), немой вопросительный взгляд.

Описательные фразы из 2—3 слов: «Дай круглое красное» (помидор), «Нужно то, для резки» (нож), «Холодно там» (склад). Даже эти фразы требовали усилия, лицо говорящего искажалось гримасой концентрации.

Элиас Вернер, запираясь в лаборатории (охранник Кассандры теперь стоял у двери, но не мешал – ему было все равно), вел дневник упрощения:

День 47. Средняя длина высказывания: 1.2 слова. Субъект К. Б. (капитан): Приказы сводятся к «Строй!», «Ешь!», «Молчать!» Сложные конструкции – невозможны.

*Субъект М. С. (лингвист): использует жесты +1—2 слова («Туда… люди»). Попытки сложных мыслей вызывают мигрень. *

Субъект Я. Р. (инженер): Речь отсутствует. Отвечает кивком/мотанием головы. На вопросы – мычание.

Он пытался прочесть научную статью на планшете. Буквы плясали. Фраза «нейронная пластичность» распалась на бессмысленные символы. Он застонал, уронив голову на стол. Пустота… шум… где мысли?

Майя Сен стала последним бастионом смысла. Ее лингвистический инстинкт боролся с наступающей немотой. Она ходила по модулям с блокнотом и углем (буквы на планшетах искажались, экраны мерцали абстракцией), фиксируя и систематизируя рождающийся протоязык.

Жесты: Она создала базовый словарь:

Ладонь ко рту = Голод / Еда.

Сжатый кулак + удар в ладонь = Работа / Строить.

Указание + покачивание открытой ладонью = Опасность / Плохо.

Руки, скрещенные на груди = Спать / Отдых.

Движение руки от головы наружу = Не понимаю / Не знаю.

Рисунки: На стенах, на полу, на упаковках – грубые пиктограммы:

Солнце = День / Выход наружу.

Луна = Ночь / Сон.

Схематичный человек с каплей у рта = Вода.

Круг с точками = Люди / Собрание.

Спираль =? (Все чаще встречалось, значение неясно. Майя заподозрила связь с ритмом).

Она пыталась учить жестам. Небольшая группа еще относительно ясных колонистов (включая пару техников Джекса) повторяла за ней. Но это было похоже на обучение глухих в кромешной тьме. Жесты упрощались на лету, теряли точность. «Опасность» превращалось просто в сжатый кулак. «Еда» – в потирание живота. Абстрактные понятия («завтра», «почему», «опасно из-за сети») выразить жестами было невозможно. Отчаяние Майи росло пропорционально пустоте в глазах учеников.

«Ритуалы» начались незаметно. Сначала это были бессознательные действия:

Синхронное покачивание: Группы колонистов, ожидающих еду или перед работой, начинали раскачиваться в такт подземного гула – вперед-назад, вперед-назад. Как маятники.

Постукивание: Пальцы сами выбивали ритм по столам, стенам, собственным бедрам. Тук-тук-пауза. Тук-тук-пауза. Универсальный код Колыбели.

Рисование спиралей: Все чаще. На стенах, в пыли на полу, на собственной коже тупым концом угля или просто ногтем. Бесконечные, закручивающиеся линии. Майя видела, как повар, вместо того чтобы резать овощи, часами выводил спирали на разделочной доске, его лицо блаженно пустое.

Затем появились групповые действия:

Круги: Колонисты собирались в круг в общем модуле или на утихающей вечером платформе и начинали медленно ходить по кругу. Против часовой стрелки. В полной тишине, кроме гула и их синхронного дыхания. Глаза смотрели в центр круга или в никуда.

Синхронное прикосновение: Несколько человек могли одновременно приложить ладони к стене модуля или к земле и замереть, как будто слушая или получая заряд.

Монотонные звуки: Гортанное гудение на одной ноте, начинавшееся у одного и подхватываемое другими, сливаясь с гулом планеты в единый, гипнотический фон.

Эти действия не имели видимой цели. Они были реакцией на ритм. Молитвой немых адептов своему божеству-планете. Майя, наблюдая за кругом раскачивающихся людей, почувствовала странное, тягучее желание присоединиться. Просто шагнуть в круг и отдаться ритму. Перестать бороться. Перестать понимать. Быть частью целого. Она вцепилась ногтями в ладонь, боль вернула ее в реальность.

Эллиот Финн перестал быть человеком в общепринятом смысле. Он сидел на койке в медпункте (Джулиан перевел его туда, когда тот перестал находить дорогу в свою каюту). Его глаза были открыты, но взгляд устремлен в пустоту за стенами, в пульсирующую тьму под базой. Он не реагировал:

На речь: Его имя, простые команды («Встань», «Ешь») – игнорировал. Звуки, казалось, не достигали его сознания.

На сложные жесты Майи: показывала «еда» – никакой реакции. «Опасность» – пустой взгляд.

На громкие звуки: Хлопок рядом с ухом – лишь легкое моргание.

Он реагировал только на:

Прикосновения: Джулиан или Майя брали его руку – он позволял вести себя к столу с едой или к умывальнику. Движения были вялыми, послушными.

Простые картинки: Майя рисовала солнце и указывала на дверь – он медленно шел наружу. Рисовала кровать – ложился. Рисовала кружку – открывал рот для жидкой пищи.

Ритм: если рядом звучал особенно сильный участник «ритуала» – постукивал или гудящий – тело Эллиота начинало бессознательно подражать. Пальцы дергались, губы шевелились беззвучно.

Он был пустой оболочкой, биороботом на самой низкой ступени заражения. Стадия 3. Полная потеря личности, оставление лишь базовых рефлексов и восприимчивости к сигналам Сети. Джулиан, осматривая его, находил в его крови максимальную концентрацию нанокристаллов. Мозг на МЭГ был похож на новогоднюю елку – хаотичные вспышки активности, не связанные с внешним миром, лишь слабо синхронизированные с внешним ритмом. Он был живым маяком того, что ждет всех.

Джекс Риггс, несмотря на свою спутанность сознания и периоды немой прострации, инстинктивно боролся. Его инженерный ум, даже поврежденный, видел угрозу в виде нарушения целостности системы. Система – база. Угроза – зараженный воздух, споры, ритм.

Он собрал свою маленькую команду верных техников (тех, кто еще мог кивнуть и понять простейший жест «закрой», «завари»). Их действия были медленными, но целеустремленными, как у термитов. Они усиливали герметизацию:

Ключевые модули: Лаборатория Джулиана. Чистая зона (теперь их убежище). Командный центр (Кассандра уже редко там бывала, предпочитая патрулировать стройплощадки в трансе). Медпункт.

Методы:

Заваривание сваркой всех стыков, вентиляционных решеток (кроме жизненно важных, с усиленными фильтрами).

Установка дополнительных уплотнителей на гермодвери.

Напыление быстрозастывающего полимера на потенциально слабые места стен.

Автономные блоки рециркуляции воздуха с угольными, HEPA и УФ-фильтрами в каждом защищаемом модуле. Фильтры менялись каждые 4 часа.

Вибрационные датчики на стенах – чтобы знать, если Сеть попытается прорасти.

Работали молча. Общались жестами Джекса: тычок пальцем – там, сжатый кулак – крепко, постукивание по часам – быстрее. Рисовали схемы на стенах углем – стрелки, крепления, фильтры. Серебристая пыль оседала на них, на инструментах, но внутри герметичных модулей ее концентрация была чуть ниже. Это была отсрочка. Не спасение. Но пока они могли двигать руками и понимать простую цель – закрыть, защитить – они боролись. Джекс, закручивая последний болт на усиленной раме двери лаборатории, почувствовал знакомый ритм в своих костях и.… в голове. Мысль споткнулась: зачем… это? Он тряхнул головой, злобно затянул гайку до упора. Защита. Это слово еще держалось. Пока.

Кассандра Блэйк больше не произносила речей. Она обходила базу, ее комбинезон был безупречен, но глаза были пусты, как у Эллиота, лишь с редкими вспышками прежней воли. Она показывала:

Тычок пальцем в строящийся ангар – колонна «затронутых» строителей тут же удваивала усилия.

Жест «есть» (ладонь ко рту) в столовой – люди послушно шли к столам.

Сжатый кулак + резкий взмах рукой вверх – сигнал к началу или усилению работы.

Она видела рисунки на стенах. Видела круги раскачивающихся людей. Видела, как Элиас и Джулиан прячутся в лаборатории. Это не вызывало гнева. Лишь легкое раздражение, как на назойливую муху. Сложные мысли – о миссии, об «Икаре», об ответственности – ушли. Осталось простое: Порядок. Ритм. Строить. Она стала идеальным проводником воли Колыбели – немым, бездумным, эффективным дирижером немого оркестра. Ее власть была абсолютной, потому что она не требовала слов. Только жестов. И подчинения всепоглощающему, вечному ритму, который теперь звучал не только под ногами, но и в самой основе ее атрофированного разума. Рай достиг своей совершенной, безмолвной гармонии.

Глава 12: Крах письменности

Воздух на «Заре» был тяжелым от серебристой пыли и немого отчаяния. Жесты и рисунки упрощались с каждым часом, теряя остатки смысла. Спирали покрывали стены, как проказа. Ритмичное раскачивание и гудение стали нормой. А потом атака перешла на последний бастион человечности – на саму способность фиксировать и передавать мысль во времени. На письмо.